учного насоса.
     Тарханов  периодически матерился, Ляхов делал свою часть  работы молча,
но задумчиво, Розенцвейг тоже о чем-то думал, предпочитая не столько качать,
как выходить за пределы станции и там курить. Возможно, слишком уж часто.
     Когда в стеклянной  трубке бензонасоса  уровень достиг красного штриха,
Тарханов,  в очередной  раз выругавшись, причем  ругань звучала как молитва,
дернул пусковой шнур.  С третьего  раза движок затарахтел, набирая и набирая
обороты.
     Когда  он  вышел на режим, Сергей сел  прямо  на асфальтовый пол. Ляхов
понял, как много нервов все это ему стоило.
     -  Все, Вадик! Теперь живем. Хоть здесь, хоть где - живем. Ничего здесь
особенного  нет.  Работает же...  Конечно,  в случае  чего,  без  остального
человечества будет скучновато. Но и обойтись тоже можно. Как только приедем,
где русские книги бывают, ты мне найди "Таинственный остров". А то все время
вспоминаешь,  а  я  плоховато  помню.  Читал в  пятом  классе, но только про
воздушный  шар помню и про обезьяну. А деталей  - нет.  Но тебе я верю. Если
говоришь - полезная книжка, - согласен. Только ты мне ее найди.
     Нет, наверное, нужно быть врачом,  чтобы, напившись аналогично, то есть
в  той же  пропорции,  сохранять  представление о  текущей ситуации, довести
товарищей до места, где можно преклонить голову. А еще потом сварить кофе на
быстро накалившейся от электричества печке и пить его, жутко крепкий, четыре
ложки на кружку, сидя на пороге домика, курить, глядя на луну, поеживаясь от
холода.
     "В натуре, хрен  бы с ним. Вот уж сегодня что было, а обошлось, и живы,
и даже здорово посидели. Ну а завтра..."
     Завтра,  знал он той частью мозга,  которая  оставалась трезвой всегда,
сначала будет не  зависящая  от ситуации  "адреналиновая тоска", потом тоска
уже правильная, поскольку положение-то их абсолютно аховое.
     А еще потом...
     Ну, как-то перетерпим и станем делать все, вытекающее из обстановки...
     Вадим   с  сожалением  раздавил  подошвой  окурок,  сплюнул,  дошел  до
ближайшей койки, лег и сразу провалился в неприятно раскачивающуюся тьму.

     Глава пятнадцатая
     Чем  хорош чистый медицинский спирт, так тем, что утром голова не болит
и все похмелье сводится  к сильной  жажде,  которая легко  утоляется  водой,
желательно минеральной типа боржом. Такового здесь  не было, однако  нашлась
сельтерская, которая не хуже.
     Вадим  проснулся  рано, когда  едва-едва  рассвело,  жадно выпил  почти
половину предусмотрительно поставленной  рядом с  койкой бутылки. Розенцвейг
негромко, но затейливо храпел, Тарханов спал совершенно беззвучно.
     Заснуть по новой не получилось, и Ляхов, накрывшись одеялом  с головой,
чтобы не так досаждал храп коллеги, начал размышлять.
     Отчего вот в фантастических  романах герои, попадая в самые невероятные
условия, как правило, не рефлексируют,  а  немедленно включаются в  действие
как ни в чем не бывало. Почти никогда не пытаясь каким-то образом разъяснить
причины  происходящего  и  выяснить  обстоятельства,  сделавшие  случившееся
возможным.
     А они с друзьями,  напротив,  только  и делают, что задают  друг  другу
глупейшие в  принципе вопросы,  ответов на  которые нет и  заведомо  быть не
может.
     Ну,  с  литературой  понятно,  авторам  нужно  гнать  сюжет,  сохранять
динамику повествования. А почему бы и им  в реальности не  принять такие  же
правила? Известно же, сколько ни повторяй "халва", во  рту слаще  не станет.
Так  чего  зря извилины напрягать, нервы дергать себе и другим?  Не полезней
ли,  как  однажды  сказала  Елена, во время  еды  говорить  только  о вещах,
вытекающих из самого процесса?
     Надо попробовать.
     Он встал, неторопливо оделся, все время прислушиваясь к себе и готовясь
немедленно  подавить  червячок депрессии и  ностальгии, если он  снова вдруг
зашевелится.
     Нет, вроде пока сидит тихо.
     Разминая сигарету, Вадим вышел на крыльцо.
     Теплым ближневосточным январским утром все действительно  стало  как-то
спокойнее и яснее.
     В  том  смысле,  что  он  выспался,  подсознание   более-менее  успешно
преобразовало  впечатление   минувшего  дня  в   приемлемую  для   душевного
спокойствия  форму,  и  случившееся уже  воспринималось  как  очередное,  не
слишком уж драматическое приключение.
     Ну, такой  вот  случился  очередной  социально-природный  катаклизм. Не
страшнее,  чем  война,  землетрясение или  революция. Тем более  что  жертв,
разрушений и прямой угрозы жизни и здоровью нет.
     Конечно, непонятно все это, а каково человеку проснуться утром и узнать
из газет, сообщений по  радио  или  от  соседа  по этажу,  что  ночью власть
захватил  какой-то  непонятный военно-революционный комитет, "Приказом No 1"
отменены все титулы, чины и ордена, а заодно и частная собственность. Все же
представители прежней власти,  их  сознательные пособники и  единомышленники
подлежат искоренению как класс,  причем не только  в социологическом, но и в
совершенно физическом смысле.
     Вот тут задумаешься,  зачешешь затылок, мучительно соображая, бежать ли
на  Дон  или  за границу  прямо сейчас, даже чаю  не  попив,  или  погодить,
присмотреться, как оно все на практике будет производиться.
     К  счастью, сегодня  вопрос таким  образом  не  стоял,  предстояло лишь
добраться  в  сравнительно  комфортных  условиях  до  Москвы,  уложившись  в
контрольный  срок  177 дней,  а уже там  предпринимать попытки вернуться  на
"торную дорогу человечества".
     Задача  гораздо более  простая,  чем  стояла перед  Кортесом,  казаками
Дежнева  и  Хабарова,  американскими  переселенцами и  даже  героями  "Детей
капитана Гранта".
     Природа вдруг настоятельно потребовала  своего,  и  Вадим отправился  в
сторону соответствующего заведения.
     На  полдороге он увидел выходящую из желтоватой  кабинки позади  казарм
Татьяну, тоже одетую не вполне строго.
     Ощутив некоторую неловкость от встречи в таком месте,  Ляхов хотел было
свернуть в сторону, сделать вид, что направляется совсем не сюда, а, скажем,
в генераторную.
     Однако не успел.
     Татьяна, очевидно, лишенная такого рода комплексов, приветливо пожелала
доброго утра и добавила, что хочет с ним поговорить и подождет на скамейке у
домика.
     Умывшись из-под  крана,  выдававшего жиденькую струйку  воды  в тамбуре
туалетной кабинки,  вытирая на  ходу  лицо  бумажным  полотенцем, словно  бы
показывая, что  ходил туда единственно за этим,  Вадим сел рядом с девушкой,
достал из-за уха так и не прикуренную вовремя сигарету.
     Обычно он до  завтрака  не  курил,  но  для  разговора, представлявшего
оперативный интерес, нарушить правило можно.
     -   Дай  и   мне...   -   попросила   Татьяна,  одновременно  поправляя
непричесанные волосы.
     Вот интересно: Татьяна,  как  и Майя, относилась к  тому  типу  женщин,
которые   практически  всегда   адекватны  самим  себе.  Могут  одеваться  в
изысканные  одежды,  а могут  ходить  в  джинсах  и  майках на  голое  тело.
Практически не нуждаются в косметике.
     То есть они  ею пользуются  наравне с прочими сестрами по полу, но, так
сказать, только  в  тактических  и стратегических целях, а  выглядят  вполне
нормально и без нее.
     - У меня местные, без фильтра, крепкие, - предупредил Ляхов, протягивая
мятую пачку и зажигалку одновременно.
     -  Сойдет, - прикурила и затянулась, не поморщившись, девушка. - Скажи,
Вадим,  ты  уверен, что  нам  удастся  отсюда  выбраться, вернуться домой? -
спросила она.
     - А почему ты ко мне с этим обращаешься? Чего не к Сергею?
     - Если бы мы сейчас в окружении находились, в тылу врага или как там, в
Пятигорске, у него бы и  спросила.  А  сейчас мне кажется, что вот в этом ты
лучше разбираешься.
     - Спасибо. Только в  происходящем мы все одинаково разбираемся. То есть
- никак. Но  если тебя просто мнение  мое  интересует,  отвечу  так - скорее
всего,  выберемся.  Возможно,  предчувствие,  но  скорее все же логика.  Как
правило, если есть вход, должен быть и выход.
     - Всегда?
     -  Я  сказал  -  как  правило.  А исключение потому  и  исключение, что
логическому объяснению плохо поддается.
     - Ну, спасибо, утешил. Значит, вместе будем надеяться.
     Снова  помолчала,  не столько  куря  по-настоящему, сколько внимательно
наблюдая за удлиняющимся столбиком белесого пепла.
     -  А  я,  знаешь,  вчера  в  комнате  под  кроватью  журнал  нашла.  На
английском.  "Ньюсуик"  называется. Прочитала  от  корки до корки.  Странный
здесь мир, непонятный. И  гораздо хуже нашего. Не  хотела бы  в нем навсегда
остаться.
     - Так в нем ты и не останешься. Он тоже  где-то... сбоку. Но, наверное,
с другого. Татьяна встала.
     - Давай походим, а то сидеть холодновато становится.
     Действительно,  ее  льняная  курточка  поверх  майки  не  согревала,  а
температура была градусов  около пятнадцати.  Если не  ниже. Солнце хотя уже
поднялось над гребнем гор, но пока не припекало.
     -  Странный  это мир, -  повторила  Татьяна. -  Государств в нем  очень
много, вроде как равноправных, не то что у нас. Нечто вроде нашего "Союза" в
нем тоже существует,  только называется  "НАТО".  Россия  в него  не входит,
иногда враждует, иногда дружит.
     В  России, кажется,  идет война, "чеченская", как  ее  называют. "НАТО"
собирается  воевать  с  "Ираком",  с "Северной Кореей", еще с какой-то "Осью
зла". Из одного номера  сразу все не поймешь, они же пишут  об очевидных для
них вещах, ничего не поясняют, - Татьяна развела руками, словно извиняясь за
свою непонятливость.
     - Естественно.  Ничего, в какой-нибудь  город  приедем, сколько  угодно
газет и  журналов  наберем.  На подходящих  языках.  Я  тоже  вчера  кое-что
пролистал, но исключительно на иврите. Судя по картинкам, живут  они веселее
нас. Машины - закачаешься! Виллы, рестораны, пляжи океанские... Хотя военные
сюжеты тоже есть, но немного. Короче, ехать будем, своими глазами увидим...
     - И как же оно так получиться могло - на одной и той же земле две такие
разные цивилизации?
     - Их, может, не две, а  двадцать две или  еще больше.  Сергей вон  тоже
что- то  совсем особенное видел.  Мир,  где  большевики  еще  в  Гражданскую
победили.  А  если  вообразить, что  почти  каждое событие  в  истории имеет
несколько  вариантов и  все  они воплощаются,  так параллельных миров вообще
миллионы.  Как это  Маштаков того ученого  назвал, кто  все это  обосновал и
доказал? Эверетт, кажется.
     Беседуя таким метафизическим  образом, они обошли почти  всю территорию
заставы и вернулись к исходной точке.
     -  Хорошо поговорили,  -  подвела итог Татьяна. - Пойду Майю разбужу, и
начнем завтрак готовить. Когда выезжать решили?
     - Да как соберемся, так и поедем. Здесь нам делать нечего.
     Она ушла, а  у Вадима осталось отчетливое ощущение,  что девушка хотела
поговорить  еще  и  о  чем-то  другом.  Только  не  решилась  или  не  нашла
подходящего повода.

     ...  Из шести автомашин, которые  имелись на заставе,  Тарханов  выбрал
желто-зеленую "Volvo" (как  было  выложено  большими накладными буквами  над
радиаторной решеткой), наиболее похожую по конструкции на те, с которыми  он
привык иметь дело.
     То есть все педали и  прочие основные элементы управления располагались
на  привычных  местах,  а  непонятного  и  неизвестного  назначения  кнопки,
тумблеры  и прочие циферблаты на поступательное движение автомобиля в нужном
направлении как бы и не влияли. Если их зря не трогать. Хотя наверняка имели
какой-то рациональный смысл. Иначе зачем же они?
     Грузовик с коротким  тупым  капотом  и  широкой,  трехместной,  кабиной
некоторое время под управлением полковника покрутился по территории заставы,
продемонстрировал свою способность двигаться передним и  задним ходом, после
чего подрулил к воротам.
     - Экипаж, по машинам. Дамы - в кабину, прочие - в кузов.
     Прочие, то есть Ляхов  с Розенцвейгом, сначала забросили в кузов ящик с
примерно  недельным   запасом  продовольствия,  две  упаковки  пластмассовых
бутылок воды, ящик патронов к здешним автоматам и четыре канистры бензина.
     На  первый случай хватит, поскольку  в ближайшем  подходящем месте  они
предполагали  собраться  в  дальний  путь  гораздо  основательнее.  Чтобы  в
открытом кузове было  не холодно в движении, прихватили несколько солдатских
одеял.
     - Так что, Львович, куда едем? - спросил Тарханов.
     - Я  хотел  -  в  Хайфу, ко мне  домой, но теперь  там  никакого  дома,
разумеется, нет. Поэтому предлагаю сразу в Бейрут. Это километров полтораста
по грунтовкам и грейдерам,  в нашем, конечно, варианте, как здесь - не знаю,
а потом двадцать по асфальту - и Бейрут. Ближневосточный Париж.
     - Так - значит так. По-вашему я читать не умею, но в карте разберусь.
     В чужой офицерской планшетке, почти  одинаковой, что в  том, что в этом
времени,  под  целлулоидом  у него  лежала карта-километровка, захватывающая
территорию  от  северного берега  Тивериадского  озера и  как  раз  до южных
пригородов Бейрута.
     - Поехали...
     Машину, с рессорами, рассчитанными на пять тонн груза или  на перевозку
взвода  солдат  с  полным  снаряжением,  а  сейчас  почти  пустую,   здорово
потряхивало на  бесчисленных выбоинах  горной дороги.  Но, все равно,  ехать
было приятно.
     Ляхов с Григорием Львовичем сначала закутались в два  одеяла каждый, но
тут  же  оказалось,  что  это  неудобно.  Сползают  все время,  поддергивать
приходится, у горла  руками придерживать, и  через полчаса Вадим  сообразил,
ножом выкромсал  дырки посередине,  и  получились  натуральные  мексиканские
пончо. Теперь ничто не мешало радоваться жизни.
     Особенно  учитывая,   что,   из   профессионального  интереса  осмотрев
пограничный медпункт, Ляхов и там нашел  банку с притертой  пробкой. Хорошая
банка, литра на два.
     Что  интересно, неведомый еврейский коллега прятал ее точно там же, где
и сам бывший капитан медслужбы Российской армии.
     Граммов  триста Ляхов развел  пополам,  перелил в  пресловутую фляжку и
высыпал туда для улучшения вкуса и  качества горсть  таблеток витамина "С" с
глюкозой.  Остальное  убрал,  опять же в  известное -  но теперь  только ему
одному - место.
     Выпили, закусили галетой, не слишком вкусной, но в том ли дело!
     Вадиму  вдруг захотелось петь. Самое  время  и место. Петь он  любил  с
самого детства,  знал массу  популярных  песен и  романсов, а  также оперных
арий. Но, терпимо относясь  к  предрассудкам окружающих, избегал делать  это
публично.  Зато сейчас шум мотора и свист  ветра отлично  скрадывали дефекты
его вокальной подготовки.
     Для начала он вспомнил арию варяжского гостя.
     Исполнял  он  ее  со   вкусом  и  страстью  настоящего  Рюриковича,   в
консерватории тоже наверняка не обучавшегося.
     Розенцвейг, улыбаясь, кивал в такт могучим раскатам ляховского голоса.
     Завершив  финальную руладу:  "Уг-г-р-р-ю-ю-м-мо  мо-р-р-р-е!"  -  Вадим
прокашлялся.  Все-таки связки он несколько перенапряг. Привычно  потянулся к
фляжке, но генерал мягко отстранил его руку.
     - Подождите, маэстро. С утра - не хватит?
     - Да и хватит, - легко согласился Ляхов. - Это ж я так, для настроения.
А кроме того,  какое значение  имеет? Теперь. Это  же там  думать надо было,
когда  пить,  когда  не  пить.  А  здесь  дорожной полиции нету, начальства,
которое бдит, -  тоже,  на службу ходить не надо. Если мордой в землю падать
начну, нехорошо, конечно. В ином же случае...
     -  Это  вы зря, Вадим Петрович. Видел я разных людей. Не таких жестких,
как вы, но тоже... Конечно, сейчас  оправдания есть. Состояние аффекта и все
такое прочее... Но если мы выжить хотим в предлагаемых обстоятельствах, я бы
предложил...  Ну,  если и  не совсем сухой закон,  то строгую регламентацию.
Иначе... Мы и до Москвы не доедем, независимо, есть там шанс возвращения или
нет.
     - Бросьте, Львович. Это я-то - жесткий? Да я мягкий, как пластилин. Мне
отец,  Петр Аркадьевич, еще когда говаривал: "Ах, Вадик, Вадик, пропадешь ты
от своей мягкости и доверчивости".
     Подумал  немного,  мечтательно улыбаясь,  после чего  добавил. Как  ему
сейчас казалось - в тему:
     -  У  меня   шесть  уже  лет  в  полном  распоряжении  по  восемнадцать
килограммов  чистого  спирта  на  полугодие  плюс  жалованье  позволяет   не
ограничивать себя, и, тем не менее,  девяносто процентов своего служебного и
личного времени я абсолютно трезв. Это сейчас вот оттянуться захотелось.
     Только...  Вы вообще-то  умную  вещь сейчас сказали.  Надо  нам  как-то
определиться с распорядком жизни, правилами поведения и тому подобным. Это в
нашем времени мы руководствовались вековыми,  можно сказать, стереотипами, а
в невероятной обстановке...
     -  Понимаю, Вадим, понимаю. Зря вы скромничаете. Та мягкость, о которой
говорил  ваш  уважаемый родитель,  и  то,  что  хотел  до вас  довести  я, -
совершенно  разные  вещи.  Удивительно,  но  вы  у  нас,  получается,  самый
здравомыслящий и озабоченный психологическим состоянием коллектива  человек.
Вовремя увидели  возможные проблемы, и загорелось вам немедленно  расставить
все точки над буквами русского алфавита. Но я бы не советовал...
     И тут же Ляхов  понял, что Григорий  Львович говорит правильно. Кивнул,
но сам ничего не сказал. Пусть продолжает.
     - Поверьте мне, Вадим. Предстоящие полгода - не самое легкое время.  Вы
это чувствуете, я вижу. И немедленно хотите навести какой-то строгий порядок
отношений в  коллективе,  чтобы не допустить  возможных эксцессов. Поскольку
уверены, что у вас - получится. Кстати - верю. Возможно, именно ваш характер
наиболее отвечает обстановке. В  случае  чего - на меня можете рассчитывать.
Моментами и я тоже - еще о-го-го!
     Глядя на майора (или же генерала?), Ляхов согласился, что о-го-го - это
еще  слабо  сказано. Дай нам всем  Бог  быть такими в этом возрасте, который
тридцатилетними принято считать глубокой старостью.
     А Григорий Львович продолжал:
     - Но попробуйте  от этого желания отвлечься. Хотя бы первые неделю-две.
Уйдите в тень.
     Девушка  у вас красивая  и очень энергичная. И ей подскажите: не Москва
здесь,  а  даже  и  не  знаю,  что  такое. Сделайте  мне  такое  одолжение -
изобразите из  себя гедониста. В  этом мире можно найти все, что угодно.  И,
если  повезет, забрать с собой. Соответственно, стать богаче  Креза и  графа
Монте-Кристо.  Здешние  бумажные  деньги там,  конечно,  ни к чему.  Начните
коллекционировать оружие - вполне могут подвернуться вещи куда подороже  той
сабли, раритетные золотые монеты или бриллианты, редкие книги, наконец...
     - Вы думаете? - с сомнением спросил Ляхов.
     - Именно, Вадим Петрович. Иначе я даже и не знаю...
     Ляхов понял, что очередную партию он выиграл.  Именно этого он и хотел.
Чтобы достаточно умный  Розенцвейг воспринял его именно так, поверил, что он
с ним согласится, ну и дальше...
     - Пожалуй, вы правы, генерал. Стать богаче графа и  начать  аналогичную
жизнь, без линии мести, конечно, моя горячая детская мечта.
     С  этими  словами,  как бы  подтверждая  полную готовность начать жизнь
означенного  гедониста,  то  есть  в  просторечии  человека,  превыше  всего
ставящего    возможность   извлекать   максимум   удовольствий   из    любой
подвернувшейся ситуации, причем  немедленно,  он налил себе  и вопросительно
посмотрел на Розенцвейга.
     -  А, давайте, - с наигранной лихостью махнул рукой тот. - Пока доедем,
все равно выветрится, разговаривать  же будет намного интереснее. Только вот
закуски бы...
     - Легко.
     Ляхов  расковырял ближайшую  коробку и протянул  генералу заклеенный  в
целлофан сандвич с белым куриным мясом.
     - Никогда не хотел стать предпринимателем, фабрикантом, банкиром, а вот
иметь подвалы  с сундуками, набитыми  драгоценностями, и  солидные счета  во
многих  банках  мира и принадлежать  только  с