войне  и
немалыми воинскими талантами, но и последующей (в ранее  уже  состоявшейся
Реальности) судьбой. И Берестин наблюдал за ними  со  странным  и  сложным
чувством. Каждый из них уже вошел в  историю,  их  фамилии  упоминались  в
энциклопедиях и сотнях беллетристических  и  мемуарных  книг.  Врангель  и
Слащев сами издали воспоминания и мемуары. И  в  то  же  время  они  сидят
сейчас перед ним, переговариваются, спорят, часто курят, и ничего  пока  в
их судьбах не решено. Невозможно  даже  представить,  какая  новая  жизнь,
какая слава или бесславие, какие чины и должности их еще ждут...
     Вот Слащев Яков Александрович, тридцатитрехлетний  генерал-лейтенант,
гений тактики, куда там до него прославленному Жукову, не  выигравшему  ни
одного  сражения  без  пятикратного  перевеса  над  врагом.   Изображенный
Булгаковым под  именем  Хлудова,  заклейменный  в  советской  истории  как
"Слащев-вешатель",  эмигрировавший,  вернувшийся   в   Советскую   Россию,
амнистированный,  преподававший  в  Академии   РККА   и   при   загадочных
обстоятельствах в 1929 году убитый.
     Кутепов Александр Павлович, последний командир славного  лейб-гвардии
Преображенского полка, вечный соперник Слащева, после эмиграции - преемник
Врангеля и глава  Российского  Общевоинского  Союза.  В  том  же  двадцать
девятом году похищенный агентами ГПУ из Парижа, привезенный в Ленинград  и
тайно там расстрелянный.
     Скоблин Николай Владимирович. В 1914 году добровольно пошел на  фронт
в  чине  прапорщика,  корниловец,  участник  Ледяного   похода,   ныне   -
генерал-майор и начальник пресловутой Корниловской  дивизии.  В  эмиграции
входил в состав руководства РОВС, был завербован чекистами,  участвовал  в
похищении из Парижа сменившего Кутепова на посту начальника РОВС  генерала
Миллера, бежал в  Москву,  где  в  тридцать  седьмом  году  был  без  суда
расстрелян.
     Барбович Иван Гаврилович, командующий всей  белой  кавалерией,  герой
боев с махновцами, вечный недоброжелатель и соперник  Слащева.  Из-за  его
пассивности и бесконечных дискуссий  о  старшинстве  и  подчиненности  был
упущен последний шанс разгрома Красной армии  под  Каховкой.  Эмигрировал,
активно участвовал в деятельности РОВС, бесследно исчез. Скорее всего  был
убит агентами ГПУ.
     Много интересного можно было бы  рассказать  и  о  других  участниках
этого совещания. Но это не важно сейчас, важно  то,  что  эти  люди  вновь
держали в руках судьбу России и свои собственные судьбы.
     Врангель выслушал доклады генералов и приступил к  постановке  боевой
задачи:
     - Предупреждаю, господа, условием успеха этой операции, на которую  я
возлагаю величайшие надежды, является полная, абсолютная  секретность.  Ни
единая душа, кроме здесь присутствующих, не должна посвящаться в ее  общий
замысел. Исполнители должны знать лишь свою непосредственную  задачу.  Как
величайшей тайной является и та помощь, которую мы получили и еще  получим
от наших друзей из Северо-Американских Соединенных Штатов. Это уже высокая
дипломатия.   Касающаяся   отношений   между   нашими   так    называемыми
"союзниками".
     Ни в оружии, ни в боеприпасах нужды отныне мы испытывать не будем. Но
об  этом  не  должно  узнать  не  только  красное   командование,   но   и
представители
     Англии  и  Франции.   Надеюсь,   всем   все   понятно...   Теперь   -
непосредственно к делу...
     В основу  своего  плана  Берестин  положил  стратегию  Армии  обороны
Израиля  в  шестидневной  войне  1967   года.   В   условиях   абсолютного
превосходства противника в живой силе и  технике  успех  могла  обеспечить
только точнейшая координация действий войск, стремительный маневр ударными
частями по внутренним операционным линиям, тщательно разработанная система
дезинформации противника.
     А  главное,  учитывая   психологию   белых   генералов,   жесточайшая
исполнительская дисциплина. С  ней  обстояло  хуже  всего.  Как  правильно
заметил  Новиков  еще  при   первой   встрече   с   Врангелем,   армейские
военачальники все время, наподобие  бояр  удельных  времен,  считались  со
старшинством, постоянно держали в памяти негласную  табель  о  рангах,  по
которой подполковники, произведенные  в  чин  Высочайшим  указом,  а  ныне
генерал-майоры,  считали  себя  выше  нынешних   генерал-лейтенантов,   но
капитанов по царской армии. Независимо от занимаемых должностей.
     Поэтому, когда Врангель объявил,  что  общее  командование  операцией
возлагается на Слащева, генералы взроптали.
     Главнокомандующий гневно ударил по столу рукой. - Прекратить!  Впредь
подобную реакцию на мой приказ буду расценивать как неповиновение в боевой
обстановке.   С   немедленным   отстранением   от    должности.    Генерал
Слащев-Крымский  (Врангель  специально  подчеркнул  присвоенное   ему   за
беспримерную оборону Крыма  зимой  двадцатого  года  почетное  именование)
является с сего момента исполнителем моей воли, и именно в таком  качестве
следует воспринимать возложенную  на  него  обязанность.  Для  координации
действий и наблюдения за неукоснительным  исполнением  боевого  приказа  я
прикомандировываю к штабу генерала Слащева генерала Берестина  в  качестве
моего личного представителя. С правом незамедлительного принятия всех мер,
которые он сочтет необходимым...
     Разумеется, окончательное  утверждение  его  решений  я  оставляю  за
собой.
     Внезапная  вспышка  начальственного  гнева  обескуражила   генералов.
Раньше барон себе такого не позволял,  предпочитая  более  тонкие  способы
поддержания  порядка.  И  последние  его  слова  были  приняты  с  угрюмым
молчанием. Только Слащев удовлетворенно улыбался, но в глубине  души  тоже
недоумевал. Он знал настороженное отношение к себе Главкома и не ждал, что
тот пойдет настолько далеко навстречу его желаниям. Яков Александрович  не
слишком скрывал, что считает большинство белых генералов  бездарностями  и
лишь себя видит в роли спасителя России.
     Промолчали все, кроме резкого и грубоватого генерала Кутепова. Внешне
очень похожий на Столыпина, только с более темными усами  и  бородкой,  он
звучно хмыкнул, машинально, а может, и намеренно провел ладонью  по  Знаку
1-го Кубанского похода - серебряный меч в терновом венце  на  Георгиевской
ленте - и спросил утрированно подобострастным тоном:
     - А не позволено ли будет осведомиться, в каких  войнах  и  сражениях
участвовал господин Берестин, за какие заслуги произведен  в  генеральский
чин и отчего он служил в американской,  а  не  Российской  армии  в  столь
тяжелые для Отечества годы?
     Врангель хотел было ответить очередной резкостью, но Берестин  кивнул
успокаивающе:
     - Я сам скажу.  В  причины,  приведшие  меня  в  американскую  армию,
вдаваться сейчас не будем, это вопрос сугубый. Чин же получил  за  участие
во многих делах, начиная от Филиппинской кампании и  англо-бурской  войны.
Смею надеяться, имею специфический боевой  опыт  именно  в  гражданских  и
партизанских  войнах,  например,  в  Мексике,  где  руководил  операциями,
которые можно приравнять и к фронтовому масштабу... Думаю, что в ближайшее
время смогу это доказать. Но заодно, раз уж на меня возложены определенные
обязанности, прошу сообщить потребности возглавляемых вами войск в  оружии
и иных предметах снаряжения. До начала операции нужно довести снабжение до
штатных норм. И выплатить задолженность по жалованью.
     ...Поставив  свой  БРДМ  на  вершине  заросшего  густым   кустарником
кургана, Берестин через  мощную  стереотрубу  рассматривал  правофланговые
позиции  красных  войск.  Их  расположение  было  нанесено  на   подробную
крупномасштабную карту, но личная рекогносцировка все  равно  позволяла  с
гораздо большим эффектом провести предстоящий бой. Одно дело -  значок  на
карте, обозначающий шестидюймовую батарею на позициях, и совсем  другое  -
отчетливо видимые в угломерной  сетке  орудийные  дворики,  выложенные  на
землю    снаряды    для    первых    выстрелов,    подъездные    пути    и
командно-наблюдательные пункты.
     Видно  было  также,  в  какой  невыгодной  позиции   окажутся   полки
слащевского корпуса. С высокого правого берега красная  артиллерия  сможет
их  накрыть  еще  на  дальних  подступах  к  рубежам  развертывания,  сама
оставаясь  практически  недоступной  для  огня  полевых  трехдюймовок.  И,
напротив, когда  удастся  захватить  эту  и  остальные  батареи  армейской
артгруппы, в безнадежном положении окажутся  уже  красные.  Под  фланговый
огонь попадут части их 15-й дивизии, наведенные через Днепр мосты и  полки
двух переправившихся на левобережье дивизий.
     "Это какая же у меня война? - думал Алексей. - Получается, что пятая.
Не так уж я и врал генералам. Первая - это та, в которой участвовал  лично
как лейтенант Берестин.  Вторая  -  та,  на  Валгалле,  третья  -  Великая
Отечественная,  где  я  командовал  Западным  фронтом  в  теле  командарма
Маркова, и, наконец, четвертая, эта же самая гражданская, которую я  помню
памятью Маркова, тогда девятнадцатилетнего взводного в 11-й дивизии Первой
конной. Или четвертая не  считается?  Но  ведь  помню  я  ее  хорошо,  как
собственную молодость..." Пусть и привык он уже к парадоксам  межвременных
переходов, а все равно, когда начинал задумываться,  вникать  в  тонкости,
голова служить отказывалась. Как  при  попытках  понять  принцип  действия
компьютера. Но все равно, как бы там ни было, а он снова занимается делом,
для которого, скорее всего, и создан. Зря,  что  ли,  именно  его  выбрали
аггры для осуществления своих планов?
     С напарником ему тоже повезло. Сколько на него было навешано собак  и
врагами и "соратниками", а оказался он вполне нормальным человеком, даже -
приятным собеседником. Издерганным, конечно, нервным сверх меры,  склонным
снимать стрессы вином и кокаином. Но равного ему все равно здесь не было.
     Их стратегический замысел отличался простотой и даже  примитивностью.
Как известно, в первых числах августа двадцатого года Правобережная группа
Красной армии  под  командованием  Эйдемана  форсировала  Днепр  и  начала
наступление в направлении  Перекопа,  имея  целью  отрезать  врангелевским
дивизиям пути отхода в Крым и разгромить  их  в  чистом  поле.  Контрудары
Слащева предотвратили эту опасность и позволили удержать Северную  Таврию,
однако  Каховский  плацдарм  ликвидировать  не  удалось.   Бои   за   него
продолжались  до   конца   октября,   после   чего   началось   последнее,
закончившееся взятием Крыма наступление Красной  армии.  Хрестоматийно,  с
детства знакомо, читано в талантливых  и  бездарных  повестях  и  романах,
изучалось на кафедрах тактики и военной истории. И совсем не так очевидно,
как принято считать.
     Проиграв варианты на своем компьютере, Берестин поразился,  насколько
близок был Слащев к победе и насколько осложнилось бы положение  Советской
России, сумей он убедить Врангеля в необходимости перенести центр  тяжести
летней кампании с Кубани на правобережье Днепра.  Даже  без  вмешательства
потусторонних сил (к которым он относил себя) белые  могли  бы  удерживать
фронт как минимум до весны, а за это  время  всякое  могло  бы  случиться.
Достаточно   вспомнить   Кронштадтский    мятеж,    восстание    Антонова,
Махновщину... Вечером 31 июля они со Слащевым объехали  на  двух  "доджах"
расположение готовящихся к сражению войск.
     Все, что видел Алексей, странным образом напомнило ему картины  сорок
первого года. Измотанные в боях  полки  численностью  от  ста  до  трехсот
штыков, артиллерийские батареи с десятком  снарядов  на  орудие,  дивизии,
равные батальонам, растянутые  на  семидесятиверстном  фронте,  отсутствие
нормальной связи, абсолютно невыгодная местность. То есть воевать в  таких
условиях как бы даже и нельзя, бессмысленно, тем более  что  у  противника
огромный перевес в силе и, по идее, подавляющее моральное превосходство.
     А вот Марков тогда же, но с другой стороны фронта,  считал,  что  все
наоборот - белые сильны, отлично вооружены, от  пуза  накормлены  и  горят
жаждой перевешать всех рабочих и крестьян, вернуть себе дворцы  и  имения,
вновь посадить на трон царя.
     Нет, боевой дух солдат и  офицеров,  с  которыми  успел  перекинуться
парой слов Берестин, был высок на удивление. И еще  он  обратил  внимание,
что вопреки распространенным, не без  помощи  пресловутого  графа  Алексея
Толстого, представлениям о белой армии, в  некоторых  полках  офицеров  не
было совсем - только  унтер-офицеры,  рядовые  и  вольноопределяющиеся  из
гимназистов и студентов, кадеты и юнкера.
     - Еще раз вас прошу, Яков Александрович, - сказал  Слащеву  Берестин,
когда  они   возвратились   в   Черную   долину,   где   сосредоточивалась
предназначенная для  нанесения  главного  удара  Корниловская  дивизия,  -
выполняйте наш план с немецкой пунктуальностью. Упаси  вас  Бог  поддаться
азарту. Нам нужно только одно - связать красных боем на намеченном рубеже,
удерживать позиции до сигнала, контратаки  только  имитировать,  в  случае
особенно сильного нажима - медленно отступать. И точно  по  моему  сигналу
поднять в атаку корниловцев. На связь я не  совсем  полагаюсь  -  сигналом
будет серия ракет черного дыма с правого берега. Еще - старайтесь всемерно
беречь людей. Даже один к десяти - для нас неприемлемая цена...
     - Будьте спокойны, Алексей Михайлович, это-то я сумею  сделать.  Лишь
бы у вас все получилось.
     В  голосе  генерала  Берестин  уловил  некоторое  сомнение.  Ударного
батальона Слащев в деле не видел и не знал, можно ли рассчитывать, что тот
успешно осуществит намеченное. Да и новоиспеченного коллегу он пока уважал
только как теоретика. Грамотного, несомненно, и с характером.  Еще  Слащев
оценил, что каким-то способом Берестин  сумел  раздобыть  карту  с  полной
картиной расположения и численности красных  войск  на  утро  сегодняшнего
дня. На прямой вопрос тот  ответил,  что  и  у  большевиков  обычные  люди
служат. Одни до сих пор прикидывают, как все повернется,  а  другие  любят
деньги больше, чем коммунистическую идею...
     У поваленной ограды заброшенного хутора немцев-колонистов их встретил
худой, высокий,  в  заломленной  черно-красной  фуражке  генерал  Скоблин.
Отрапортовал, подбросив к козырьку ладонь.
     Корниловцы готовились к утреннему бою. От  ближайшей  железнодорожной
станции Шульгин пригнал колонну грузовиков с оружием.  Вначале  намечалось
вооружить ударный отряд карабинами "СКС", но в  последний  момент  Алексей
передумал. Все-таки промежуточные  патроны  образца  сорок  третьего  года
создавали  дополнительные  проблемы.  В  случае  непредвиденного  развития
событий войска могли в самый ответственный момент оказаться безоружными.
     Остановились на винтовках "СВТ". Скорострельность и емкость магазинов
такая  же,  огневая  мощь  и   дальнобойность   выше,   и   всегда   можно
воспользоваться трофейными патронами. Вдобавок в  случае  рукопашного  боя
винтовка с длинным ножевым штыком куда удобнее карабина.
     Ящики с винтовками выгружали с машин, разносили по ротам,  и  тут  же
инструкторы из числа басмановских рейнджеров  объясняли  их  устройство  и
приемы обращения. Опытным солдатам требовалось пятнадцать-двадцать  минут,
чтобы обучиться разборке, сборке и настройке газового регулятора. Со  всех
сторон раздавался металлический лязг и щелчки  затворов,  голоса  задающих
практические вопросы и обменивающихся мнениями людей.
     Особого удивления  новинка  не  вызвала,  многие  уже  встречались  с
самозарядными и автоматическими винтовками Манлихера, Маузера,  Мондрагона
еще на мировой войне. Разве что  обращали  на  себя  внимание  простота  и
отработанность конструкции. И, может быть, количество полученного  оружия.
Но это не те  вопросы,  которые  могут  взволновать  людей  накануне  боя.
Преобладала  радость,  вернее  -  злорадство  при  мысли,   как   удивятся
"краснюки", попав под огонь, считай, что тысячи пулеметов сразу.
     Берестин ходил между взводами и  ротами,  уже  получившими  оружие  и
американские  суточные  рационы   в   картонных   коробках,   где,   кроме
сбалансированного по жирам, белкам, углеводам и  витаминам  пайка  в  пять
тысяч калорий, имелась даже туалетная бумага  защитного  цвета,  такие  же
салфетки, по пачке сигарет "Лаки страйк" без фильтра и  картонные  спички.
Еще было выдано по бутылке водки на троих,  чтобы  снять  усталость  после
тридцативерстного марш-броска по выжженной солнцем пыльной степи.
     Алексею казалось, что он попал в лагерь  последних  легионеров  Рима.
Какого-нибудь V или  VI  века,  когда  варвары  уже  сокрушили  империю  и
разграбили Вечный город, когда неизвестно,  есть  ли  вообще  на  престоле
император, и воевать уже не за что, но и бросить оружие тоже невозможно.
     Составив новые винтовки в козлы,  солдаты  сидели  у  разожженных  из
наскоро разломанных ружейных и патронных ящиков костров не ради  тепла,  а
чтобы вскипятить в помятых котелках чай и просто так, бездумно смотреть на
живой огонь.
     Берестин не слышал  разговоров  о  доме,  семье,  вообще  о  каких-то
посторонних по отношению к войне делах. Грубые, почти  лишенные  остроумия
шутки, воспоминания о боях, даты которых не имеют значения,  все  равно  -
Перемышль ли четырнадцатого года, озеро  Нарочь  шестнадцатого  или  хутор
Верхнебаканский  зимой  двадцатого,  вдруг  всплывающие  имена  товарищей,
павших в боях или  бесследно  сгинувших  в  круговерти  жизни  и  подвалах
губернских чрезвычаек.
     Поношенное,  разномастное  обмундирование  -  редко  на  ком  увидишь
пресловутую, столь  любимую  кинорежиссерами  черную  с  красными  кантами
форму, все больше добела выгоревшие и застиранные  гимнастерки,  кителя  с
обтрепанными обшлагами, разбитые сапоги, нередко -  самодельные  погоны  с
нарисованными химическим карандашом звездочками...
     Ни на ком нет орденов - или  потеряны,  или  спрятаны,  завернутые  в
тряпочку, на дне вещмешков.
     Люди  -  так  ощущал  витающую  над  расположением  корниловцев  ауру
Берестин, -  которые  явно,  решительно  обрекли  себя  на  смерть,  давно
разочаровавшись в жизни. Неизвестно, остались ли среди них те, кто  плакал
в восемнадцатом году над гробом генерала Корнилова,  ужасался  охватившему
обе сражающиеся стороны кровавому озверению, стрелялся от  бессмысленности
происходящего, искал достойный выход из  безвыходной  ситуации...  Алексею
казалось, что вряд ли. Этим  -  уже  все  равно.  Они  будут  сражаться  с
десяти-, стократно превосходящим противником, даже не надеясь  на  победу.
Судьба против них? Отечеству и Богу не нужен их  подвиг?  Тем  хуже.  Есть
какая-то  извращенная  радость  -  назло  Року  погибнуть  за   безнадежно
проигранное дело. Последние оставшиеся у них ценности  -  сознание  своего
боевого мастерства, спокойный фатализм, чувство фронтового товарищества  и
желание уничтожать врага, пока остаются силы и патроны в подсумках. Больше
ничего - ни надежды уцелеть, ни планов на мирную жизнь, ни страха  ранения
и смерти.
     Жутко... И вот что еще заметил Алексей, пройдя весь лагерь  насквозь.
Его словно бы никто вообще не воспринял как живого человека. Как будто  бы
и не было его здесь. Он останавливался возле офицерских  бивуаков,  слушал
их разговоры и песни, даже задавал кому-то вопросы, они на них отвечали  -
и тут же переставали видеть и помнить нежданного гостя.
     Берестин вернулся к машинам, где ждал его закончивший раздачу  оружия
Шульгин. В небольшой ложбинке на склоне холма он разложил у  задних  колес
"урала" вынутые  из  кабины  сиденья,  открыл  консервы,  нарезал  хлеб  и
помидоры. В дорожном  холодильнике,  кроме  водки  и  пива,  у  него  были
припасены несколько бутылок "Боржоми", и Алексей долго и жадно пил ледяную
пузырящуюся воду.
     Небо на  западе  еще  отсвечивало  нежным  зеленовато-розовым  тоном,
сильно пахло  пылью,  полынью,  дымом  костров  и  отк