ня, а на небе черти бывают?
   - Я тебе зараз всыплю чертей!.. Поплюю в кой-какие места да
хворостиной высушу!.. Ах ты лихоманец вредный, ты на что ж это
свинью объезжаешь?..
   Сцапал дед Мишку за вихор, зовет из горницы мать:
   - Поди на своего умника полюбуйся!
   Выскочила мать:
   - За что ты его?
   - Как же за что?  Гляжу, а он по двору на свинье скачет, аж
ветер пыльцу схватывает!..
   - Это он на супоросой свинье катался? - ахнула мать.
   Не успел Мишка рта раскрыть в свое оправдание, как дед снял
ремешок,  левой рукой портки держит,  чтобы не упали, а правой
Мишкину голову промеж колен просовывает.  Выпорол и  при  этом
очень строго говорил:
   - Не езди на свинье!.. Не езди!..
   Мишка вздумал было крик поднять, а дед и говорит:
   - Значит,  ты  не жалеешь батяньку?  Он с  дороги уморился,
прилег уснуть, а ты крик подымаешь?
   Пришлось замолчать.  Попробовал брыкнуть деда  ногой  -  не
достал. Подхватила мать Мишку - в хату толкнула:
   - Сиди тут...  Я  до  тебя доберусь -  не по-дедовски шкуру
спущу!..
   Дед  в  кухне  на  лавке  сидит,  изредка на  Мишкину спину
поглядывает.
   Повернулся Мишка к деду,  размазал кулаком последнюю слезу,
сказал, упираясь в дверь задом:
   - Ну, дедунюшка... попомни!
   - Ты что ж это, поганец, деду грозишь?
   Мишка  видит,   как   дед  снова  расстегивает  ремень,   и
заблаговременно чуточку приоткрывает дверь.
   - Значит, ты мне грозишь? - переспрашивает дед.
   Мишка вовсе исчезает за дверью. Выглядывая в щелку, пытливо
караулит каждое движение деда, потом заявляет:
   - Погоди, погоди, дедунюшка!.. Вот выпадут у тебя зубы, а я
жевать тебе не буду!.. Хоть не проси тогда!
   Дед выходит на крыльцо и видит,  как по огороду, по зеленым
лохматым  коноплям  ныряет  Мишкина  голова,   мелькают  синие
штанишки.  Долго грозит ему дед костылем,  а у самого в бороде
хоронится улыбка.
   Для отца он -  Минька.  Для матери -  Минюшка. Для деда - в
ласковую  минуту  -  постреленыш,  в  остальное  время,  когда
дедовские брови  седыми  лохмотьями свисают  на  глаза,-  "эй,
Михаило Фомич, иди, я тебе уши оболтаю!"
   А для всех остальных: для соседок-пересудок, для ребятишек,
для всей станицы - Мишка и Нахаленок.
   Мишка собой щуплый, волосы у него с весны были как лепестки
цветущего подсолнечника,  в  июне  солнце  обожгло  их  жаром,
взлохматило  пегими  вихрами;  щеки,  точно  воробьиное  яйцо,
исконопатило веснушками,  а  нос  от  солнышка  и  постоянного
купания в  пруду облупился,  потрескался шелухой.  Одним хорош
колченогенький  Мишка   -   глазами.   Из   узеньких  прорезей
высматривают   они,   голубые   и   плутовские,   похожие   на
нерастаявшие крупинки речного льда.
   Вот за  глаза-то да за буйную непоседливость и  любит Мишку
отец.  Со  службы принес он  сыну в  подарок старый-престарый,
зачерствевший  от   времени   вяземский  пряник   и   немножко
приношенные сапожки.  Сапоги  мать  завернула  в  полотенце  и
прибрала в сундук,  а пряник Мишка в тот же вечер раскрошил на
пороге молотком и съел до последней крошки.
   На другой день проснулся Мишка с восходом солнца. Набрал из
чугуна   пригоршню  степлившейся  воды,   размазал  по   щекам
вчерашнюю грязь, просыхать выбежал на двор.
   Мамка возится возле коровы,  дед  на  завалинке посиживает.
Подозвал Мишку:
   - Скачи,  постреленыш,  под  амбар!  Курица там  кудахтала,
должно, яйцо обронила.
   Мишка деду  всегда готов услужить:  на  четвереньках юркнул
под амбар,  с  другой стороны вылез и  был таков!  По  огороду
взбрыкивает,  бежит к пруду, оглядывается - не смотрит ли дед?
Пока добежал до плетня,  ноги крапивой обстрекал.  А дед ждет,
покряхтывает.  Не  дождался  и  пополз  под  амбар.  Вымазался
куриным пометом,  жмурясь от парной темноты и  больно стукаясь
головой о перекладины, дополз до конца.
   - Экий ты дуралей,  Мишка, право слово!.. Ищешь, ищешь и не
найдешь!..  Разве курица,  она будет тут несться? Вот тут, под
камешком,   и   должно  быть  яйцо.   Где  ты   тут  полозишь,
постреленыш?
   Деду в  ответ тишина.  Отряхнул с  портов прилипшие комочки
навоза,  вылез из-под амбара.  Щурясь,  долго глядел на  пруд,
увидал Мишку и рукой махнул...
   Ребята возле пруда окружили Мишку, спрашивают:
   - Твой батянька на войне был?
   - Был.
   - А что он там делал?
   - Известно что - воевал!..
   - Брешешь!.. Он вшей там убивал и при кухне мослы грыз!..
   Захохотали ребята,  пальцами в Мишку тычут, прыгают вокруг.
От горькой обиды слезы навернулись у Мишки на глаза, а тут еще
Витька-попович больно задел его.
   - А твой отец коммунист?..- спрашивает.
   - Не знаю...
   - Я знаю, что коммунист. Папочка сегодня утром говорил, что
он  продал душу чертям.  И  еще говорил,  что всех коммунистов
будут скоро вешать!..
   Ребята примолкли,  а  у Мишки сжалось сердце.  Батяньку его
будут вешать - за что? Крепко сжал зубы и сказал:
   - У батяньки большущее ружье, и он всех буржуев поубивает!
   Витька, выставив вперед ногу, сказал торжествующе:
   - Руки  у  него  коротки!   Папочка  не  даст  ему  святого
благословения, а без святости он ничего не сделает!..
   Прошка,  сын  лавочника,  раздувая ноздри,  толкнул Мишку в
грудь и крикнул:
   - А ты не дюже со своим батянькой!.. Он у моего отца товары
забирал, как поднялась революция, а отец сказал: "Ну, нешто не
перевернется власть, а то Фомку-пастуха первого убью!.."
   Наташка, Прошкина сестра, топнула ногой:
   - Бейте его, ребята, что смотреть?!
   - Бей коммунячьего сына!..
   - Нахаленок!..
   - Звездани его, Прошка!
   Прошка   взмахнул  прутом   и   ударил  Мишку   по   плечу,
Витька-попович  подставил  ногу,   и  Мишка  навзничь,  грузно
шлепнулся на песок.
   Ребята заорали,  кинулись на него. Наташка тоненько визжала
и ногтями царапала Мишкину шею. Кто-то ногою больно ударил его
в живот.
   Мишка,  стряхнув с себя Прошку,  вскочил и, виляя по песку,
как  заяц от  гончих,  пустился домой.  Вслед ему  засвистали,
бросили камень, но догонять не побежали.
   Только тогда перевел Мишка дух,  когда с головой окунулся в
зеленую  колючую заросль конопли.  Присел  на  влажную пахучую
землю,  вытер с  расцарапанной шеи кровь и  заплакал;  сверху,
пробираясь сквозь листья,  солнце старалось заглянуть Мишке  в
глаза, сушило на щеках слезы и ласково, как маманька, целовало
его в рыжую вихрастую маковку.
   Сидел долго,  пока не высохли глаза; потом встал и тихонько
побрел во двор.
   Под  навесом отец смазывает дегтем колеса повозки.  Шапка у
него съехала на затылок,  ленты висят, а синяя рубаха на груди
в  белых полосах.  Подошел Мишка боком и  стал  возле повозки.
Долго  молчал.  Осмелившись,  тронул батянькину руку,  спросил
шепотом:
   - Батя, ты на войне что делал?
   Отец улыбнулся в рыжие усы, сказал:
   - Воевал, сыночек!
   - А  ребята...  ребята  гутарят,  что  ты  там  только вшей
убивал...
   Слезы  вновь  перехватили Мишкино горло.  Отец  засмеялся и
подхватил Мишку на руки:
   - Брешут они,  мой родный!  Я  на пароходе плавал.  Большой
пароход по морю ходит, вот на нем-то я и плавал, а потом пошел
воевать.
   - С кем ты воевал?
   - С  господами воевал,  мой любонький.  Ты  еще мал,  вот и
пришлось мне на войну идти за тебя. Про это и песня поется.
   Отец улыбнулся и,  глядя на Мишку,  притопывая ногой, запел
потихоньку:

            Ой, Михаил, Михаля, Михалятко ты мое!
            Не ходи ты на войну, нехай батька иде.
            Батько - старенький, на свити нажився.
            А ты - молоденький, тай ще не женився...

   Мишка забыл про обиду, нанесенную ему ребятами, и засмеялся
-  оттого,  что  у отца рыжие усы затопорщились над губой, как
сибирьки,  из  каких маманька веники вяжет, а под усами смешно
шлепают губы и рот раскрыт круглой черной дыркой.
   - Ты мне сейчас не мешай,  Минька,- сказал отец,- я повозку
буду чинить,  а  вечером спать ляжешь,  и я тебе про войну все
расскажу.

x x x

   День растянулся,  как длинная глухая дорога в степи. Солнце
село, по станице прошел табун, улеглась пыль, и с почерневшего
неба застенчиво глянула первая звездочка.
   Мишку одолевает нетерпение,  а  мать,  как  нарочно,  долго
провозилась у коровы,  долго цедила молоко, в погреб полезла и
там прокопалась битый час. Мишка вьюном около нее крутился.
   - Скоро вечерять будем?
   - Успеешь, непоседа, оголодал!..
   Но Мишка ни на шаг не отстает от нее:  мать в погреб - и он
за ней,  мать на кухню -  и он следом.  Пиявкой присосался, за
подол уцепился, волочится.
   - Ма-а-амка!.. Скореича вечерять!..
   - Да отвяжись ты,  короста липучая!..  Жрать захотел - взял
кусок и лопай!
   А  Мишка не  унимается.  Даже  подзатыльник,  схваченный от
матери, и тот не помог.
   За ужином кое-как наспех поглотал хлебова и  -  опрометью в
горницу. Далеко за сундук швырнул штанишки, с разбегу нырнул в
постель под материно одеяло, сшитое из разноцветных лоскутьев.
Притаился  и   ждет,   когда   придет   батянька   про   войну
рассказывать.
   Дед  на  коленях  стоит  перед  образами,  шепчет  молитвы,
поклоны  отстукивает.  Приподнял  Мишка  голову:  дед,  трудно
сгибая спину,  пальцами левой руки в половицу упирается и лбом
в пол - стук!.. А Мишка локтем в стену - бух!..
   Дед опять пошепчет, пошепчет и поклон стукает. Мишка себе в
стену бухает. Рассердился дед, повернулся к Мишке.
   - Я тебе,  окаянный, прости господи!.. Постучи у меня, я те
стукну!
   Быть бы драке, но в горницу вошел отец.
   - Ты зачем же, Минька, тут лег? - спрашивает.
   - Я с маманькой сплю.
   Отец  сел  на  кровать и  молча  начал крутить усы.  Потом,
подумав, сказал:
   - А я тебе в горнице с дедом постелил...
   - Я с дедом не ляжу!..
   - Это почему же?..
   - У него от усов табаком дюже воняет!
   Отец опять покрутил усы:
   - Нет, сынок, ты уж ложись с дедом...
   Мишка натянул на голову одеяло и,  выглядывая одним глазом,
обиженно сказал:
   - Вчерась ты, батянька, лег на моем месте и нынче... ложись
ты с дедом!
   - Ну ладно, ляжу с дедом, а про войну рассказывать не буду.
   Отец поднялся и пошел в кухню.
   - Батянька!
   - Ну?
   - Ложись уж тут...-  вздыхая,  сказал Мишка и встал.- А про
войну расскажешь?
   - Расскажу.
   Дед лег к  стенке,  а Мишку положил с краю.  Немного погодя
пришел  отец.  Придвинул к  кровати скамейку,  сел  и  закурил
вонючую цигарку.
   - Видишь,  оно какое дело было...  Помнишь, за нашим гумном
когда-то был посев лавочника?..
   Мишке припомнилось, как раньше бегал он по душистой высокой
пшенице.  Перелезет через каменную огорожу гумна и -  в хлеба.
Пшеница  с  головой  его  хоронит,  тяжелые  черноусые колосья
щекочут  лицо.   Пахнет  пылью,  ромашкой  и  степным  ветром.
Маманька говорила, бывало, Мишке:
   "Не ходи, Минюшка, далеко в хлеба, а то заблудишься!.."
   Батянька помолчал и сказал, гладя Мишку по голове:
   - А помнишь,  как ты со мной ездил за Песчаный курган? Хлеб
наш там был...
   И  опять  припомнилось Мишке:  за  Песчаным  курганом вдоль
дороги узенькая,  кривая полоска хлеба.  Приехал Мишка с отцом
туда,  а полоса вся скотом потравлена. Лежат грязными ворохами
втолоченные  в  землю  колосья,  под  ветром  качаются  пустые
стебли.  Помнит Мишка,  как батянька, такой большой и сильный,
страшно кривил лицо  и  по  запыленным щекам  его  скупо текли
слезы. Мишка тоже плакал тогда, глядя на него...
   Обратной дорогой спросил отец у бахчевника:
   "Скажи, Федот, кто потравил мой хлеб?"
   Бахчевник сплюнул под ноги и ответил:
   "Лавочник гнал скотину на рынок и  нарочно запустил на твою
полосу..."
   ...Отец придвинул скамью ближе, заговорил:
   - Лавочник и остальные богатеи позаняли всю землю, а бедным
сеять было не  на чем.  Вот так везде было,  не в  одной нашей
станице.  Шибко  обижали они  нас  тогда...  Жить  стало туго,
нанялся я в пастухи, а потом забрали меня на службу. На службе
мне было плохо,  офицеры за всякую малость в  морду били...  А
потом объявились большевики,  и  старшой у них -  по" прозвищу
Ленин.  Сам-то собой он вроде немудрящий, но ума дюже ученого,
даром что наших, мужицких, кровей. Задали большевики нам такую
заковырину, что мы и рты пораззявили. "Что вы, говорят, мужики
и рабочие,  раззяву-то ловите?..  Гоните господ и начальство в
три шеи да поганой метлой! Все - ваше!.."
   Вот  этими словами и  растревожили они нас.  Пораскинули мы
умишками -  верно.  Отобрали у  господ землю и  имения,  но их
затошнило от поганого житья,  нащетинились и  прут на нас,  на
мужиков и рабочих, войной... Понял, сынок?
   А тот самый Ленин -  старшой у большевиков -  народ поднял,
ровно  пахарь  полосу  плугом.  Собрал солдат и  рабочих и  ну
наколупывать господ! Аж пух и перья с них летят! Стали солдаты
и рабочие прозываться Красной гвардией.  Вот и я был в Красной
гвардии.  Жили мы в большущем доме,  звался он Смольным. Сенцы
там,  сынок,  длиннющие и  горниц так  много,  что заплутаться
можно.
   Стою я раз ночью,  караулю вход. Холодно на дворе, а у меня
одна шинель.  Ветер так и нижет...  Только вышли из этого дома
два человека и идут мимо меня.  Подходят они ближе, и угадываю
я в одном из них Ленина. Подошел ко мне, спрашивает ласково:
   "Не холодно вам, товарищ?"
   А я ему и говорю:
   "Нет, товарищ Ленин, не то что холод, но и никакие враги не
сломят нас!  Не для того мы забрали власть в свои руки,  чтобы
отдать ее буржуазам!.."
   Он  засмеялся  и  руку  мне  жмет  крепко.  А  потом  пошел
потихоньку к воротам.
   Отец помолчал, достал из кармана кисет, зашелестел бумагой,
закуривая,  чиркнул спичкой,  и на рыжем щетинистом усе увидал
Мишка  светлую и  блестящую слезинку,  похожую на  каплю росы,
какие по утрам висят на кончиках крапивных листьев.
   - Вот какой он был.  Обо всех заботу нес. Об каждом солдате
сердцем хворал...  После этого часто я  его  видал.  Идет мимо
меня, увидит еще вон откель, улыбнется и спрашивает:
   "Так не сломят нас буржуи?"
   "В носе у них не кругло,  товарищ Ленин!" -  бывало,  скажу
ему.  По его слову и вышло, сынок! Землю и фабрики мы забрали,
а  богатеев -  кровососов наших  -  побоку!..  Вырастешь -  не
забывай,  что твой батянька матросом был и  за коммунию четыре
года кровь проливал.  К тем годам и я помру и Ленин помрет,  а
дело  наше  довеку  живо  будет!..  Когда  вырастешь -  будешь
воевать за Советскую власть, как твой батька воевал?
   - Буду!  -  крикнул  Мишка,  вскочил на  кровати,  хотел  с
размаху повиснуть на батянькиной шее,  да забыл, что рядом дед
лежит, ногой на живот ему наступил.
   Дед  как  крякнет,  руку  протянул,  хотел сцапать Мишку за
вихор, но батянька схватил Мишку на руки и понес в горницу.
   На  руках  у  него  Мишка  и  уснул.  Сначала долг  думал о
диковинном человеке  -  Ленине,  о  большевиках,  о  войне,  о
пароходах.  Сначала сквозь дрему  слы  шал  сдержанные голоса,
ощущал сладкий запах  пота  и  махорки,  потом глаза слиплись,
веки словно кто ладонями придавил.
   Не успел уснуть, увидал во сне город: улицы широкие, куры в
просыпанной  золе  купаются;   на  что  в  станице  их  многое
множество,  а  в  городе куда больше Дома точь-в-точь как отец
рассказывал: большущая хата, крытая свежим камышом, на трубе у
нее стоит еще одна хата,  у  той на  трубе еще одна,  а  труба
самой верхней хаты в небо воткнулась.
   Идет Мишка по улице, голову кверху задирает, рассматривает,
и вдруг,  откуда ни возьмись,-  шасть ему навстречу высоченный
человек в красной рубахе.
   - Ты,  Мишка,  почему без делов шляешься?  -  спрашивает он
очень ласково.
   - Меня дедуня пустил поиграть,- отвечает Мишка.
   - А ты знаешь, кто я такой?
   - Нет, не знаю...
   - Я - товарищ Ленин!..
   У Мишки со страху колени подогнулись. Хотел тягу задать, но
человек в красной рубахе взял его, Мишку, за рукав и говорит:
   - Совести у тебя,  Мишка, и на ломаный грош нету! Хорошо ты
знаешь,  что я за бедный народ воюю,  а почему-то в мое войско
не поступаешь?..
   - Меня дедуня не пущает!..- оправдывается Мишка.
   - Ну,  как хочешь,-  говорит товарищ Ленин,-  а  без тебя у
меня -  неуправка!  Должон ты  ко  мне  в  войско вступить,  и
шабаш!..
   Мишка взял его за руку и сказал очень твердо:
   - Ну,  ладно,  я  без спросу поступлю в  твою войску и буду
воевать за  бедный народ.  Но  ежели дедуня меня за это зачнет
хворостиной драть, тогда ты за меня заступись!..
   - Обязательно заступлюсь!  -  сказал товарищ Ленин и  с тем
пошел по улице,  а  Мишка почувствовал,  как от радости у него
захватило дух,  нечем дыхнуть; хочет он что-то крикнуть - язык
присох...
   Дрогнул Мишка на постели, брыкнул деда ногами и проснулся.
   Дед во сне мычит,  жует губами,  а  в оконце видно,  как за
прудом  нежно  бледнеет  небо  и   розовой  кровянистой  пеной
клубятся плывущие с востока облака.
   С  тех  пор  каждый вечер рассказывал отец Мишке про войну,
про Ленина, про то, в каких краях бывал.
   В  субботу  вечером  сторож  из  исполкома привел  во  двор
низенького человека в шинели и с кожаным портфелем под мышкой.
Подозвал деда, сказал:
   - Вот   привел  к   вам  на   хватеру  товарища  советского
сотрудника.  Он  прибывши из  городу и  будет у  вас ночевать.
Дадите ему повечерять, дедушка.
   - Оно,  конечно, мы не прочь,- сказал дед.- А мандаты у вас
имеются, господин товарищ?
   Мишка  удивился дедовой учености и,  засунув палец  в  рот,
остановился послушать.
   - Есть,  дедушка,  все есть!  - улыбнулся человек с кожаным
портфелем и пошел в горницу. Дед за ним, а Мишка за дедом.
   - Вы  по каким же делам к  нам прибыли?  -  дорогой спросил
дед.
   - Я   приехал   перевыборы   проводить.    Будем   выбирать
председателя и членов Совета.
   Немного погодя пришел с  гумна отец.  Поздоровался с  чужим
человеком и велел маманьке собирать ужинать.  После ужина отец
и чужак сели на лавке рядом.
   Чужак  расстегнул кожаный  портфель,  достал  оттуда  пачку
бумаг  и  начал отцу  показывать.  Мишке не  терпится,  вьется
около,   хочет  взглянуть.   Взял  отец  одну  бумажку,  Мишке
показывает:
   - Гляди, Минька, вот это самый и есть Ленин! Мишка вырвал у
отца из рук карточку,  впился в нее глазами и рот от удивления
раскрыл: на бумаге стоит во весь рост небольшой человек, вовсе
даже не в  красной рубахе,  а  в  пиджаке.  Одна рука в карман
штанов засунута, а другой вперед себя показывает. Уперся Мишка
в  него глазами,  в  один миг всего ощупал;  крепко,  навовсе,
навсегда вобрал в память изогнутые брови, улыбку, притаившуюся
во взгляде и в углах губ, каждую черточку лица запомнил.
   Чужак взял из  рук у  Мишки карточку,-  защелкнул на  замок
портфель и пошел спать.  Уже разделся, лег и закрылся шинелью,
начал засыпать, когда услышал скрип двери. Приподнял голову:
   - Кто это?
   По полу шлепают чьи-то босые ноги.
   - Кто там?  -  спросил он снова и  около кровати неожиданно
увидел Мишку.
   - Тебе чего, малыш?
   Мишка  минуту  постоял молча,  потом,  набравшись смелости,
шепотом сказал:
   - Ты, дяденька, вот чего... ты... отдай мне Ленина!
   Чужак молчит, голову свесил с кровати и смотри на него.
   Страх охватил Мишку:  ну как заскупится и не даст? Стараясь
одолеть дрожь в голосе, торопясь и захлебываясь, зашептал:
   - Ты мне отдай его навовсе,  а  я  тебе...  я  тебе по Дарю
жестяную коробку хорошую и  ишо  отдам  все  как  есть  бабки,
и...Мишка с отчаянием махнул рукой и сказал:-  И сапоги, какие
мне батянька принес, отдам!
   - А зачем тебе Ленин? - улыбаясь, спросил чужак.
   "Не  даст!.."  -  мелькнула у  Мишки мысль.  Нагнул голову,
чтобы не видно было слез, сказал глухо:
   - Значит, надо!
   Чужак  засмеялся,  достал из-под  подушки портфель и  подал
Мишке карточку.  Мишка ее под рубаху, к груди прижал, к сердцу
крепко-накрепко,   и  -   рысью  из  горницы.  Дед  проснулся,
спрашивает:
   - Ты чего бродишь, полуношник? Говорил тебе, не пей на ночь
молока,  а теперь вот приспичило!..