одеяло,
отброшенное к стене во время борьбы,  и  закуталась  в  него  поплотнее.
Поворошив догорающий  костер,  она  подбросила  в  него  побольше  дров,
стараясь не смотреть  на  Хантера,  так  и  сидевшего  под  дождем,  как
насквозь  промокшая  и  больная  птица.   Она   напрягала   воображение,
придумывая способ как-то заманить его внутрь.
   Она пыталась утешить себя тем, что он жив, что  он  по  крайней  мере
дышит, но  каждую  минуту  ожидала  поворота  ситуации  к  худшему.  Она
насторожилась, когда Хантер поднялся (его движения  были  так  скованны,
что казалось: стоит напрячь слух, и можно будет уловить скрип суставов).
Но ничего страшного не случилось. Он просто ступил под арку и  скорчился
там, глядя наружу, в темноту. Некоторое время длилось  молчание,  только
огонь весело потрескивал,  создавая  тревожный  контраст  с  повисшим  в
пещере напряжением.
   Теперь Сэйбл была уверена, что именно каменный мешок вызвал в Хантере
очередной приступ безумия.
   Она была бы рада присесть возле него, укутать его потеплее и  держать
в объятиях, как он делал много раз, когда ей бывало холодно или она была
без сил. Но интуиция подсказывала, что сочувствие будет  воспринято  как
жалость, и Сэйбл продолжала бездумно помешивать палкой костер,  едва  ли
замечая пляшущие языки пламени. У огня было так горячо, а там, почти под
дождем, так холодно. И ему, конечно же, было стыдно, стыдно и больно.
   В ее ли силах  было  облегчить  эту  боль,  если  бы  даже  ей  стало
известно, что породило ее?
   Сэйбл казалось, что она  провела  долгие  часы  в  уюте,  согреваемая
теплом огня, попивая кофе, приготовленный Хантером, пока  она  была  без
сознания. Она уже решила, что он уснул, в полном опустошении не сознавая
ни холода, ни своей наготы, когда тот вдруг передернул плечами и  провел
ладонью по лицу, как бы стирая с него паутину тягостных воспоминаний. Он
был совсем мокрым и, должно быть, продрог до костей. Даже такой  крепкий
человек не мог  безнаказанно  проводить  столько  времени  под  холодным
дождем. Тепло и еда - вот то, в чем он сейчас особенно нуждался. Но  как
заставить его подчиниться? Как уговорить принять ее  заботы?  Хитростью?
Но что за уловку придумать?
   К этому времени вещи, разложенные у костра, успели просохнуть (в  том
числе одежда Хантера). Ощупывая их, Сэйбл косилась в сторону  входа.  Ее
активность осталась для Хантера незамеченной, и  это  заставило  ее  еще
сильнее опасаться за его рассудок. Наконец  у  нее  родилась  более  или
менее подходящая идея: соорудить грелку из одеяла и горячих камней.  Для
начала она загнала  несколько  штук  в  костер  при  помощи  самодельной
кочерги, а когда они достаточно нагрелись,  замотала  в  одеяло.  Шерсть
скоро стала теплой. Сэйбл отнесла горячий сверток ко входу.
   Хантер не шевельнулся, когда она приблизилась. Он как будто  даже  не
заметил ее присутствия. Его сильно трясло. Сэйбл расстелила рядом с  ним
одеяло, положила сверток поверх и демонстративно уселась поудобнее.
   - Иди сюда, поближе ко мне, - начала она уговоры, словно имела дело с
упрямым ребенком. - Ты можешь не заходить в  пещеру,  просто  отодвинься
подальше от дождя.
   Хантер повернулся к ней с усталым вздохом.
   - Нет, правда, иди сюда! Посмотри, какая у меня есть грелка.
   Она поглаживала ладонью сверток, от которого распространялось  тепло.
Тихий, вкрадчивый голос манил, как дружеская рука, протянутая в  тумане.
Волей-неволей Хантер потянулся на звук ее  голоса.  Он  не  был  уверен,
откуда исходит тепло, и в своем полубреду  верил,  что  оно  исходит  от
Сэйбл. Только сейчас он заметил, что промерз насквозь.
   - А т-ты сам-ма не з-замерзнешь?
   Она отрицательно помотала  головой,  заставив  гриву  рыже-каштановых
волос качнуться на плечах, как роскошная шаль. В его глазах она  как  бы
парила в воздухе, не касаясь каменного пола  пещеры,  белое  пятно  лица
светилось и мерцало, окруженное, как нимбом, отсветом костра.  Сам  того
не замечая, Хантер двинулся к маяку ее лица, к манящему звуку ее голоса.
Теплый бок грелки коснулся  его  колен,  на  плечи  опустилось  успевшее
нагреться одеяло.  Сэйбл  протянула  ему  кружку  с  кофе,  над  которой
поднимался ароматный парок, и Хантер  покорно  ее  принял.  Он  сидел  и
глотал горячую жидкость, согреваясь снаружи и изнутри, и Сэйбл прильнула
к нему, и все это было, как первое чудо, случившееся с ним в жизни.
   Хантер думал о том, что встретил, наверное, самую упрямую  женщину  в
мире, самую упрямую и самую храбрую. Сам того не замечая, он сползал все
ниже по стене, устраивался все удобнее и  уютнее,  согреваемый  сразу  с
трех сторон. Кофе, грелка и Сэйбл втроем боролись с промозглым  холодом,
и  они  побеждали.  Хантер  потерялся  в  своих  мыслях,   не   сознавая
окружающего, уже не во власти кошмаров или бреда, но  в  изнеможении  от
тройного жара, отдыхая, приходя в себя, возвращаясь к жизни. Он протянул
руки. Сэйбл с готовностью прильнула еще ближе.
   Ему было все еще  стыдно,  и  этот  стыд  требовал  выхода,  требовал
исповеди. Хантер заговорил. Он шептал  сбивчиво,  невнятно,  рассказывая
все, что случилось  и  чего  никогда  не  случалось,  кроме  как  в  его
кошмарах, он исповедовался в грехах и просил их отпущения. Он не  слышал
ответа и не ждал его.
   Не только за последние пять лет, но и никогда в жизни он не испытывал
такого облегчения. С ним происходило нечто правильное, очень чистое, и -
о Господи! - это было прекрасно.

***

   Хантера разбудил упоительный аромат жареного мяса.  Он  лежал,  уютно
свернувшись под одеялом, другое одеяло было под ним, а третье - свернуто
в виде подушки. Он  чувствовал  себя,  как  человек,  которого  сбила  и
проволокла по земле упряжка лошадей. Каждая клеточка тела отчаянно ныла.
   Вначале он просто наслаждался теплом,  потом  разом  вспомнил  все  и
рывком сел в своей импровизированной постели.
   - Нет уж, лежи, - раздалось рядом,  и  рука,  протянувшись,  толкнула
Хантера в плечо, заставив опрокинуться.
   Он был слаб, как ребенок.
   Сэйбл присела на край  одеяла  и  улыбнулась  краешками  губ.  Хантер
помнил теперь, как они лежали совсем рядом с  промозглой  тьмой,  откуда
доносился близкий шум  дождя  и  далекий  звук  беснующегося  ветра.  Он
сознавал, что она заманила его  внутрь,  мало-помалу.  В  этом  заговоре
участвовала и кружка с горячим  кофе,  и  желание  высохнуть,  и  тепло,
идущее отовсюду, и обещание долгого крепкого сна. Сон. Хантер думал, что
способен проспать неделю.
   Однако, еще  не  успев  вновь  задремать,  он  вдруг  сообразил,  что
находится внутри пещеры. Каменный свод нависал над головой.
   Чувства  счастья  как  не  бывало.  Тотчас  это  почувствовав,  Сэйбл
положила ладони ему на плечи и начала растирать  их  медленно,  ласково.
Она шептала что-то невнятное, но очень доброе, щекотно перебирая на  шее
завитки волос, и постепенно, к  великому  удивлению  Хантера,  он  начал
дремать вопреки всем своим страхам. Вокруг  была  всего  лишь  небольшая
пещера  на  склоне  горы,  а  не  тюремная  камера.  Здесь  не  было  ни
тюремщиков, ни решеток, ни параши. Здесь никогда  не  стоял  на  коленях
труп лейтенанта, повесившегося на собственных цепях. Здесь  была  только
Сэйбл, нежная, любящая Сэйбл.
   Веки становились все тяжелее и тяжелее,  по  всему  телу  расходилось
тепло приближающегося сна. Жир от жарящегося зайца капал в  огонь,  угли
шипели,  источая  в  воздух  упоительно  пахнущий  синий  дымок.  Хантер
приоткрыл слипающиеся глаза, посмотрел в том направлении и заметил,  что
самодельный вертел пристроен на двух седлах  над  выровненными  по  всем
правилам угольями.  Размышляя  над  тем,  как  Сэйбл  ухитрилась  добыть
грызуна, он не сразу сообразил, что костер передвинут к самому выходу  -
поближе к его постели. Возле очага, выложенного из камней, лежала  кучка
дров, стопка аккуратно сложенной одежды, стоял котелок с кофе.  Все  это
она устроила в одиночку, чтобы он мог отдыхать, и о чем не беспокоясь.
   Хантер поймал руку, блуждающую по его шее, плечам и груди, и прижался
к ней щекой, заставив Сэйбл склониться к  нему.  Она  не  противилась  -
наоборот, она прилегла рядом, уютно свернувшись под боком у  Хантера.  И
впервые за много лет он  забылся  сном  -  крепким,  здоровым  сном  без
сновидений.
   Он не знал, долго ли спал.  Глаза  отекли  и  припухли  и  не  хотели
открываться. С трудом их продрав, Хантер не обнаружил Сэйбл у  костра  и
повернулся к устью пещеры. Судя по тому, что солнце едва показалось  над
горизонтом, он проспал целый день и ночь. Дождь, похоже, кончился давно,
земля успела подсохнуть.
   Оглядевшись, Хантер заметил Сэйбл в небольшой нише  в  самом  дальнем
углу пещеры. Она стояла на коленях, вполоборота к нему, покрытая мыльной
пеной  с  головы  до  ног,  и  энергично  намыливала  голову.   Движение
заставляло тяжелую грудь колыхаться, отливающие радугой пузыри  лопались
и надувались  снова.  Не  открывая  глаз,  она  нащупала  стоящий  рядом
котелок, от которого поднимался в холодном утреннем воздухе густой  пар,
попробовала воду рукой и опрокинула на себя. Несколько мгновений тело ее
казалось  покрытым  прозрачной  глазурью.  Хантер  подавил  восторженный
возглас, не желая нарушать того, что Сэйбл считала уединением. Это  было
невероятно чувственное зрелище, и он подумал, что  достаточно  пришел  в
себя, чтобы вновь желать.
   Вода пролилась на каменный пол пещеры, разлетаясь  грязными  брызгами
прямо на ноги Сэйбл. Сполоснув волосы еще раз, она смыла грязь  остатком
воды, отставила пустой котелок и потянулась за полотенцем.
   Хантер лежал затаив дыхание и наблюдал из-под ресниц,  чувствуя  себя
подростком, впервые в  жизни  увидевшим  обнаженную  женщину.  Это  было
удивительное ощущение. Он и помыслить не  мог,  что  способен  на  такую
свежесть восприятия.
   Как следует растеревшись,  Сэйбл  повернулась  туда,  где  аккуратной
стопкой лежала чистая одежда. Судя по всему, она  обнаружила  сверток  с
запасной  одеждой,  купленной  еще  в  форте  Макферсон.  Она  одевалась
медленно, с удовольствием, явно наслаждаясь тем, что к коже  прикасается
ткань более деликатная, чем та, что  приходилось  носить  все  последнее
время. Тонкая шелковая сорочка облепила слегка влажную  кожу,  обрисовав
высокую грудь и бесстыдно просвечивая на сосках.  Корсет  приподнял  все
это великолепие, заставив казаться еще более округлым и полным, и Хантер
спросил себя, как долго сможет  симулировать  крепкий  сон.  Однако  вид
одевающейся Сэйбл был так прекрасен, что он не шевельнулся  даже  тогда,
когда она надевала чулки и подвязки (хотя это было  воистину  испытанием
терпения).
   За бельем последовала простая темная рубаха, но затем в  руках  Сэйбл
оказались мужские брюки. Она озадаченно  повертела  их,  разглядывая  со
всех сторон, словно никогда не видела подобного предмета.
   - Что это на него нашло? - пробормотала она в изумлении и  решительно
отложила брюки.
   Увы, очень  скоро  ей  снова  пришлось  взяться  за  них:  в  платье,
опрометчиво оставленном  сушиться  слишком  близко  от  огня,  прогорела
солидная дыра. Хантеру надоело притворяться. Он  приподнялся  на  локте.
Сэйбл услышала шорох и посмотрела в его направлении.
   - Доброе утро, - сказала она не без иронии. - Почему-то мне  кажется,
что ты проснулся несколько раньше.
   - Правильно кажется, - усмехнулся он, продолжая разглядывать ее с ног
до головы.
   - Мне бы следовало догадаться. У меня  к  тебе  вопрос,  Хантер.  Что
заставило тебя сделать такую странную покупку? Неужели ты думаешь, что я
надену на себя это сугубо мужское одеяние?
   - А почему бы и нет? - Он уселся, не  обращая  внимания  на  то,  что
одеяло сползло почти на самые бедра.
   - Потому что это неприлично!
   - Зато очень практично, Сэйбл, - заметил Хантер, протягивая  руку  за
кружкой с уже остывшим кофе. - Черт  возьми,  у  меня  все  тело  болит!
Насколько я понял, тебе нечего больше надеть?
   - Да, в платье теперь дыра... Кроме того,  снаружи  так  грязно...  -
Сэйбл посмотрела на Хантера. Тот ухмылялся во весь рот. - Да ради Бога!
   Она схватила предмет спора и сердито сунула ногу  в  штанину.  С  ума
сойти, она собирается напялить брюки! И не просто брюки, а грубые штаны,
которые носят только простолюдины! Сэйбл возблагодарила Бога за то,  что
ее не увидит никто, кроме Хантера. Леди так не одеваются  ни  при  каких
условиях!
   Она раздраженно натянула брюки и принялась  заталкивать  в  них  полы
рубахи. Хантер едва не  подавился  очередным  глотком  кофе  и,  в  свою
очередь, порадовался тому, что вокруг простираются  полностью  безлюдные
пространства. Все изгибы нижней части тела Сэйбл были подчеркнуты грубой
тканью. Округлые бедра, плоский  живот,  длинные,  красивой  формы  ноги
выделялись теперь со смущающей, возбуждающей четкостью.  А  когда  Сэйбл
наклонилась за ботинками, повернувшись к нему спиной, он  чуть  было  не
потерял сознание:  ягодицы  туго  натянули  ткань,  впадина  между  ними
глубоко обрисовалась... Хантер готов был дать себе тычка за то,  что  не
подобрал  брюки  попросторнее.  Он  просто  не   подумал   о   возможных
последствиях, когда выбрал для Сэйбл подростковые штаны!
   - Ну как я выгляжу?
   - Сойдет... - буркнул он, с трудом сглотнув скопившуюся слюну.
   Она приняла это за чистую  монету  и  присела  рядом  с  Хантером  на
одеяло. Налила кофе себе, долила погорячее  в  его  кружку  и  аккуратно
разложила в две миски мясо жареного зайца.
   Хантер поскорее принялся  за  еду,  готовый  отвлечься  на  все,  что
угодно, лишь бы его взгляд перестал шарить по телу Сэйбл. Он  чувствовал
себя немного смущенным  от  того,  что  на  этот  раз  не  участвовал  в
добывании дичи. Это было  как-то  не  по-мужски.  Когда  Сэйбл,  заметив
пятнышко жира на его  подбородке,  естественным  жестом  потянулась  его
стереть, он нахмурился и почти отшатнулся.
   - А лошади где? - спросил он позже,  вспомнив,  что  в  задней  части
пещеры Сэйбл устроила баню.
   - Ниже по склону, на лужайке. Я их навьючила, стреножила  и  оставила
пока пастись.
   По правде сказать, после испытаний позавчерашнего дня  Сэйбл  нелегко
было управиться сразу с двумя лошадьми, но она  поняла,  что  дело  того
стоило, заметив нескрываемое одобрение в глазах Хантера.
   - Как ты себя чувствуешь? - спросил он.
   - Отлично. Уверена, что не заболею.
   Она не спросила: "А как твои дела?" - но это было и не нужно.  Хантер
отвернулся недостаточно быстро. Сэйбл заметила выражение  стыда  на  его
лице.
   - Мне надо побриться, - буркнул он, потирая колючий подбородок.
   Она тотчас вскочила, принесла снаружи емкость с водой, начала  шарить
в  мешке  Хантера  в  поисках  бритвенных  принадлежностей.  Когда   она
разложила все необходимое для бритья и улыбнулась, ответом был  свирепый
взгляд, от которого ее оживление разом померкло.
   - Прекрати так вести себя, Сэйбл!
   - То есть?
   - Прекрати нянчиться со мной. В конце концов я же не калека!
   - Конечно, ты не калека, но... - она заметила, что смущенно  сплетает
и расплетает пальцы, и заставила себя принять более непринужденную позу,
- ты ведь тоже возился со мной  совсем  недавно.  И  потом,  мне  просто
приятно заботиться о тебе.
   Это обезоружило его, заставив потянуться и привлечь Сэйбл к себе. Она
плакала теперь очень редко, даже если бывала обижена, но  Хантер  обычно
сам чувствовал несправедливость своих  упреков  и  жестокость  тона.  Ее
ответное объятие было очень крепким.
   - Прости, милая, - вырвалось у него. - Я  бы  отдал  полжизни,  чтобы
избавить тебя от того, что случилось здесь, в пещере.
   - Все дело в том, что  я  перепугалась  до  полусмерти.  Надеюсь,  ты
никогда больше не будешь таким, как тогда.
   После долгого напряженного молчания Хантер пожал плечами и ответил:
   - Я ничего не могу обещать тебе,  Сэйбл,  и  ты,  конечно,  сама  это
понимаешь.
   - Но ты уже обещал мне!  Там,  на  берегу  реки,  ты  сказал,  что  я
победила. Разве это не означало, что отныне мы  будем  разговаривать  на
любую тему? Тебе стало бы легче...
   - Сэйбл, уймись... - Это было сказано таким усталым  голосом,  что  у
нее сжалось сердце.
   - Могу я хотя бы узнать, почему ты отказываешься  разделить  со  мной
свое прошлое? - упрямо продолжала  она.  -  Мы  уже  разделили  с  тобой
столько всего, что нет никакого смысла мучиться чем-то в одиночку.
   В ее голосе не  было  негодования  или  обиды,  одно  лишь  искреннее
желание понять. Хантер подумал: ей кажется, что это  будет  исповедь  за
исповедь, что его тайна не страшнее той, которую недавно таила  она.  Он
подавил вздох.
   - Ты не понимаешь, Сэйбл. Есть  вещи,  о  которых  не  говорят,  вещи
безобразные, унизительные, слишком ужасные...
   - Что может  быть  ужаснее  револьвера,  приставленного  к  виску?  -
перебила она. - Я видела это, но до сих пор жива  и  даже  не  тронулась
рассудком. Это было, конечно,  серьезное  потрясение.  Вот  если  бы  ты
раньше все мне рассказал, предупредил меня, то я была бы готова.
   - Пожалуй, ты права,  -  неохотно  допустил  Хантер,  с  новым  жаром
мысленно обвиняя себя в том, что ей пришлось пережить. - Скажи,  как  ты
представляешь себе мою исповедь? Что ты хочешь знать?
   - Я ничего от тебя не требую,  кроме  одного,  Хантер.  -  Она  вдруг
отстранилась и с силой ткнула его кулаком в плечо. - Просто  скажи,  что
ты не желаешь смерти!
   Хантер ответил не сразу. Долгое время он прости смотрел ей в глаза  -
глаза такого странного, такого редкого фиолетового оттенка - и думал: "Я
хочу жить уже ради того, чтобы снова и снова смотреть на  тебя".  Но  он
боялся, что Сэйбл не поверит. Мужчина, который находит  счастье  в  том,
чтобы видеть лицо женщины, не станет приставлять оружие  к  виску.  Даже
если порой он не сознает, что делает.
   - Скажу одно: я рад, что  ты  помешала  мне,  -  наконец  ответил  он
уклончиво. - Даже среди  мужчин  немного  найдется  тех,  кто  осмелится
схватиться с вооруженным безумцем. Я горжусь  тобой,  но  предпочел  бы,
чтобы этого не случилось, чтобы  ты  никогда  не  видела  меня  в  таком
состоянии. - Передернувшись от отвращения к себе, Хантер отстранил Сэйбл
и добавил:
   - Во мне слишком много того, с чем приходится бороться снова и снова.
Я болен, болен душой.
   -  А  что,  если  ты,  сам  того  не  сознавая,  не  позволяешь  себе
выздороветь? - настаивала  она,  удерживая  его  за  плечи  и  не  давая
отвернуться, не давая вновь укрыться в воображаемой крепости. -  Да,  ты
выжил. Ну и что в этом плохого? То было время, когда рушился мир,  когда
земля уходила из-под ног, когда мало кто мог разобраться, что есть  зло,
а что - нет. Ты делал тогда все, что мог, отдавал всего себя. О  Хантер!
Неужели ты думаешь, что один ты пришел с войны со шрамами в душе?  Таких
тысячи и тысячи, но они нашли  в  себе  силы  начать  жить  заново.  Они
простили себя за то, что выжили. Прости себя и ты.
   Не находя решимости  оттолкнуть  ее,  Хантер  зажмурился  до  боли  в
глазах. Простить себя. Как легко она говорила об этом! Вот только он  не
сумел, как ни старался.
   - Ты говоришь, простить? За то, что по  моей  вине  в  муках  погибли
люди?
   - А разве они шли  на  войну,  не  сознавая,  что  могут  умереть?  -
Внезапно возмутившись, Сэйбл испытала сильнейшую потребность влепить ему
хорошую отрезвляющую оплеуху. -  Ты  говоришь,  что  тюрьма  безобразна.
Война  сама  по  себе  безобразна,  Хантер.  Она   бывает   героической,
мужественной и благородной только в книгах.  Ты  делал  то,  что  считал
своим долгом, и не можешь, не должен нести груз вины до конца дней.  Что
бы ни случилось с тобой, нельзя бесконечно прятаться от жизни.
   - Ты ни черта не знаешь! Война войной, но люди, о которых  я  говорю,
отдали жизнь не в  бою.  Они  умерли  постыдной  смертью:  от  голода  и
дизентерии - потому только, что для конфедератов это был способ пол