й.
   - Радужная перспектива.
   - Я думаю, до этого не дошло, так что  считайте  себя  счастливчиком,
мистер Мак-Кракен. Этот пауни как следует поработал над вами.
   - Похоже, тебя это не слишком огорчает, - сверкнул глазами Хантер, но
сразу смягчился. - Кстати сказать,  я  бы  предпочел  называть  тебя  по
имени. Я слишком долго хотел  его  узнать,  чтобы  так  просто  от  него
отказаться. Интересно, что следует за "Сэйбл"?
   - Ничего! - отрезала она, ткнув ему рубашкой в самое лицо.
   - Чертовка! - Отмахнувшись от рубашки, Хантер схватил Сэйбл за руки и
поднес к глазам ее израненные запястья. - Этим надо  будет  заняться,  и
поскорее.
   - Я прекрасно обойдусь без вашей помощи. - Она попробовала вырваться,
но не сумела. - Мистер Мак-Кра...
   - Хватит. Скоро я начну ненавидеть эти слова, хотя они и часть  моего
имени. Меня зовут Хантер.
   Он мягко приложил обе ее ладони к своей груди, прижав их,  когда  она
сделала очередную попытку вырваться. Сэйбл прикусила губу,  глядя  снизу
вверх с детским упрямством. Положительно,  она  вела  себя  странно:  то
казалась отстраненной и чопорной, как совсем юная и  неопытная  девушка,
то боролась с ним, словно боясь себя самой, то бросалась в его объятия с
поразительным  пылом.  Вот  и  сейчас  она  смотрела  на  него  открыто,
доверчиво, как  бы  говорила  взглядом:  не  обижай  меня,  я  этого  не
заслуживаю. Как ему хотелось стереть отпечаток невинности с ее лица! Эта
невинность означала, конечно, что она принадлежит другому, кто бы он  ни
был, что ему она не может принадлежать.
   И Хантер отпустил Сэйбл, но только для того, чтобы,  мягко  скользнув
по ее рукам и плечам, взять ее лицо в ладони.  Подчиняясь  движению  его
рук, она подалась ближе, еще ближе. Едва слышный жалобный звук  вырвался
у нее, но она не сопротивлялась. Она просто опустила ресницы,  укрыв  от
его взгляда отсвет индиго в своих глазах.  Этого  оказалось  достаточно.
Если секунду назад Хантер и лелеял в душе темные желания, то сейчас  они
растаяли или отступили. Так  бывало  всегда  в  присутствии  Сэйбл:  она
сглаживала острые углы его натуры, заставляла всплыть на поверхность все
лучшее,  что  было   в   нем,   возвращала   его   к   образу   человека
цивилизованного.
   Прикосновение его губ было теперь полно нежности,  не  страсти.  Даже
щекочущее движение языка вдоль нижней губы  было  ласковым,  осторожным,
словно Хантер боялся спугнуть драгоценное мгновение.  Она  дрожала  едва
заметно и - он это чувствовал - ждала. "Не смотри на  меня,  не  искушай
меня!" - взмолился он  безмолвно.  Темно-каштановые  ресницы  поднялись.
Необычно темные, глаза ее заглянули очень глубоко в его душу,  в  тайные
уголки, где таилась жестокость, упрятанная подальше от  нежных  созданий
вроде нее. Что ж, с силой подумал Хантер, будь что будет! Настанут  дни,
когда он вновь будет один, и ночи, когда он окажется во власти кошмаров.
Тогда, просыпаясь с чувством  ненависти  к  себе,  он  будет  вспоминать
мгновения вроде этого и они оттеснят его сны.
   Его израненный рот так странен на вкус, думала Сэйбл, как  в  тумане.
Это вкус опасности, дикости и жестокости, вкус недавно пролитой крови  и
боли, которая еще длится. В самой мягкости его касаний кроется  обещание
большего, лучшего, волнующего уже одним своим приближением...
   Его ласка порождала во всем теле чувство  напряжения,  снять  которое
способно было только прикосновение, и напряжение это стягивалось  в  низ
живота, расходясь волнами между ног. С растущим бесстыдством она хотела,
чтобы его руки коснулись ее именно там.
   Она знала, что это называется плотским  вожделением,  а  иногда  даже
похотью, что это запретно. Но как же это было прекрасно  -  желать!  Она
опустилась на колени, повинуясь властному движению, и  прижалась  губами
ко рту Хантера, наивно имитируя единственный  поцелуй,  который  был  ей
знаком, - его поцелуй. Она вся горела, наслаждаясь ощущением  прохладной
голой кожи его груди, она гладила ее в бессознательной благодарности  за
освежающее прикосновение, в своей невинности не придавая значения  тому,
что то и дело прикасается к соскам. Ей было довольно того, что ее  ласка
не вызывает у него протеста.
   Что она делала с ним!  Впервые  в  жизни  Хантер  не  жаждал  утолить
страсть.  Наоборот,  он  хотел,  чтобы  это  продолжалось,   чтобы   его
возбуждение достигало вершин, которые до сих пор не были ему знакомы.
   Порыв  ветра  пронесся  по  поляне.  Лошадь  негромко   заржала   под
деревьями. Ни один из них не слышал и не видел ничего вокруг.
   Сладостное безумие охватило Сэйбл. Что-то вело ее незримой  рукой,  и
разум не был нужен на этой дороге. Его ладони были на ее теле, казалось,
сразу везде: на груди, на бедрах, между колен. Рот не принадлежал больше
ей, он был его, и она не мешала ему  странствовать  где  придется.  Язык
касался зубов,  трогал  внутреннюю  поверхность  губ,  вызывая  странную
щекотку, почему-то отдающуюся между ног. Она  почувствовала,  что  подол
юбки ползет вверх  по  ноге.  Холодный  воздух  коснулся  колена,  потом
бедра...   Она   содрогнулась   от   сладкого   сознания    собственного
безрассудства.
   "Когда все кончится, она возненавидит тебя".
   Хантер опомнился.  Он  почти  потерял  голову  и  теперь  вернулся  к
действительности стремительно и болезненно. Кто говорил с ним?  Совесть?
Рассудок?
   - Ты целуешь своего мужа так же, как и меня? - спросил он громко,  не
давая себе времени передумать. Лучше бы ему умереть, чем так обижать ее!
   - Кого? - переспросила Сэйбл, отстраняясь,  но  не  торопясь  открыть
глаза.
   - Я говорю о твоем муже, отце Маленького Ястреба.  Помнишь  его?  Мне
вдруг стало интересно, как ты ведешь себя с ним.
   Сэйбл  показалось,  что  в  прекрасную  страну,  где  она  пребывала,
протянулась грубая рука и выдернула ее одним бесцеремонным  рывком.  Она
открыла  глаза,  по-совиному  мигая,  ненадолго   полностью   потерявшая
ощущение реальности. Потом пришло понимание.
   -  Негодяй!  -  крикнула  она,  отбросив  руки  Хантера  и  судорожно
одергивая юбку.
   "Ну же, сделай ей еще больнее!  Нанеси  ей  такую  обиду,  чтобы  она
никогда больше не уступала тебе!"
   - Если я негодяй, то ты маленькая  сучка,  которая  явно  не  впервые
наставляет мужу рога, - парировал Хантер.
   Рука  Сэйбл  сама  собой  поднялась  для  пощечины,  но  она  сделала
медленный глубокий вдох и заставила себя опустить ее. Как же можно после
всей этой нежности и страсти вдруг так унизить ее? Он  ведет  себя  так,
словно перед ним шлюха из борделя!
   - Мне ничего не оставалось... - начала она,  едва  в  силах  шевелить
губами.
   - ...как подчиниться? Я это уже слышал. - Хантер придвинулся к самому
ее лицу, не обращая внимания на боль в боку.  Он  отдал  бы  все,  чтобы
поцелуями стереть слезы с ее глаз, но вместо этого добавил насмешливо:
   - Можешь продолжать в том же духе и валить всю вину на  меня,  но  мы
оба понимаем, что к чему. Когда ты снова окажешься в постели с  мужем  и
обхватишь его ногами, ты вспомнишь меня и насладишься вдвойне.
   Он видел, что каждое слово обжигает Сэйбл, как удар бича, и с  ужасом
думал о  том,  что  сам,  своими  руками  убивает  надежду  на  счастье.
Единственное,  что  давало  ему  силы  говорить,  было  горькое  чувство
правильности своего поступка.
   - Да вы просто низкий, подлый развратник! И что еще хуже, вы лицемер!
- крикнула Сэйбл, в ярости не заботясь о том, что может разбудить Ноя. -
Вы мне противны! У вас не больше моральных устоев, чем у бродячего кота!
Впредь прошу помнить, что я-то не бродячая кошка, мистер Мак-Кракен.
   И она пошла прочь.
   Хантер не удерживал ее.
   "Держись от меня подальше, Сэйбл. Ради собственного блага держи  свою
ненависть наготове, как оружие".
   Она сумела приоткрыть дверь, которую он захлопнул много лет назад. За
этой дверью таилась худшая  сторона  его  личности  -  узница,  жаждущая
вырваться на свободу. Сэйбл стояла сейчас, вставив в щель свою маленькую
ногу и тем самым не давая двери закрыться.  Она  не  понимала,  от  чего
находится так близко. Неужели ей  не  было  страшно  рядом  с  мужчиной,
который не постыдился посягнуть на чужую жену?
   Он сделал все, чтобы преподать ей  урок,  чтобы  создать  между  ними
безопасную дистанцию. Может быть, это даст ему возможность продержаться.
Ведь не может же это длиться вечно!
   Сэйбл оглянулась. У нее были ненавидящие глаза, но даже и  теперь  он
не мог оторвать от нее взгляда. Он думал о том, что  это  рвется  наружу
темная часть его души, не в силах вынести очищающего  смятения,  которое
породила в его сердце встреча с Сэйбл.
   Но ему не суждено  очиститься,  думал  Хантер.  Его  прошлое  слишком
унизительно, чтобы такая женщина могла принять его и простить.
   Если бы даже она была свободна.
   Он с самого начала знал, что недостаточно хорош для нее.
   Хантер окутал себя одиночеством, словно привычным, хорошо  поношенным
плащом.
   Этот плащ был ему как раз впору.
   Он позволил одиночеству укрыть его и спрятать, отделить от мира.  Так
он чувствовал себя в безопасности. Отчаяние парило где-то поблизости, не
приближаясь, но и не отдаляясь, бормоча невнятные угрозы, дыша  холодом.
Надежда, ненадолго мелькнувшая вдали, исчезла бесследно.
   Боже всесильный, как он рвался душой следом за надеждой... но тщетно.
   Хантер повернулся на бок и уткнулся лбом в кожу  седла.  Он  думал  о
Сэйбл. Он желал окунуться  в  ее  невинность,  погрузиться  в  нее  -  и
очиститься.

Глава 17

   "Не забывай о том, что ты - леди, образованная и хорошо воспитанная".
   С каждым разом это испытанное средство  работало  все  слабее.  Сэйбл
хотелось кричать во весь голос,  топать  ногами,  биться  в  истерике  -
делать все то, о чем  и  помыслить  не  может  благовоспитанная  молодая
особа.
   Уму непостижимо, как быстро она  превращается  в  женщину  с  низкими
побуждениями и чувствами! Это все его вина, его одного!
   Она обернулась, бросила на Хантера ненавидящий взгляд и до боли сжала
кулаки. Ничего, в следующий раз, когда он протянет свои жадные руки, она
его пристрелит, как бешеную собаку! Чтоб ему  гореть  в  аду!  Чтоб  ему
мучиться до скончания времен!
   Кое-как промыв в ручье распухшие  запястья,  Сэйбл  побрела  назад  к
лагерю. Не заботясь о том, что ее могут услышать - в сущности,  даже  не
замечая  этого,  она  рыдала  взахлеб.  Она  не  знала,  как  болезненно
отдавались в ушах  Хантера  звуки  ее  рыданий,  каким  раскаянием  было
переполнено его сердце.
   Мало интересуясь  тем,  что  делает,  Сэйбл  прислонилась  к  дереву,
вытащила из волос веточки и колючки, которые смогла нащупать, и пальцами
попыталась расчесать перепутавшиеся пряди. Это ей не слишком удалось,  а
боль,  которую  причинила  грубая  процедура,  только  добавила   свежей
закваски в обиду на весь мир. Осев на землю, Сэйбл  плакала  и  плакала,
сколько хватило слез.
   Однако постепенно ситуация представилась ей в совершенно ином  свете.
Каждое слово Хантера было правдой.  Он  чувствовал  к  замужней  женщине
влечение, с которым не мог справиться.  И  без  того  он  был  сам  себе
противен, да еще  она  поощряла  его  недостойное  поведение.  Его  злая
насмешка была не столько над ней, сколько над самим  собой.  Но  как  же
больно он уязвил ее! Почему? Почему было  так  обидно  слышать  от  него
оскорбления? Разве не достаточно она наслушалась их со  дня  бегства  из
дому? Но обида, нанесенная Хантером, была в сотни, в тысячи раз больнее.
   Может быть, как-нибудь испортить свой внешний вид,  чтобы  стать  ему
противной? Сэйбл обвела взглядом рваную одежду, всю  в  пятнах  грязи  и
крови, пыльные пряди волос, распухшие руки в синяках. Что же может  быть
хуже этого? Ей пришло в голову,  что  Хантер  как  раз  и  имел  дело  с
грязными, вонючими  особами,  отдающимися  всем  мужчинам  без  разбора.
Возможно, именно теперь  она  была  наиболее  привлекательным  для  него
образчиком женщины.
   Конечно, она могла вымыться и переодеться, могла принять неприступный
вид. Но язва в душе уже существовала, разложение шло полным ходом. Этому
человеку достаточно было коснуться ее - и она не могла думать ни  о  чем
другом, кроме его поцелуев, не желала ничего, кроме его объятий.  В  его
руках с ней происходило нечто странное, идущее вразрез с  заложенными  с
детства правилами  и  понятиями.  Его  едва  прикрытая  дикость  и  даже
жестокость, его  горячая  неукрощенная  натура  волновали  ее  безмерно,
превращали в женщину из плоти и крови. Этот  новый  образ  с  одинаковой
легкостью  перечеркивал  образы  любящей  сестры,   индейской   скво   и
избалованной дочери полковника.
   Ей хотелось броситься к Хантеру и крикнуть:  "Я  не  мать  Маленькому
Ястребу! Я вообще не замужем! Я свободна, понимаешь!" - но это  было  бы
не только глупо, но и опасно. "Не доверяй никому", -  сказал  Сальваторе
Ваккарелло, и она поклялась ему в этом. Феба была не в счет,  Феба  сама
прошла через ад. Хантер был темной лошадкой, и о доверии не могло быть и
речи.
   Подобный  ход  мысли  неминуемо   должен   был   привести   Сэйбл   к
воспоминаниям о ребенке. Никогда еще чувство одиночества не  было  таким
мощным, и скоро слезы опять покатились по щекам, оставляя новые  грязные
дорожки рядом с уже подсохшими. Как  давно  она  не  держала  малыша  на
руках, не прижимала его к  груди  в  порыве  нежности!  Его  присутствие
приносило ощущение нужности, полезности и пригодности, даже если все это
отдавалось сердечной болью.
   - Будь ты проклят, отец! - вырвалось у Сэйбл сквозь стиснутые зубы. -
Если бы не твое бездушие, мне бы не пришлось пройти через все это!
   Но какой смысл в том, чтобы оглядываться назад?
   Там, в Вашингтоне, навсегда осталась  жизнь,  которую  прежняя  Сэйбл
считала прекрасной, но которая была бессмысленной  и  бесполезной.  Даже
думать о прошлом здесь, в диких лесах Небраски, было смешно и  противно.
Прежняя Сэйбл отдалялась все больше и больше и вскоре должна была  стать
неясным, размытым образом.  Этот  образ  был  ненужным,  обременительным
скарбом, брошенным на краю тропы, ведущей к  новой  жизни,  к  волнующим
приключениям, к неизвестному, но полному событий будущему.
   Отерев щеки, Сэйбл повернулась в сторону костра.  Лейтенант  все  еще
спал. Она  пылко  пожелала,  чтобы  он  поскорее  собрался  с  силами  и
отправился в свой полк. Но еще больше - чтобы он уехал один.
   Потому что форт Макферсон был последним  местом  на  земле,  где  она
хотела бы оказаться.

***

   - Я вполне способен ехать верхом.
   - Вы сейчас слабее новорожденного щенка.
   Ной выпрямился (насколько это удалось ему, чтобы не потревожить  едва
зажившие раны), водрузил головной убор и натянул перчатки.
   - Я только выгляжу слабым, сэр, но, поверьте, я достаточно вынослив.
   - Возможно, возможно, - рассеянно кивнул Хантер, думая: парень во что
бы то ни стало хочет показать себя молодцом. - И все же я поеду с  вами.
Мы все поедем.
   Не то, что эта идея улыбалась Хантеру. Во-первых, он и сам не  жаждал
снова  оказаться  в  лоне  цивилизации.  Во-вторых,  он  не  знал,   как
отреагирует Сэйбл на предложение повернуть в форт. Вчерашняя ссора  была
еще слишком свежа в памяти обоих.
   - Сэр, я ценю вашу заботу, но прошу вас не утруждать себя.
   - Не забывайте, лейтенант, что вы один  остались  в  живых.  В  таких
случаях всегда лучше, если ваш рассказ подтвердят.
   Хантер не смотрел на Кирквуда, но знал,  что  на  лицо  Ноя  набежала
тень. Кто мог знать, как будет принят его рассказ об атаке  краснокожих,
как  будут  оценены  его  дальнейшие  действия?  Что,  если   кто-нибудь
усомнится в его  храбрости?  В  этом  случае  свидетельство  знаменитого
капитана Мак-Кракена навсегда избавит его от ярлыка труса.
   Ной признал, что это разумный подход.
   - Благодарю вас, сэр.
   - Не за что, - усмехнулся Хантер и пошел к лошади.
   Когда он поднимал с земли седло, боль полоснула правый  бок  с  новой
силой, заставив крякнуть и тут же прикусить  губу.  Он  чувствовал,  что
Сэйбл приблизилась - чувствовал всей кожей.
   - Мы едем в форт Макферсон, - бросил он через плечо.
   - Нет! - послышалось сдавленное восклицание. Он повернулся и встретил
полный ужаса взгляд. - Это невозможно!
   У нее такой вид,  словно  она  вот-вот  хлопнется  в  обморок,  думал
Хантер, мрачно  изучая  искаженные  черты  своей  подопечной.  Перед  ее
теперешним испугом и в счет не шел страх выдать лейтенанту свое имя.
   - Я могу понадобиться Кирквуду, поэтому мы едем, хочешь ты этого  или
нет, - отрезал он, рванув подпругу.
   - А то, что вы можете понадобиться мне? Это не важно?
   Хантер медленно повернулся. Сэйбл тотчас отвела взгляд. Он молча ждал
продолжения, и ей ничего не оставалось, как собраться с духом.
   - Я заплатила вам  за  то,  чтобы  вы  вели  меня  на  север,  мистер
Мак-Кракен. Я не могу себе позволить отклоняться от маршрута.
   - Я хочу знать, что, черт возьми, такого  в  форте  Макферсон  пугает
тебя чуть ли не  до  потери  сознания,  -  сказал  Хантер  с  обдуманной
резкостью. - Или это очередная бессмыслица из тех, которые ты  время  от
времени отмачиваешь?
   - Нам придется сделать  крюк  во  много  миль,  -  не  поддаваясь  на
провокацию, ответила Сэйбл достаточно ровно. - Наш путь лежит на  север,
я плачу вам за путь к северу, а все остальное  как  раз  и  есть  полная
бессмыслица. Кроме того, я должна поскорее забрать ребенка.
   - Ага, теперь ты о нем вспомнила! - с едкой иронией заметил Хантер.
   Ему показалось, что она вдруг стала выше на несколько  дюймов,  почти
достигнув его роста и напрягшись струной.
   - Вы не можете знать, что я думаю или чувствую, мистер Мак-Кракен.  С
самой первой минуты плена я сходила  с  ума  от  тревоги  за  Маленького
Ястреба. Я не настолько глупа, чтобы не понять,  что  он  находится  под
присмотром Быстрой Стрелы. Однако это вовсе не значит, что мой крохотный
сын в безопасности, что он сыт, что ему тепло! - Она смахнула набежавшую
слезу и больно ткнула пальцем в грудь Хантеру. - Вы  можете  думать  обо
мне все,  что  угодно,  но,  если  в  вас  есть  хоть  немного  простого
человеческого сострадания, ваша первейшая обязанность - вернуть  ребенка
матери. Мы сейчас же едем на поиски Быстрой Стрелы!
   - Поезжай, никто тебя не держит, - отрезал он злобно. -  А  я  еду  в
форт.
   - Вы хотите  сказать...  вы  хотите  сказать,  что  бросите  меня  на
произвол судьбы?
   От нее исходили почти видимые волны страха. Хантер чувствовал их,  но
что-то  темное,  жестокое  заставляло  его  продолжать  эту  пытку.   Он
отвернулся, с деланным равнодушием поправляя седельные мешки.
   - Именно так я и поступлю.
   - Я знала, что вам нельзя доверять! - воскликнула Сэйбл, и взгляды их
встретились - сверкающие, полные  нарастающей  ярости.  -  Даже  высокая
цена, которую вы назначили за свое пресловутое слово,  не  помешала  вам
нарушить его!
   Рука Хантера метнулась вперед, с силой вцепившись в руку Сэйбл повыше
локтя. Ной покосился через плечо и благоразумно отошел подальше.
   - Мое слово не оценивается в золоте!  -  Бешенство  заставило  зрачки
Хантера расшириться, сделав глаза совсем черными, грозовыми.
   - Да ну? -  прошипела  Сэйбл,  вырывая  руку.  -  Тогда  верните  мне
немедленно тысячу долларов в золотых слитках, мистер Мак-Кракен!
   Она ткнула ладонью чуть  ли  ему  не  в  глаза.  Исцарапанные  пальцы
подергивались, словно она мысленно нащупывала его  горло.  Хантеру  было
плевать на золото, но он понимал, что, вернув  его  сейчас,  он  никогда
больше не увидит эту женщину, независимо от того, найдет она  проводника
или уйдет  на  север  в  одиночку.  Он  изнемогал  от  желания  швырнуть
проклятые слитки ей в лицо, знал, что она еще сильнее  запрезирает  его,
если он этого не сделает. Но он даже не дотронулся до кармана, где лежал
мешочек с золотом.
   - И кому же, черт возьми, ты отдашь это золото?