соприкоснулись; Кэссиди почувствовала не только виски на его губах, но ярость, кипящую в его душе.
     - Твое преступление состоит в том, что я тебя полюбил. Доверился тебе. Поверил, хоть и всего на несколько сумасшедших часов, что в жизни еще есть за что сражаться. - Его губы на какое-то неуловимое мгновение соприкоснулись с ее губами, скользнули по ним. - И еще твое преступление в том, что ты подарила мне надежду, а потом отняла ее.
     Кэссиди не шелохнулась. Ричард давно уже ушел, она слышала, как закрылась за ним дверь, но продолжала сидеть, словно окаменев, пока в окне не забрезжила тусклая предрассветная серость. Приготовленное Ричардом зелье желудок не принял, и Кэссиди подташнивало, но она так и не смогла заставить себя встать, пойти в туалет и засунуть в горло два пальца.
     Вместо этого она уронила голову на стол и, так и не выпуская из руки кружки из-под молока, крепко уснула.

***

     Привалившись спиной к двери, Ричард стоял в темноте, кусая губы от душившего его бешенства. Безотчетной и глухой ярости. Он пытался перебороть безумное желание убить, обуревавшее его душу. Желание, которое, как надеялся, давно уже заглушил. Неужто он может убить человека? Да еще того, которого, кажется, любил?
     А разве он не убивал? Ответственность за детей вынудила Ричарда стать вне закона, хотя совесть его по этому поводу и не мучила. Да и какой смысл прятать голову под крыло, пытаясь уйти от правды? Решение, которое он в свое время принял, отменить невозможно, Диана погибла. Никакие извинения и оправдания уже ничего не изменят.
     Но как ему изгнать из души душащие его ярость и гнев, как навсегда похоронить надежду, которую он с таким преступным легкомыслием позволил Кэссиди Роурки зародить в себе? Ричард был уверен, что, увидев ее снова, ощутит только гнев и жажду мщения. Но он ошибся.
     Кэссиди смотрела на него и на кружку молока, которое он для нее разогрел, и наверняка думала, что он помышляет об убийстве. В это мгновение ему вдруг и правда захотелось ее убить.
     Но уже в следующую секунду в ее зеленых глазах появились боль и ужас. И Ричард увидел это, как разглядел в ее душе страстное желание, смешанное с безутешным отчаянием. У глупышки отказали нервы; она смалодушничала и оставила его именно тогда, когда он больше всего в ней нуждался. Но несмотря на это, несмотря на страх и недоверие, Кэссиди по-прежнему его любила, это Ричард знал наверняка. Чувствовал всем сердцем.
     Конечно, это все здорово усложняло. Связывало их одной веревочкой. Мог ли он после этого ее ненавидеть? Мог ли подавить в себе чувства, как сумел сделать это когда-то? Нет, они с Кэссиди связаны неразрывными узами, и есть только один-единственный способ освободиться от этих пут.
     Ричард дождался рассвета, после чего направился в кухню. Он думал, что никого там не застанет, но неожиданно для себя обнаружил за столом Кэссиди, спящую сном младенца.
     Еще одна ошибка с ее стороны. Ричард припомнил, как обнаженная Кэссиди лежала, свернувшись калачиком, в его объятиях; он прекрасно помнил ее бледную кожу, усыпанную золотистыми веснушками, ее трогательную возбуждающую беззащитность. Внезапно он захотел ее с такой страстью, которая грозила смести на своем пути все, подобно сходящей с крутого склона лавине.
     Ричарду понадобилось несколько мгновений, чтобы взять себя в руки. Чтобы восторжествовавший здравый смысл задавил в его душе любовь и нежность. Прикоснувшись к Кэссиди, Ричард уже полностью владел собой. Кэссиди даже не проснулась, когда он легко, словно пушинку, подхватил ее на руки. Впрочем, возможно, и проснулась, но только виду не подала. Ричард пронес ее по коридору до дверей ее готической спальни и, войдя, опустил на аккуратно застланную кровать. Кэссиди, бормоча что-то невразумительное, протянула к нему руки и обхватила за шею, но он осторожно и решительно разжал ее пальцы. Затем уложил ее поудобнее и накрыл простыней. На мгновение губы Кэссиди обиженно надулись, но затем она вздохнула и, повернувшись на бок, подложила одну руку под подушку, по которой беспорядочно разметались ее огненно-рыжие волосы.
     Да, тело ее по-прежнему доверяло ему, тогда как мозг повиноваться отказывался. Что ж, это могло бы служить ему каким-то утешением, но только Ричард в нем не нуждался. Как, впрочем, и в справедливости. Единственным способом защиты для него оставалась ложь.
     Он напоследок еще раз посмотрел на спящую, пытаясь запечатлеть ее облик в своей памяти. Позволил себе даже протянуть руку и убрать свесившуюся на глаза прядь волос. Все, больше он к ней не прикоснется, это Ричард решил твердо и бесповоротно.
     И вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

***

     - Вставай, Кэсси! - Словно сквозь туман Кэссиди расслышала голос Ричарда, настойчивый и требовательный. Она попыталась разлепить глаза, но краткий сон не прогнал усталость, и она никак не могла заставить себя открыть глаза. - Вставай же! - повторил Ричард, уже более нетерпеливо. - Тебя зовет Мабри.
     Кэссиди повернула голову, но никак не могла вспомнить, где находится: в каком городе или хотя бы в какой стране. Понимала только, что зовет ее Ричард, а сама она лежит в какой-то постели. Неужели он ее чем-то все-таки подпоил? Или просто усталость взяла свое? Открывать глаза Кэссиди отчаянно не хотелось, Мабри вполне могла обойтись и без нее.
     - Твой отец умирает, Кэсс. Проснись же!
     Кэссиди открыла глаза. Уже вечерело, за окном лил дождь, а лежала она в собственной постели в квартире отца на Парк-авеню. Однако она совершенно не представляла, как здесь оказалась. И ей это было все равно.
     - Что ты сказал? - Голос ее спросонья скрипел, как заржавевшие дверные петли.
     - Мабри собирается ехать в больницу, - сухо пояснил Ричард. - Шон впал в кому, и врачи считают, что он долго не протянет. Ты поедешь с Мабри?
     Кэссиди даже не удосужилась ответить ему. Она откинула простыню и спрыгнула с кровати.
     Пол поехал под ее ногами. Пьяно пошатнувшись, Кэссиди почувствовала, что падает. И упала бы, не подхвати ее Ричард. Какая-то предательская часть ее существа призывала Кэссиди прижаться к нему, закрыть глаза и искать у Ричарда утешения и поддержки. Но все-таки она устояла перед соблазном. Да и сам Ричард, убедившись, что Кэссиди крепко стоит на ногах, тут же отпустил ее.
     - Что, Кэсси, слишком много крысиного яда выпила? - пробормотал он.
     Кэссиди с вызовом посмотрела ему в глаза.
     - Нет, Ричард, напротив, недостаточно, - сказала она.
     Когда они спустились в вестибюль, Билл уже вызвал такси, которое дожидалось у входа с включенным счетчиком. Мабри выглядела бледной и отчужденной, Кэссиди же не сразу поняла, что Ричард вовсе не провожает их к машине, а тоже собирается ехать в больницу.
     Заднее сиденье такси оказалось довольно тесным. Длинные ноги Ричарда сразу оказались прижаты к ногам Кэссиди, и всю дорогу она ощущала крепость его мышц и жар тела.
     Кэссиди обрадовалась, что Ричард решил сопровождать их. Впервые за долгое время спокойствие и выдержка изменили ей. Поэтому Кэссиди нисколько не возражала, когда Ричард возглавил их поход по лабиринтам мемориальной больницы Слоан-Кеттеринга. Она послушно плелась следом, одной рукой поддерживая за талию внезапно поникшую Мабри.
     Поднявшись на этаж, где находилась палата Шона, Кэссиди не сразу поняла, почему на их троицу так странно смотрят. Лишь потом она сообразила, что смотрели вовсе не на нее и Мабри, а на Ричарда Тьернана, печально знаменитого убийцу. В глазах людей читалось нескрываемое любопытство пополам с ужасом.
     Первой в палату вошла Мабри, а Ричард и Кэссиди остались в небольшой и безлюдной приемной. Кэссиди старалась не смотреть на Ричарда, опасаясь увидеть в его глазах презрение. Нервы ее были напряжены до предела, и она всерьез боялась, что, взглянув на Ричарда и разглядев в его глазах холодное, убийственное безразличие, не выдержит и сорвется.
     Мабри вышла из палаты, бледная как полотно, по щекам катились слезы. Кэссиди шагнула к ней, но тут откуда ни возьмись появилась Бриджит и, прижав Мабри к своей необъятной груди, начала нашептывать слова утешения.
     - Иди теперь ты, Кэсси, - сказала она через плечо. - Я позабочусь о твоей мачехе.
     Кэссиди не удержалась и украдкой взглянула на Ричарда. Лицо его казалось высеченным из гранита.
     - Хочешь, чтобы пошел я? - спросил он. Этого Кэссиди не ожидала.
     - А ты хотел бы посмотреть на него?
     - Не особенно.
     - Тогда почему поехал с нами?
     - Ради тебя.
     Вот так просто. И так непонятно. Особенно в эту минуту, когда на сердце Кэссиди скребли кошки. Она молча кивнула и проследовала за опрятной медсестрой в палату отца.
     - Десять минут, - наставительно промолвила медсестра. - Скорее всего он вас не узнает, но... мало ли что.
     Дверь за ее спиной закрылась, и Кэссиди осталась наедине с отцом. В палате стоял равномерный гул. Сложные и непонятные приборы жужжали, гудели, тикали и попискивали, заставляя Шона дышать, прокачивая кровь по его жилам, поддерживая в нем жизнь.
     Кэссиди подошла к кровати и остановилась. В этот момент она была абсолютно спокойна.
     - Ты, как всегда, не мог не устроить представления, - заговорила она. - Неужто надо было так выпендриваться? Да еще на собственной вечеринке?
     Глубоко ввалившиеся глаза Шона были закрыты, лицо казалось пепельно-серым. Он казался неживым, скелетом, обтянутым кожей.
     Кэссиди прикоснулась к руке, свободной от трубочек и проводков.
     - Ты ведь еще жив, я знаю. И ты не имеешь права уйти, когда еще так много не сделано. Да, книгу ты закончил. Ну и что? А если я скажу, что все в ней вранье, с первой до последней буквы? Что тогда? Тебе это важно?
     Не дождавшись ответа, она продолжила сама:
     - Скорее всего нет. Тебя всегда больше увлекала форма, нежели правда. Книга станет бестселлером, принесет уйму денег. Ты из-за денег пошел на это, да? Чтобы Мабри жила припеваючи?
     Одно веко слегка дрогнуло, но приборы продолжали жужжать и гудеть с прежней безжалостной монотонностью.
     - Разумеется, ты хотел прежде всего создать шедевр, - продолжила Кэссиди. - На альтруистический поступок ты не способен. И от меня ждешь того же. И, конечно, мечтаешь уйти, овеянный славой. Жаждешь получить еще одну Пулитцеровскую премию, пусть даже посмертно. Или, может, Нобелевскую? Я согласна получить ее за тебя. Подготовлю трогательную речь про вас с Ричардом. К тому времени вы уже оба будете на том свете. Ты веришь в существование ада? Так вот, вы там встретитесь.
     На мгновение ей показалось, что в лице Шона что-то изменилось. Кэссиди крепче стиснула его запястье и нагнулась ниже. Она и сама не понимала, почему плачет, не пришла в себя после стольких потрясений, должно быть.
     - Не смей умирать! - яростно прошипела она. - Ты еще не сказал, что любишь меня! Слышишь, черт бы тебя побрал? И я еще не успела сказать, что люблю тебя!
     Шон не шелохнулся.
     - Послушай, сукин ты сын! - гневно выкрикнула Кэссиди. - Я не позволю тебе просто так умереть, подай хоть какой-то знак!
     Глаза умирающего приоткрылись. На какой-то ничтожный миг. Нос и рот его были закрыты респиратором, так что при всем желании Шон не мог вымолвить и слова. Но Кэссиди прочитала все, что хотела, в его потеплевшем и озадаченном взгляде. Почувствовала слабое прикосновение пальцев. И тут же глаза его закрылись, а рука обмякла.
     Кэссиди отпустила отца. Смахнув с глаз слезинки, выпрямилась и, расправив плечи, направилась к выходу, надеясь, что Ричард уже ушел и оставит ее в покое.
     Но Ричард ждал ее, стоя посреди приемной. На мгновение Кэссиди остановилась, не зная, как быть дальше.
     - Мерзавец! - прошептала она себе под нос. - Он все-таки умер.
     Почти сразу, всего через одно биение сердца, Ричард шагнул к ней, обнял и прижал к себе с такой силой, что кости Кэссиди хрустнули. Слезы полились градом. Все вдруг утратило смысл. Она остро нуждалась в сочувствии, понимании и утешении. Но не в любом.
     Смертельно опасные объятия Ричарда Тьернана - вот единственное, чего ей так остро недоставало.

Глава 18

     Ричард отвез Кэссиди на Парк-авеню. За всю дорогу оба не проронили ни слова. Ричард не знал, когда Кэссиди ела в последний раз; более того, он не помнил даже, когда ел сам. Обоим необходимо было перекусить и побыть в одиночестве. Восстановить силы. Поспать, быть может.
     Впустив Кэссиди в холл, Ричард запер дверь и, обняв ее, порывисто поцеловал. Она не сопротивлялась. Безропотно, доверчиво и послушно она упала в его объятия, а Ричард даже не собирался обдумывать, к каким последствиям может привести ее полнейшая готовность подчиниться его воле.
     Ему хотелось лишь одного - предаться с ней любви, неспешной и нежной, целовать каждый сантиметр ее тела. Он был готов с головой погрузиться в любовный омут, невзирая на смертельную угрозу, которая таилась в этом опрометчивом шаге. Ричард уже переступил роковую черту. Все его мысли были поглощены лишь Кэсси, ее болью, горем, страданием. Он был готов на все, лишь бы утешить, исцелить ее раны. Даже если тем самым он обрекает себя на верную погибель.
     На этот раз Ричард не подхватил ее на руки, хотя его так и подмывало это сделать. Но он решил, что, если Кэссиди передумает, у нее должна быть возможность сбежать. Поэтому он взял ее за руку и повел по коридору мимо кухни, мимо спален, к своей собственной комнате. Ричард не хотел предаваться любви в ее викторианском склепе. Он мечтал о другом - о тепле и о солнечном свете. На худой конец о возможности слиться с Кэссиди в своей собственной постели, где столько часов провел в мечтах о ней.
     Войдя следом за Ричардом в его спальню, Кэссиди прикрыла за собой дверь. Света они не включали, и лишь отблески уличных фонарей проникали в сумрачную комнату. За окном накрапывал легкий дождь. Кэссиди прислонилась спиной к двери и молча смотрела на Ричарда. Поникшая, покорная, выжидающая.
     Ричард принялся расстегивать пуговицы на ее блузке. Одевалась Кэссиди впопыхах и даже не удосужилась надеть лифчик. И слава богу.
     Покончив с пуговицами, Ричард извлек из джинсов полы блузки и взялся за замочек "молнии". Кэссиди ему не мешала. Ее измученные зеленые глаза были полны боли, губы побелели и мелко-мелко дрожали. И Ричард не выдержал. Опустившись перед Кэссиди на колени, он обнял ее за талию, лицом прижавшись к ее животу.
     Кэссиди обхватила его голову и еще теснее привлекла к себе, и Ричард почувствовал ее отчаяние и любовь.
     Ричард умел раздевать женщин, этим искусством он овладел еще в юношеские годы. Однако сейчас руки дрожали, и достаточно свободные джинсы Кэссиди вдруг почему-то застряли на бедрах, и ему пришлось стягивать их рывками.
     Кэссиди не мешала, но и не помогала. Она стояла, безвольно понурившись, и лишь наблюдала, как Ричард снимает с нее одежду.
     Через несколько мгновений она предстала уже полностью обнаженная, розовая и дрожащая. Ричард быстро разделся сам и, подхватив Кэссиди на руки, отнес и уложил в постель. Кэссиди молча взирала на него, но во взгляде не было и тени протеста или хотя бы сомнения; только немое согласие.
     И вот тогда Ричард поцеловал ее. Медленно, как бы смакуя, он прижался к ее губам, наслаждаясь каждым мгновением. Затем поочередно поцеловал мягкие веки, затрепетавшие от прикосновений его губ, и наконец прильнул к-нежной шее.
     Рука его скользнула в перекрестье ее бедер, под треугольник золотистых завитков, и сразу почувствовала приветливую жаркую влажность. Кэссиди застонала, изгибаясь ему навстречу, и Ричард снова впился в нее поцелуем, заглушая рвущийся из губ крик, в то время как его пальцы проникли в самые глубины ее мокрого гнездышка, а большой палец, задержавшись снаружи, изощренно ласкал нежный бутончик, погружая Кэссиди в сладостное забытье, в котором она так отчаянно нуждалась.
     И почти тотчас же Кэссиди испустила безумный крик, забившись в сокрушительном оргазме. Она вскрикивала снова и снова в такт бешеным спазмам, сотрясающим ее тело, изгибалась дугой навстречу пальцам, доставившим ей столь острое наслаждение.
     Ричард был не прочь проявить благородство и этим ограничиться. Попытаться успокоить Кэссиди, нашелтывая нежные слова, а затем уйти. Но так и не смог. Он нуждался в ней остро, чувствуя столь бешеную потребность, что едва дождался, пока утихнут последние спазмы. Кэссиди, уже сама сгорая от вожделения, привлекла Ричарда к себе, жадно и нетерпеливо. Она хотела впустить его как можно глубже, сжимая внутренние мышцы своей пещерки в такт его движениям, выкачивая из него сок, но тут же обновляя его силы. Наполняя Ричарда новой жизнью именно теперь, когда он так хотел умереть.
     Впервые в жизни Ричард познал столь ошеломляющее наслаждение. Лежа в темноте, они с Кэссиди слились воедино, нежно и страстно. Они вкусили счастье обладания, испытали высший миг счастья. Ничего подобного Ричард прежде не испытывал. Да, это уже любовь, а не просто любовный акт, физическое ее проявление, и эта мысль умилила Ричарда, его измученная душа успокоилась.
     Похоже, первой голоса услышала Кэссиди. Тело ее, мягкое, нежное и обволакивающее, влажное от пота, вдруг судорожно напряглось. В первое мгновение Ричард решил было, что Кэссиди вновь обуяли прежние страхи, но тут сам услышал приближающиеся голоса.
     К их комнате шли мужчина и женщина. Мужчина говорил вполголоса и довольно неуверенно, тогда как в резковатом голосе женщины ясно слышались повелительные нотки. Говорила она громко, тоном, не терпящим возражений.
     Ричард сразу понял, что она выпила, и немало.
     - Займем спальню Колина, - говорила женщина. - Мабри возражать не станет, хотя, видит бог, не хочется ночевать в этой викторианской усыпальнице. Просто ума не приложу, что толкнуло Мабри обставить спальни в столь мрачных тонах. Должно быть, ее декоратор не брезговал некрофильством.
     - Не говори глупости, - недовольно сказала женщина в ответ на невразумительные возражения. - Колин в Африке, и навряд ли узнает в ближайшее время, что папаша его наконец-то получил по заслугам. А Мабри, конечно же, и слышать не захочет о том, чтобы поселить нас в отеле. Удачно все-таки получилось, что у меня есть ключ. Кстати, и Кэсси будет рада выплакаться на мамоч-кином плече.
     Ричард приподнял голову и посмотрел на Кэссиди. В глазах ее застыл безмолвный ужас.
     - Твоя мать? - спросил он изумленным шепотом.
     Прислушайся Кэссиди получше к голосу Ричарда, она поняла бы, что ситуация его даже забавляет. Но ей было не до смеха.
     - Да, - сдавленным голосом ответила она.
     - Ты заперла дверь?
     - Нет.
     - Я тоже, - вздохнул Ричард. - И боюсь, что уже не успею. - Он нагнулся и натянул на себя и порозовевшую от стыда Кэссиди простыню.
     Дверь распахнулась, и женщина ворвалась в спальню, продолжая разглагольствовать. В следующий миг воцарилась мертвая тишина, однако Ричард даже не повернул голову, чтобы посмотреть на незваных гостей. Его куда больше интересовал панический ужас, отразившийся в прекрасных глазах Кэссиди.
     Увы, блаженная тишина сохранялась недолго.
     - Боже всемогущий! - возопила ведьма. - Кэссиди Роурки, что ты тут вытворяешь, черт побери?
     Только тогда Ричард скрепя сердце скатился с Кэссиди, заботливо укрыв ее простыней. Подняв голову, он посмотрел на раскрасневшуюся женщину. Глаза матери Кэссиди метали молнии, а за спиной робко жался невзрачный бледный мужчина.
     - Вы спрашиваете, что она вытворяет? - вежливо переспросил Ричард, прижимая голову Кэссиди к своему плечу. - Вас это и в самом деле интересует?
     - Я просто не понимаю, как можно заниматься этим в такое время! - вопила карга. - Ее отец только что умер. - Она негодующе фыркнула. - И кто, черт побери, вы? - спросила она и, слегка пошатнувшись, шагнула вперед.
     Да, подумал Ричард, бедная Кэсси. Имея такую мамашу (да и Шон был штучка, под стать ей!), немудрено, что девочка норовила сбежать из дома.
     Он с вызовом поглядел на распалившуюся женщину и позволил себе ухмыльнуться.
     - Я человек, который только что переспал с ваш