дим  его  грозный,  чтоб  не  сказать  кровожадный,  взор,
устремленный на Бобо, который замер,  вытянувшись  по  стойке  "смирно"  и
глядя прямо перед собой.

   Урок физики

   Из отверстия, проделанного в черном ящике,  выбивается  лучик  света  и
освещает  шар,  укрепленный  на  небольшом  стеклянном  основании.   Шарик
отбрасывает овальную тень на стоящий рядом экран.
   Мы слышим голос учителя физики Бонджованни и время от времени видим его
руку, появляющуюся  в  световом  поле,  -  каждое  слово  он  подчеркивает
выразительным жестом.
   - Как вы можете убедиться, тень по своим размерам кажется  больше,  чем
отбрасывающий ее предмет, что является результатом  дивергенции,  то  есть
расхождения лучей, которые испускает источник света. Ясно? Откройте окна.

   В классе поднимается гвалт. Одно из окон распахивают Бобо и Бочка.  Еще
два - другие ребята. Окна  почти  что  упираются  в  стены  высоких  домов
напротив, отчего в классе постоянно царит полумрак.
   За партами школьники, которых мы недавно видели во дворе. Среди них две
девочки -  одна  маленькая,  худенькая,  неугомонная;  другая  -  толстая,
бледная и смиренная, как монахиня.

   Учитель стоит за кафедрой, на которой в  беспорядке  громоздятся  самые
разные предметы для опытов: слепок человеческого  уха,  сигара,  морковка,
которую учитель то и дело подносит ко рту и откусывает по  кусочку.  Потом
он ставит ногу в грязном башмаке на сиденье стула  и  начинает  завязывать
шнурок.

   Урок математики

   Учительница  математики   нарисовала   на   доске   два   прямоугольных
треугольника.
   - Если на сторонах прямого угла C' взять два  отрезка,  то  C'A'=CA,  а
C'B'=CB.
   Она быстро пишет эти буквы на доске, и ее мощная  грудь  вздрагивает  и
колышется под легкой тканью блузки.

   Ребята, только что упиравшиеся  ступнями  в  нижние  перекладины  парт,
теперь осторожно опускают ноги на пол и начинают тихонько ими  перебирать;
парты, словно сами по себе, едут к доске.
   Главный зачинщик - Бочка. Он бесшумно скользит на своей парте  впереди,
а за ним движется весь класс,

   Учительница продолжает давать объяснения и писать на доске,  по  своему
обыкновению резко, нервно, порывисто,  и  ее  обширный  бюст  вибрирует  и
подпрыгивает все сильнее.
   - Как мы уже сказали, если квадрат  одной  стороны  треугольника  равен
сумме квадратов двух других его сторон, то угол, заключенный  между  этими
двумя сторонами, является прямым. Отсюда следует,  что  два  треугольника:
ABC и A'B'C' - подобны, а поскольку угол C' - прямой, то  прямым  будет  и
угол C.
   Она поворачивается  и  неожиданно  видит  придвинувшиеся  к  ней  почти
вплотную парты. На месте, посреди класса, осталась только одна  парта,  за
которой сидят две девочки.

   Урок истории

   Учитель истории вызвал Бобо. Вопросы и ответы звучат так, словно это не
урок, а какая-то викторина. Преподаватель - худенький  человечек,  похожий
на усталую лошадь. Он непрерывно курит. Затянувшись, он вынимает  сигарету
изо рта, задает вопрос, потом вновь затягивается. Говорит  он  вполголоса,
совершенно безразличным тоном.  Единственное,  что  по-настоящему  волнует
учителя: как бы не уронить пепел с сигареты. Но он  любит,  чтобы  столбик
пепла был как можно длиннее.
   - Чей сын Друз?
   - Тиберия.
   - Куда удалился Тиберий, когда отошел от управления государством?
   - На Капри.
   - Убийство Агриппины?
   - Шестьдесят девятый.
   Учитель делает пометку на лежащем перед ним листке. Бобо, обеспокоенный
этим, спрашивает:
   - Что, разве не в шестьдесят девятом?
   Учитель медленно вынимает изо рта сигарету,  следя  за  тем,  чтобы  не
стряхнуть пепел. И говорит вполголоса:
   - Нет. В пятьдесят девятом.

   Бобо с  досадой  ударяет  кулаком  по  кафедре,  отчего  столбик  пепла
обламывается и падает. Учитель в отчаянии закрывает лицо руками. И,  не  в
силах сдерживаться, начинает истерически кричать:
   - Я с тобой с ума сойду! Ты меня доконаешь!

   Урок родного языка

   Вонючка следит взглядом за мухой. Жердь чешет  руку.  Бочка  расстегнул
штаны и любуется тем, что там увидел.

   Солнечный луч неожиданно освещает кафедру. Он падает из крайнего  окна,
чудом пробившись через заслоны высоких стен.  Сквозь  пляшущие  в  воздухе
пылинки мы видим лицо учителя, он щурится от яркого света. Мы  слышим  его
хриплый, простуженный голос и видим, как вылетающие изо рта  брызги  слюны
сталкиваются с танцующими пылинками.
   - "И она распустила свои шелковые косы на трепещущую  грудь..."  Ну,  и
так далее, и так далее.

   Ребята за  первой  партой  прикрывают  лица  носовыми  платками,  чтобы
защититься от слюны декламирующего учителя.

   Директор

   Лицо директора гимназии Зевса. Злющим взглядом  сверлит  он  одного  за
другим сидящих в классе учеников. На физиономии у него застыла  постоянная
угроза. Так и кажется, что он все время твердит: "Все вы у меня в  кулаке!
Всех вас вижу насквозь!"
   Наконец, достигнув  максимума  тишины  и  внимания,  он  начинает  урок
грозным, рокочущим басом, скандируя для внушительности каждое слово:
   - Аль-бу-ин под-пи-сал мир!..

   Урок закона божьего

   Дон Балоза ведет урок с закрытыми глазами. То и  дело  он  обмахивается
платком, который не выпускает из рук.
   - Иисус представляет нам бога в виде отца. Бог - это отец  всех  людей.
Но прежде всего он отец Иисуса. Иисус не присоединяется к всеобщему  зову:
"Отче наш!", а взывает: "Отец мой!"

   Ученики слушают рассеянно,  с  отсутствующим  видом.  Мысли  их  витают
где-то далеко.
   Кто зевает, кто опустил голову  на  крышку  парты.  Слова  дона  Балозы
повисают в воздухе:
   - Иисус прежде всего сын божий. Он обладает таким же могуществом, как и
его отец...
   Бочка пытается дотянуться до сидящей впереди девочки. Вонючка  и  Жердь
на цыпочках выходят из класса. Дон Балоза закругляется:
   -  А  кроме  того,  существует  еще  дух   святой,   которого   следует
рассматривать в том же плане, что и отца и сына. Он, как и они, есть  бог.
Существует лишь один бог, но он в то же время и Иисус, и святой  дух.  Вот
почему мы говорим, что бог триедин, то есть един в трех ипостасях...

   Наконец священник открывает глаза  и  с  удивлением  видит,  что  класс
опустел. На местах остались лишь две девочки.

   Урок греческого языка

   Пискля с большим пафосом  декламирует  по-древнегречески  стихотворение
Архилоха. Он почти в экстазе.
   - Эпта некрон гар пезонтон ус эмарпсамен позйн кейлиой фонэес  эймен...
[семеро мертвыми пали, когда мы пешком их настигли, а нас  -  их  убийц  -
тысяча было... (древнегреч.)]

   Затем  смотрит  на  Бобо  и  повторяет  специально  для  него  особенно
труднопроизносимое слово:
   - Эмарпсамен.
   Бобо,  весь  напрягшись  и  вспотев  от  усердия  и  страха,   пытается
повторить:
   - Эмарп...
   Но  язык  не  слушается,  и  с  губ  его  срывается  звук,  не   только
неблагозвучный, но почти что непристойный.

   Класс разражается смехом. Бобо оглядывается на товарищей  и  говорит  с
притворным раздражением:
   - Не смейтесь, идиоты, у меня и так ничего не получается.
   Затем  вновь  поворачивается  к  Пискле,  который  смотрит  на  него  с
добродушным и снисходительным видом. Учитель  даже  слегка  растроган  его
упорным стремлением справиться с нелегкой задачей. Бобо просит:
   - Пожалуйста, повторите еще раз...
   - Эмарпсамен. Обрати внимание на положение губ и языка... Эмарпсамен...
   Бобо собирается с силами и совершает новую попытку:
   - Эмарп...

   Но  вновь  язык  его  подводит,  и  с  губ  срывается  негромкий  звук,
вызывающий  в  классе  дикий  хохот.  Мальчишки   хохочут   неестественно,
преувеличенно громко. Один даже катается по полу от смеха.  А  Бобо  снова
оборачивается и говорит:
   - Ну перестаньте, прошу вас... вы же видите, как это трудно...
   Пискля вновь повторяет трудное слово:
   - Эмарпсамен, эмарпсамен... Попробуй и  ты  быстро  произнести  два-три
раза подряд, без перерыва... Может быть, в первый раз ты и  ошибешься,  но
потом поправишься... У тебя обязательно получится...

   Бобо несколько секунд  молчит,  чтобы  вновь  получше  сосредоточиться.
Потом решительно приступает:
   - Эмарпс...
   Вместо двух последних звуков  опять  раздается  нечто  неприличное,  но
теперь уже куда  отчетливее.  Бобо  пытается  произнести  хотя  бы  только
"псамен", но всякий раз изо рта вырывается одно и то же.
   Он издает эти звуки все быстрее и быстрее, упорно и нахально,  прямо  в
лицо  учителю,  который  наконец  начинает  подозревать,   что   над   ним
насмехаются. Лицо у него мрачнеет, и, чтобы избавиться от Бобо, он кричит:
   - Иди на место! Садись!

   Урок рисования

   Ученики по очереди зажимают пальцем нос. Учительница рисования  смотрит
на них, и на ее плоском, как  камбала,  лице  отражается  изумление.  Бобо
поднимает руку.
   - Разрешите выйти! Вонючка воздух испортил!

   Вонючка развалился на парте как свинья. Покраснев, он поднимает  голову
и, водя во все стороны своими косыми глазами, обиженно возражает:
   - Ну что ты врешь!

   Уборные

   Бобо  шествует  по  длинному  широкому  коридору,  куда  выходят  двери
классов. Заходит в уборную. Глубоко и облегченно вздыхает, словно  наконец
нашел спокойный уголок. Из кабинок, отгороженных невысокими, не доходящими
до потолка дверями, слышится тихое журчание воды.
   Он подходит к окну, из которого виден бескрайний простор голубого неба.
Смотрит вниз, во двор. В одном из окон замечает женщину,  разбивающую  над
сковородкой яйцо. Доносятся голоса; люди свободно идут по улице -  каждый,
куда ему надо. Над низкими крышами  в  воздухе  плывет  запах  моря.  Бобо
мечтательно говорит про себя: "Интересно, есть ли кто сейчас на берегу?"



        "4"

   Набережная и пляж совсем пусты. Там царит ничем не  нарушаемая  тишина.
Все невесомо, неподвижно, словно  застыло.  Но  вдруг  нереальность  этого
пейзажа,   напоминающего   полотна   художников    метафизической    школы
[направление в  итальянской  живописи  30-х  годов,  главой  которого  был
художник Джордже Де Кирико (1888-1978)], нарушает резкий грохот мотоцикла,
мчащегося на бешеной скорости. По  безлюдному  молу  как  угорелый  летит,
пригнувшись за рулем и как бы слившись воедино со  своей  машиной,  Черная
Фигура.  Душераздирающе  визжат  тормоза:   мотоцикл   останавливается   в
полуметре от края. Испуганно взлетают чайки. И хотя вокруг нет никого, кто
мог бы ему поаплодировать, Черная Фигура все равно доволен.

   Он разворачивает мотоцикл  и  несется  в  обратную  сторону,  выписывая
немыслимые кренделя и временами едва  не  касаясь  ограждающих  мол  слева
цементных блоков. Чуть не врезавшись в стену, отделяющую мол от порта,  он
на полном ходу резко сворачивает на улочку, ведущую в город, и  постепенно
треск его мотоцикла затихает вдали.

   В это время из-за дюн появляется Лисичка - та самая загадочная девушка,
которую мы уже видели на празднике, когда жгли костры. Она бредет, глубоко
погружая босые ступни в песок, и своим хрипловатым голосом зовет:
   - Фуманчу! Фуманчу!
   Она вертит  во  все  стороны  головой,  пристально  вглядываясь  своими
прозрачными,  фосфоресцирующими  глазами  в   простирающуюся   перед   ней
холмистую песчаную пустыню.
   Сделав еще несколько шагов, девушка вновь повторяет свой  зов,  видимо,
она ищет кошку. Но ленивые жесты, неспешная походка  говорят  о  том,  что
поиски кошки - всего лишь предлог бесцельно побродить по дюнам. На вершине
нагретого  солнцем  песчаного  холмика  она   наклоняется,   чтобы   снять
вцепившуюся в ногу колючку.

   С лесов  строящегося  неподалеку  дома  несколько  каменщиков  окликают
девушку, машут ей. Лисичка на них и не  глядит.  Поднимается  и  не  спеша
уходит, продолжая звать свою кошку:
   - Фуманчу! Фуманчу!

   Со  строительной  площадки  синьор  Амедео   наблюдает   за   рабочими,
готовящими раствор цемента и загружающими  его  в  бадью:  ее  на  канатах
спускают сверху два других строителя. Синьор Амедео  закуривает  сигару  и
идет дальше, пробираясь между  штабелями  кирпичей,  деревянными  балками,
длинными железными рельсами.
   В одном из узких проходов перед ним вдруг вырастает Лисичка: она глядит
на него в упор, не скрывая своего волнения. Синьор  Амедео  кусает  кончик
сигары. Улыбается и с легким вздохом спрашивает:
   - Ну, тебе чего?
   Прислонившись спиной к штабелю кирпича, она отвечает:
   - Я потеряла кошку.
   Амедео глубоко  затягивается  сигарой,  словно  хочет  скрыть  лицо  за
облаком дыма.
   - Тут ее нет. Ну же, будь умницей, уходи.
   Лисичка  искоса  бросает  на  него  взгляд.  Поднимает  колено,   чтобы
упереться ногой в  кирпичи,  а  может,  для  того,  чтобы  немного  повыше
приоткрылась нога.
   - Жарко... Вы не чувствуете, как потеплело?
   Отец Бобо не отвечает. Лишь лениво машет  рукой:  уходи,  мол.  Лисичка
медленно отделяется от кирпичей, плавно проскальзывает мимо  Амедео,  едва
не коснувшись его, и скрывается за грудой балок, потом вновь  показывается
из-за Дюн и наконец уходит прочь. Отец Бобо провожает  ее  взглядом  -  он
по-прежнему держит в зубах сигару, но затаил дыхание и не затягивается.

   Потом он возвращается на площадку и поднимается  по  мосткам  на  самый
верх, на плоскую крышу дома.
   Каменщики, усевшись кто где, обедают; одни едят хлеб с луком, другие  -
хлеб с тушеными овощами. Выдубленный солнцем, высушенный,  как  чернослив,
рабочий говорит остальным:
   - Мой отец клал кирпичи, мой дед клал кирпичи, я кладу кирпичи. Тысяча,
десять тысяч, горы кирпичей. Черт возьми, сколько кирпичей! А своего  дома
у меня так и нет!
   Остальные  каменщики  выражают  свое   одобрение   этому   крику   души
нечленораздельным, но достаточно красноречивым мычанием. Что может сказать
на это отец Бобо - подрядчик, он же старший мастер?
   - Совершенно верно. И я был таким же, как все вы, тоже ничего не  умел,
а потом постепенно, мало-помалу, дошел до старшего мастера...  Ах  дорогой
мой, необходимо терпение... ничего не достичь вот так, с ходу,  раз-два!..
Надо стараться, вкалывать... - И,  повернувшись,  начинает  спускаться  по
крутым мосткам.



        "5"

   Нынче, как и каждый вечер, все  жители  городка  вышли  прогуляться  по
Главной улице,  которая  соединяет  две  городские  площади  -  Луговую  и
Муниципальную.
   Толпа идет двумя  встречными  потоками  в  обе  стороны;  все  шествуют
медленно, словно это крестный ход.
   Кого тут только  нет:  мальчишки,  девчонки,  юноши,  девушки,  дамы  и
господа - проплывают, словно парад-алле на цирковой арене; десятки раз они
раскланиваются друг с другом, останавливаются перед витринами магазинов  и
затем вновь продолжают путь по двое, вчетвером, изредка в одиночку...

   Директор гимназии Зевс, который тоже, прихрамывая,  бредет  по  Главной
улице,  сверлит  Бобо  и  его  приятелей   исполненным   угрозы   взглядом
полицейского.
   И недаром: ребята, ни  на  шаг  не  отставая,  следуют  за  Угощайтесь,
величественно выступающей в сопровождении  своих  двух  сестер.  Мальчишки
зачарованно и конфузливо наблюдают за мягким, плавным колыханием ее пышных
бедер: их изящные движения напоминают ритмичную работу огромных паровозных
колес  и  поршней,  И,  чтобы  побороть  обуревающее  его  волнение,  Бобо
сопровождает  каждое  из  этих  потрясающих  движений  глубоким   выдохом,
подражая пыхтенью паровоза. Угощайтесь сохраняет полнейшую невозмутимость.
Встречные при ее появлении улыбаются и подмигивают; в этих взглядах  можно
прочесть  приятные  воспоминания  и  недвусмысленные  намеки...  Она  тоже
временами улыбается в ответ - лукаво и снисходительно.  Сестры,  гордые  и
довольные, греются в лучах ее славы.

   Вдруг Бобо и его дружки застывают как  вкопанные  перед  большим  окном
какой-то конторы. Через стекло виден заваленный бумагами письменный  стол,
а за ним сидит чиновник лет пятидесяти в двух парах очков: одна  на  носу,
другая поднята на лоб. Мальчики рассматривают чиновника долго и неумолимо.
Оторвавшись от документов, которые внимательно изучал, он тоже  глядит  на
них. Без сомнения, мы - свидетели  ежевечерней  шутки.  Это  что-то  вроде
"гляделок": кто выдержит дольше. Внезапно чиновник вскакивает  и,  изрыгая
проклятия, кидается к двери, чтобы схватить одного из этих  паршивцев.  Но
Бобо и его товарищи удирают, свернув в узкий переулок.

   Запыхавшись, они вваливаются в лавку, где продают птиц, клетки, собачьи
поводки, просо и все необходимое для домашней живности.  Хозяйка  лавки  с
опаской смотрит на ворвавшихся подростков. Бобо спрашивает:
   - У вас имеются в продаже какаду?
   - Нет-нет, какаду нет, - поспешно отвечает хозяйка.
   Ее пронзительный голос срывается и дрожит,  совсем  как  крик  попугая.
Мальчишки,  расхохотавшись  ей  в  лицо,  выскакивают  из  лавки  и  вновь
вливаются в струящуюся по Главной улице людскую реку.

   Шишка в высшей степени элегантен: на нем фашистская форма, в руке стек.
Со всеми встречными женщинами, даже если они идут под ручку с мужьями,  он
здоровается  коротким:  "Привет!"  С   Угощайтесь   обменивается   долгим,
заговорщическим взглядом.

   Угощайтесь с сестрами идет дальше.  Она  останавливается  у  кинотеатра
"Молния" и  изучает  афиши.  Рядом  с  ней  вырастает  владелец  "Молнии",
господин лет пятидесяти, с черными усиками, который глубоко  убежден,  что
он - вылитый Рональд Колмен.
   - Когда будет фильм с Гэри Купером? - спрашивает у него Угощайтесь.
   - В воскресенье.
   С удовлетворенным видом она продолжает прогулку.

   Среди праздной толпы бредет в плаще из грубой  ткани  крестьянин  -  он
оглушен и растерян, как выпущенный на арену бык.

   Адвокат,  по-прежнему  держа  руль  своего  велосипеда,  указывает   на
мемориальную доску под одним из окон и произносит шепотом:
   - Гарибальди! - Потом, сделав несколько  шагов  в  людском  водовороте,
останавливается  и  созерцает  палаццо  графини  Какарабос.  Прикрыв   рот
ладонью, чтобы никто, кроме нас, его не услышал, он доверительно шепчет: -
Пятнадцатый век!
   Затем указывает на каменный балкончик, прилепившийся  сбоку  к  другому
зданию, на углу узкого переулка.  И  с  гордым  видом  улыбается,  как  бы
подчеркивая огромную ценность этого редкостного архитектурного  памятника.
Двигается дальше, как всегда высоко подняв голову и  не  обращая  никакого
внимания на окружающих,  но  тотчас  вновь  останавливается.  Прислонив  к
животу велосипед, он обеими руками описывает в воздухе дугу. И  вполголоса
поясняет нам:
   - Двойное окно!
   И впрямь под  самой  крышей  мы  видим  старинное,  диковинное  окно  с
полукруглым верхом, разделенное посередине тонкой колонной.

   Угощайтесь  с  сестрами  восхищенно   разглядывает   кольца   и   часы,
выставленные в витрине ювелира. Но  вдруг  вновь  встречается  взглядом  с
Шишкой, чье отражение возникает  в  витрине.  Дешевка  тоже  уставился  на
драгоценности, вернее, делает вид,  что  уставился.  Рассматривая  их,  он
произносит шепотом, но достаточно громко,  чтобы  могла  услышать  стоящая
рядом Угощайтесь:
   - Стоит мне захотеть, и ты забеременеешь от одного моего взгляда.
   Угощайтесь вместе с сестрами уходит.
   Дешевка глядит им вслед, потом переходит на другую сторону улицы, где у
входа в фотографию неподвижно, словно манекен, с сигаретой во  рту  застыл
Джиджино Меландри - местный красавчик. В руке  у  него  телеграмма.  Когда
подходит Дешевка, он показывает ему телеграмму.
   - Это от той, из Цюриха. "Приезжай немедленно больше не могу точка".

   В этот вечер на  Главной  улице  происходит  нечто,  вызывающее  особое
оживление: вдали слышится скрип извозчичьей пролетки. Это  Мадонна  -  так
его прозвали за необъятные габариты.
   Гуляющие выстраиваются шеренгой вдоль витрин магазинов по  обе  стороны
улицы, чтобы дать дорогу  пролетке,  везущей  проституток  для