Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
154 -
155 -
156 -
157 -
158 -
159 -
160 -
161 -
162 -
163 -
164 -
и, но как союзники, взявшиеся сообща делать весьма
важное дело, которое всем нам принесет хорошие плоды. Я даю вам слово
отплатить за ваше ревностное сотрудничество не менее ревностным
сотрудничеством со своей стороны. - И он крепко пожал руки обоим.
- Быстро мы с вами это провернули! - сказал Гривс.
Каупервуд улыбнулся.
- Надо полагать, это вот и называется у вас в Америке "ускоренный
темп"? - прибавил Хэншоу.
- Просто трезвый подход к делу со стороны всех участвующих, - сказал
Каупервуд. - Если это по-американски - хорошо, если по-английски - тоже
хорошо. По не забудьте, что в данном случае это достигнуто при участии
одного американца и двух англичан.
Как только они ушли, Каупервуд послал за Сиппенсом.
- Уж не знаю, де Сото, поверите ли вы мне, - сказал он вошедшему
Сиппенсу. - Я только что купил эту самую вашу Чэринг-Кросс.
- Купили! - воскликнул Сиппенс. - Вот это здорово!
Он уже видел себя главным управляющим и организатором этой линии.
А Каупервуд в это время как раз думал, можно ли поручить такое дело
Сиппенсу. Разве что на первое время, сдвинуть все это с места, а потом -
вряд ли. Сиппенс такой непримиримый, заядлый американец, он, пожалуй,
будет раздражать англичан, не сумеет ладить с воротилами лондонского
финансового мира.
- Вот взгляните-ка, - сказал Каупервуд, протягивая ему лист бумаги, -
предварительное, но тем не менее обязательное для обеих сторон соглашение
Каупервуда с Гривсом и Хэншоу.
Сиппенс выбрал из пододвинутого ему Каупервудом ящика длинную в золотой
обертке сигару и начал читать.
- Здорово! - воскликнул он, вынимая сигару изо рта и держа ее в
вытянутой руке. - Ну и шум поднимется, когда об этом прочтут в Чикаго, в
Нью-Йорке, да и здесь тоже! Да, черт возьми! Это прогремит на весь мир,
стоит вам только сообщить в здешнюю прессу!
- Вот об этом-то я и хотел поговорить с вами, де Сото. Такая сенсация
здесь, да еще сразу после моего приезда... Не знаю, какое это произведет
впечатление... Боюсь, как бы это не отразилось... да нет, не у нас в
Америке, - пусть они там себе удивляются и негодуют, - а вот на ценах
здешних концессий... Они могут подскочить, и, по всей вероятности, так оно
и будет, едва только это просочится в печать. - Он задумался. - В
особенности, когда они прочтут, какая сумма будет выложена на стол сразу
за одну эту крошечную линию. Подумайте, сто тысяч фунтов... И мне ведь и в
самом деле придется тут же приступить к постройке или потерять на этом
около семидесяти тысяч.
- Верно, патрон, - поддакнул Сиппенс.
- И сказать по правде, до чего все это бессмысленно, - задумчиво
продолжал Каупервуд. - Лет нам с вами уже не мало, и вот мы зачем-то
ввязываемся в эту новую авантюру, которая - удастся она или нет - ничего,
в сущности, для нас с вами особенно интересного не представляет. Мы же не
собираемся оставаться здесь навеки, де Сото, и ведь ни вы, ни я не
нуждаемся в деньгах.
- Но вы же хотите построить дорогу, патрон?
- Да, я знаю, - сказал Каупервуд, - ну а что, собственно, нам это даст?
Что человеку надо: поесть, выпить, развлечься, кто как умеет, вот, в
сущности, и все. Я просто удивляюсь, с чего мы вдруг так взбудоражились. А
вам это не кажется удивительным?
- Ну, что вы, патрон! Как я могу за вас говорить? Вы большой человек, и
все, что вы делаете или не делаете, имеет значение. Ну а я - я смотрю на
это как на своего рода игру, в которой я тоже участвую. Конечно, когда-то
все это казалось мне гораздо более значительным, чем теперь. Может быть,
так оно и было, потому что, если бы я не работал, не пробивался, жизнь
прошла бы мимо меня; я не сделал бы многого того, что мне удалось сделать.
И вот в этом-то, по-моему, вся суть: все время что-нибудь да делать. Жизнь
- это игра, и хотим мы этого или нет, а приходится в ней участвовать.
- Так, так, - сказал Каупервуд, - ну, скоро вам придется напрячь все
силы для этой игры, если мы возьмемся выстроить линию в срок.
И он дружески похлопал по спине своего маленького неутомимого
помощника.
Беренис, когда он объявил ей о приобретении Чэринг-Кросс, решила
отпраздновать событие: разве не она затеяла поездку в Лондон и новое
начинание Каупервуда? И вот теперь, наконец, свершилось то, о чем она
когда-то мечтала; она в самом деле приобщилась к настоящему деловому миру!
Радуясь приподнятому настроению Каупервуда, она налила два бокала вина и
предложила ему выпить за успех дела и пожелать друг другу удачи.
Когда они чокнулись, она не удержалась и спросила его с лукавым видом:
- А ты уже познакомился с этим твоим, или, вернее, нашим лордом
Стэйном?
- Нашим? - расхохотался он. - Ты что, действительно считаешь его своим
лордом?
- Своим и твоим, - ответила Беренис. - Ведь он может помочь нам обоим,
разве не правда?
"Вот бесенок, - подумал Каупервуд, - сколько дерзости и самоуверенности
у этой девчонки!"
- Правда, - спокойно ответил он. - Нет, я пока еще не познакомился с
ним, но безусловно это весьма значительная фигура. Я убежден, что от него
очень многое зависит. Но со Стэйном или без Стэйна, я уж теперь всерьез
взялся за это дело.
- И со Стэйном или без Стэйна ты своего добьешься, - сказала Беренис. -
Ты сам это знаешь, и я знаю. И тебе для этого решительно никто не нужен,
даже и я! - И она тихонько погладила его по руке.
29
Весьма довольный состоявшейся сделкой, которая открывала ему
перспективы для дальнейшей деятельности в Лондоне, Каупервуд решил нанести
визит Эйлин. Он уже давно не имел никаких сведений о Толлифере, и это
несколько беспокоило его, ибо он не видел возможности снестись с ним, не
выдавая себя.
Входя в апартаменты Эйлин, расположенные рядом с его собственными, он
услышал ее смех. Он прошел к ней в будуар и застал ее перед большим
зеркалом, окруженную мастерицами и модистками из лондонского модного
магазина. Она с озабоченным видом рассматривала свое отражение, в то время
как горничная суетилась вокруг нее, оправляя складки нового платья. Кругом
были разбросаны бумаги, картонки, кружева, образцы материй. Каупервуд с
первого взгляда заметил, что элегантный наряд Эйлин отличается несомненно
большим вкусом и изяществом, чем ее прежние кричащие туалеты. Две
мастерицы, с булавками во рту, ползали вокруг нее на коленях, закалывая
подол, под наблюдением весьма видной и прекрасно одетой дамы.
- Я, кажется, попал не вовремя, - сказал Каупервуд, останавливаясь в
дверях, - но, если дамы не возражают, я не прочь изобразить собой публику.
- Иди сюда, Фрэнк, - позвала Эйлин, - я примеряю вечернее платье. Мы
сейчас кончим. Это - мой муж, - сказала она, обращаясь к окружавшим ее
женщинам. Они почтительно поклонились.
- Тебе очень идет этот светло-серый цвет, - сказал Каупервуд. - Он
хорошо оттеняет твои волосы. Очень немногим женщинам к лицу такой цвет. Но
я, собственно, зашел сказать тебе, что мы, по-видимому, задержимся в
Лондоне.
- Вот как? - спросила Эйлин, слегка повернув голову в его сторону.
- Я только что заключил соглашение, о котором я тебе говорил. Остается
еще оформить кое-какие-подробности. Я думал, тебе интересно будет это
узнать.
- Ах, Фрэнк, как замечательно! - радостно воскликнула Эйлин.
- Ну, я не хочу тебе мешать, у меня еще столько дела.
Эйлин сразу почувствовала его желание уйти, и ей захотелось показать
ему, что она не собирается его удерживать.
- Да, кстати, - небрежно сказала она, - мне только что звонил мистер
Толлифер, Он вернулся, и я пригласила его к обеду. Я сказала ему, что ты,
может быть, не будешь обедать с нами, так как тебя могут задержать дела. Я
думаю, он не обидится.
- Не знаю, удастся ли мне вырваться, во всяком случае я постараюсь, -
сказал Каупервуд, но Эйлин прекрасно поняла, что эта фраза ровно ничего не
значит.
- Хорошо, Фрэнк, - сказала она.
Каупервуд помахал ей рукой и вышел.
Она знала, что не увидит его теперь до утра, а то и дольше, но это его
обычное равнодушие на сей раз не так огорчило ее. Толлифер, разговаривая с
нею по телефону, извинился, что он так долго не давал о себе знать, и
очень интересовался, не собирается ли она приехать во Францию. Эйлин
несколько недоумевала, чем, собственно, она могла пленить такого
блестящего молодого человека. Что может его привлекать в ней? Деньги,
конечно! А все же он такой обаятельный! Приятно, когда такой человек
интересуется тобой, и стоит ли задумываться о причинах.
Однако главная причина, почему Толлифер добивался приезда Эйлин во
Францию - хотя это и вполне совпадало с желанием Каупервуда спровадить ее
куда-нибудь из Лондона, - заключалась в том, что он сам чувствовал себя в
плену головокружительного Парижа. В те времена, когда автомобили были еще
редкостью, Париж представлял собой город, куда стекались для развлечения
богачи со всего света - американцы, англичане, русские, итальянцы, греки,
бразильцы, съезжавшиеся сюда швырять деньгами, которые позволяли
существовать всем этим роскошным магазинам, великолепным цветочным
павильонам, бесчисленным кафе с маленькими столиками, плетеными креслами и
стульями под открытым небом, катаньям в Булонском лесу, скачкам в Отейле,
опере, театрам, веселым кабаре, игорным заведениям и всяческим притонам.
Тогда-то и появился международный отель "Ритц", изысканные рестораны
для ценителей тонкой кухни - "Кафе де ля Пэ", "Вуазен", "Маргери", "Жиру"
и полдюжины других. А для поэтов, мечтателей, литераторов без сантима за
душой был и оставался Латинский квартал. Для натуры артистической, для
художника Париж был просто родной стихией, которая влекла и вдохновляла в
любое время года - в дождливые и снежные дни, солнечной весной и жарким
летом и туманной осенью. Париж пел. Пела молодежь, песни ее подхватывали
старики, и честолюбцы, и богачи, и даже неудачники и отчаявшиеся.
Не следует забывать, что в этом городе Толлифер впервые в своей жизни
оказался с деньгами. Какое это было наслажденье - иметь возможность
прекрасно одеться, остановиться в шикарном отеле, - вот как сейчас в
"Ритце", - зайти, когда хочешь, в первоклассный ресторан, заглянуть в
кулуары театров, в бары, раскланяться с друзьями, знакомыми!
Как-то раз в воскресенье в Булонском лесу Толлифер неожиданно
встретился со своей бывшей пассией Мэриголд Шумэкер из Филадельфии, ныне
миссис Сидни Брэйнерд. Когда-то девчонкой она была страстно влюблена в
него, но он был беден, и она предпочла ему лонг-айлендского миллиардера
Брэйнерда, к которому золото само текло рекой. Теперь у нее была своя
яхта, стоявшая на якоре в Ницце. Увидя Толлифера, безупречно одетого,
шествующего с видом победителя, она сразу вспомнила волнующее и
романтическое увлечение своей юности. Она дружески окликнула его,
познакомила со всей своей свитой и дала ему свой парижский адрес. Эта
встреча с Мэриголд и ее друзьями распахнула перед Толлифером многие двери,
которые столько времени были для него закрыты.
Но как же теперь быть с Эйлин? Не так-то все это просто. Ему придется
пустить в ход всю свою изобретательность, чтобы, занимая Эйлин, не
упускать из вида в то же время и собственных интересов. Придется поискать
для нее какую-нибудь приманку, которая поможет ему создать для нее
видимость светской жизни. Он сразу же бросился наводить справки в разных
отелях о знакомых актрисах, музыкантах, танцовщицах, певцах. Ему без труда
удалось сговориться с ними, так как он обещал им возможность попировать на
чужой счет. Обеспечив, таким образом, средства для развлечения Эйлин, если
она приедет в Париж, он перенес свое внимание на модных портных - туалеты
Эйлин казались ему далеко не удовлетворительными, но Толлифер полагал, что
если осторожно натолкнуть ее, дать несколько тактичных советов, это дело
легко поправить, а тогда уж ему можно будет, не стесняясь, ввести ее в
круг своих друзей.
Один из его чикагских приятелей представил его некоему аргентинцу,
Виктору Леону Сабиналю, и это оказалось весьма полезным знакомством.
Сабиналь, молодой человек из хорошей состоятельной семьи, приехал в Париж
несколько лет назад с деньгами и рекомендательными письмами, которые сразу
открыли ему доступ в самые разнообразные круги этой космополитической
столицы. Но, очутившись в Париже, молодой аргентинец дал волю своей
необузданной натуре и пустился во все тяжкие; он промотал все, что у него
было, и в конце концов истощил терпение своих великодушных родителей. Они
наотрез отказались давать ему деньги на его разгульную жизнь, и Сабиналю,
так же как и Толлиферу, пришлось изворачиваться самому. Попытки поживиться
на счет друзей мало-помалу привели к тому, что все приличные, солидные
люди захлопнули перед ним двери.
Однако кое-кто из его друзей не забывал, что Сабиналь - сын весьма
состоятельных родителей, которые, наверно, когда-нибудь сменят гнев на
милость и простят своего сына. А это значит, что со временем у него будут
деньги, и тогда кое-что перепадет и его друзьям. Поэтому около него
остался кружок легкомысленных и более или менее способных на все руки
приятелей: актеры, военные, прожигатели жизни всех национальностей,
интересные молодые люди и дамы, искатели приключений и легкой наживы. В то
время, когда Толлифер познакомился с ним, аргентинцу, благодаря его связям
с французской полицией и политиканами, удалось открыть некое веселое,
приятное и вполне приличное заведенье, куда допускались только его
знакомые, которые в то же время являлись и попечителями этого предприятия.
Сабиналь был высокий стройный брюнет. В его длинном, узком, смуглом
лице было что-то почти зловещее. Под необыкновенно высоким лбом один глаз,
наполовину закрытый опущенным веком, казался узенькой черной щелкой,
другой, блестящий, широко раскрытый и совершенно круглый, производил
впечатление стеклянного. Верхняя губа у него была тонкая, а нижняя, не
лишенная приятности, забавно выдавалась вперед; ровные крепкие зубы
сверкали ослепительной белизной. Его длинные узкие руки и ноги, как и все
его длинное, тонкое тело, отличались необыкновенной гибкостью и силой. В
нем как-то странно сочетались неуловимая грация, хитрость и своеобразное,
но весьма опасное обаяние. Чувствовалось, что этот человек не остановится
ни перед чем, и плохо придется тому, кто перейдет ему дорогу.
Заведение Сабиналя на улице Пигаль было открыто и днем и ночью.
Приходили днем выпить чаю и оставались до утра. Обширное помещение на
третьем этаже, куда поднимались в маленьком лифте, было отведено для
азартных игр. Во втором этаже помещался небольшой бар с весьма расторопным
барменом, соотечественником Сабиналя; в случае надобности он брал себе
одного-двух, а иногда даже и трех помощников. В нижнем этаже находились
прихожая, гостиная, кухня, а кроме того, картинная галерея с очень
недурными картинами и довольно занятная библиотека. При доме имелся
прекрасный винный погреб. Шеф-повар, тоже аргентинец, отпускал закуски,
чай, обыкновенные и экстренные обеды и даже утренние завтраки; за все это
платы с гостей он не брал, а получал только чаевые.
Познакомившись с Сабиналем, Толлифер сразу почувствовал в нем
родственную натуру, однако с гораздо более широкими возможностями. Он с
удовольствием принял приглашение посетить его особняк; Он познакомился там
с весьма интересными личностями: банкирами и законодателями Франции,
русскими великими князьями, южноамериканскими миллионерами, греческими
банкометами и тому подобной публикой и сразу решил, что здесь-то и можно
будет найти для Эйлин компанию, которая покажется ей избранным
великосветским кружком.
Воодушевленный этим знакомством, Толлифер приехал в Лондон в самом
радужном настроении. Позвонив по телефону Эйлин и условившись с ней о
свидании, он посвятил остаток дня заботам о своем гардеробе. Он побывал во
всех модных магазинах на Бонд-стрит и полностью экипировался для летнего
сезона. Вечером он отправился в отель к Эйлин, решив предусмотрительно,
что на сей раз он не будет разыгрывать влюбленного. Он будет просто
бескорыстным другом - она нравится ему как человек, и ему, безо всяких
задних мыслей, по-дружески хочется предоставить ей возможность
повеселиться, поскольку у него здесь широкий круг светских знакомых, а она
тут одна и очень скучает.
Едва только Толлифер вошел и они поздоровались, Эйлин сразу начала
рассказывать ему о своей поездке с Каупервудом в усадьбу лорда
Хэддонфилда.
- Хэддонфилд?.. - перебил ее Толлифер. - Ах, да, припоминаю. Несколько
лет тому назад он приезжал в Америку. Мы с ним познакомились, кажется, в
Ньюпорте или в Саутгэмптоне. Забавная фигура. Он, знаете, очень любит
умных людей.
Сказать правду, Толлифер никогда не встречался с Хэддонфилдом и знал о
нем только понаслышке. Но он тут же заговорил о Париже, заметив вскользь,
что, приехав сегодня в Лондон, он уж успел позавтракать с леди Лессинг, -
Эйлин, наверно, читала о ней в утренней газете, в отделе светской хроники.
Эйлин слушала его с восхищением и все больше недоумевала - а почему,
собственно, этот Толлифер так сильно интересуется ею. Ясно, что никакой
поддержки в обществе ему от нее не требуется. Может быть, он рассчитывает
добиться чего-нибудь от Фрэнка? Возможно, но только вряд ли у него из
этого что-нибудь выйдет, не такой человек Каупервуд, чтобы к нему можно
было подъехать и добиться чего-то, ухаживая за его женой. Эйлин терялась в
догадках, но в конце концов, несмотря на всю свою подозрительность, решила
остановиться на том, что, может быть, и впрямь этот Толлифер просто
находит удовольствие в ее обществе...
Они пообедали в ресторане "Принц", и Толлифер в течение всего вечера
занимал ее рассказами о том, как весело можно сейчас провести время в
Париже, и уговаривал ее поехать туда. Он прямо-таки бредил Парижем!
- Ну, а почему бы - если ваш супруг так уж занят - вам не отправиться
со мной? - спросил он. - В Париже так интересно! Вы сможете везде
побывать, все посмотреть, накупить всяких вещей. В этом году в Париже так
весело, как еще никогда не бывало.
- Мне, правда, ужасно хотелось бы поехать! - призналась Эйлин. - И в
самом деле, мне надо кое-что купить. Но я не знаю, сможет ли муж поехать
со мной.
Толлифер выслушал ее с улыбкой и очень мягко выразил свое удивление.
- Мне думается, - сказал он, - всякий занятой супруг может отпустить
свою жену хотя бы на две недели за покупками в Париж.
И Эйлин, прельщенная возможностью развлечься в обществе своего
новообретенного друга, воскликнула:
- Знаете что? Я завтра же спрошу Фрэнка и скажу вам!..
После обеда Толлифер предложил ей пойти на журфикс к Сесили Грант -
актрисе из сатирического обозрения и, как он заметил вскользь,
возлюбленной графа Этьена Лебара, очень милого француза, которого знает
весь Лондон. По вторникам у Сесили собирался запросто интимный кружок.
Толлифер сказал, что Сесили будет очень рада и ему и Эйлин.
Среди гостей, собравшихся у Сесили Грант, блистала некая
эксцентрическая графиня, муж которой был пэром Англии. Эйлин, почувствовав
себя приобщенной к высшему свету, теперь окончательно убедилась, что
Толлифер безусловно принадлежит к самому избранному обществу и обладает
такими связями, каким может позав