Поверь, Анна, я иногда очень сожалею, что дела Фрэнка вынуждают  меня
общаться с такими людьми. Миссис Батлер... боже, какая это скука! Сердце у
нее доброе, но до чего же она невежественна! А  Эйлин  просто  неотесанная
девчонка. И развязна до невозможности. Она приходит к нам и тотчас садится
за рояль, особенно когда дома Фрэнк. Мне в конце концов  безразлично,  как
она себя ведет, но Фрэнка это, по-моему, раздражает. И пьесы она  выбирает
какие-то бравурные. Никогда не исполнит ничего изящного и серьезного.
   - Мне очень не по душе ее манера одеваться, - в тон ей отозвалась Анна.
- И охота же нацеплять на себя  такие  экстравагантные  вещи!  На  днях  я
встретила ее, когда она каталась и сама правила. Ах, я жалею,  что  ты  не
видела этой картины! Вообрази только:  пунцовый  жакет  "зуав"  с  широкой
черной каймой и шляпа с огромным пунцовым пером и пунцовыми лентами  почти
до талии. Подходящий наряд для катания! И какой самоуверенный вид. А руки!
Посмотрела бы ты, как она  держала  руки,  -  вот  так,  слегка  согнув  в
кистях!.. -  Анна  показала,  как  Эйлин  это  делала.  -  Длинные  желтые
перчатки, в одной руке вожжи, а в другой кнут.  Между  прочим,  когда  она
сама правит лошадью,  то  мчится  сломя  голову,  а  слуга  Уильям  только
подскакивает на запятках! Нет, я жалею, что ты не видела ее! Бог  ты  мой,
как  много  она  о  себе  воображает!  -  Анна  хихикнула  презрительно  и
насмешливо.
   - И все же нам придется пригласить ее; я не вижу, как  этого  избежать.
Но я заранее представляю себе ее поведение: будет расхаживать по комнатам,
задирая нос и позируя!
   - Право, не понимаю, как можно так держать себя, - подхватила  Анна.  -
Вот Нора мне нравится! Она куда симпатичнее. И ничего особенного о себе не
воображает.
   - Мне тоже нравится Нора, - подтвердила миссис Каупервуд. -  Она  очень
мила, и, на мой взгляд, ее спокойная красота куда более привлекательна.
   - О, разумеется! Я вполне согласна с тобой!
   Интересно, однако, что именно Эйлин приковывала к себе все их  внимание
и возбуждала любопытство своими экстравагантностями. В какой-то  мере  они
судили о ней справедливо, что, впрочем, не мешало Эйлин быть действительно
красивой, а умом и силой характера  значительно  превосходить  окружающих.
Эйлин, безмерно честолюбивая, обращала на себя  внимание,  -  а  многих  и
раздражала,  -  тем,  что  бравировала  недостатками,  которые   внутренне
старалась побороть в себе. Девушку эту  возмущало,  что  люди  считают  ее
родителей - и не без основания - недостойными избранного  общества  и  что
это распространяется и на нее; Нет, она ни в чем никому не уступает!  Вот,
например, Каупервуд, такой  способный,  быстро  выдвигающийся  в  обществе
человек, понимает это. С течением  времени  Эйлин  сблизилась  с  ним.  Он
всегда мило обходился  с  нею  и  охотно  разговаривал.  Когда  бы  он  ни
появлялся у них или ни встречал ее  у  себя  в  доме,  он  находил  случай
обменяться с ней несколькими словами. Обычно он близко подходил  к  ней  и
смотрел на нее весело и дружелюбно.
   - Ну, как поживаете, Эйлин? - спрашивал он, и она  ловила  устремленный
на нее ласковый взгляд. - Как отец, как мама? Катались верхом? Это хорошо.
Я вас сегодня видел. Вы были обворожительны.
   - О, что вы, мистер Каупервуд!
   - Право, вы были чудо как хороши!  Вам  очень  идет  амазонка.  А  ваши
золотистые волосы я узнаю издалека.
   - Нет, вы не должны говорить мне этого! Вы сделаете меня тщеславной,  а
родители и без того корят меня тщеславием.
   - Не слушайте их! Я вам  говорю,  что  вы  были  очаровательны,  и  это
правда. Впрочем, вы всегда очаровательны.
   - О!
   Счастливый вздох вырвался у нее из груди. Краска залила ей щеки. Мистер
Каупервуд знает, что говорит. Он все знает, и он  такой  сильный  человек!
Многие восхищаются им, в том числе ее отец, мать и, как она слыхала,  даже
мистер Молленхауэр и мистер Симпсон. А какой у него  красивый  дом,  какая
прекрасная  контора!  Но   главное:   его   спокойная   целеустремленность
уравновешивала мятущуюся в ней силу.
   Итак, Эйлин с сестрой получили приглашение, а папаше и мамаше Батлер  в
самой  деликатной  форме  дали  понять,  что  бал  по   окончании   приема
устраивается преимущественно для молодежи.
   К Каупервудам съехалось множество народу. Гостей то и дело представляли
друг другу. Хозяева с должной скромностью объясняли, как удалось  Элсуорту
разрешить стоявшие перед ним трудные  задачи.  Общество  прогуливалось  по
крытой галерее и рассматривало оба дома. Многие из приглашенных были давно
знакомы между собой. Они мило беседовали в библиотеках и столовых.  Кто-то
острил, кто-то похлопывал по плечу приятеля, в другой группе  рассказывали
забавные анекдоты, а когда день сменился  вечером,  гости  разъехались  по
домам.
   Эйлин в костюме из синего шелка с бархатной пелеринкой такого же  цвета
и замысловатой отделкой из складочек и рюшей имела  большой  успех.  Синяя
бархатная шляпа с высокой тульей, украшенная  темно-красной  искусственной
орхидеей,  придавала  ей  несколько   необычный   и   задорный   вид.   Ее
рыжевато-золотистые волосы были уложены под шляпой в  огромный  шиньон,  а
один локон ниспадал на  плечо.  Эйлин  от  природы  вовсе  не  была  такой
вызывающе смелой, какой она казалась, но ей нравилось, чтобы  люди  именно
так думали о ней.
   - Вы сегодня изумительны, - сказал Каупервуд, когда она проходила мимо.
   - Вечером я буду еще лучше! - последовал ответ.
   Легкой, горделивой походкой она прошла в столовую и скрылась за дверью.
Нора с матерью задержались, разговаривая с миссис Каупервуд.
   - Ах, до чего же у вас красиво! - восхищалась миссис  Батлер.  -  Уж  и
счастливы вы будете здесь, помяните мое слово! Когда мой Эдди  купил  дом,
где мы сейчас живем, я так и выложила ему напрямик:  "Знаешь,  Эдди,  этот
дом уж больно хорош для нас, ей-богу!"  А  как  вы  думаете,  что  он  мне
ответил? "Нора, - говорит, - ни на  этом,  ни  на  том  свете  нет  ничего
слишком хорошего для тебя!" Сказал  -  и  чмок  меня  в  губы!  Вы  только
подумайте, такой верзила, а ведет себя, как малый ребенок!
   - По-моему, это премило, миссис Батлер, - отозвалась миссис  Каупервуд,
нервно оглядываясь, как бы их кто-нибудь не услышал.
   - Мама очень любит рассказывать такие  истории,  -  вмешалась  Нора.  -
Пойдем, мама, посмотрим столовую!
   - Ну, дай вам бог счастья в новом доме. Я вот всю жизнь была  счастлива
в своем. И вам того же желаю, ото всей души!
   И миссис Батлер, добродушно улыбаясь, вперевалочку вышла из комнаты.
   Между семью и восемью  часами  вечера  Каупервуды  наспех  пообедали  в
семейном кругу.
   В девять снова начали съезжаться гости, но  теперь  это  была  яркая  и
пестрая толпа: девушки в сиреневых, кремовых, розовых  и  серебристо-серых
платьях торопливо сбрасывали кружевные шали и просторные доломаны на  руки
кавалеров, одетых в строгие черные костюмы. На холодной улице  то  и  дело
хлопали дверцы подъезжавших экипажей. Миссис  Каупервуд  с  мужем  и  Анна
встречали гостей у двери зала, а старые Каупервуды с сыновьями Джозефом  и
Эдвардом  приветствовали  их  на  другом  его  конце.   Лилиан   выглядела
очаровательной в платье цвета  "увядающей  розы"  со  шлейфом  и  глубоким
четырехугольным вырезом на шее,  из-под  которого  выглядывала  прелестная
кружевная блузка. Ее лицо и фигура  все  еще  были  красивы,  но  она  уже
утратила ту свежесть и  нежность,  которые  несколько  лет  назад  пленили
Фрэнка. Анна Каупервуд не была хороша собой, хотя ее нельзя было назвать и
некрасивой - маленькая, смуглая, со вздернутым носиком  и  живыми  черными
глазами. Лицо ее выражало независимость,  настойчивость,  ум  и  -  увы  -
несколько заносчивое отношение к людям. Одета она была с  большим  вкусом.
Черное платье, усыпанное сверкающими блесткам", очень шло к ней,  несмотря
на ее смуглую кожу, так же как и красная  роза  в  волосах.  У  Анны  были
нежные, приятно округлые руки  и  плечи.  Лукавые  глаза,  бойкие  манеры,
остроумие и находчивость в разговоре придавали ей известную обаятельность,
хотя, как она сама говаривала, все это было ни к чему: "Мужчинам  нравятся
куклы!"
   Вместе со всей этой толпой молодежи явились и сестры Батлер -  Эйлин  и
Нора. Эйлин сбросила на руки своему брату  Оуэну  тонкую  шаль  из  черных
кружев и черный шелковый  доломан.  Нору  сопровождал  Кэлем  -  стройный,
подтянутый, улыбающийся молодой ирландец, весь вид которого говорил о том,
что он способен сделать отличную карьеру. На Норе  было  еще  сравнительно
короткое, едва закрывавшее щиколотки воздушное платье из  белого  шелка  с
бледно-сиреневым  узором  и  крохотными,  сиреневыми  же,   бантиками   на
кружевных воланах кринолина. Широкая лиловая  лента  стягивала  ее  талию,
волосы были схвачены таким же бантом. Возбужденная,  с  сияющими  глазами,
Нора выглядела прелестно.
   Но за ней шла ее сестра в головокружительном туалете из черного атласа,
покрытого чешуей серебристо-красных блесток. Ее округлые, прекрасные  руки
и плечи были обнажены, корсаж на груди и на спине вырезан так  низко,  как
только позволяло  приличие.  Статная  фигура  Эйлин  с  высокой  грудью  и
несколько широкими бедрами в то же время отличалась мягкой гармоничностью.
Низкий треугольный вырез корсажа и черный с серебряными  прожилками  тюль,
украшавший платье, делали ее еще более эффектной. Бело-розовая,  полная  и
словно точеная шея  девушки  оттенялась  ожерельем  из  граненого  темного
янтаря. Прелесть ее здорового и нежного румянца  подчеркивалась  крохотной
черной мушкой,  прилепленной  на  щеке.  Рыжевато-золотистые  волосы  были
искусно взбиты надо лбом, сзади весь этот каскад золота, заплетенный в две
толстые косы, был уложен в  черную,  спускавшуюся  на  шею  сетку,  слегка
подведенные брови оттеняли необычный цвет ее  волос.  Среди  гостей  Эйлин
выглядела несколько слишком вызывающей, но объяснялось это не  столько  ее
туалетом, сколько  жизненной  силой,  бившей  в  ней  через  край.  Умение
показать себя в выгодном свете для  Эйлин  значило  бы  -  притушить  свою
яркость, физическую и  душевную.  Но  жизнь  всегда  толкала  ее  к  прямо
противоположным действиям.
   - Лилиан!
   Анна тихонько дотронулась до руки  невестки.  Ее  очень  огорчало,  что
Эйлин тоже в черном и куда интереснее их обеих.
   - Я вижу, - вполголоса отозвалась та.
   - Вот вы и вернулись! - обратилась она к  Эйлин.  -  На  улице,  верно,
холодно?
   - Право, я не заметила. Как у вас здесь прелестно!
   Она обвела глазами комнату, залитую мягким светом, и толпу гостей.
   Нора тотчас же принялась болтать с Анной.
   - Вы знаете, я уж думала, что так и  не  сумею  натянуть  на  себя  это
платье! Противная Эйлин ни за что не хотела мне помочь!
   Эйлин быстро прошла  туда,  где  вместе  с  матерью  стоял  Фрэнк.  Она
спустила  с  руки  атласную  ленту,  державшую  шлейф,  и  расправила  его
нетерпеливым движением. Несмотря на всю ее  прирожденную  заносчивость,  в
глазах у нее появилось молящее и преданное выражение,  как  у  шотландской
овчарки, ровные зубы ослепительно блеснули.
   Каупервуд прекрасно понял ее, - как понимал всякое породистое животное.
   - У меня нет слов сказать вам, как вы прелестны! - шепнул  он  ей  так,
словно  между  ними  существовали  какие-то  давние,  им  одним  известные
отношения. - Вы - вся огонь и песня!
   Он и сам не знал, почему фраза эта сорвалась с его  губ.  Склонности  к
поэзии в нем, собственно, не было. Заранее он не готовился, но едва только
он завидел Эйлин в вестибюле, все его мысли и чувства забились и заиграли,
как норовистые кони. Появление этой девушки заставило его  стиснуть  зубы,
полузакрыть глаза. Все мышцы его невольно напряглись, а выражение лица  по
мере приближения Эйлин делалось все решительнее, мужественнее, суровее.
   Но обеих сестер тотчас же окружили  молодые  люди,  жаждавшие  быть  им
представленными, записаться на танец, и Каупервуд на время  потерял  Эйлин
из виду.



        18

   Зерно всякой жизненной перемены  трудно  постигнуть,  ибо  оно  глубоко
коренится в самом человеке. Стоило миссис Каупервуд  и  Анне  упомянуть  о
бале, как Эйлин ощутила желание блеснуть на нем ярче, чем это удавалось ей
до сих пор, несмотря на все богатство ее  отца.  Общество,  в  котором  ей
предстояло появиться, было несравненно более изысканным и  требовательным,
чем то, в котором она  обычно  вращалась.  Кроме  того,  Каупервуд  значил
теперь для нее очень много, и уже ничто на свете не могло заставить ее  не
думать о нем.
   Час назад, когда Эйлин переодевалась,  он  все  время  стоял  перед  ее
внутренним взором. Она и о своем туалете заботилась  главным  образом  для
него. Она не могла забыть тех минут, когда он  смотрел  на  нее  пытливым,
ласковым взглядом. Однажды он похвалил ее руки. Сегодня он сказал, что она
"изумительна", и она подумала, как  легко  ей  будет  произвести  на  него
вечером еще более сильное впечатление, показать ему,  как  она  хороша  на
самом деле.
   Время  от  восьми  до  девяти  вечера  Эйлин  провела  перед  зеркалом,
размышляя о том, что ей надеть, и лишь в четверть десятого была,  наконец,
совсем готова. Ее платяной шкаф -  весьма  обширный  и  громоздкий  -  был
снабжен двумя высокими зеркалами, третье было вделано в дверь гардеробной.
Эйлин стояла перед этим зеркалом,  смотрела  на  свои  обнаженные  руки  и
плечи, на свою стройную фигуру, задумчиво рассматривала то ямочку на левом
плече, то подвязки с гранатами и серебряными застежками в  виде  сердечек,
на которых она сегодня остановила свой выбор. Корсет вначале не  удавалось
затянуть достаточно туго, и  Эйлин  сердилась  на  свою  горничную  Кетлин
Келли. Потом все ее внимание поглотила прическа, и она немало  повозилась,
прежде чем решила окончательно, как уложить волосы. Эйлин  подвела  брови,
слегка взбила волосы - пусть лежат свободно и  оттеняют  лоб.  Маникюрными
ножницами она нарезала кружочки из черного пластыря и стала прилеплять  их
на щеки. Наконец был найден нужный размер мушки и  подходящее  место.  Она
поворачивала голову  из  стороны  в  сторону,  оценивая  общий  эффект  от
прически, подведенных бровей, плеч с ямочками и мушки. О, если  бы  сейчас
ее видел какой-нибудь мужчина! Но кто? Эта мысль, словно испуганная мышка,
проворно юркнула назад  в  нору.  Несмотря  на  всю  решительность  своего
характера, Эйлин страшилась мысли о нем, единственном, о ее мужчине.
   Затем она занялась выбором платья. Кетлин  разложила  перед  нею  целых
пять; Эйлин лишь недавно познала радость и  гордость,  доставляемые  этими
вещами, и, с разрешения отца и матери, вся  отдалась  нарядам.  Она  долго
осматривала золотисто-желтое  шелковое  платье  с  бретелями  из  кремовых
кружев и  шлейфом,  расшитым  таинственно  поблескивавшими  гранатами,  но
отложила его в  сторону.  Затем  принялась  с  удовольствием  разглядывать
шелковое платье в белую и черную  полоску,  которые,  сливаясь,  создавали
прелестный серый тон, но, как ни велик был соблазн, все же в конце  концов
отказалась и от него. Среди разложенных перед  нею  туалетов  было  платье
каштанового цвета с  лифом  и  оборками  из  белого  шелка,  еще  одно  из
роскошного кремового атласа и, наконец, черное  с  блестками,  на  котором
Эйлин и остановила свой выбор. Правда, сначала она еще примерила  кремовое
атласное, думая, что вряд ли найдет более подходящее, но оказалось, что ее
подведенные брови и мушка не гармонируют с ним. Тогда  она  надела  черное
шелковое с серебристо-красной чешуей, и - о радость! - оно сразу  рассеяло
все ее сомнения. Серебристый тюль, кокетливо  драпировавший  бедра,  сразу
пленил ее. Тюлевая отделка тогда только начинала входить в  моду;  еще  не
признанная более консервативными модницами, она приводила в восторг Эйлин.
Трепет  пробежал  по  ее  телу  от  шелеста  этого  черного  наряда,   она
выпрямилась и слегка запрокинула голову; платье на ней сидело прекрасно. А
когда Кетлин, по ее требованию, еще туже затянула корсет,  она  приподняла
шлейф, перекинула его через руку и снова осмотрела себя в зеркале. Чего-то
все-таки недоставало. Ну, конечно! Надо что-нибудь надеть на шею.  Красные
кораллы? Они выглядели слишком просто. Нитку жемчуга? Тоже не подходит.  У
нее имелось еще ожерелье из миниатюрных камей, оправленных  в  серебро,  -
подарок матери, - и бриллиантовое колье, собственно принадлежавшее  миссис
Батлер, но ни то, ни другое не шло к ее туалету. Наконец она  вспомнила  о
своем ожерелье из темного янтаря, никогда ей особенно не нравившемся, и  -
ах, до чего же кстати оно пришлось! Каким нежным, гладким и белым  казался
ее подбородок на этом фоне! Она с довольным видом провела  рукой  по  шее,
велела подать себе черную кружевную мантилью и надела длинный  доломан  из
черного шелка на красной подкладке - туалет был закончен.
   Бальный зал к ее приходу был уже полон. Молодые люди и девушки, которых
там увидела Эйлин, показались ей очень интересными; ее тотчас же обступили
поклонники. Наиболее предприимчивые и смелые из этих молодых  людей  сразу
почувствовали, что в этой девушке таится какой-то страстный призыв, жгучая
радость существования. Они окружили ее, как  голодные  мухи  слетаются  на
мед.
   Но когда ее список кавалеров начал быстро заполняться, у нее  мелькнула
мысль, что скоро не останется ни одного танца для мистера Каупервуда, если
он пожелает танцевать с нею.
   Каупервуд, встречая последних гостей, размышлял о том, какая  тонкая  и
сложная штука взаимоотношения полов. Два пола! Он не был уверен, что этими
взаимоотношениями управляет  какой-нибудь  закон.  По  сравнению  с  Эйлин
Батлер его жена казалась бесцветной и  явно  немолодой,  а  когда  он  сам
станет на десять лет старше, она будет и вовсе стара.
   - О да, Элсуорту очень удались эти два дома,  он  даже  превзошел  наши
ожидания! - говорил Каупервуд молодому банкиру  Генри  Хэйл-Сэндерсону.  -
Правда, его задачу облегчала возможность сочетать их  между  собой,  но  с
моим ему пришлось, конечно, труднее,  он  ведь  более  скромных  размеров.
Отцовский дом просторнее. Я уже и так говорю, что Элсуорт поселил  меня  в
пристройке!
   Старый Каупервуд с приятелями удалился в столовую своего  великолепного
дома, радуясь  возможности  скрыться  от  толпы  гостей.  Фрэнку  пришлось
заменить его, да он и сам этого хотел. Теперь  ему,  может  быть,  удастся
потанцевать с Эйлин. Жена не большая охотница до  танцев,  но  надо  будет
разок пригласить и ее. Воя там ему улыбается миссис Сенека Дэвис - и Эйлин
тоже. Черт возьми, как она хороша! Что за девушка!
   - Надо полагать, все ваши танцы уже расписаны? Разрешите взглянуть?
   Фрэнк остановился перед нею, и она протянула ему крохотную  книжечку  с
голубым обрезом и золотой  монограммой.  В  зале  заиграл  оркестр.  Скоро
начнутся танцы. Вдоль стен и  за  пальмами  уже  были  расставлены  легкие
золоченые стулья.
   Фрэнк посмотрел ей в глаза - в эти взволнованные, упоенные  и  жаждущие
жизни глаза.
   - Да у вас  уже  все  заполнено!  Дайте  взглянуть.  Девятый,  десятый,
одиннадцатый. Что ж, пожалуй, хватит. Вряд ли мае удастся много танцевать.
А ведь приятно иметь такой успех!
   - Я не совсем уверена насчет третьего  танца.  Мне  кажется,  я  что-то
спутала. Если хотите, я могу оставить его для вас.
   Эйлин сказала неправду. Она ничего не спутала.
   - Вы, вероятно,  не  слишком  интересуетесь  этим  вашим  кавалером,  -
заметил Фрэнк и слегка покраснел.
   - Нет.
   Эйлин тоже вспыхнула.
   - Чудесно! Когда объявят танец, я найду вас. Вы - прелесть.  Но  я  вас
боюсь.
   Он бросил на нее  быстрый  испытующий  взгляд  и  отошел.  Грудь  Эйлин
вздымалась. Как трудно иногда бывает дышать в таком нагретом воздухе!
   Во время танцев - партнершами Фрэнка были сначала  жена,  затем  миссис
Дэвис и миссис Уокер - ему изредка удавалось взглянуть на Эйлин, и