Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
154 -
155 -
156 -
157 -
158 -
159 -
160 -
161 -
162 -
163 -
164 -
если бы я и завел шашни с какой-нибудь женщиной, ты бы
очень быстро об этом узнала. И все равно, даже случись со мной такой грех,
в душе я никогда бы тебе не изменил.
- Вот как? - язвительно восклицала Эйлин; червь сомнения точил ее. -
Ну, знаешь, "духовную верность" можешь оставить при себе. Мне одних
возвышенных чувств мало.
Каупервуд смеялся, а за ним смеялась и Эйлин. Он жалел ее и понимал,
что она права. Нравился ему и сарказм, звучавший в ее словах. Кроме того,
он знал, что в глубине души она не верит его измене, - ведь он и сейчас
вел себя с нею как влюбленный. Но Эйлин хорошо знала, что он нравится
женщинам, а разве мало бездушных кокеток, которые рады будут завлечь его и
исковеркать ей жизнь. Да Фрэнк и сам, может быть, не прочь пасть жертвой
этих обольстительниц.
Взаимное влечение и физическая близость составляют столь неотъемлемую
сторону брака и вообще всякой любовной связи, что почти каждая женщина
следит за проявлениями чувства у своего возлюбленного примерно так, как,
скажем, моряк, плаванье которого зависит от погоды, следит за барометром.
Эйлин в этом смысле не составляла исключения. Она была так хороша собой,
так сильно влекла к себе всегда Каупервуда, что всякая перемена в его
отношении не могла бы от нее укрыться: очередные вспышки страсти
доказывали ей, что она не утратила еще для него своей привлекательности.
Но мало-помалу, задолго до его увлечения миссис Сольберг или кем-либо
другим, пыл Каупервуда стал угасать, - правда, перемена была не столь
велика, чтобы вызвать тревогу. Эйлин недоумевала, но не доискивалась
причин. После неудачи, которую она потерпела в чикагском обществе,
положение ее было слишком шатким, и у нее попросту не хватало на это духу.
С появлением миссис Сольберг и Анутанеты Новак все усложнилось еще
больше. По-своему привязанный к Эйлин, Каупервуд и хотел бы быть нежным с
женой, - он знал, как сильно она его любит, и чувствовал себя виноватым
перед ней, - но в то же время все больше от нее отдалялся. Он отдалялся от
Эйлин или, напротив, вновь сближался с нею в зависимости от оживления или
затишья, поочередно наступавших в его любовных делах, что, впрочем, никак
не отражалось на его делах банкирских, которым он предавался с неизменной
энергией и рвением; Эйлин все это замечала и очень тревожилась. Однако при
ее безмерной самонадеянности ей не верилось, чтобы Каупервуд мог долго
оставаться нечувствительным к ее красоте, а кроме того, сентиментальное
участие, которое она принимала в судьбе Гарольда Сольберга и в его
душевных терзаниях, не позволяло ей трезво судить об истинном положении
вещей. И все же в конце концов она начала понимать, что любовь Каупервуда
идет на убыль. Самое страшное то, что прежние отношения очень быстро
опошляются, превращаясь в пустую видимость былой любви. Эйлин сразу
почувствовала фальшь. Она пыталась протестовать.
- Почему ты не целуешь меня так, как прежде? - упрекала она Каупервуда.
Или в другой раз обиженно спрашивала:
- Что с тобой случилось? Вот уже четыре дня, как ты не обращаешь на
меня никакого внимания.
- Ничего не случилось, - непринужденно отвечал Каупервуд. - Я ничуть не
изменился и отношусь к тебе по-прежнему. - Он привлекал ее к себе, ласкал,
но Эйлин оставалась недоверчивой и настороженной.
В душевном состоянии, которое наступает у человека, столкнувшегося с
этими мучительными и необъяснимыми приливами и отливами любви, очень малую
роль играют так называемый разум или логика. Нельзя не удивляться, как под
напором страсти и под воздействием изменившихся условий рушатся те взгляды
и теории, которыми мы ранее руководствовались в жизни. В ту пору, когда
Эйлин пренебрегла правами первой жены Каупервуда, как смело толковала она
о том, что "ее Фрэнку" нужна женщина, которая подходила бы ему по
развитию, наклонностям, вкусам; теперь же, когда ее одолевал страх, что
Фрэнк найдет себе возлюбленную, еще более отвечающую его запросам, - хотя
Эйлин не представляла себе, кто бы это мог быть, - она рассуждала совсем
по-другому. Неужели пробил ее час? И его влечет к какой-то другой женщине
больше, чем к ней? Это было бы ужасно! Что же тогда делать? - спрашивала
она себя в полной растерянности.
Как-то вечером Эйлин совсем пала духом и даже немножко всплакнула, сама
толком не зная почему. Порой ей доставляло мстительное наслаждение
придумывать, как и чем доймет она ту, которая посягнет на ее мужа. А потом
она терзалась сомнениями. Надо ли открыто объявлять войну, если она
убедится, что у Фрэнка есть любовница? Эйлин знала, что скорее всего
именно так и поступит, но вместе с тем понимала, что если Каупервуд к ней
охладел и кем-то увлечен всерьез, то ничего она этим не добьется. Как все
это ужасно! Но что делать? Как вернуть Фрэнка? Ведь это сейчас самое
главное. Ревнивые расспросы Эйлин заставили Каупервуда насторожиться и
удвоить свое внимание к ней, - правда, чисто внешне. Он по мере сил
скрывал чувства, которые волновали его теперь, - восхищение Ритой
Сольберг, интерес к Антуанете Новак, - и на время преуспел в этом.
Но в конце концов перемена стала слишком очевидной. Эйлин это заметила
спустя год после их возвращения из Европы. В то время она еще
интересовалась Сольбергом, хотя ее отношения с ним никогда не заходили
дальше легкого флирта. Ей, правда, приходило в голову, что Гарольд
довольно привлекателен, но разве можно его сравнить с Фрэнком? Никогда! И
лишь только Эйлин почувствовала, что Каупервуд переменился к ней, она
сразу опомнилась; а случая с каретой было достаточно, чтобы Сольберг и
вовсе перестал для нее существовать. С ужасом думала она о том, что
потерять теперь Каупервуда - это потерять все: его любовь - единственное,
что у нее осталось, после того как рухнули ее надежды попасть в общество.
Быть может, из-за этой неудачи Фрэнк и охладел к ней? Да, да, конечно. И
все же, вспоминая, как он клялся ей в любви, вспоминая свою преданность
ему в самое тяжелое время, когда он сидел в тюрьме в Филадельфии и все от
него отшатнулись. Эйлин не верила, что он способен отплатить ей таким
предательством. Фрэнк может увлечься, но если хорошенько его пристыдить,
устроить, наконец, сцену, неужели у него хватит совести так мутить ее?
Нет, нет, он образумится и снова станет так же ласков и нежен, как раньше.
Когда Эйлин видела его или вообразила, что видела в карете с Антуанетой
Новак, ей очень хотелось учинить ему допрос, но она пересилила себя и
решила сначала последить за ним. Может быть, он волочится сразу за
несколькими женщинами? Тогда это не так уж страшно. Эйлин была обижена,
оскорблена в своих лучших чувствах, но не сломлена.
18. СТОЛКНОВЕНИЕ
Рита Сольберг была из тех женщин, все поведение которых и самая манера
держаться не позволяют заподозрить их в чем-либо дурном. Хотя многое в ее
теперешней жизни было ей внове, она не волновалась, не робела, неизменно
сохраняла душевное равновесие и потому в самых затруднительных
обстоятельствах умудрялась не терять самообладания. Даже захваченная с
поличным, сна не почувствовала бы смущения и неловкости, ибо не видела в
своих отношениях с Каупервудом ничего безнравственного и не мучилась
мыслью о том, куда заведет ее эта связь; такие понятия, как "душа",
"грех", для нее не существовали, а мнение общества мало ее тревожило. Она
любила искусство, любила жизнь - словом, это была настоящая язычница. Есть
такие натуры, защищенные как бы непроницаемой броней. Обычно это люди
стойкие, но не обязательно выдающиеся или особенно преуспевающие. Рита в
своей эгоистической наивности была не способна понять душевные муки
женщины, потерявшей возлюбленного. Сама она равнодушно отнеслась бы к
такой утрате, погоревала бы, наверно, немножко и утешилась: уверенная в
своей красоте и тщеславная, она ждала бы для себя в будущем чего-нибудь
лучшего или во всяком случае столь же хорошего.
Рита часто навещала Эйлин - и с Гарольдом и без него, ездила с
Каупервудами кататься, бывала с ними в театре, на выставках. После
сближения с Каупервудом она снова решила учиться живописи. Вечерние и
дневные занятия, которые можно было по желанию пропускать, служили ей
прекрасным предлогом для частых отлучек из дому. Кроме того, Гарольд, с
тех пор как у него появились деньги, заметно повеселел, стал вести более
легкомысленный образ жизни, увлекаться женщинами. Каупервуд даже советовал
Рите предоставить мужу полную свободу, чтобы в случае, если их отношения
откроются, тот был связан по рукам и ногам.
- Пусть заведет какой-нибудь серьезный роман. Мы наймем сыщиков и
соберем против него улики. Он тогда и рта не посмеет раскрыть, - объяснил
Каупервуд Рите.
- Ну зачем же? У него и так было сколько угодно историй, - с милым
простодушием заметила Рита. - Он даже отдал мне кое-что из своей переписки
(она произнесла "пи-еписки") - любовные послания, которые он получал от
разных женщин.
- Письма - это недостаточно. Если уж нужно будет его припугнуть, нам
потребуются свидетели. Когда он опять влюбится в кого-нибудь, дай мне
знать, а об остальном я позабочусь сам.
- Мне кажется, он даже сейчас влюблен, - забавно протянула Рита. -
На-днях я видела его на улице с одной из его учениц. Прехорошенькая
девушка, кстати.
Известие это обрадовало Каупервуда. Порой ему казалось, что если бы
Эйлин уступила домогательствам Сольберга, он был бы только рад; поймав ее
на месте преступления, он почувствовал бы себя в безопасности. Впрочем,
нет, в глубине души он не хотел этого и, наверное, хоть не надолго, а
огорчился бы ее изменой. К Сольбергу, однако, были приставлены сыщики,
связь его с ветреной ученицей установлена и подтверждена под присягой
свидетелями, чего вместе с имевшейся у Риты "пи-епиской" было вполне
достаточно, чтобы "заткнуть рот" музыканту, вздумай тот поднять шум. Так
что Каупервуду и Рите нечего было особенно тревожиться.
Другое дело Эйлин. Мысль об Антуанете Новак не давала ей ни минуты
покоя: подозрения, любопытство, тревога неотступно терзали ее. После
всего, что Каупервуд перенес в Филадельфии, Эйлин не хотела ничем вредить
ему здесь, но вместе с тем при мысли, что он ее обманывает, она приходила
в ярость. Не только ее любви, но и тщеславию был нанесен жестокий удар.
Как узнать, наконец, правду? Самой следить за ним? Гордость не позволяла
Эйлин поджидать Каупервуда на улице, у конторы, в отелях, подсматривать
из-за угла. Нет, на это она не пойдет! Потребовать у него объяснений? Не
имея достаточно веских доказательств, это было бы глупо. Он слишком хитер,
и если его вспугнуть, он заметет следы, и она так ничего и не узнает: он
просто будет все отрицать. Эйлин совсем извелась, не зная, на что
решиться, пока однажды с болью в сердце не вспомнила, как десять лет назад
ее собственный отец прибег к помощи сыщиков и без труда установил ее связь
с Каупервудом и место их тайных встреч. Как ни горько, как ни мучительно
было это воспоминание, но теперь тот же самый способ дознаться истины не
вызывал в ней такого возмущения, как когда-то. Что ж, ведь тогда это
разоблачение не причинило Каупервуду вреда, рассуждала Эйлин, во всяком
случае большого вреда (это было неверно), ну и теперь ничего особенного не
произойдет (что тоже было неверно). Но кто же поставит в вину страстной,
любящей и глубоко уязвленной женщине такое отклонение от истины? Эйлин
прежде всего хотела узнать, виновен ли он перед нею, а там уж она решит,
что делать. И тем не менее она понимала, что вступает на опасный путь, и
содрогалась при мысли о возможных последствиях. Если ожесточить Фрэнка, он
может ее бросить, поступить с ней так же, как с первой женой, Лилиан.
Все эти дни, присматриваясь к своему господину и повелителю, она
думала: неужели он меня разлюбил и обманывает, как обманывал тринадцать
лет назад свою первую жену? Неужели он вправду мог сойтись с такой
девушкой, как Антуанета Новак? Думала, думала, думала с безотчетным
страхом и вместе с тем с решимостью постоять за себя. Но как
воздействовать на него? Если он еще любит ее, то все обойдется... ну, а
если нет?
Сыскная контора, куда Эйлин после долгих недель мучительных колебаний в
конце концов обратилась, была одним из тех гнусных учреждений, к услугам
которых многие все же не брезгают прибегать, когда нет иного способа
разрешить свои сомнения в личных или денежных делах. С Эйлин, как с
богатой клиентки, не преминули содрать втридорога, но поручение выполнили
исправно. К ее изумлению, досаде и ужасу, после нескольких недель слежки
ей донесли, что Каупервуд близок не только с Антуанетой Новак, - о чем она
подозревала, - но и с миссис Сольберг. И поддерживает отношения и с той и
с другой - две связи одновременно! Известие это так ошеломило Эйлин, что
она долго не могла прийти в себя.
Ни одна женщина ни до, ни после этой истории не казалась Эйлин столь
опасной, как Рита Сольберг. Из всех живых существ женщины больше всего
боятся женщин, и прежде всего умных и красивых. Рита Сольберг за последний
год очень выросла во мнении Эйлин; материальное положение ее явно
улучшилось, и благоденствовавшая Рита хорошела с каждым днем. Однажды,
увидев ее в очень элегантном новеньком кабриолете на Мичиган авеню, Эйлин
рассказала о своей встрече Каупервуду.
- У отца ее, вероятно, хорошо идут дела, - заметил он. - От Сольберга
ей кабриолета никогда не дождаться.
И как Эйлин ни симпатизировала Гарольду - этому музыканту с
впечатлительной душой, она понимала, что Каупервуд прав.
В другой раз, на премьере, сидя рядом с Ритой в ложе, она обратила
внимание, какое изящное и дорогое ка ней платье: светлый шелк весь в
мелкую складочку, ажурная строчка, бесчисленные крохотные розетки из лент
- над всем этим кому-то пришлось немало потрудиться.
- Какая прелесть! - заметила Эйлин.
- Да? Вы находите? - беззаботно отвечала Рита. - Моя портниха столько
возилась с ним, я думала, она никогда не кончит.
Платье обошлось в двести двадцать долларов, и Каупервуд охотно уплатил
по счету.
Возвращаясь тогда из театра домой, Эйлин думала о том, как изящно
одевается Рита и как она умеет всегда выбрать именно то, что ей идет.
Все-таки она очаровательна!
Теперь же, когда оказалось, что те самые чары, которые пленили ее,
пленили и Каупервуда, Эйлин ощутила бешеную, лютую ненависть. Рита
Сольберг! То-то приятная будет для нее неожиданность, когда она услышит,
что Каупервуд делил свои чувства между ней и какой-то ничтожной
стенографисткой, Антуанетой Новак! И этой дрянной выскочке Антуанете тоже
хороший будет сюрприз, когда она узнает, как мало значит она для
Каупервуда, если Рите Сольберг он снял целую квартиру, а с ней встречается
в домах свидания и средней руки номерах.
Но как ни злорадствовала Эйлин, мысль о собственной беде неотступно
мучила и терзала ее. Какой лгун! Какой лицемер! Какой подлец! Ее
попеременно охватывало то отвращение к этому человеку, который когда-то
клялся ей в своей любви, то безудержный, бешеный гнев, то сознание
непоправимой утраты и жалость к себе. Что ни говори, а лишить такую
женщину, как Эйлин, любви Каупервуда - значило отнять у нее все; без него
она была как рыба, выброшенная на берег; как корабль с поникшими парусами;
как тело без души. Рухнула надежда с его помощью занять положение в
обществе, померкли радость и гордость именоваться миссис Фрэнк Алджернон
Каупервуд. Получив донесения сыщиков, она сидела у себя в комнате,
устремив усталый взгляд в пространство; впервые в жизни горькие складки
обозначились в уголках ее красивого рта. Перед ней как в тумане
беспорядочно проносились картины прошлого, страшные мысли о будущем. Вдруг
она вскочила - в глаза ей бросилась фотография на туалетном столе, с
которой, словно на смех, спокойно и пытливо смотрел на нее муж. Эйлин
схватила снимок, швырнула на пол и в бешенстве растоптала своей изящной
ножкой красивое и наглое лицо. Мерзавец! Негодяй! Она представила себе,
как белые руки Риты обвивают его шею, как губы их сливаются в долгом
поцелуе. Воздушные пеньюары, открытые вечерние туалеты Риты стояли у нее
перед глазами. Так нет же, он не достанется ни ей, ни этой дрянной
выскочке, Антуанете Новак! Этому не бывать! Дойти до того, чтобы связаться
с какой-то стенографисткой у себя же в конторе! В будущем она уже не
позволит ему взять себе в секретари девушку. После всего, чем она для него
пожертвовала, он не смеет не любить ее, не смеет даже глядеть на других
женщин! Самые несообразные мысли вихрем проносились в ее голове. Она была
близка к помешательству. Страх потерять Каупервуда довел ее до такого
исступления, что она способна была на какой угодно опрометчивый шаг, на
какую угодно бессмысленную и дикую выходку. Эйлин с лихорадочной
поспешностью оделась, послала за наемной каретой и велела везти себя к
Дворцу нового искусства. Она покажет этой красавице с конфетной коробки,
этой вкрадчивой дряни, этой чертовке, как отбивать чужих мужей. По дороге
она обдумывала план действий. Она не станет сидеть сложа руки и
дожидаться, пока у нее отнимут Фрэнка, как она отняла его у первой жены.
Нет, нет и нет! Он не может так поступить с ней. Пока она жива, этого не
будет! Она убьет Риту, убьет эту проклятую стенографистку, убьет
Каупервуда, убьет себя, но этого не допустит. Лучше отомстить и покончить
с собой, чем потерять его любовь. В тысячу раз лучше!
К счастью, ни Риты, ни Гарольда дома не было. Они уехали в гости. В
квартире на Северной стороне, где, как сообщило Эйлин сыскное агентство,
миссис Сольберг и Каупервуд встречались под фамилией Джекобс, Риты тоже не
оказалось. Понимая, что дожидаться бесполезно, Эйлин после недолгих
колебаний велела кучеру ехать в контору мужа. Было около пяти часов.
Антуанета и Каупервуд уже ушли, но Эйлин не могла этого знать. Однако по
пути туда она передумала и приказала повернуть обратно, к Дворцу нового
искусства - сперва надо разделаться с Ритой, а потом уже с той девчонкой.
Но Сольберги еще не возвратились. Отчаявшись найти Риту, Эйлин в
бессильной ярости поехала домой. Где же и как встретиться ей с Ритой
наедине? Но на ловца и зверь бежит: к злобной радости Эйлин, Рита
неожиданно явилась к ней сама. Часов в шесть вечера Сольберги возвращались
из гостей по Мичиган авеню, и Гарольд, когда экипаж поравнялся с особняком
Каупервудов, предложил заглянуть к ним на минутку. Рита была прелестна в
бледно-голубом туалете, отделанном серебряной тесьмой. Ее туфли и перчатки
были чудом изящества, а шляпка - просто мечта. При виде Риты Эйлин - она
была еще в вестибюле и сама отворила Сольбергам - почувствовала
непреодолимое желание вцепиться ей в горло, ударить ее, но сдержалась и
проговорила: "Милости прошу". У нее хватило ума и самообладания скрыть
свое бешенство и запереть за ними дверь. Рядом с Ритой стоял Гарольд, в
модном сюртуке и шелковом цилиндре, фатоватый, никчемный, но все-таки его
присутствие сдерживало Эйлин. Он кланялся и улыбался.
- О, - собственно звук этот не походил у Сольберга ни на "о", ни на
"а", а представлял собой нечто вроде модулированного по-датски "оу", что
даже нравилось Эйлин. - Как поживаете, миссис Каупе