зма? Ленин воскрешает мертвых и ходит по воде ради создания поколения
слабоумных университетских профессоров и  бездарных  поэтов?  А  как  насчет
британцев,  которые  убивают  ирландцев?  Или  бельгийцев,   которые   несли
цивилизацию неграм в Конго бичом и  картечью?  А  вспомните  армян,  которых
терзали турки. И вот еще что нужно принять во  внимание.  Британцы  в  Южной
Африке  истребляли  белое  население(1)  в  самых  первых   концентрационных
---------------------------------------(1) Речь идет о бурах - Примеч.  ред.
лагерях. Теперь, когда я больше не служу в полиции, я могу извлечь некоторую
пользу из своего  досуга  и  оглянуться  -  туда,  откуда  я  прибыл,  чтобы
попытаться посмотреть на все взглядом орла, парящего над землей, а не червя,
который роется в ней.
 
 
 
   КУРТ ГЕРШТАЙН: СМЯТЕННАЯ ДУША
 
   Одной из загадок того времени стал человек, существовавший как бы в  двух
измерениях, реальном и мнимом.  Его  воображаемые  свидетельства  о  системе
концентрационных лагерей вызывали радость у одних и недоверие  у  других,  и
Курт Герштайн стал чем-то вроде чревовещателя.  В  этой  главе  говорится  о
судьбе этого загадочного человека и его последних днях.
 
 
   С.... Я хотел бы узнать, известно ли вам что-нибудь о некоем человеке  из
СС. Особом человеке. Я знаю, в СС служило  множество  непростых  людей,  но,
когда я изучал дело  этого  человека,  работая  над  материалами  Нюрнберга,
многое  осталось  невыясненным.  Весьма  загадочная  и   сложная   оказалась
ситуация.
   М. Вы совершенно правы. В СС состояли миллионы людей, и я  едва  знал  их
крохотную часть. Имя?
   С. Курт Герштайн.
   М.  О  да,  я  помню  его.  Младший  офицерский  чин.  Связан  с  отделом
медицинской службы.
   С. Был замешан в отравлении газом...
   М. Да, тот самый. В чем вопрос?
   С. Как вы узнали о нем и что именно вы узнали?
   М. Иногда  хорошая  память  -  это  настоящее  наказание,  позвольте  вам
заметить. Столько мусора скапливается в голове. Герштайн работал  в  Люблине
вместе с вашим добрым другом Глобочником...
   С. Пожалуйста, оставьте ваш сарказм.
   М. Что ж, среди моих друзей он, конечно, не числился.  Герштайн  попал  в
сферу моего внимания, я думаю, в начале 1944 года. Или, может быть, в  конце
1943-го. Это было тогда,  когда  Гиммлер  заставил  Глобочника  закрыть  его
лагеря и уничтожить малейшие их следы. Да, думаю, это было, скорее, в  конце
1943 года. Плюс-минус месяц или два. У меня был с Гиммлером частный разговор
об этом человеке. Тот  повсюду  распространял  клеветническую  информацию  о
деятельности СС, и  Гиммлеру  пришлось  его  арестовать,  но  тем  не  менее
утверждения этого человека о том, что массовые отравления газом продолжаются
и десятки тысяч людей гибнут каждый день, его встревожили. Герштайн упоминал
также фюрера, якобы присутствовавшего при этом, и все такое прочее.  Гиммлер
просто разрывался между  яростью  и  страхом,  потому  что  это  предприятие
Глобочника... лагеря  в  Люблине  и  других  местах,  которые  контролировал
Глобочник... не подлежали какому-либо обсуждению. Никто не должен  был  даже
знать об этом. А Герштайн бегал по разным людям, рассказывая эти небылицы, и
слухи достигли нас... гестапо... и кто-то сразу донес  Гиммлеру.  С  первого
взгляда Гиммлер понял, что у Герштайна не все в порядке с головой, но он  не
мог решить, что с ним делать.
   С. И за этим решением обратились к вам?
   М. Так и есть. Мы забрали Герштайна из камеры, и я очень сурово  допросил
его. Я не психиатр, но и мне было очевидно, что  этот  человек  находится  в
очень тяжелом нервном состоянии и что его поведение не совсем  адекватно.  Я
пригласил помочь мне в работе компетентного психиатра из госпиталя "Шарите",
который присутствовал на допросах. Криминальные или политические  вопросы  -
пожалуйста, но проблемы психики - это не моя сфера, как  вы  понимаете.  Нет
нужды подробно пересказывать весь допрос, но я могу кратко изложить главное.
Кстати, вы судили Герштайна в Нюрнберге?
   С. Нет, не судили. Расскажите мне о нем, и затем я  объясню  вам  причину
моего интереса.
   М.  Конечно.  Этот  человек  имел  какое-то  техническое   образование...
университетский  курс...  и  был  религиозным  фанатиком.  По-видимому,   он
переходил от одной группы к  другой...  протестант...  и  всегда  был  занят
каким-нибудь новым проектом.  Скорее,  безобидный  назойливый  тип,  который
многократно  задерживался  сотрудниками  гестапо  и  получил  предупреждение
держаться подальше от политики. Во время войны он вступил  в  СС,  куда  его
приняли с неохотой из-за его прошлого, но тогда нужен  был  каждый.  Он  был
определен в отдел дезинфекции медицинской службы  СС  и  затем  отправлен  в
район Люблина. Понимаете, именно туда, где  Глобочник  предполагал  устроить
свои  еврейские  "потемкинские  деревни".  Гиммлер  хотел  собрать   местных
польских  евреев  и  депортированных  из  других  мест  с  тем,  чтобы   они
организовали свои  собственные  контролируемые  общины  на  востоке  Польши.
Предполагалось, что  эти  евреи  будут  работать  на  маленьких  фабриках  и
обеспечивать  рейх  и  готовой  продукцией,  и  сырьем.   Франк,   тогдашний
губернатор,  возражал  против  этого,  потому  что  хотел  видеть  на   этой
территории немцев, и столкнулся со странными воззрениями  Гиммлера.  Гиммлер
иногда верил в  самые  невозможные  вещи,  позвольте  доложить  вам.  И  там
развернул свою деятельность его дорогой друг, Глобочник, член его, Гиммлера,
администрации,  глупый,  как  пень,  который  пытался  организовать   этакие
счастливые маленькие фабрики и поселки для депортированных городских евреев,
чтобы шить там меховые шубы. Глобочник  тут  же  столкнулся  с  непроходимым
упрямством поляков, помехами со стороны Франка и, к довершению всего  этого,
с огромным  числом  евреев,  которые  неожиданно  начали  прибывать  в  этот
еврейский трудовой рай. Разумеется, Глобочник лгал Гиммлеру и  говорил,  что
результаты его стараний с каждым  днем  становятся  все  успешнее,  так  что
сейчас на него навалились целые горы евреев, которых некуда девать  и  нечем
кормить. И тогда, не зная, что еще с ними делать, он начал их убивать, а все
новые  и  новые  депортированные  прибывали  и  прибывали.  Глобочник   едва
справлялся с убийством нескольких  сотен,  набивая  их  в  кузов  фургона  и
накачивая туда по трубе выхлопные газы, но это занимало долгие часы  и  было
по-настоящему отвратительно. Фургон  заполнялся  тем,  что  мы,  в  полиции,
называем телесными выделениями. Мой  помощник,  которого  я  отправил  туда,
услыхав об этом, вернулся назад с позеленевшим  лицом,  если  хотите  знать.
Глобочник и его добрый приятель Вирт не умели убивать этих  жалких  созданий
достаточно быстро, пока этот самый Герштайн, который отвечал за дезинфекцию,
не изобрел удачный способ и научил своих замечательных  начальников  убивать
людей  более  чистоплотно  и  в  большем  количестве.   У   Герштайна   было
воздухонепроницаемое строение с воротами с  одной  стороны  и  отверстием  в
крыше. Сначала они набивали помещение евреями, а потом Герштайн забирался на
крышу, открывал люк и высыпал внутрь помещения содержимое банок -  кристаллы
цианида. Потом люк захлопывался. Как я понимаю, этот метод работал  довольно
хорошо... гораздо лучше, чем фургон.
   С. Я бы так не выразился, но продолжайте.
   М. После этого Герштайн влип в это ужасное дело, так как сам вызвался  на
роль эксперта, и теперь его место было на крыше:  травить  евреев  газом.  В
конце концов, его рассудок не  выдержал,  у  него  начались  галлюцинации  и
страшные ночные кошмары, так что с работы его убрали, но  было  уже  слишком
поздно. Теперь он начал говорить всем и каждому, что он только  наблюдал  за
этим, а сам ничего не делал, и пытался очистить свою  совесть  обращением  к
Богу, уверившись, что он был только невольным очевидцем.  Подобное,  кстати,
не было таким уж редким событием в некоторых из  этих  лагерей.  Большинство
людей не могло забыть о таких ужасах, и многие  сошли  с  ума,  а  некоторые
покончили с собой.
   С. Значит, Герштайн сошел с ума?
   М. Именно так. Его рассудок повредился, и он ходил по Берлину,  обращаясь
к верующим людям... и даже требуя встречи с  Его  Святейшеством,  чтобы  тот
отпустил ему грехи. Я думаю, что во времена настоящих потрясений протестанты
обращаются к Риму. Вы не согласны?
   С. Пожалуйста, оставим религию в стороне.
   М. Таково мое мнение. Проговорив с Герштайном около трех часов,  я  сумел
добиться от него, помимо изложения маниакальных религиозных идей,  подлинных
фактов и велел моему личному секретарю  записать  его  признание.  Это  было
сделано с целью получить лишние свидетельства против Глобочника, которого  я
все еще собирался схватить. Врач сообщил мне,  что  у  Герштайна  сильнейший
маниакальный психоз и маловероятно, чтобы  он  оправился.  Он  добавил,  что
Герштайн вынужден постоянно повторяться,  стремясь  уменьшить  свою  вину  в
преступлениях. Я сказал этому доктору, что, если он  проболтается  обо  всем
этом хотя бы словечком, я тут же отдам его под расстрел, и он,  естественно,
пообещал мне хранить молчание.
   С. А Герштайн?
   М. Ну что, мы поместили его в одно  закрытое  учреждение.  Гиммлер  хотел
казнить его, но я указал, что нам следует обходиться с Герштайном так, будто
он совершенно безумен. Одному богу известно, со сколькими людьми он говорил,
и его казнь только придала бы правдоподобие его россказням. В  основе  своей
эти истории были правдивы в том, что касалось  газовых  камер,  но  Герштайн
притянул сюда и Гитлера, и Гиммлера, и кое-кого еще. Он якобы видел  Гитлера
в Аушвице наблюдающим за казнями и рассказывал о совещаниях с Гиммлером, где
шла речь о даже еще более масштабных умерщвлениях газом. Естественно, Гитлер
никогда не был в Аушвице  и  Гиммлер  никогда  не  совещался  с  Герштайном.
Насколько мне известно, Герштайн до  сих  пор  находится  в  психиатрической
лечебнице. Может быть, вы мне скажете, почему он вас так интересует?
   С. Разумеется. По-видимому, он вышел  из  лечебницы  и  жил  в  маленьком
городке на западе.  Когда  американцы  стали  приближаться,  он  стал  очень
истеричным, и однажды утром его нашли в квартире мертвым - он  повесился  на
чердачной балке. Он надел свой мундир, и когда  прибыли  люди  из  CIC,  они
подумали, что это значительное лицо, особенно после того,  как  домовладелец
сообщил им  о  том,  что  Герштайн  передал  ему  чемодан  с  очень  важными
документами. Труп Герштайна уже начал смердеть, так что они  сожгли  его,  а
потом просмотрели его бумаги. Я видел эти бумаги  и  согласен  с  вами  и  с
начальником бригады из CIC  в  том,  что  Герштайн  был  не  вполне  здоров.
Некоторые из его обвинений были несостоятельны, некоторые имели  смысл,  так
что следствие в Нюрнберге взяло понемногу то отсюда, то оттуда и подготовило
интересный и ужасающий документ. Его нужно было  перепечатать,  конечно,  на
английском, и из-за этого на  суде  возникли  сложности.  У  меня  появились
подозрения давно, и ваш рассказ лишь подтверждает их,  но  знаете,  у  этого
человека репутация была отчасти как у великого  героя  Сопротивления.  Какая
ирония, что он сам и сделал достоянием гласности это дело с цианидом. Я имею
в  виду  его  бумаги...  он  упоминает  о  близких  отношениях  с   доктором
Нимеллером...
   М.  Ах  да,  я  и  забыл  об   этом.   Нимеллер   сидел   в   тюрьме   за
антиправительственную агитацию, и я припоминаю, что Герштайн заявлял,  будто
ежедневно общается с ним. Поскольку  это  означало  бы  серьезное  нарушение
тюремной системы безопасности,  я  лично  расследовал  эту  историю.  Ничего
подобного, конечно, не было. Нимеллер  никогда  не  слышал  о  Герштайне  и,
безусловно, никогда с ним не общался. Не было и никаких  представителей  Его
Святейшества, не знаю, писал ли Герштайн об этом,  а  Ватикан  не  собирался
присылать личный самолет, чтобы доставить  Герштайна  в  Рим  для  беседы  с
Папой.
   С. Я слышал об этом. Разумеется, я не поверил.
   М. Герштайн ужасно боялся,  что  американцы  или  русские  узнают  о  его
штучках на крыше и повесят его.
   Сначала с ним случилось нервное расстройство, а потом он  решил  сочинять
для собственного спасения разные истории. В последнюю минуту, когда "друзья"
были уже всего в нескольких  милях,  как  вы  сказали,  он  сам  вынес  себе
приговор на чердаке. У меня до сих пор хранится его  подписанное  признание,
если оно вам нужно. Это оригинал. Я отослал одну копию  Гиммлеру,  а  другая
хранится в досье РСХА. Я ведь говорил вам, что не  стоит  делать  героев  из
дерьма, не так ли? И вот вы превозносите  человека,  который  убил  стольких
заключенных! Вполне сопоставимо с Глобочником, который есть не кто иной, как
настоящая скотина в военной фуражке. Злая ирония, не так  ли?  А  теперь  вы
заполучили Глобочника и его дорогого компаньона Вирта,  которых  держите  на
каком-то дорогом курорте, пытаясь вытрясти из них деньги  и  полный  чемодан
горячечного бреда, который, оказывается, вошел в историю.
   С. Я всегда считал, что бумагам Герштайна верить нельзя, и я  в  этом  не
одинок, но Кемпнер(1) был в восторге...
   М. А, этот. Он служил в Министерстве юстиции Пруссии, пока не  сбежал,  и
теперь он у вас. Вашингтон теперь, наверное, напоминает нечто среднее  между
психлечебницей и зоопарком.
   С. Иногда мне  хочется  аплодировать  вашим  замечаниям,  но  я  не  могу
комментировать их. Теперь, полагаю, мы должны вернуться к другим вопросам, и
благодарю  вас.  ---------------------------------------(1)  Роберт  M   -В.
Кемпнер работал в веймарском Министерстве юстиции Будучи  евреем,  бежал  из
Германии и вернулся туда  после  войны  в  качестве  судебного  следователя.
Впоследствии много писал о холокосте.
 
 
 
   ВЕСНА В ПАРИЖЕ
 
   Служебные обязанности Мюллера не ограничивались одной  только  Германией.
Во время войны он много ездил по Европе по делам, связанным с  деятельностью
гестапо. В этой главе приводится отчет о результатах одной из его  служебных
поездок  в   столицу   Франции,   вызванной   террористическими   действиями
коммунистов.
 
 
   М.  Большая  часть  моих  поездок  во  время   войны   была   связана   с
контрразведывательной и антитеррористической деятельностью в  оккупированных
районах, главным образом во Франции и в Греции,  но  мне  также  приходилось
бывать по различным служебным делам в Италии и Испании. После одного  визита
в Париж в 1942 году возникли большие проблемы, с которыми мне  следовало  бы
вас  ознакомить,  потому  что  кое-что  может   оказаться   в   определенных
документах, и у нас могут появиться сложности, если вы не  узнаете  об  этом
первыми.
   С. Мне ничего не известно о проблемах такого рода.
   М. Что ж, они могут возникнуть. После завершения кампании  во  Франции  у
нас не было особых хлопот с гражданским населением этой страны. Естественно,
французы не любили немцев, но особой враждебности они не проявляли,  и  хотя
случались инциденты, направленные против наших гарнизонов - их было немного.
В конце концов, французы не хотели новой разрушительной войны  с  Германией.
Война 1914 года уже превратила их страну  в  руины,  с  них  было  довольно.
Безусловно, они плохо вели себя в Руре, но новой большой  войны  не  хотели.
Британцы втянули их  в  эту  войну,  и,  естественно,  Франция  стала  полем
сражения. Они не слишком рвались в бой, потому что в конце концов после 1918
года они получили обратно Лотарингию, и что им было  до  Гитлера?  Мы  могли
убедиться в этом после ввода войск в Рейнскую область (в  нарушение  запрета
Лиги Наций) в 1936-м. Французы никак не отреагировали на нее, впрочем, мы не
очень-то и боялись. И могу сказать, что они тоже  не  слишком  боялись  нас.
Мюнхенское соглашение только усилило это отношение с обеих сторон. Во всяком
случае, как я уже сказал, у наших оккупационных сил не  было  особых  тревог
из-за французов. Гитлер  придерживался  намерения  обращаться  с  французами
вежливо, и это отразилось на всей нашей оккупационной политике. Но затем все
изменилось. После того как в июне 1941 года разразилась  война  с  Советским
Союзом, французские коммунисты по приказу из Москвы начали наносить удары по
нашим войскам  и  иным  объектам.  Для  любого,  кто  изучал  методы  работы
коммунистов, как это делал я, причины этого  очевидны.  Коммунисты  пытаются
бить по  своим  врагам  подпольными  методами,  которые,  как  им  прекрасно
известно, вызывают ответные репрессии и жестокости. Этим они преследуют  две
цели: первая -  вывести  врага  из  равновесия  и  вторая  -  заставить  его
действовать против совершенно невинных граждан и таким  образом  увеличивать
число своих союзников, создать атмосферу,  в  которой  удобнее  действовать.
Хитрость в том, чтобы не попасться в эту ловушку, но в военной администрации
во Франции были люди неискушенные, рядом не оказалось людей из  полиции  или
службы контрразведки, чтобы дать совет.  А  поскольку  лучшие  из  них,самые
эффективные, были из СС, военные не хотели работать  с  ними...  по  крайней
мере, сначала. Как я уже сказал, после того как началась кампания в  России,
Сталин почти мгновенно отдал  приказ  развязать  то,  что  ему  угодно  было
называть партизанской войной, то, что мы  называли  бандитскими  акциями.  С
обеих сторон эти названия - чистейшая пропаганда. Но  подпольщики  оказывали
сопротивление по всей Европе и на Балканах. Они действовали жестоко,  как  и
мы в ответ, однако в России мы были не только в состоянии удерживать все то,
что захватили,  но  и  в  конце  концов  сумели  нейтрализовать  большинство
враждебных акций. На  Балканах  было  иначе  -  и  из-за  свойств  характера
тамошнего населения, и из-за топографии местности.
   Франция  же  была  цивилизованной,  густо  населенной  страной,  граждане
которой в большинстве своем не хотели никаких неприятностей с  немцами.  Так
называемыми отрядами сопротивления руководили  исключительно  коммунисты,  и
они либо контролировались напрямую из Москвы, либо были связаны с де  Голлем
и контролировались из Англии. Средний  француз  не  имел  к  этому  никакого
отношения. Нападения на немцев стали случаться в Париже все чаще и чаще, так
что вскоре от военных стали поступать настойчивые жалобы в адрес полицейских
сил... немецких полицейских сил, и французских тоже.  В  конце  концов  дело
дошло до того, что в январе 1942 года мне  пришлось  самому  отправляться  в
Париж и заняться  расследованием  и  координацией  наших  действий.  Гестапо
официально было чисто германской организацией, а служба  безопасности  имела
более широкие межнациональные полномочия. У СД были  отделения  в  Париже  и
других городах, а гестапо прикрепило к тем или иным ведомствам своих  людей.
Моим человеком в Париже был Даннекер, который выполнял  функции  атташе.  Он
был приписан к  Эйхману,  руководившему  службой,  бывшей  когда-то  моей...
службой эмиграции евреев. Я уже кое-что говорил  об  этом  раньше,  но  хочу
вкратце остановиться на этом еще раз. Гитлер очень не любил евреев и  хотел,
чтобы в Германии их не было. После начала войны в 1939 году он распространил
этот запрет на все оккупированные нами территории. Как  я  уже  рассказывал,
когда я руководил этим иммиграционным отделом, я  совершенно  четко  увидел,
что ни одна страна не хочет иметь дело с евреями. Ваш народ палец о палец не
ударил, чтобы помочь им, а французы терпеть не  могли  евреев.  Нашей  целью
было выслать их куда-нибудь, но особого успеха мы не добились. После  начала
войны стало уже невозможно отправлять евреев куда бы то ни было, так что они
застряли там, где  были.  Во  Франции  было  небольшое  количество  польских
евреев-беженцев, но поначалу с ними не  было  проблем.  Конечно,  здесь  нам
приходилось принимать в расчет французов. Они и своих-то собственных  евреев
не хотели оставлять в