. Персональный
бункер Гитлера находился на более глубоком уровне, и  только  в  нем  имелся
запасной выход. Окружающие привыкли к тому, что фюрер по вечерам поднимается
по лестницам с собакой, чтобы погулять с ней в саду. Конечно,  сад  усиленно
охранялся, по ночам туда выпускали сторожевых псов, но, когда Гитлер выходил
на прогулку, там гасили все огни и убирали собак. Так делалось  на  короткое
время, и отвечал за это и вообще за охрану Раттенхубер. Таким образом, как я
уже сказал, ночные прогулки Гитлера были делом обычным.  В  тот,  последний,
раз он вышел из бункера в сад со  своей  собакой  через  запасной  выход,  а
вернулся обратно уже его двойник, тоже с  овчаркой,  но  с  другой,  которую
взяли с псарни. Все это происходило в моем присутствии, так что, можете быть
уверены, я ничего не выдумываю. Нашего двойника  после  этого  мы  ограждали
почти от всех контактов. Геббельс и Линге были в этом надежными помощниками.
Помню, Борман сказал мне  с  озабоченным  видом:  "Фюрер  странно  выглядит,
Мюллер. Не похож на себя. Уж не было ли у него удара?" Я  ответил,  что  мне
так не кажется. Борман продолжал настаивать, что нам всем нужно отправляться
на юг, и как можно скорее, на что я отвечал, что вертолет готов к полету и в
любое время может приземлиться в саду и всех забрать. Он этому верил, потому
что хотел верить. Вдали  от  Гитлера  он  стал  выглядеть  как  обыкновенный
напуганный человек, начал, видимо, понимать, как много людей его  ненавидит,
и боялся за свою жизнь.  Честно  говоря,  причины  на  то  у  него  были,  и
достаточно веские.
   С. Вы уверены, что Борман мертв?
   М. Еще раз уверяю вас, что мертв.
   С. Что можете вы сказать о свадьбе Гитлера с Евой Браун,  состоявшейся  в
бункере?
   М.  Сплошной   театр.   Регистрировал   какой-то   мелкий   чиновник   из
фольксштурма, и он... с ним вскоре что-то  случилось.  Он  погиб.  Тех,  кто
присутствовал, тоже уже нет: либо уехали, либо  умерли..  Геббельс,  Борман,
Кребс... Подписать эту бумажку мог любой. И дату можно было поставить  какую
угодно: хоть 20-е, хоть 29 апреля.
   С. Что стало с личными секретаршами Гитлера?
   М. Одна из них была молода и глупа, а та,  что  постарше,  очень  предана
хозяину. Первую ничего не стоило обмануть, а вторая, если и  знала,  никогда
ничего не скажет.
   С. Но вы все-таки опасались, что пусть  гораздо  позднее,  но  кто-то  из
обслуги расскажет о вашей операции? Ведь почти все  они  сидят  в  тюрьме  у
русских.
   М. Время играло на нас. Кроме того, даже такие близкие  к  Гитлеру  люди,
как Линге и Раттенхубер, достоверно не знали, куда он направился.
   С. Как, по-вашему вопрос о судьбе Гитлера можно считать открытым?
   М. Вот что я вам отвечу. С точки зрения полицейского  сыщика,  каковым  я
когда-то являлся, дело обстоит довольно просто. Вы же смотрите на  вещи  как
офицер разведки, а может, как историк, не знаю, и для вас это  все  сложнее.
Мы создали двойника,  одели  его  в  мундир  Гитлера,  потом  пристрелили  и
похоронили там, где он наверняка будет найден.  Так  зачем  теперь  забивать
себе голову вопросами, жив Гитлер или  умер?  Мы  провели  свою  операцию  с
единственной целью: скрыть тот  факт,  что  Гитлер  остался  жив  и  покинул
Германию. Вам понятно это?
   С. В вашем ответе есть логика.
   М. Это самый простой ответ... Кстати, скажите, почему русские не нашли  в
саду канцелярии еще чьих-то трупов? Почему не обнаружили генерала Фегеляйна,
которого, как считают, Гитлер приказал застрелить?  Да  просто  потому,  что
трупов там не было. У вас наверняка есть свой источник в советской разведке,
который поставляет вам различную информацию. Я только  что  закончил  читать
эти донесения. Интересно, для  кого  они  предназначены:  для  вас  или  для
высшего начальства? И  что  содержат  специально  состряпанную  ложь,  чтобы
прикрыть собственную  неумелость,  или  всю  правду,  которую  они  способны
изложить?.. Ни одного тела не найдено!  А?  Как  вам  нравится?  Но  почему?
Почему надо скрывать что-то, если нашли? Почему не представить  на  всеобщее
обозрение труп того же Фегелайна с дырками в голове? Или  Гитлера?  Или  его
жены? Можно изобретать десятки причин и резонов, но в конце концов лучшим из
ответов является самый  простой.  Я  вам  дал  его.  Конечно,  он  может  не
удовлетворить историка или офицера разведки, которые обожают казаться  умнее
всех на свете, но это не означает,  что  он  неправилен.  Надо  бы  поручить
полицейским  детективам  писать  историю.  Она  будет,  возможно,  не  такой
захватывающей, но  во  всяком  случае  куда  более  точной.  Опирающейся  на
реальные факты.
   С. Размышления, наверное, тоже не всегда вредны.
   М. Они лишняя трата времени вашего и моего. Нужны исключительно факты.
   С. Тогда разрешите спросить вас о факте. Куда отправился Гитлер?
   М. В Испанию, в Барселону.
   С. А потом? В Южную Америку? Или остался в Испании?
   М. Вполне возможно. Франко мог оказать ему помощь. Во всяком  случае,  до
той поры, как об этом разнюхают. Вы должны бы знать все это  лучше,  чем  я.
Последний раз, как я уже говорил вам, я видел его  в  саду  рейхсканцелярии.
После этого ничего о нем не слышал и не могу сказать, что  с  ним  случилось
потом. Я выполнил свои обязательства, сдержал  слово  и  теперь  имею  право
думать о себе и о своей семье.
   С. Но, по крайней мере, у вас есть хоть какое-нибудь предположение, что с
ним могло случиться впоследствии?
   М. Послушайте меня. Гитлер отправился в Испанию. Я достоверно  знаю,  что
его самолет благополучно приземлился там. И это все. Мое мнение о дальнейшем
ровно ничего не значит. Я могу предполагать, что ваши люди обедали с ним  на
прошлой неделе.
   С. Это оскорбительное предположение. Если бы мы поймали его,  то  предали
бы суду. Но мы не знаем, где он и есть ли он вообще на земле.
   M. Может быть, да, а может быть, и нет. Во всяком случае он не попал ни к
вам, ни к русским, а просто исчез. Испарился. По мне, если он  даже  умер  в
своей постели через месяц после исчезновения, тут есть о чем порассуждать. И
я не согласен с тем, что высказанное мною предположение оскорбительно.  Ваши
люди моют руки в самых разных водах, и мы оба знаем, о чем я говорю.  Хотите
обсудить со мной здесь и сейчас этот вопрос для вашего отчета?
   С. Никому в данное время не интересны  эти  оскорбительные  выпады.  Хотя
прояснить кое-что необходимо.
   М. И вы сделали это?
   С. В общем, да... Но прежде чем закончим разговор, хочу  задать  вам  еще
несколько  совсем  коротких  вопросов,  которые  должны   подытожить...   Вы
согласны?
   М. Продолжайте.
   С. Итак, вы  безоговорочно  утверждаете,  что,  насколько  вам  известно,
Адольф Гитлер покинул Берлин 22 апреля 1945 года. Верно?
   М. Именно так. Я категорически утверждаю, что, насколько мне известно, он
покинул Берлин именно в этот день, живой и невредимый.
   С. И отправился в Испанию? В Барселону, насколько вы знаете?
   М. Да, именно так.
   С. Вы также утверждаете, что его двойник  оставался  в  канцелярии  после
отлета Гитлера?
   М. Да.
   С. И этот человек был убит выстрелом в лоб?
   М. Да, в самую середину лба.
   С. Можете вы назвать калибр оружия, из которого был произведен выстрел?
   M. Насколько мне  известно,  двойник  был  убит  единственным  выстрелом,
произведенным из полицейского пистолета системы "Вальтер ППК", калибр 7,  65
миллиметра. Пуля осталась в голове.
   С. Что вы знаете о смерти генерала СС Германа Фегеляйна в период между 20
и 29 апреля 1945 года?
   М. Лучше сформулировать  вопрос  таким  образом:  что  я  знаю  о  смерти
Фегеляйна в Берлине в этот период?
   С. Да, именно так.
   М. Ответ: я ничего не знаю об этом.
   С. Насколько вам известно, генерал Фегеляйн покинул Берлин? Так?
   М. Насколько мне известно, да.
   С. И последний, наиболее важный вопрос: Мартин Борман мертв?
   М. Насколько мне известно,  нет.  Как  я  предполагал,  он  был  каким-то
образом связан в это время с личным врачом Гитлера Штумпфеггером, но никаких
фактов и доказательств у меня нет. Однако позвольте добавить следующее: если
бы Мартин Борман остался жив и уехал в Испанию, я бы сразу  узнал  об  этом.
Однако после падения Берлина я ничего не слышал о Бормане и полагаю, что  он
мертв. Быть может, это не так, но я придерживаюсь своего мнения. Больше  мне
нечего сказать.
   С. И в заключение: какова судьба пленок, взятых вами  из  личного  архива
Гитлера?
   М. Они все у меня. Гитлер велел мне сохранить их для него.
   С. Склонны ли вы показать их нам?
   М. Ни при каких обстоятельствах.
   С. Тогда  наша  беседа  закончена.  Благодарю  вас  за  вашу  любезность,
генерал.
   М. Не стоит благодарности.
 
 
 
   МЮЛЛЕР И ПОБЕГ ИЗ БЕРЛИНА
 
   Каким образом удалось германскому вождю  избежать  ловушки  в  окруженной
немецкой столице в последние дни  войны?  Сейчас  считается,  что  и  многие
другие высшие члены германского  руководства  сумели  тогда  скрыться,  и  в
данном фрагменте беседы  со  всей  ясностью  и  драматичностью  представлены
детали подготовки и практическое осуществление подобного бегства.
   С.... Я хотел бы задать вам несколько вопросов по поводу  вашего  бегства
из Берлина. У  нас  имеются  некоторые  сведения  о  том,  что  в  последние
несколько дней вы совершили определенные действия, и для нашего  дальнейшего
сотрудничества жизненно важно подтвердить либо  опровергнуть  эти  сведения.
Мне нет необходимости говорить вам, что для вас очень важно продолжать  вашу
собственную линию. Я не намерен помогать  вам  наводящими  вопросами,  но  я
хотел бы услышать ваш отчет, основанный на том, что вы мне говорили  раньше.
Начните, пожалуйста, с того момента, как вы оставили Берлин, и рассказывайте
дальше как  можно  более  подробно,  даже  по  минутам,  если  в  этом  есть
необходимость.
   М.  Разумеется.  Если  вы  позволите  сделать  кое-какие  пометки,  чтобы
освежить мою память касательно дат или времени, я начну прямо сейчас.
   С. Может быть, вам понадобится еще бумага, кроме той  стопки,  что  лежит
перед вами? Я могу принести еще, если хотите.
   М. Этого достаточно, спасибо.
   С. Буду благодарен вам, если вы приступите.
   М. Не хотите ли прерваться, чтобы немного перекусить?
   С. Вы проголодались?
   М. Нет. Я подумал о вас и вашем стенографисте.
   С. Я уверен, что мы сможем подождать еще некоторое время.  Не  угодно  ли
вам начать?
   М. Да. Позвольте мне начать с того момента,  как  я  покинул  Берлин.  29
апреля я очень рано ушел из  рейхсканцелярии  и  затем  переоделся  в  форму
военно-воздушных  сил.  У  меня  было  звание  майора  ВВС,  и  я   считался
прикрепленным к  Министерству  авиации  в  качестве  специалиста  по  легким
самолетам. Я мог справиться с этим, поскольку имел летную подготовку, к тому
же разбирался в специфике обслуживания самолетов, по части  механики.  Я  не
собирался лететь сам: у меня был пилот - офицер службы безопасности, который
состоял также и в воздушных войсках и имел  очень  большой  опыт  управления
всеми типами современных самолетов. Когда я впервые заговорил с ним об  этом
плане, а это было в 1944 году, он выразил твердое желание работать со  мной.
Я в течение некоторого времени пользовался его услугами, чтобы перебрасывать
агентов в Швейцарию и обратно, и за весь проект в целом  отвечал  лично  он.
Хотя мы могли засылать агентов и обычными рейсами, иногда  было  желательно,
чтобы они миновали таможенный контроль. Этот человек сам разрабатывал летные
маршруты и самолетом переправлял туда людей. На этот раз я не  хотел  лететь
прямо в Швейцарию, потому что у немецкого самолета, оказавшегося в воздушном
пространстве этой страны,  неминуемо  возникли  бы  проблемы,  если  бы  его
обнаружили швейцарцы или кто-нибудь другой. Было бы лучше приземлиться сразу
по эту сторону границы, а затем пересечь ее пешком. Пилот...
   С. Не могли бы вы назвать его имя?
   M. Нет. Он оказал мне огромную услугу, и у меня нет причин  навлекать  на
него неприятности. Позвольте мне продолжать, если вы не против.
   С. Конечно.
   М. Он подготовил самолет "Шторх", легкий связной  и  курьерский  самолет,
очень надежная машина, которой для взлета требуется всего 50 метров.  И  для
приземления ему нужно 130 метров. Он уже летал на  таких  много  раз  и  был
совершенно убежден, что именно эта машина нам нужна. Данный  самолет  вмещал
двух человек и кое-какой багаж. Он также был  оснащен  радио.  Этот  "Шторх"
принадлежал летному отряду главы СС, но того большую часть времени не было в
Берлине, так что самолет был полностью снаряжен и содержался  в  резерве.  С
технической точки зрения он был в первоклассном состоянии, и  у  нас  имелся
большой запас отличного топлива, которого хватило бы до самого конца полета.
У  самолета  были  и  запасные  баки,  которые  давали  нам  порядка  тысячи
дополнительных километров, а поскольку  нужное  расстояние  составляло  лишь
около 750 километров, топлива нам хватало с избытком даже  на  случай  любых
непредвиденных обстоятельств. Русские в это время уже практически  захватили
правительственный квартал и вели бои на южном  берегу  Шпрее  вокруг  здания
рейхстага. Мы взлетели около 23. 00 часов с  одной  из  улиц  в  Тиргартене.
Оглядываясь назад, скажу, что это была худшая часть полета.  В  этом  районе
шли  ожесточенные  бои  и  артобстрелы,  так  что  у  нас  не  было  никакой
уверенности, что нас не собьют или что взлетная полоса в последний момент не
будет взорвана. Город был в основном затемнен, но на севере и  юге  мелькали
отблески пожаров. Пилот стал проверять  взлетную  полосу,  и  какие-то  наши
солдаты спросили его, что он делает. Он умел  находить  подходы  к  людям  и
заставил нескольких из них оттащить с дороги поваленное  взрывом  дерево,  и
затем мы взлетели. Без сомнения,  это  был  самый  опасный  момент.  Самолет
быстро набирал высоту, и мы увидели, что внизу  прямо  под  нами  идет  бой,
мелькают вспышки орудийных выстрелов, грохот даже заглушал шум двигателя.  В
этом самолете пассажир размещается позади пилота, а кабина устроена так, что
можно смотреть вниз. Было видно, как то здесь, то там  вспыхивает  огонь,  в
воздухе висел густой дым, но мы быстро поднимались,  и  нам  вскоре  удалось
оставить его внизу. Второй неприятностью,  помимо  обстрела  с  земли,  была
советская авиация. Уже некоторое время Берлин не бомбили, потому что русские
вели бои внутри города, а поскольку американцы и британцы, как  правило,  не
удосуживались прицеливаться,  когда  сбрасывали  свои  бомбы,  то,  конечно,
бомбежки решили прекратить. Боялись убить эту горстку  советских.  Теперь-то
они, конечно, с удовольствием разбомбили Москву и  назвали  бы  это  ошибкой
пилота. Мы полетели на юго-запад, чтобы  скорее  выйти  за  пределы  города.
Помню, как я посмотрел вниз и справа увидел три русских истребителя, летящих
на север. Только тени в свете вспышек от выстрелов.  Это  были  единственные
самолеты, которые встретились нам за весь полет, но подобное зрелище нас  не
обрадовало. Нам нужно было лететь на юго-запад, а  потом  на  юг  в  сторону
Белица, следующим  пунктом  был  Хемниц.  Под  нами  находились  русские,  и
дополнительную тревогу вызывало то, что  нам  могла  понадобиться  аварийная
посадка. К счастью, этого не произошло, и от Хемница мы  полетели  прямо  на
Зальцбург.  Небо  было  почти  сплошь  затянуто  облаками,  и  мы  старались
держаться выше. Большую часть времени земли не было видно, и, конечно,  пока
мы  летели  над  немецкой  территорией,  внизу  было  темно,  так   что   мы
ориентировались только по приборам. Пилот понимал по-русски и по-английски и
почти все время слушал радио.  Довольно  часто  он  оборачивался  ко  мне  и
сообщал какой-нибудь обрывок подслушанной информации. Это  все  были  плохие
новости, но ни слова о немецких самолетах и  никаких  указаний  на  то,  что
американцы собираются взлетать. Пока мы  продвигались  на  юг,  он  старался
поймать какие-нибудь воздушные переговоры, но это случилось только один раз,
и то мы не услышали ничего важного. От Зальцбурга мы повернули на  юго-запад
к Инсбруку, а затем направились к Швейцарии.
   С. Какой части Швейцарии?
   М. К восточной границе. Небо на востоке  начало  светлеть,  и  облака  не
закрывали  место  нашего  приземления,  которое  находилось  примерно  в   5
километрах от границы  и  за  некоторое  время  до  этого  было  очищено  от
деревьев. По сути, единственным способом  попасть  туда  было  прилететь  по
воздуху, и только на вертолете, которых у нас тогда было несколько,  или  на
самолете типа "Шторх". Пилот хотел приземлиться так, чтобы ему не нужно было
зажигать посадочные огни, и он смог сделать это где-то после  четырех  утра.
После приземления мы закатили самолет под деревья, в укрытие, которое летчик
приготовил раньше, когда тайно провозил сюда агентов. Здесь мы переоделись в
гражданскую одежду. Я запасся документами для  нас  обоих,  подтверждавшими,
что   мы   являемся   гражданами   Швейцарии.   Пилот   говорил   также   на
швейцарско-немецком диалекте, которым очень  трудно  овладеть,  и  в  случае
необходимости он должен был вести все переговоры. Кстати, он и на самом деле
жил в этой стране до войны.
   С. Он был швейцарец?
   М. Нет, саксонец, но вы никогда не догадались бы об этом, услышав, как он
говорит со швейцарцами. Под маленьким навесом за деревьями у нас был спрятан
мотоцикл со швейцарскими номерами и коляской. Мы положили вещи в коляску,  я
сел на заднее сиденье, и мы поехали через лес. Путешествие через  границу  и
вниз по склону горы было очень занятным.  Это  была  тропа  контрабандистов,
которую вы не смогли бы разглядеть ни с воздуха, ни даже  стоя  на  ней.  Он
поднимался и спускался по ней множество раз, но я не  хотел  бы  попробовать
сделать это сам, разве только сойдя с ума. В конце концов  мы  выбрались  на
какую-то второстепенную дорогу, и на этом трудности закончились. Я  заметил,
что вокруг было очень мало народу, и когда я сказал  об  этом  вслух,  пилот
ответил: "Конечно, генерал, ведь сегодня  воскресенье!",  но  в  эти  дни  я
совершенно потерял счет времени. Было так странно ехать  через  деревни,  не
тронутые бомбежками и без всяких следов военного присутствия. Позднее, когда
я уже привык к этому, было  все-таки  странно  не  слышать  сирен  воздушной
тревоги или разрывов бомб, падающих на соседний город.
   С. Не могли бы вы сказать, где вы находились?
   М. У пилота был маленький домик на большом озере. Мы прибыли  туда  после
приятной поездки на автомобиле до Вадуца  и  еще  чуть  дальше  вдоль  озера
Воден. Посмотрите  на  карте.  После  этого  я  крепко  проспал  двое  суток
напролет.
   С. Вы пытались потом связаться с кем-нибудь в Германии?
   M. Нет. Я очень тревожился за свою семью, но где-то  через  месяц  узнал,
что все они живы и здоровы. Разумеется, я не мог связаться с ними  напрямую.
Кстати говоря, как вам известно, официально я был мертв.
   С. Я видел могилу.
   М. А цветы положили?
   С. Нет, не стал. В могиле есть кто-нибудь?
   М. Я не знаю точно. Думаю, кто-нибудь есть. Может,  вы  раскопаете  ее  и
посмотрите, умер я на самом деле или нет. Возможно, мы в итоге положили туда
Бормана... после его последнего путешествия из бункера.
   С. Мне это не кажется подходящим предметом для шуток.
   М. Мне тоже, и я уверен, что и Борман не нашел бы в этом ничего смешного.
Вы знаете, мы, немцы, знамениты своим черным юмором,  но  если  вы  считаете
меня большим весельчаком, вам стоило  бы  послушать  кое-какие  из  шуточек,
которые любил отпускать мой пилот.
   С. Думаю, мне бы не очень хотелось.
   М. Я тоже так думаю.
   С. Мы можем проверить точность фактов, которые вы  сообщили  относительно
вашего путешествия. Поскольку ни действительное место вашего приземления, ни
имя пилота, ни ваше место назначения не  известны,  нам  может  понадобиться
провести дальнейшее ра