Д.  Дэвидсон  выделяет  три  подхода  к
анализу понятия конвенции (возможны их любые комбинации):
   1. теории, утверждающие  конвенциональный  характер  связи  произносимого
предложения с намерениями говорящего или с какой-либо более общей целью;
   2. теории, анализирующие конвенциональный характер каждого предложения (в
том смысле, что буквальное значение каждого предложения, согласно Дэвидсону,
не зависит от его скрытой цели);
   3. теории, доказывающие наличие конвенции, связывающей конкретные слова с
их экстенсиональным или интенсиональным значением9.
   По  мнению  Дэвидсона,  с  помощью  конвенции  можно   связать   значения
употребляемых нами слов  (то  есть  их  буквальные  семантические  свойства,
включая истинность) с той целью, для достижения которой  мы  их  употребляем
(например, для  того,  чтобы  высказать  истину)10.  Дэвидсон  предпринимает
подробный разбор теорий конвенции, предложенных М. Даммитом (пункт 1)  и  Д.
Льюисом (пункт 3), применительно  к  понятию  коммуникативного  намерения  и
приходит к следующему выводу:
   Несмотря на то, что  при  помощи  принципа  конвенциональности  мы  можем
описать одно из общих  свойств  языкового  общения,  этот  принцип  не  дает
объяснения, что же такое само языковое общение. ...  нельзя  с  уверенностью
утверждать  наличие  убеждений,  желаний,  намерений  у  существ,   лишенных
возможности пользоваться языком. Как убеждения,  желания,  намерения  -  это
условия  существования  языка,  так  и  язык  является   условием   для   их
существования.  Однако  возможность  приписания  тому  или  иному   существу
убеждений и  желаний  есть  условие  для  того,  чтобы  иметь  с  ним  общие
конвенции. ... конвенция не является условием существования языка. Поэтому я
считаю, что философы,  рассматривающие  конвенцию  как  необходимый  элемент
языка, ставят все с ног на голову: на  самом  деле  язык  есть  условие  для
выработки конвенций11.
   Говорить о том, что "на самом деле" вторая крайность лучше первой - и,  в
частности, оспаривать наличие у животных намерений и  полаганий,  не  говоря
уже о желаниях - можно,  видимо,  лишь  в  одном  отношении:  допуская,  что
конвенция позволяет нам принимать определенные  утверждения  за  истинные  в
определенной  ситуации.  Дэвидсон   следует   здесь   направлению   анализа,
предложенному, например, Даммитом:
   ...существует общая конвенция о том,  что  высказывание  того  или  иного
предложения (за исключением  особых  контекстов)  понимается  как  намерение
высказать предложение, содержащее истину12.
   Понятие  коммуникативного  (или,  возможно,   декларативного)   намерения
используется  здесь  для  экстериоризации  конвенционального  значения,  его
выведения  из  "тумана   внутреннего".   Подобное   стремление   к   большей
определенности соответствует общей для современной философии языка тенденции
перехода от автономного изучения семантического и  прагматического  аспектов
значения к их совместному,  целостному  рассмотрению.  Но  в  таком  случае,
поскольку мы признаем ту или иную связь значения выражения с  условиями  его
истинности,  постольку  мы  должны  объяснить,  каким   образом   истинность
выражения может быть конвенциональна.
   Здесь недостаточно обоснования конвенционального характера самой  истины:
представления такого рода ("унаследованные нами  знания  имеют  бледно-серый
цвет - они черны  от  фактов  и  белы  от  конвенций"13)  не  мешали  Куайну
выдвигать упоминавшиеся выше возражения против языковой конвенции.
   Дэвидсон привлекает для объяснения Т-конвенцию Тарского, в соответствии с
которой, как он считает, удовлетворительная теория истины для языка L должна
полагать, что для каждого предложения s из L  существует  теорема  формы  "s
истинно, если и только если р", где "s" заменяется  описанием  s,  а  "р"  -
самим s (или переводом s на тот язык, совокупность всех тривиально  истинных
предложений которого единственным образом определяют  объем  понятия  истины
для его носителя, если L не  является  таковым).  Отвлекаясь  от  собственно
определения истинности, Т-конвенция  воплощает  нашу  интуицию  о  том,  как
должно использоваться понятие истины применительно к языковым выражениям14.
   По мнению самого Дэвидсона, его теория  находится  в  рамках  стандартной
теории истины Тарского - или, по крайней мере, очень  хорошо  согласуется  с
ней. Тот вариант подхода Тарского, который принял Дэвидсон,  стал  настолько
популярен, что его, по  мнению  С.  Крипке,  уже  стали  путать  с  исходным
подходом Тарского15.
   В   самом   деле,   предъявленное   Дэвидсоном   требование   выводимости
Т-утверждений формально совпадает с  требованием,  сформулированным  Тарским
для понятия истины в формализованных языках16. Вместе с тем, по замечанию А.
Л.  Блинова,  в  условие-истинностных  концепциях   значения   Т-утверждения
призваны играть роль, в некотором смысле противоположную той  роли,  которую
они играют в теории истины Тарского17.  Цель,  которую  ставил  перед  собой
Тарский, заключалась в том, чтобы дать "содержательно адекватное и формально
корректное"   определение   истины    для    формализованных    языков.    В
условно-истинностной теории значения предикат "истинно" рассматривается  как
исходное, а не  определяемое  в  рамках  теории  понятие.  Предполагая,  что
понятие истинности уже задано предварительно, Дэвидсон использует построение
Тарского для формулировки требований, предъявляемых к теории значения:  если
дано предложение S языка L, то утверждение о его значении вида "S значит  P"
может быть заменено соответствующим Т-утверждением.
   Тем не менее язык, о котором идет речь у  Тарского  -  формальный,  а  не
естественный язык,  и,  соответственно,  его  употребление  регулируется  ad
hoc'овой, а не тотальной (по  выражению  Блинова),  т.е.  заключенной  между
всеми членами языкового сообщества, конвенцией. Последняя очевидным  образом
отличается по форме от первой: она не была заключена явно, не ограничена  во
времени и т.д. Поэтому уместно задать следующий  вопрос:  что  происходит  с
Т-конвенцией при использовании определения истинности "в духе Тарского"  для
определения значения в естественном языке?
   Если семантическая теория должна иметь форму теории, определяющей условия
истинности (в соответствии с  Т-конвенцией)  для  анализируемых  предложений
языка, то знание семантического понятия истины для языка L  означает  знание
того, что означает для предложения S языка L быть истинным. Дэвидсон пишет:
   Если мы характеризуем предложения только по  их  форме,  как  это  делает
Тарский, то возможно,  используя  методы  Тарского,  определить  истину,  не
используя семантических концепций18.
   Вместо точного определения  истина  характеризуется  конечным  множеством
аксиом.  Теория  значения  при  этом  рассматривается  в  качестве   системы
утверждений, предназначенных ответить на вопросы об отношениях друг к  другу
языковых выражений, тогда как теория  истины  выступает  в  качестве  теории
указания, т.е. системы утверждений, предназначенных ответить на  вопросы  об
отношениях языковых выражений к миру.
   Таким образом, в соответствии с подобным подходом  конвенция  может  быть
признана управляющей  значениями  лишь  аналитически  истинных  высказываний
естественного языка - или, если заменить аналитико-синтетическую  дистинкцию
различением концептуальной схемы  и  наполняющего  ее  содержания  (как  это
происходит,   например,   в   концепции   Сепира   -   Уорфа),   управляющей
интерпретацией высказываний. Т.е., если  воспользоваться  схемой,  конвенция
будет регулировать содержание области ADC, но не АВС.
 
				Концепт	А 
 
 
 
 
 
 
   Интерпретанта D	В Референт
 
 
 
 
 
					С Имя 
 
   Отсюда  видно,  что  языковая  конвенция  не  может  служить   источником
референциальных значений выражений естественного языка.  Тем  не  менее  для
рассмотрения  конвенции  в  качестве   фактора   стабильности   употребления
языкового знака  это  положение,  само  по  себе  тривиальное,  нуждается  в
дальнейшем (или, скорее, предварительном) прояснении.  Каким  образом  могут
быть   конвенциональны   основания   употребления?   Значения    оказываются
конвенциональны,  по  крайней   мере,   в   некоторой   своей   части;   как
устанавливается эта часть? Откуда она берется?19 Иными словами,
   где пролегают границы языковой конвенции?
   Попытаемся проанализировать, как работает  понятие  конвенции  для  обоих
видов  дистинкций:  аналитико-синтетической  и  концептуальной   схемы   vs.
содержания мира.
 
 
   2.2 АНАЛИТИКО-СИНТЕТИЧЕСКАЯ ДИСТИНКЦИЯ
   2.2.1	КОНВЕНЦИОНАЛЬНОСТЬ КАК АНАЛИТИЧЕСКАЯ ИСТИННОСТЬ
   Аналитическая  истинность  представляет  такой  вид  истинности,  который
устанавливается только на основе анализа логических и дескриптивных терминов
предложений без привлечения эмпирических  процедур  и  положений  конкретных
научных теорий. Очевидно, что невозможно, чтобы  эмпирически  (синтетически)
истинное предложение было аналитически ложным: класс  аналитически  истинных
предложений является собственным  подклассом  любого  класса  эмпирически  и
теоретически истинных предложений.
   Хотя различие между аналитическими  и  синтетическими  высказываниями  до
недавнего  времени  было  принято   большинством   философов-эмпиристов   за
эпистемологически основное и  считалось  аксиомой20,  оно  было  подвергнуто
сомнению Куайном как слабо обоснованная "догма эмпиризма".
   Несмотря на то, что такие примеры подстановок в  логические  законы,  как
"ни один  неженатый  человек  не  женат",  можно  принять,  не  обращаясь  к
конкретным фактам, тем не менее то, что содержится в  этом  высказывании,  -
это, по мнению Куайна, скорее логическая истинность, а  не  аналитичность21.
Среди аналитически истинных предложений выделяется такой класс  предложений,
истинность  которых  устанавливается   исключительно   на   основе   анализа
логических терминов и/или с использованием логических средств. В этом случае
процедура проверки истинности предложения еще более упрощается, так как  нет
необходимости  анализировать  дескриптивные   термины   предложения.   Такие
предложения относятся к классу логически истинных (ложных) предложений. Так,
истинностная оценка предложения "идет дождь, или неверно,  что  идет  дождь"
основывается на анализе смысла союза "или", который соответствует логической
связке  строгой  дизъюнкции.  Для  выделения   класса   логически   истинных
предложений в семантике используется  понятие  описания  состояния,  которое
восходит к возможным мирам Лейбница, где под описанием состояния  понимается
класс предложений, который содержит для любого простого предложения или само
это предложение, или его отрицание, но не то и другое вместе, и не  содержит
никаких других предложений (Р. Карнап). В этом  определении  содержатся  две
существенные   характеристики    классического    описания    состояния    -
непротиворечивость и полнота. Используя это определение, можно сказать,  что
предложение является логически истинным, если оно истинно во всех  описаниях
состояний. В этом смысле логически истинные  предложения  не  несут  никакой
информации и  отличаются  от  других  типов  предложений,  которые  выделяют
некоторые подклассы  описаний  состояний,  где  они  получают  семантическую
оценку "истинно".
   Основную трудность при этом представляют такие считающиеся аналитическими
высказывания, которые хотя и не являются логическими истинами, но могут быть
превращены в них путем замены одних синонимов другими,  например:  "Ни  один
холостяк не женат". Необходимое для подстановки понятие синонимии  нуждается
в разъяснении не меньше,  чем  само  понятие  аналитичности.  Для  выяснения
понятий  синонимии  и  аналитичности  бесполезно  обращаться   к   процедуре
определения,   так   как   определение   само    зависит    от    синонимии.
Взаимозаменяемость salva veritate также  не  дает  результатов,  так  как  в
высказывании ""Холостяк"  содержит  меньше  десяти  букв",  конечно,  нельзя
заменить термин "холостяк" термином "неженатый человек", не изменяя значения
истинности. Во всяком случае, в экстенсиональном языке, в котором любые  два
предиката, истинные для одних  и  тех  же  объектов,  взаимозаменяемы  salva
veritate,  эта  взаимозаменяемость  salva  veritate  не  является  гарантией
синонимии. Нет  также  никакой  гарантии,  что  экстенсиональное  совпадение
терминов  "холостяк"  и  "неженатый  человек"  основано  на  значении   этих
выражений, а не на случайном, по мнению Куайна, факте, как это  имеет  место
для  экстенсионального  совпадения  понятий  "существо,  имеющее  сердце"  и
"существо, имеющее почки"22.
   Попытки  спасти  синонимию  и  аналитичность  с   помощью   обращения   к
семантическим правилам искусственных языков рассматривают  эти  понятия  как
несводимые в  их  особых  употреблениях  и  представляют,  по  Куайну,  мало
ценности с точки зрения  действительного  языкового  поведения.  Попытки  же
определить аналитическое  высказывание  в  терминах  верификационной  теории
значения как  высказывание,  которое  подтверждается  чем  угодно,  выглядят
правдоподобно, поскольку истинность высказываний  зависит,  по-видимому,  от
различимых языковых  и  неязыковых  компонентов.  Но  известно,  что  полное
подтверждение любого индивидуального  высказывания  невозможно,  и  с  такой
точки зрения "бессмысленно - и является корнем многих бессмыслиц -  говорить
о языковом и фактическом компонентах истинности какого-либо  индивидуального
высказывания"23.
   Фундаментальное исследование конвенции, предпринятое  Дэвидом  Льюисом24,
следует именно в русле проблемы аналитичности в том виде, в каком  она  была
поставлена Куайном. Льюис пытается полностью  ответить  на  вызов  Куайна  и
спасти конвенцию, реабилитировав аналитичность. Для этого он четко соблюдает
разграничение внешних и внутренних по  отношению  к  языку  факторов.  Льюис
стремится объяснить, каким образом  языковая  конвенция  может  иметь  форму
неязыковой - описанной, например, Юмом  как  "взаимное  осознание  взаимного
интереса".
   По мнению Льюиса, существует два рода семантических теорий:
   1. Один род семантических теорий анализирует истину, аналитичность и т.д.
интерпретируемого  языка  в  отвлечении  от   ситуаций   его   употребления,
характеристик его носителей и  т.д.  Это  -  род  семантики,  представленный
Фреге, Тарским и (большей частью) Карнапом. Его недостатками являются хорошо
известные   затруднения   с   референциально   непрозрачными    контекстами:
неспособность различать коэкстенсивные выражения с различными  значениями  и
неспособность описывать индексикальные  особенности  языка.  Для  разрешения
этих проблем Д. Льюис  предлагает  рассматривать  экстенсиональные  значения
относительно возможного мира, времени произнесения, говорящего, и т.д.
   2. Другой род семантических теорий анализирует истинность,  аналитичность
и т.д. относительно агента (говорящего)  или  множества  агентов  (языкового
сообщества) - т.е., возможно, как функцию от условий употребления  языкового
выражения. Это - род семантики,  представленный  поздним  Витгенштейном,  П.
Грайсом, Б. Скиннером, Куайном, Ч. У. Моррисом и  (частично)  Карнапом.  Его
недостатком является, по мнению Льюиса, "нежелание рассматривать больше  чем
одно языковое выражение одновременно"25.
   Это различие, по Льюису, не может быть описано через различение семантики
формального vs. естественного языка. Оба рода теорий могут быть применены  и
к  тому,  и  к  другому;  оба  лучше  работают  на   упрощенных   фрагментах
естественных языков (используемых в  качестве  формальных),  чем  на  полных
естественных языках.
   Описанное  различение  используется  Льюисом  для   ответа   на   критику
аналитичности, выдвинутую Куайном. Согласно Куайну, аналитичность  в  смысле
Карнапа такова: утверждение является аналитическим в языке L, если и  только
если  оно  истинно  на  основании  семантических  правил   для   L   (причем
исключительно на этом основании); при этом язык L - по  крайней  мере,  если
это искусственный язык - соответствует  некоторому  множеству  семантических
правил, определяющих условия истины. Куайн замечает:
   Но таким же путем мы могли бы более  просто  рассматривать  искусственный
язык L как соответствие (ordered pair), вторым компонентом которого является
класс аналитических утверждений этого языка; тогда аналитические утверждения
L станут уточняемыми просто как утверждения во втором компоненте L. ...
   Обращение к гипотетическим языкам искусственно  простого  вида  могло  бы
очевидно  быть  полезно  в   освещении   аналитичности,   если   ментальные,
поведенческие или культурные факторы, релевантные для аналитичности - чем бы
они ни являлись - могли бы так или иначе быть обрисованы в  этой  упрощенной
модели.  Но  модель,  которая   рассматривает   аналитичность   просто   как
нередуцируемый  признак,  вряд  ли  прольет  свет  на  проблему   объяснения
аналитичности26.
   Согласно Льюису, любой (а не  только  искусственно  упрощенный,  как  для
Карнапа)  возможный  язык  в  самом  деле   может   быть   представлен   как
соответствие, вторым компонентом которого  является  множество  семантически
правильных истинных предложений; но ментальные, поведенческие или культурные
факторы при этом будут  должны  учитываться  в  самих  правилах  истинности.
Собственно, это и есть то, что с ними происходит при  их  использовании  для
определения значения. Предположим, что мы вступили в  общение  с  человеком,
говорящим  на  непонятном  для  нас  языке,  и  у  нас  имеется  определение
истинности, сформулированное в духе Тарского; можем ли  мы  в  таком  случае
судить о применимости этого определения к данному языку?  Если  высказывание
"Gwyn yw eira" является истинным  на  некотором  возможном  интерпретируемом
языке в том и только в том случае, если снег бел, а  некто  Морган  заявляет
"Gwyn  yw  eira",  то  говорит  ли  он  истину?  Тот  факт,  что   возможный
рассматриваемый язык назван валлийским потому, что это - язык  уэльсцев,  не
объясняет, чтo мы имеем в виду, когда говорим, что Морган сообщает истину на
своем языке, или чтo мы имеем в виду, когда мы просто  говорим,  что  Морган
сообщает истину. Для объяснения того, чтo мы имеем в виду в этом случае,  мы
будем должны  ввести  некоторые  ментальные  и/или  социально-бихевиоральные
факторы.
   Льюис формализует ситуацию, учитывающую эти факторы, с помощью  семантики
возможных миров. Технический аппарат семантики возможных миров  привлекается
в подобных случаях для обеспечения квантификации референциально непрозрачных
контекстов, где понятие "возможный мир" представляет собой  способ  описания
ситуаций  или  событий  в  реальности,  альтернативных  некоторому  описанию
"действительного мира". Используя  фиксированную  систему  понятий  (слов  с
фиксированным значением), мы описываем  альтернативные  универсумы.  Считая,
что некоторые предложения должны быть истинными просто  из-за  включаемых  в
них понятий и значений, а другие истинны благодаря тому,  что  происходит  в
мире, мы  должны  будем  признать,  что  при  описании  возможных  миров  мы
используем только  предложения  второго  типа.  Каждый  из  возможных  миров
содержит  некоторое  количество  индивидов  с  определенными  свойствами   и
определенными отношениями между ними; тогда  квантификация  таких  выражений
возможна лишь в том случае, если некоторый термин "а"  выбирает  из  области
индивидов действительных и возможных миров один и тот же индивид а. Для этой
цели  должна  существовать  процедура,  которая  позволяла  бы  осуществлять
указание или "распознавание" индивида в возможных  мирах.  Согласно  Льюису,
носитель языка определяет аналитические предложения своего языка, определяя,
который из возможных языков является его языком.