пределы
отношений языковых выражений друг к другу  может  быть  использована  модель
истинностного   релятивизма   Джека   Мейланда,   остающаяся   в    пределах
корреспондентной  истинности.  Согласно  Мейланду,  понятие  абсолютной   (в
противовес  относительной)  истины  представляется   понятием   двухместного
отношения между языковыми  выражениями,  с  одной  стороны,  и  фактами  или
состояниями  дел,  с  другой.  Понятие  относительной  истины   может   быть
представлено как трехместное отношение между  суждениями,  миром  и  третьим
термином, которым может быть любой человек, картина мира,  историческая  или
культурная ситуация и т.д.
   Отношение,  обозначенное  выражением  "абсолютная  истина",   может   без
привлечения дополнительных понятий быть  рассмотрено  как  корреспондентное.
Если релятивист будет использовать этот тип представления отношения,  то  он
скажет, что "P истинно относительно W"  ("P  соответствует  фактам  с  точки
зрения W")56, где место W могут занимать  люди,  наборы  принципов,  картины
мира или ситуации:
   концептуальные схемы, концептуальные рамки, лингвистические рамки,  формы
жизни, режимы  речи  или  мысли,  Weltanschaungen,  дисциплинарные  матрицы,
парадигмы, совокупности абсолютных пресуппозиций, точки зрения,  перспективы
или миры57.
   Размышляя о том, почему Гуссерль мог рассматривать любое  понятие  истины
как необходимо включающее понятие абсолютной истины, Дж. Мейланд приходит  к
выводу, что Гуссерль
   считал абсолютную истину соответствием действительности  и  полагал,  что
любая  форма  или  разновидность  истины  должна  включать  соответствие   с
действительностью... Гуссерль и другие абсолютисты совершают большую ошибку,
принимая, что относительная истина должна либо вообще не существовать,  либо
быть разновидностью абсолютной истины58.
   Существенно для этой позиции то, что понятие относительной  истины  здесь
не включает в себя понятие абсолютной истины59. С такой точки зрения, мы  не
можем рассматривать форму относительного истинного выражения  как  правильно
выраженную в виде: "P истинно относительно W", так как это поднимает вопрос:
"что значит "истина" в этом выражении?" Форма этого  вопроса  подразумевает,
что простейшим ответом на него является "абсолютная  истина"  -  включающим,
таким образом, понятие абсолютной истины в наше понятие относительной истины
в качестве его составной части.
   Мейланд предлагает способ записи выражения "P истинно относительно  W"  с
единым предикатом: "P ИСТИННО-ОТНОСИТЕЛЬНО-W",  где  компонент  "истина"  не
имеет  независимой  семантической  роли   и   должен   рассматриваться   как
механическая составляющая термина  "истинно-относительно-W",  подобно  тому,
как  "cat"  в  качестве  фрагмента  слова  "cattle"  не  означает  "животное
семейства кошачьих"60.
   Эта   аналогия   вызывает    заслуженные    нарекания61.    "Истина"    в
"истинно-относительно-W" значима уже  потому,  что  речь  идет  о  концепции
относительной истины,  а  не  чего-то  еще.  В  каком  смысле  вообще  можно
говорить, что обе концепции - абсолютной и относительной истины  -  являются
концепциями истины? Для ответа на этот  вопрос,  возможно,  требуется  более
общее понятие истины, имеющее по крайней  мере  два  раздела.  Либо  понятие
"истина" в "истинно-относительно-W" должно предполагать  эту  более  широкую
концепцию, либо понятие "истинно-относительно-W"  должно  означать  вид  или
отдел более общего понятия  истины,  где  абсолютная  истина  будет  другим,
коррелятивным видом. В  последнем  случае  понятие  "истинно-относительно-W"
будет значимо только как целое  и  будет  обозначать  понятие  относительной
истины в рамках более широкого понятия истины.
   Каким образом такое более общее понятие истины могло бы включать эти  два
подмножества?  Если  мы  хотим  выразить  понятие  относительной  истины   в
контексте некоторой корреспондентной концепции истины, то нам следует
   различать соответствия с двумя и с тремя терминами. Другими  словами,  мы
можем включить и абсолютную истину, и относительную  истину  в  более  общее
понятие соответствия с действительностью, хотя  эти  два  типа  соответствия
могут значительно отличаться друг от друга62.
   Понятие  соответствия  с  действительностью,  используемое   традиционной
корреспондентной теорией истины, исходит  из  достаточно  ясных  интуитивно,
хотя и уязвимых для критики допущений. Имеется "внешний"  мир,  только  один
мир (или один из "возможных миров" или положений дел), и имеется объективный
способ, которым мир существует. Люди обладают  теми  или  иными  концепциями
мира и способа его существования и выражают суждения о том,  каким  является
мир.  Эти  выражения  могут  соответствовать  тому,  каким  мир   фактически
является, или же они могут не соответствовать этому.
   Располагает ли релятивизм таким понятием соответствия с тремя  терминами,
которое было бы так же легко интуитивно  схватываемо  с  очевидной  ясностью
здравого смысла? Каким образом концептуальная схема W могла бы удовлетворить
эти требования?
   Очевидно, что любое P будет использовать категории и понятия W,  но  вряд
ли это поможет уточнить взгляды релятивиста. Даже с точки зрения абсолютиста
любое  P  использует  некоторое  W,  но  затем,  после  того,  как  смысл  Р
установлен,  истинность/ложность  P  является  лишь  вопросом   двухместного
отношения P и действительности. Действительность либо является такой, что  P
соответствует ей, либо нет. Если нет, то проблема может состоять в том,  что
W, использованное P, таково, что мир не содержит вещи,  постулируемые  W  (и
принимаемые  P),  и,  таким  образом,  P,   предполагающее   W,   не   будет
соответствовать действительности этого мира. Но допускать подобное  означает
просто обратить внимание на один из возможных источников несоответствия P  и
действительности  мира;   здесь   еще   нет   оснований   для   рассмотрения
истинности/ложности как некоторого вида  специфического  отношения  с  тремя
терминами. Но если истинность выражения зависит от его  способности  служить
ответом на вопрос  о  том,  какова  действительность,  то  мир  выступает  в
качестве истинностного оператора выражений. Именно это отношение может  быть
выражено как "Р соответствует фактам с точки зрения W".
   С абсолютистской точки зрения мир существует одним определенным способом,
обладает определенной структурой, т.е. его части  находятся  в  определенных
отношениях  и  т.д.,  и  эта  структура  открыта  для  фиксации  в  истинных
выражениях.
   Например, представляется ясной интуиция, согласно которой содержание мира
состоит из частей  различных  родов  или  классов  (natural  kinds),  и  эти
категории - естественные рода - таким образом  реифицированы,  а  не  просто
наложены на содержание мира  как  некоторая  искусственная  классификация63.
Термины естественных родов существенно отличаются  от  других  знаков  языка
тем, что они требуют "понимания" или "знания" того, что они  означают.  Так,
они отличаются от общих терминов вида "треугольник" или "холостяк" тем,  что
последним легко дать дескриптивное  определение,  содержащее  необходимые  и
достаточные условия  для  того,  чтобы  выделить  эти  объекты  единственным
образом. Но такого типа определения нельзя применять для естественных родов.
Можно, скажем, предложить определение "тигр  -  это  четвероногое  полосатое
животное", но это и подобные ему  определения  имеют  серьезные  недостатки.
Если тигр потеряет одну ногу и станет трехногим, он от этого  не  перестанет
быть тигром; в то же время удовлетворяющая  этому  определению  кошка  -  не
тигр, и т.д. Поэтому необходимо  обращение  к  более  сущностным  свойствам,
выражающим внутреннюю структуру таких объектов.
   Категоризация  может  фиксировать   естественные   рода   как   некоторые
идентичности способов существования различных частей мира. Но в таком случае
термины  естественных  родов  и   термины   конвенциональной   категоризации
указывают на различные -  обладающие  различным  онтологическим  статусом  -
категории содержания мира.
   Выражение, указывающее на некоторые естественные рода и  на  связи  между
ними, способно быть истинным в отношении прямого соответствия миру. Либо мир
таков, что он содержит эти рода, и они состоят в этой связи, либо  нет.  Это
прямое двухместное отношение, которое может быть использовано для прояснения
характера референции абсолютно-истинного выражения.  "P  абсолютно  истинно"
будет означать в таком случае: "мир  таков,  что  в  его  содержание  входят
элементы тех родов, на которые указывает P, и эти  элементы  состоят  в  той
связи, на которую указывает P".
   Напротив, выражения, указывающие на некоторые конвенциональные  классы  и
на связи между ними, не могут быть истинны в  отношении  такого  же  прямого
соответствия  миру,  как  абсолютно-истинные  выражения,  потому   что   они
оперируют категориями, находящимися в ином отношении к содержанию мира.  Эти
категории принадлежат некоторой  концептуальной  схеме,  так  или  иначе  не
тождественной содержанию мира. В результате возникает трехместное  отношение
между  выражением,   миром   и   конвенциональной   концептуальной   схемой,
ассоциированной  с  выражением.  "P  истинно  относительно  конвенциональной
концептуальной схемы W" будет означать в таком случае: "мир таков,  что  его
содержание может быть традиционно (скажем, в силу  действующего  соглашения)
классифицировано посредством W тем способом, на который указывает P"64.
   Такой подход не означает взаимоисключаемость абсолютной  и  относительной
истин: выражение может являться  в  одно  и  то  же  время  и  абсолютно,  и
относительно истинным. Концептуальная схема W может использовать  категории,
которые образуют не только искусственные классы,  но  также  и  естественные
рода. Кроме того, некоторое выражение P может быть  абсолютно-ложно,  потому
что термины W будут не  в  состоянии  указывать  на  естественные  рода,  но
относительно-истиннно,  потому  что   мир   охватывается   конвенциональными
категориями тем способом, на который указывает Р. Отсюда следует,  что  хотя
абсолютная истина так же, как и относительная,  располагает  ассоциированной
концептуальной схемой, определяющим различием является онтологический статус
этой схемы. В этом, в частности, состоит причина того, почему  относительная
истина может быть выражена  трехместным  отношением,  а  абсолютная  -  нет:
третий термин такого отношения, концептуальная схема, должен быть  отчетливо
отделен от двух  остальных65.  Схема  W,  истолкованная  как  схема  внешних
(конвенциональных) классификаций, удовлетворяет этому требованию, но если  W
полагается не более чем констатацией признаков  референта,  то  такое  W  не
будет  обладать  достаточной  онтологической  автономностью  от   референта:
отношение W - референт не будет коррелировать с отношением Р - референт,  и,
следовательно, трехместное отношение между этими тремя терминами не будет ни
онтологически однородным, ни  сообщающим  о  мире  нечто  значимое.  Поэтому
привлечение концептуальной схемы для выражения абсолютной истины оказывается
избыточным.
   Отсюда  проясняется  индивидуальный  характер   понятия   "концептуальная
схема": это - индивидуальная картина мира,  образуемая  системой  ментальных
репрезентаций (концептов).
   Существует столько W, сколько есть языковых агентов (носителей языка  L),
и существует множество референций, истинных  для  всех  W.  Такое  множество
некоторым образом характеризует область конвенционального для всех носителей
языка L - например, можно сказать, что оно представляет ее содержание.  Если
же  мы   универсализируем   понятие   концептуальной   схемы   -   допустим,
отождествляем владение концептуальной схемой с владением  языком,  -  то  мы
затрудняемся объяснить с его помощью понятие конвенции, поскольку впадаем  в
порочный круг, о котором предостерегал  Куайн:  для  того,  чтобы  применять
конвенцию, которая была  бы  достаточно  общей  для  обеспечения  истинности
высказываний, мы уже  будем  должны  использовать  истинные  высказывания  в
рассуждении, применяющем конвенцию к индивидуальным приложениям.
   Именно  отрицание  индивидуального  характера  концептуальной  схемы,  ее
отождествление с языком приводит Дэвидсона к выводу:
   То,  что  прежде  звучало  подобно  сенсационному:  открытию   -   истина
относительна к концептуальной схеме -  оказалось  не  более  чем  скучным  и
хорошо известным фактом, что истина предложения относительна к включающему в
себя данное предложение языку66.
   Эти взгляды  Дэвидсона  встретили  как  поддержку67,  так  и  критику  за
"чрезмерный верификационизм"68. Последняя точка зрения представляется  более
обоснованной.
   Рассмотрим, каким образом одно выражение P может быть  в  одно  и  то  же
время истинно относительно  одной  концептуальной  схемы,  W1,  и  неистинно
относительно другой, W2. К. Суойер назвал такой подход, согласно которому  P
будет  иметь  только  одно  ассоциированное  W,  "сильным  релятивизмом"   в
противоположность "слабому релятивизму", где выражение  может  быть  истинно
относительно W1 и при этом вообще не формулируемо в терминах W269.
   Ценность  "слабого"   варианта   концепции   относительной   истины   для
обоснования языковой конвенции будет зависеть от  возможности  существования
радикально различающихся концептуальных схем. Если  в  сообществе  носителей
языка L, включающем n членов, действует соглашение по поводу употребления Р,
то это означает, что Р истинно относительно W1, W2, ... Wn.  Тогда  W1,  W2,
... Wn должны иметь некоторую область  пересечения  ?,  содержанием  которой
будет множество всех высказываний, тривиальным  образом  истинных  для  всех
носителей языка L. Область ? может быть описана  с  помощью  интенсиональной
функции70, областью  определения  которой  будет  множество  всех  возможных
правильных высказываний языка  L,  а  областью  значения  -  множество  всех
возможных истинных референций, выражаемых на этом языке. Логика нашего языка
предполагает эти референции: таким  способом  конституируется  все,  что  мы
можем сказать о мире. По отношению к конвенции это означает, что связь между
высказываниями   и   их   референтами   задает   пределы    функционирования
соответствующих соглашений. Поскольку мы способны усматривать такие пределы,
постольку  мы  не  можем  говорить  о  том,  что  так  заданная   связь   и,
соответственно, логика языка суть результаты конвенции. Конвенция  выступает
в качестве  регулятива,  создавая  условия  интерсубъективной  проверяемости
индивидуальных концептуальных схем. Прояснение смысла конвенции и ее роли  в
формировании значений может  быть  осуществлено  в  направлении  определения
функциональных границ конвенции по отношению к значениям путем генетического
анализа значений, которые полагаются конвенциональными.
   Рассмотрим два примера.
   I. Предположим, что мальчик-африканец  спрашивает  у  своего  учителя  из
советского культурного  представительства  "Скажите,  дяденька:  снег  -  он
какой?" - при том, что учитель понимает, что это вопрос и что он  обращен  к
нему. Учитель (А) честно объясняет ему, что снег  белый  и  т.д.  Другой  же
учитель (Б) вместо ответа,  как  дзэнский  монах,  бь„т  ученика  палкой  по
голове, не забыв после этого заботливо переспросить: "Ну, теперь понял?" И в
первом, и во втором случаях оба  учителя  представляли  себе  ситуацию:  они
понимали, что это вопрос, и что он обращен к ним, и, более того  -  что  эта
ситуация должна быть  реализована  в  направлении  достижения  понимания  со
стороны ученика. В этом смысле, можно считать,  что  оба  учителя,  А  и  Б,
разделяли сходные цели; однако, их  подходы  к  успешной  реализации  данной
ситуации различаются, так что, если ученик и  наблюдатели  ожидают,  что  на
вопрос последует ответ и разъяснения, то они будут удивлены поведением Б:  в
этом контексте (это контекст определенного понимания  ситуации,  которое  мы
можем считать конвенционально заданным) такое  оформление,  в  том  числе  и
языковое,  этой  ситуации  будет  развивать  ее  в   направлении,   обратном
направлению к цели, то есть к объяснению. Для Б же, наоборот,  его  действия
означают движение к цели - они направлены на то,  чтобы  вызвать  у  ученика
состояние понимания.
   II. Предположим, что А и Б верят в загробную жизнь. Они говорят на  одном
языке и понимают друг  друга.  Но  Б  приводит  такое  доказательство  этого
тезиса, которое А никак не может считать доказательством. Это означает,  что
совпадение полаганий А и Б по  вопросу  о  загробной  жизни  не  может  быть
проверено, поскольку не  имеет  общего  поля  интерсубъективной  истинности.
Можно ли тогда считать, что А и Б говорят об  одном  и  том  же?  Где  здесь
границы конвенции?
   Если А в ответ на требование Б  предъявить  доказательства  существования
загробной жизни бьет его палкою (не насмерть) с целью  убедить  собеседника,
то мы полагаем (сторонний наблюдатель В может считать), что они  действовали
в рамках разных конвенций. Для А его действия обладали доказательной  силой,
а для Б - нет.
   Поскольку А и Б говорят на одном языке, то Wa и Wб имеют общее ?,  но  из
примеров  мы  видим,   что   конвенция   не   всегда   является   источником
интерсубъективной проверяемости. В данном случае для успеха проверяемости Wa
и Wб должны не только иметь общее ?,  но  и  иметь  возможность  дальнейшего
взаимного согласования концептуальных схем,  которое  может  быть  проведено
относительно внеязыковых ориентиров. Конвенция задает рамки и/или  указывает
направление  такого   согласования,   но   не   заполняет   его   предметную
(содержательную) область71.
   Таким образом, ситуации,  которые  мы  можем  рассматривать  как  примеры
реализации конвенций,  предстают  как  целесообразное  единство  действий  и
языковых  выражений.   Такая   ситуация   предполагается   развивающейся   в
направлении соответствующей цели -  например,  достижения  понимания  -  при
правильном применении языка. Можно сказать, например, что языковое выражение
употреблено правильно, если цель, которую ставил перед собой  говорящий  при
его произнесении, достигнута. Поэтому если мы строим объяснение конвенции на
"слабом" варианте релятивизма, то такое объяснение предполагает не  то,  что
необходимые истины созданы в соответствии с соглашением, а  только  то,  что
необходимые истины (например, естественнонаучные) традиционно  выражаются  в
одних терминах скорее, чем в других.
   Итак, мы установили,  что  языковая  конвенция  обеспечивает  возможность
взаимного согласования индивидуальных  концептуальных  схем  и  что  пределы
такого согласования  связаны  с  характером  отсылки  к  внеязыковому  миру,
представляемой  языковыми   выражениями.   Поэтому   дальнейшее   обсуждение
конвенции должно более определенно  учитывать  соотношение  между  языковыми
знаками, концептуальными схемами и внеязыковым миром.
 
   2.4.2 ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ СТАТУС КОНЦЕПТУАЛЬНЫХ СХЕМ
   Если выражение P истинно как относительно W1, так и относительно  W2,  то
это означает, что  и  W1,  и  W2  располагают  достаточными  концептуальными
ресурсами для того, чтобы быть сопоставимыми друг с другом. Но если  бы  это
был  единственный  вид  взаимоотношений  концептуальных  схем,  связанных  с
предложениями, указывающими на один  и  то  же  феномен,  то  релятивистская
концепция работала бы в конечном итоге совершенно аналогично абсолютистской.
Различие между концептуальными схемами  сводилось  бы  к  тому  тривиальному
факту, что некоторый идиолект  может  содержать  простые  предикаты,  объему
которых в некотором  другом  идиолекте  не  соответствует  ни  один  простой
предикат или не один предикат вообще  -  и,  соответственно,  отождествление
владения языком и владения концептуальной схемой, в духе Дэвидсона, было  бы