остается невостребованным.
"Много призванных, но мало избранных". Катастрофически мало тех,
кто избирает именно этот духовный аристократизм. И несмотря на то,
что христианская идеология завоевала значительную часть земного
шара, истинных последователей, аутентичных христиан, ничтожно
мало. Именно этим объясняется исторический "проигрыш"
христианства.

Христос не оставил строго регламентированных правил поведения. Он
даже не записал Свои поучения. Для многих это может быть поводом
обвинить Его последователей, описавших историю Его жизни, в
субъективности или недостоверности. Лично для меня это -
подтверждение великого дара человеку - дара свободы. Менее всего
Христос хотел приговорить к определенному мировосприятию. Он лишь
свидетельствовал о том, где проходит благодатный путь для человека.
Обращение Христа к человеку - это обращение из сердца в сердце,
обращение к центральной сущности человека, к святая святых. Для
многих это все равно что выкупаться зимой в проруби или удержать на
руках гору.

Бхактиведанта Свами Прабхубада так проповедовал в 60-е годы в
Америке: "Мы уважаем Христа. Но посмотрите - разве его заповеди
выполнимы? Возлюбить всех среди общей озлобленности? Не грешить и
в мыслях, живя в мире соблазнов? Называть себя "истинными
христианами" сейчас могут или святые, или лицемеры. Мы предлагаем
реальный путь: мантра и небольшие ограничения в быту. Такие, как
вегетарианство, отказ от курения и алкоголя... Эти неудобства
восполняют вам радость и экстаз от мантры. А впереди - спасение
души. Не гонитесь за недостижимым".

Да, многие не выдерживают и не выносят "узкий путь"
духовно-нравственной определенности при полной

90

внешней свободе, предпочитая начать с периферийного
регламентирования. Что ж, это тоже путь.

Указание не на внешнюю, а на внутреннюю, центральную, глубинную
определенность открывает возможность индивидуального
разнообразия, не противоречащего друг другу. Мне кажется, что в этом
Церковь должна усмотреть провиденциальное указание на развитие
персонализма, когда личный подвиг веры важнее коллективного
проторенного пути. "Важнее" в данном случае не значит единственно
возможный, но, безусловно, более значимый, так как история движется
личностями, они прокладывают пути, по которым потом проходят
многие. И нельзя всех загонять на один-единственный,
унифицированный путь, это противоречит Божьей воле. Может быть, на
первый взгляд есть люди, которые нуждаются в крепкой руке закона,
которым будет полезен такой путь. Но утверждать так можно только в
унисон с Великим Инквизитором из романа "Братья Карамазовы".

Чрезмерность апологетического пафоса не только ущемляет дух
персонализма, но и существенно нарушает равновесие ортодоксии и
ортопраксии, равновесие, которое достигается воплощением ортодоксии
в ортопраксию, когда правильное действие есть естественное
продолжение правильной веры, ибо "вера без дел мертва". В истории
Церкви ортопраксия принимала такие причудливые формы, что само ее
наличие вызывает сомнения. Погоня за ортодоксией поглотила всю
энергию и, по существу, вытеснила ортопраксию. Результат этого
процесса - процветание клерикализма и иерократии как неизбежная
плата за увнешневление церкви.

Накормить голодного, обогреть холодного, помочь больному и
заключенному - все это остается в большей степени теоретической
необходимостью, а на практике составляет лишь незначительный
процент деятельности Церкви и существует порой именно как
"деятельность Церкви",

91

деятельность уставного свойства. Это, конечно, не плохо, но еще не
хорошо.

Хотим мы того или не хотим, а именно хотение определяет, согласны
мы или не согласны с каким-либо утверждением, но внешнее и
внутреннее находятся в прямой взаимосвязи, когда внутреннее
определяет внешнее. В странах христианской культуры, - правильнее
было бы сказать, в странах, отталкивающихся от христианской догмы,
ибо христианская культура в онтологическом смысле не реализована ни
в одной стране мира, - социальная политика и экономика во многом
зависят от состояния Церкви. Например, в Америке сегодняшняя
благоприятная ситуация существует благодаря религиозной и
политической смелости первых поселенцев. Протестантская
деловитость, квакерская непредвзятость и раскрепощенность - вот что
составляет позитивный дух Америки.

Экономическое процветание ФРГ во многом результат Штутгартского
покаяния, провозглашенного Советом Евангелической церкви Германии
19 октября 1945 года. Покаяние породило состояние свободы,
необходимое для творческого предпринимательства, ибо подлинное
покаяние не есть забвение вины, но высвобождение из-под ее гнета для
активных действий, для обновленного творчества.

Польша и Италия - это две самые католические страны в мире. Мне
кажется, что католицизм в этих странах измеряется не качественно, а
количественно: количеством храмов, священников, монахов, процессий.
Конечно, духовная культура этих двух стран имела свои взлеты,
подарившие миру Франциска Ассизского и Максимилиана Кольбе. Но
сейчас речь идет не о взлетах, а о естественном уровне духовных
институтов. Именно этот уровень обусловливает бытовое преувеличение
католицизма. Например, в Польше каждый деревенский дом имеет
маленькую застекленную нишу извне, в которую вставлена часто очень
безвкусная пластмассовая статуэтка, изображающая Богородицу. В
начале и в конце каждого селения

92

воздвигается большой крест, который украшают лентами и цветами.
Если сравнивать подобный опыт с первохристианским отношением к
кресту как страшному месту гибели самого дорогого Человека, когда
изображение креста страшило, то становится понятным, почему
молодежь носит крест как украшение в ухе.

Еще более интересной темой представляется мне взаимосвязь между
состоянием Церкви как института духовности общества (в странах с
другой религиозной культурой эту функцию исполняют
соответствующие культурной традиции религиозные движения, школы
или иные структуры) и социалистической доктриной. Мне кажется,
пришло время предъявить Церкви, в данном случае не конфессиональной
или автокефальной, а вселенской, именно как институту духовности,
органу духовности общества, счет за атеизм.

В нашей стране, когда у нас на глазах рухнула империя с
коммунистической ориентацией как высшей фазой развития
социализма, наметилась тенденция считать коммунизм "русским"
явлением, как когда-то считался национал-социализм явлением сугубо
"немецким". И то и другое - историческая ошибка. Вполне понятно
желание спихнуть всю ответственность на кого-то, в данном случае на
народ, который стал материалом для реализации этих идей в крайней
степени. Существует некий общечеловеческий архетип этих идей. И
каждая культура создает свой слепок этого архетипа. Мне не раз
приходилось слышать определение "русский атеизм". Безусловно,
существует "русский атеизм" как национальная, индивидуальная
интерпретация атеистической идеи. Но в таком случае существует и
"итальянский атеизм", и "французский атеизм" и т. д. Считать атеизм
или коммунистическую идею сугубо "русским" явлением так же
ошибочно, как, например, считать стремление к прибыли явлением
английским или голландским. Это не значит, что с России снимается
историческая вина за коммунистическую утопию, атеистическую
идеологию. Но историческая

93

вина не снимается и с Литвы, Эстонии, Латвии, Польши, Франции,
Италии и других стран, которые переболели или носят в себе бациллы
этой болезни. Это грех общечеловеческий, и если это не осознать, не
выявить конкретно, а не абстрактно в себе, то возможны рецидивы
болезни в той или иной форме.

Атеизм - это качество духовности, качество богопознания,
свойственное каждому конкретному человеку, народу и всему
человечеству в целом. Богопознание бывает разное - негативное и
позитивное. Негативное богопознание чаще всего связано с идеей
атеизма, то есть с отрицанием Бога. Как правило, это честная, но
ограниченная позиция. Ее честность заключается в нежелании
мириться с суеверным, искаженным представлением о Боге. Интуитивно
или генетически, подчас подсознательно, почти каждый человек
чувствует разумную логику Жизни, ее первопричину, смысл и цель,
надтварность первопричины, смысла и цели, то есть некий Сверхсмысл,
или Бога. Бог карикатурный неприемлем, человек отвергает такого
бога, зачастую выплескивая с водой и младенца. Этот порыв часто
оборачивается ограниченностью, когда сознание, отказавшись от
реального богопознания, вооружается соответствующим символом веры,
а богопознание проявляется на уровне бессознательного, существует в
эмбриональном состоянии, иногда обнаруживаясь в жизни человека
самым неожиданным образом. Но, превращаясь в идеологию, атеизм
перестает быть познанием, ибо всякая идеология имеет весьма
косвенное отношение к познанию, так как познание предполагает
процесс, предполагает развитие, а идеология - это замкнутая в самой
себе форма.

Позитивное богопознание - весьма сложное, неоднородное явление,
похожее на материк со своими возвышенностями и впадинами.
Богопознание позитивное не исчерпывается фактом признания Бога.
Оно с этого лишь начинается. Богопознание - это процесс; как только
он останавливается, Бог подменяется кумиром, идолом. Идол может
быть

94

очень примитивным, это значит - бог-опознание равно пути в один
шаг. Человек может пройти и значительное расстояние, но если он
остановился и подвел черту, он сотворил себе кумира. Разве будет морем
стакан морской воды, вылитый в какой-либо сосуд? Вместимость и
форма сосуда не играют роли. Важно, что это не море. Как наивен и
близорук человек, который своими ограниченными понятиями
пытается описать безграничность Божью! Очень часто ограниченное
богопознание оборачивается скрытым атеизмом. Ибо всякое
фрагментарное, периферийное, частное познание, возведенное в степень
абсолютной, безоговорочной истины, оборачивается ложью по
отношению к полноте истины. Это все равно что утверждать: "Растение
- это то, что находится под землей", хотя корневище растения
действительно находится под землей.

Богопознание сродни биологической эволюции. Как только процесс
слишком индивидуализируется, отходит от столбовой дороги развития,
то он превращается в тупиковую ветвь.

Психология атеистического восприятия зиждется на неспособности, в
силу самых разных причин, к богопознанию позитивному
(неспособность вовсе не означает ущербность (inferiority)) или же на
неудовлетворенности типом позитивного богопознания, лежащим на
поверхности общественного сознания.

Обратимся к последней причине, ибо она в большей степени
свидетельствует о зависимости состояния Церкви и феномена атеизма.
Мне кажется, уместно говорить именно о феномене и своего рода
институте атеизма, так как атеизм давно уже вышел за рамки частных
убеждений, за рамки простого учения, даже за рамки государственной
идеологии, во многих странах мира он существует просто как способ
жизни большинства населения.

Давайте проследим зависимость между состоянием Церкви как
духовного института и возникновением частного мнения, а затем
убеждения атеистического свойства.

95

Человек приходит в мир... и обнаруживает удивительный, динамичный
мир. Человек познает динамику жизни через движение и время в
конкретном мире, через противоречия, амбивалентность,
антиномичность в абстрактном мире. И это познание отнюдь не
сводится к сугубо интеллектуальной деятельности. Пожалуй, большее
значение, особенно на начальных ступенях восприятия мира, имеет
эмоционально-чувственное познание и познание волевое. Если для
удовлетворения интеллектуального познания минимальное требование
- это сведения, некий объем информации об искомом предмете, то для
эмоционально-чувственного и волевого познания важно качество этих
сведений как единого целого, экзистенциальная значимость. Прежде
чем утверждать: "Я это знаю", человеку важно произнести: "Мне
нравится это", "Я хочу это знать".

До сущностной "информации", необходимой для интеллектуального
познания теистической концепции, еще худобедно можно докопаться в
церкви. Хотя в разные времена положение в этом смысле было
различно. Это только в наше, условно говоря, демократическое время,
приблизительно последние сто лет, наверное, нет книги, которую при
желании нельзя было бы достать и прочитать; библиотеки мира
десакрализированы. А ведь еще не канули в Лету времена, когда
аристократический догмат о Троице, о неслиянности и нераздельности
природы Христа, Бога и человека, считался интеллектуальным
излишеством, зато всячески насаждался демократический догмат о
вечных адских муках. Так ведь не все же книжные люди, далеко не все,
стремятся к интеллектуальному познанию. А для
эмоционально-чувственного и волевого познания очень важна система
образов. А каковы же образы, которые предоставлены в распоряжение
людей? Все ли храмы являются шедеврами архитектуры, все ли
иконографические работы подобны рублевскому Спасу или Троице, все
ли живописные полотна подобны крошечной работе Фра Беато Анжелико
"Иоанн Креститель", и, наконец, те, кто

96

представляет собой образ знания, - священнослужители... Мне
кажется, это самое слабое звено во всей системе образов. Сила Христа
заключалась в том, что Он был воплощенный Логос, "Слово стало
плотью". Плоть же слов большинства священнослужителей -
многоречивость, пышность облачения, авторитет юрисдикции, его
назначения и церковный интерьер. Видя все это, человек часто делает
именно такой вывод: "Мне это не нравится", "Я не хочу это знать", "Я
знаю, что это не так, как утверждают все эти образы". Рождается
атеистическое направление чувств, воли, которая ищет
интеллектуального подтверждения. Рождается энергия бунта против
всей этой консервативной статичности, рано или поздно происходит
взрыв, который приносит человеку облегчение. Ибо хотя взрыв и
экстремальная форма движения, но это движение, и по своей
онтологической сущности бунт ближе к Богу, чем фанатичный
консерватизм, он происходит ради Бога, хотя само имя при этом
отрицается. Конечно, энергия бунта не всегда бывает однозначно
чистой, а от этого во многом зависит и форма бунта. Но желание бунта
- это стремление вырваться из ограниченного пространства. Если Бог
- это ограниченное пространство, то я за бунт атеизма.

Но если атеизм как индивидуальный путь познания и имеет право на
церковную легитимацию, то атеистическая идеология - весьма опасная
вещь. Если в процессе познания заложено движение, то всякая
идеология стремится к статичности, к консервации определенных
результатов познания. Идеология атеизма - это застывший бунт,
застывший бунт несколько хуже застывшего консерватизма. А если еще
при этом утверждать, что данные результаты познания являются
вожделенной целью, которая оправдывает любые средства ее
достижения, то не грех, как говорится, и оружие взять в руки.
Воинственность в данном случае не является исключением,
прерогативой атеистической идеологии. Возникновение атеистической
идеологии - реакция на религиозную идеологию, ее историческое
отражение,

97

историческое возмездие. Атеистическая идеология в нашей стране
просто вывернутая наизнанку православная идеология со всей ее
эстетикой и этикой. (Не православная вера и культура, не православный
дух, а именно православная идеология, православный чин. Та же
сакрализация ритуала, та же сакрализация внешней дисциплины,
своего рода "послушания", тот же вульгарный апологетический пафос в
отстаивании своей точки зрения, то же смешение помпезности и
аскетизма в украшении капищ.) Это историческая, так сказать,
карикатура, хотя довольно мрачная. И если Церковь будет и в
дальнейшем делать вид, что все это к ней не относится (речь идет,
конечно же, не только о Русской православной церкви), история может
вновь состроить жуткую гримасу.

Церковь должна поставить перед самой собой вопрос о невоплощенности
христианского духа и связанного с этим кризиса богопознания.
Рождение и развитие атеизма, укоренение его в социальной жизни
человека, в психологии обязывает к этому. Атеизм легализировал в
застывшей форме то, что было незаконно вытеснено из духовной жизни:
динамику взрыва в процессе познания, личность человека и его нужды.
В определенном смысле атеизм - это продолжение апофатической
традиции, почти преданной забвению, отрицание существования
вульгаризированного бога. Атеизм уравновесил в метаисторическом
смысле вульгаризированную катафатическую традицию. Все
вышесказанное не есть апология атеизма, а лишь призыв к преодолению
фрагментарного, периферийного богопознания. Церковь должна взять на
себя ответственность за все происходящее в мире, за развитие и ход
истории, либо она окончательно будет предана забвению в своей
традиционной роли, будет наказана забвением.

1992г.


 * "И БУДЕТ ДЕНЬ" *

Лекция, прочитанная на курсах евангелистов в г. Риге в июне 1995 г.

Самая главная тема земного познания для меня - человек. История,
наука точная и гуманитарная, богословие, искусство, политика - все
это творчество человека, авторское творчество, и личность авторов
имеет принципиальное значение, так как материалом этого творчества
является в очень большой степени внутренняя жизнь человека,
конкретного автора: любое творчество человека мотивировано его
внутренней ситуацией. Можно сказать: любая активность человека есть
зеркальное отражение его "психограммы" полностью или частично.
Человек проговаривает или прописывает (это зависит от вида
творчества) то, что составляет конституцию его внутренней жизни.
Правда, это послание нужно уметь прочесть, так как буквальный
уровень "высказывания" не всегда совпадает с бытийственным уровнем
говорящего. Цельность человека - состояние довольно редкое. Гораздо
чаще встречаются люди с раздробленным внутренним миром, что и
проецируется вовне в аллегорическом, иносказательном виде, когда
бытийственный мотив человека трансформируется почти до
неузнаваемости. В этой ситуации расшифровать высказывание бывает
не просто. Очень часто такое творчество принимает образ
морализаторства, поучения, назидания - своего рода моралите. Как
правило, это послание хоть и направлено вовне, но адресовано самому же

99

автору в качестве компенсации за переживаемый разрыв своей жизни. С
появлением экзистенциальной традиции важным в творческом
высказывании стало именно буквальное отражение бытийственного
уровня непосредственно переживаемого автором. Появился своего рода
исповедальный жанр или, точнее, потребность в нем. Это не исповедь в
чистом виде, так как это не осмысленное в определенном свете или с
определенной точки зрения изложение своей жизни, это скорее честная
попытка выразить реальный процесс жизни или ситуацию в жизни
автора без всякой жесткой моральной позиции. Такой разворот человека
к самому себе стал существенной необходимостью особенно в последнем
столетии. Психоанализ, различные психотехники, экзистенциальная
философия, богословие (теология после Освенцима), экзистенциальная
литература, экзистенциальный кинематограф (авторский кинематограф
Бергмана, Феллини, Тарковского), экзистенциальная живопись
(неоимпрессионизм и авангард) - всем этим человечество обязано
"кризисному сознанию", ощущению неэффективности всякого внешнего
развития без развития и динамики внутренней жизни, без
самопознания.

Итак, потребность самопознания появилась, теперь эта потребность
должна быть осознана или укоренена. И этот процесс медленно, но
происходит. Если принять образ Василия Кандинского о сущностном
развитии человечества как о движении вперед и вверх остроконечного
треугольника, то получается: "Весь треугольник движется медленно,
почти незаметно... и там, где "сегодня" было его острие, "завтра" (по
внутреннему смыслу эти "сегодня" и "завтра" подобны библейским
"дням" творения) оказывается уже следующая часть, то есть то, что
сегодня было доступно только высшей вершине, что всем другим
частям казалось бессмысленной болтовней, становится завтра полным
смысла и чувств