Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
жали оранжевые блики, а в глазах
отразились золотые лучи. - Но когда Христос говорит, что вы сделаете
больше, чем Я, Он имеет в виду, что движение от человека к Богу, то
есть от простого к сложному, труднее, поэтому от нас и усилий
требуется больше, и помощь нам нужна... Ты мне помогаешь очень
сильно, если бы не ты, я бы давно погибла от напряжения, в котором
пребываю. Это духовное напряжение, под него не "поднырнешь" и от него
не спрячешься. Но сейчас мне нужна мужская помощь, мужская
инициатива, ты ею не обладаешь, иначе я долго не протяну, но и
обратно я не хочу.
- А Игорь? - спросила я робко. Марина усмехнулась:
- Если для Николая я - Ассоль, то для Игоря - путеводная звезда,
которая указывает путь к благополучию, а заодно и голы забивает, так
что мяч в корзину аж "засасывает", как он по баскетбольному
выражается... Когда-то давно, еще в юности, я в очередной раз
собиралась выйти
306
замуж и со своей подругой, тоже Маринкой, сидела в кафе и обсуждала
свадебный наряд. С нами за столиком сидел пожилой иностранец, мы
думали, что он ничего не понимает, а он сказал мне на неплохом
русском: "Вы женщина-звезда, и вы не должны выходить замуж, ваша
задача - вдохновлять мужчин на рыцарские подвиги". Мы с Маринкой
тогда посмеялись, замуж в тот раз я действительно не вышла, но слова
мне его запомнились. А как ты думаешь, кто я? - спросила Марина,
состроив при этом уморительную физиономию.
Я рассмеялась на ее смешную гримасу, но ответила со всей
серьезностью:
- Я у какого-то философа читала, что есть такие "осевые" люди,
которые, образно говоря, движут ось земли, способствуя развитию
человечества. Я думаю, что ты обыкновенная "осевая" женщина, - и,
улыбнувшись, добавила: - а когда я читаю твое философствование, мне
кажется, что ты - воплощение Шопенгауэра в образе женщины. Но
только он был пессимист и "хулитель жизни", как о нем говорили, а ты
несешь в себе совершенно удивительную любовь к жизни.
Марина усмехнулась и ответила:
- У Шопенгауэра есть удивительное вдохновение на познание, но нет
вдохновения на благословение и прощение человечеству. Его мама не
любила, отец слабый был, поэтому он и вырос мрачный, и ему трудно
было перейти к оптимизму. Но зато у него наследство было большое, он
мог писать книги... Мне сейчас в голову пришла смешная идея -
познакомиться с каким-нибудь хорошо сложенным мужчиной, который
бы отлично танцевал.
- Хочешь двигать ось, танцуя? - спросила я.
- Именно так. Если бы я тогда, в юности, согласилась работать в
мюзик-холле, нам предлагали с Маринкой, я бы стала не философом, а
танцовщицей, - сказала Марина и задумалась; очевидно, она что-то
вспоминала. - Поставь музыку, пожалуйста, "Отель Калифорния", я
всегда обожала
307
эту вещь. Я сейчас вспомнила себя совсем молоденькой: зимой я ходила
в белой шубке, в тонких капроновых чулках и всегда без головного
убора, даже в мороз, и никогда не замерзала.
Я стала искать кассету ансамбля "Иглс", но Марина меня остановила:
- Нет, не надо. Смотри, какая сейчас луна за окном, а около нее
лестница из облаков. Глядя на это, хочется чего-то другого,
запредельного... Поставь лучше Шнитке. - Когда музыка отзвучала,
Марина сказала: - Мне понятно состояние Шнитке, кажется, что он
музыкой рассказывает историю своей жизни. Он говорит, что земная
жизнь дана для того, чтобы ее разлюбить, не жизнь вообще, а именно
земную. У меня перед глазами возникла картина: какая-то чайка,
которой захотелось полетать во времени истории. С одной стороны -
упоение, она любит летать, а с другой стороны - ей только и
разрешается летать, когда никто не летает. Для нее это возможность и
вызов... Она начинает летать и теряет чувство меры и опасности,
залетает в такие потоки, что не может с ними справиться, и воздушный
поток ломает крыло, она еще может вылететь, но то ли чувство
отчаяния, что ее никто не ждет, то ли горечи, что всю жизнь никто не
ждет, она как-то медлит, и ее накрывает волна, и она гибнет с
перемешанным чувством и горечи, и радости, а утром на берег, когда
буря стихла, выносит красивое перо - менуэт на бис... В музыке
Шнитке для меня есть что-то очень горькое и светлое...
IV. "Всего на час сумею быть я старше "
31 октября 1996 года, ровно за два месяца до дня рождения Марины (она
родилась 31 декабря 1957 года), раздался телефонный звонок. Сквозь сон
я слышала, как Марина разговаривала с Николаем: "Любовь - это не
308
закипание чайника на конфорке, любовь - это разделение внутреннего
состояния человека... Ты думаешь только о себе... Не звони мне больше,
не трать понапрасну денег..." Марина повесила трубку и снова легла в
постель. Потом было еще два звонка с небольшим промежутком, но там
было молчание, - очевидно, Миридонов проверял, дома мы или нет.
Через некоторое время раздался звонок в дверь, я встала, посмотрела в
глазок тамбурной двери и увидела Миридонова. Я сказала Марине, что
там стоит твой Петюня. Она надела белый халат - подарок Николая -
и вышла к нему. Через пять минут она вернулась в комнату, достала из
письменного стола журналы для презентации и отнесла ему.
- Ну и работенка! Ни сна ни отдыха! - сказала она, снова ложась в
постель.
Где-то минут через сорок опять раздался звонок в дверь. Это был снова
Петр Миридонов. Марина вышла к нему, они о чем-то некоторое время
говорили, потом Марина открыла дверь в комнату и сказала мне:
- Вставай, умывайся, готовь завтрак, у Петюни презентацию перенесли
на три часа дня, он с нами позавтракает.
Пока Марина обсуждала с ним проблемы, связанные с бизнесом, я
сварила кофе, сделала бутерброды с красной икрой, с сыром, с ветчиной.
Марина сказала:
- Ветчину выбирай попостнее, а то Пете нельзя жирное. У Петра была
язва, и Марина побеспокоилась о его здоровье.
- За чужой счет, - весело сказал Петр, - не только пьют, но и едят и
аристократы, и дегенераты. И потом у меня сегодня радость - я
перезанял деньги! Теперь до Нового года не будет никаких "наездов".
Прямо камень с сердца упал.
Мы сели завтракать, и Марина сразу перешла к делу - стала говорить
Петру, как надо настроиться на презентацию.
309
Петр сказал, что его бывшие друзья-милиционеры разрешили ему
воспользоваться опорным пунктом для проведения презентации. Петр
говорил, что он теперь спокоен, что у него все получится. Он был весел и
возбужден, рассказывал старые анекдоты, на его довольно высоком лбу
надувались вены. Он с аппетитом ел бутерброды, мне пришлось еще
подрезать ветчины и сыра. Пока мы завтракали, Марина почти через
каждые десять-пятнадцать минут говорила по телефону с
сотрудниками.
- Кушай, кушай, тебе сегодня работать, - подбадривала она Петра в
промежутках между телефонными разговорами, - мужчина должен
быть сытым и довольным, тогда у него все получается. Эмоциональное
воодушевление - главное в нашей работе. Говори людям, что нет
нерешаемых проблем, а есть нежелание их решить. Но может, ты
все-таки передумаешь и возьмешь меня с собой? Вдвоем мы будем
выглядеть гораздо убедительнее. Ведь люди ищут не только денег, но и
защиты, уверенности. На опорном пункте обещать богатую жизнь,
согласись, как-то странно.
- Я хочу просто потренироваться, а потом приглашу в офис. Я хочу
один попробовать, должен же я навыки приобретать, чтобы быть
раскованней на основной презентации. Вспомню свою комсомольскую
юность, как на собраниях людей вдохновлял.
- Ты их вдохновлял на картошку ехать, а здесь на принципиально
новое отношение к жизни и к самим себе, - сказала Марина, отпивая из
чашки черный кофе.
- На картошку тоже трудно, все чистенькими хотят быть, - сказал
Петр и попросил чая со слабой заваркой.
- Петя, постарайся не концентрировать внимание на всех безработных
и разорившихся, которые не хотят приложить усилия для продвижения
вперед, - продолжила свои советы Марина, - тратить на них силы
накладно для бизнеса и для собственного здоровья. Легче найти
человека,
310
который хочет работать, чем убеждать того, кто не хочет работать.
Действуй эффективно...
- Да у меня получится, - перебил ее Петр, - я уверен в себе как
никогда. Ты же сама говоришь, что воодушевление передается только
тогда, если себя сам хорошо чувствуешь, если есть блеск в глазах, а я
себя сегодня очень хорошо чувствую.
- Можно я как художник скажу? - уже перебила я Петра. - Знаете,
Петя, для того чтобы производить впечатление респектабельного
человека, вам не стоит улыбаться, вам нужно быть вдохновенным, но
серьезным.
Я так сказала потому, что у Петра была очень жалкая улыбка бедного
человека, она его очень "портила".
- Да, она правильно говорит, прислушайся к художнице, - с улыбкой
сказала Марина и положила свою руку мне на плечо. Серо-голубые
глаза Марины вдруг засветились какой-то непонятной мудростью, вся
она засияла дивной, небесной, мощной красотой. Я смотрела на нее и не
понимала, что с ней происходит. Неужели она так радуется за Петра,
что у него что-то сдвинулось с мертвой точки? Нет, не похоже, но что
же это? От нее шел какой-то свет и тепло. Хотелось, чтобы это не
кончалось никогда...
Но мне нужно было собираться, ехать давать рекламное объявление в
газету для фирмы, в которой она работала. Волею судьбы Марина не
успела дать это объявление в офисе, куда к ним специально приезжали
рекламодатели. Я стала медленно одеваться, в надежде, что Петр
пойдет со мной. Мне хотелось, чтобы Марина отдохнула в этот день, он у
нее случайно выпал как выходной. Я специально долго ходила по кухне,
ждала, пока Петр допьет чай, спрашивала, что она будет дальше
делать, но она продолжала с ним оживленную беседу, и я решила им не
мешать. Когда я уходила, Марина спросила меня:
- Туда и обратно?
- Да, только зайду на рынок купить что-нибудь на ужин.
311
Я вернулась, когда уже смеркалось, день был пасмурный. Все время
моросил дождь. Я открыла входную дверь. Мне навстречу, закрывая за
собой дверь в комнату, вышел Петр и сказал:
- Мы так долго говорили с Мариной, что она заснула. Я поверила ему,
потому что она так уставала, что засыпала довольно легко. Я спросила,
проходя на кухню:
- А почему ты не на презентации?
- Опорный пункт заняли, мне позвонили из милиции в два часа,
перенесли на вторник, - сказал он довольно спокойно.
- Ну что ж, пойдем пить чай, - сказала я, а про себя подумала: "Вот,
гад, не дал Мариночке отдохнуть".
Когда мы сели за стол, он есть не стал, а только выпил чай.Я спросила:
- Ну как вы пообщались? Плодотворно? Он сказал:
- Да, я все понял, теперь надо только вперед и с песней!
Он был очень напряжен, при малейшей улыбке жила на его лбу
надувалась довольно сильно, но само напряжение было характерно для
всех, кто работал в фирме, поэтому я не обратила особого внимания на
это. Я перестала поддерживать разговор, и Петр сказал, поднимаясь
из-за стола:
- Ну что ж, я пойду, пожалуй. - Когда он надевал свою кожаную
куртку в коридоре, спросил: - Может, попрощаться с Мариной или не
стоит будить?
- Уже поздно, надо разбудить, а то ночью спать не будет, - сказала я
и открыв дверь в комнату, позвала: - Мариночка! - Я протянула руку
к выключателю, но тут раздался милицейский приказ:
- Свет не включать!!!
Петр сделал какое-то резкое движение, и я оказалась на полу.
-На колени, руки за спину... (мою шею обвила веревка, у горла нож)
сука, деньги давай! - прошипел Петр.
312
- Сейчас, сейчас, - сказала я в какой-то прострации. Я с трудом
поднялась, ноги налились свинцом, подошла к письменному столу и
стала специально греметь ящиком, чтобы Марина проснулась. Но она не
реагировала. Я посмотрела на диван, пока доставала деньги, и увидела
холмик, покрытый одеялом, поза была явно неестественная;
наверное, он ее оглушил, подумала я, отдавая ему доллары. Я снова
посмотрела на диван, и тут на меня повеяло ледяным холодом и
ужасом, словно пуля вонзилась в сердце и сковала тело.
- Что с Мариной? - тихо спросила я.
- Марина приказала долго жить, - сказал Петр и откинул одеяло.
Она лежала в белом махровом халате, который ей подарил Николай из
Благовещенска. Руки и ноги были связаны, она лежала вниз животом,
повернув голову к окну, глаза были закрыты, а около рта какие-то две
капельки на простыне, последний выдох застыл на губах. Тело выгля-
дело как брошенная одежда, - казалось, самой Марины в нем не было.
- Куда ты ее пырнул? - спросила я.
- Я ее задушил, - ответил он. Тогда я посмотрела на шею и увидела
три темно-синих полосы, как от жгута или проволоки.
- Так, ну все, - сказал Петр и схватил меня одной рукой за одежду, а
другой приставил нож к горлу. Я посмотрела на него - лицо как
пергамент, обескровленные губы и взгляд осьминога. Сейчас он будет
меня убивать. Возник даже не страх, а какой-то контакт с ледяной
реальностью. От него шла дикая, первозданная Каинова энергия. Это не
дух агрессии или злобы, обычный для поведения людей, дух убийства
другой, он как дыхание с того света, скорее из "междусветья", как из
темного и холодного туннеля. Снова раздался приказ:
- На колени, руки за спину, - он говорил тихо, твердо и хладнокровно.
Там не было ненависти, он просто
313
хотел меня ликвидировать. Я снова оказалась на полу; и накинутая
веревка уже впилась в мою шею, кровь резко начала приливать к голове,
возникло сладковатое ощущение помутнения сознания, оно стало
отключаться в буквальном смысле, все вещи мгновенно потеряли
ценность, время остановилось, пространство сжалось, какая-то
пропасть открылась под моими ногами, скорее, бездна внутри меня
самой, словно какое-то новое измерение, войти в которое можно, только
задохнувшись. Возникло смешанное чувство и страха, и интереса - что
там? Но страх победил. "Я не хочу туда прыгать, мне еще рано, а меня
хотят туда столкнуть". Я с силой отодвинула веревку от шеи и сказала
хриплым голосом:
- Пожалей меня, не убивай, я никому ничего не скажу, у меня больная
мать, Марину не вернешь, хватит смертей, у тебя же дети...
Я начала говорить без умолку, постепенно вернулся нормальный голос,
было понятно, что эти моления нельзя прерывать, они продлевают мне
жизнь, иначе затянется петля. Я стала говорить "жалостные" вещи, не
переставая. Мне удалось встать на ноги и говорить с ним, глядя в
глаза. Передо мной стояло существо какого-то иного порядка, с которым
нельзя договориться, его можно только умолять. Ему явно не
нравилось, что я говорю, это лишало его силы и решимости. Постепенно
замученная жизнь в нем самом стала пробиваться сквозь
"металлическое" лицо, а в осьминожьих глазах стало мелькать что-то
человеческое. И тут я ощутила какую-то неведомую силу, которая была
на моей стороне, и мои мольбы стали носить характер убеждения и
гипноза.
Наконец он сказал:
- Ну хорошо, уговорила. Я тебя сейчас свяжу, ударю бутылкой по
голове, пойдем, возьмем ее из холодильника, ты, как сможешь,
доползешь до телефона, вызовешь милицию, а когда они придут,
скажешь, что были какие-то мужики в масках и ты ничего не помнишь.
314
Я снова приступила к мольбам. Но тут во мне самой что-то дрогнуло,
возникло отвращение и к нему, и к себе самой, что я так унизительно
борюсь за свою жизнь, умоляю какую-то срамную тварь с интеллектом
ящерицы и повадками анаконды, которая ничего не может, только
убить.
Тогда я не знала, что он болен, что какая-то женщина, когда он
работал еще в милиции, обрызгала его удушающим газом и написала
бритвой на его лбу слово "мент", после чего он, в страхе за свою семью,
сбежал из Москвы, наглотавшись таблеток; что он состоял на учете в
психдиспансере, - все это я узнала потом, когда велось следствие. А
пока я стояла и умоляла его не убивать меня, взывая, как говорят, к
милости.
- Я не хотел ее убивать, так получилось, слово за слово, - вдруг
проговорил он и схватился за голову. Но потом, как бы очнувшись,
сказал:
- Так, приказываю, возьми на кухне тряпку, принеси сюда и сотри
отпечатки пальцев с этого ножа, - он протянул мне наш кухонный нож
с красной ручкой, я только тогда узнала его.
Когда я это проделала, он приказал поставить нож на место. Затем
стал укладывать в свою сумку видеомагнитофон и радиотелефон,
который Игорь подарил Марине.
- Найди мне большую сумку, - сказал Петр, подойдя к телевизору, -
я возьму его с собой.
Я на дрожащих ногах полезла на антресоли, но такой большой сумки,
чтобы в нее уместился телевизор, я не нашла. Петр все время стоял
рядом.
- Ну ладно, пусть остается, - сказал он, и стал стирать отпечатки
пальцев с корпуса телевизора, за который брался руками. Потом он мне
сказал, что я должна говорить в милиции, попросил надеть свитер с
высоким воротником, запудрить на шее проступившую от веревки
красноватую полосу (он не предполагал, что через несколько часов она
превратится в бордовую и никакая пудра ее не
315
скроет). Потом, позвякивая ключами от нашей квартиры, которые он
достал из пальто Марины, сказал:
-Ну смотри... если что, то из-под земли... и помни, у меня двое детей,
друзья в милиции...
Когда он ушел, со мной началась истерика, я подбежала к Марине,
стараясь перевернуть ее на спину, у меня ничего не получалось, не было
сил; я стала вызывать "скорую помощь", там было занято, я вызвала
милицию, которая приехала очень быстро. Прибывшая вместе с ними
женщина-врач, от которой пахло перегаром, спросила у меня:
- Ну что, много выпили? Чей любовник постарался - ее или твой? - и,
обратившись к санитару, сказала: - Зеркало давай.
Я видела только, как она подставила зеркальце к губам Марины,
потому что следователь увел меня на кухню для допроса.
После допросов, уже в милиции, прежде чем отправить меня в камеру до
окончательного выяснения обстоятельств дела, меня остановили около
"обезьянника" - прозрачной камеры, в которой содержались
задержанные бомжи и прочие личности. Какая-то грязная пьяная
тетка украла целлофановый пакет у спящего парня, рядом с которым
уже сидел Петр Миридонов. Она стала доставать оттуда крабовые
палочки и есть. Милиционер заметил, вырвал у нее пакет, разбудил
парня и отдал ему. "Если она его трогала руками, мне это не нужно", -
сказал парень, брезгливо скривив губы. Милиционер кинул пакет
обратно тетке. "Повезло тебе, клюшка", - сказал он ей. К ней подсела
еще одна пьяная женщина, и они с аппетитом стали поглощать
содержимое пакета.
Из моей куртки вытянули все шнурки, отобрали ключи и поместили в
одиночную камеру, в которой была только дверь с решеткой, сквозь нее
пробивался яркий электрический свет. Я легла на деревянный настил и
стала открывать и закрывать глаза, все еще надеясь, что это сон...
316
Какие-то пьяные женщины из соседней камеры начали танцевать, изо
всех сил топая по деревянному настилу. Они ругались матом и пели
частушки того же содержания.
Наконец они затихли, я закрыла глаза, и передо мной обозначились три
полосы от веревки на шее Марины; любовь, познание и свобода -
вспомнились мне три главные категории ее философии, теперь они,
наверное, обрели тринитарное единство. И тут вдруг явилась душа
Марины - это был крылатый светящийся образ, похожий на херувима,
изображаемого в храмах... В моем сознании сами собой зазвучали
стихи, которые когда-то мне читала Марина:
Безмерность духа восхожденья,
Прозрачность ангельского пенья,
Бездонность неба голубого
И близость друга дорогого...