шенства, тем более без
разбора оно всего боится. Переживание ненадежности жизни - самое
большое человеческое страдание. Поэтому большинству людей нравится
жестокость и жесткость по отношению к другим, это приравнивается к
наведению порядка. На фоне экономического благоденствия - это
агрессия, с которой можно жить, а на фоне разрухи такое наведение
порядка превращается в необходимость для этого большинства.

Одна из причин победы большевистской революции заключалась в том,
что это была победа жесткой, узкой доктрины над первобытным хаосом
зарождающегося плюралистического, а значит, открытого общества
начала XX века. Это был действительно хаос - хаос идей,
представлений, культурных и духовных тенденций, именно хаос, то есть
некоторое беспорядочное смешение и неупорядоченное движение, так как
страна только начала освобождаться от жесткой самодержавной
доктрины. Конечно, изнутри этого хаоса трудно было разглядеть его
позитивный смысл. У большинства людей отсутствует историософское
видение, способность взглянуть на события с высоты птичьего полета,
а есть только ужас от того, что хаос может все смести на своем пути.
Таких людей оказалось немало. Результат - победа жесткой, узкой
доктрины, логически обоснованной, исключающей открытые вопросы.
Именно поэтому более других пострадала интеллигенция, ибо открытые
вопросы являются предметом ее внимания.

По существу, это была победа узкой, логически замкнутой доктрины,
избавляющей от необходимости личной ответственности каждого
человека в решении вопроса, в чем смысл жизни. Все стало яснее ясного.
Смысл жизни в том, чтобы построить "наш новый мир", в котором "кто
был ничем, тот станет всем". И никаких вопросов -зачем, почему,
никаких вопросов, в ответ на которые нельзя отдать конкретное
распоряжение, никаких вопросов, ответ на которые может быть
неоднозначным по своей сути.

145

Доктрина была настолько узкой, что у большевистской партии не
нашлось достаточно вразумительной программы, кроме необходимости
завоевания власти. Не потому ли на протяжении истории у партии не
раз возникала необходимость менять курс в соответствии с
существующей ситуацией, не потому ли в нашем законодательстве не
существовало определения, что такое "антисоветский"? Определение
"советский", означающее того, кто железной рукой держит власть и
устанавливает порядок, как-то не состыковывалось с не умершим еще
гуманистическим романтическим пафосом. Налицо было
несоответствие, как у "старых большевиков": воля - чистая, а дела -
грязные.

Узость доктрины вызвала строгую необходимость отмежеваться от
всего остального мира, не оставляя при этом надежды в дальнейшем,
окрепнув, переделать весь мир на свой лад (лозунг о мировой
пролетарской революции).

Так родился дух советской агрессивности. И когда внешняя угроза
перестала существовать после победы над интервентами и Белой
гвардией, дух агрессивности потребовал себе пищи, и тогда появилась
угроза внутренняя - контрреволюция, а затем и незримая - враги
народа. Врагами народа мог быть кто угодно, а в дальнейшем, наверное,
и что угодно - интеллигенция, военные, евреи, врачи, нацмены
(представители любой национальности) - все и всЈ, к чему можно было
предъявить обвинение по существовавшей в уголовном кодексе СССР
статье об антисоветской агитации и пропаганде, при отсутствии
определения, что такое "антисоветский". Образ врага - это своего рода
утешение, спасение от черной бездны, в которую все рушится и нет
виновного. Эта ситуация очень напоминает Средние века, когда царила
жестокость по отношению друг к другу и в то же время люди мечтали о
"граде Божьем".

Советская агрессивность была всегда направлена в обе стороны - вовне
и вовнутрь. Было одно исключение, когда недоверчивый Сталин поверил
Гитлеру в 1939 году, признав, вероятно, что-то родственное в
агрессивности

146

узкой, суперзамкнутой доктрины фашизма. А так, на протяжении всей
советской истории у нас были большие и малые враги, среди них
периодически оказывались и бывшие друзья. Эта агрессивность
постоянно поддерживалась гонкой вооружения и идеологическим
воспитанием, которое покоилось на трех китах - неоспоримых
преимуществах нашей жизни вплоть до чистого вымысла, намеренном
сгущении красок, вплоть до искажения событий, касающихся всякой
иной жизни, а также шпиономании. Такое селекционное воспитание не
могло не дать плодов: для многих советских людей агрессивность стала
формой мироощущения - агрессивность в личных отношениях, во
всяких второстепенных человеческих контактах, в творчестве, в способе
думать.

Дух агрессивности породил не менее значительный для нашей жизни
дух репрессивности. Репрессии в нашей стране приняли форму
упреждающего удара - пресекать гораздо суровее, чем требовала сама
существующая причина, пресекать по одному только подозрению о
возможности существования причины. Особенно четко просматривается
это в двух областях нашей жизни - в медицине и в воспитании. В
нашей медицине глубоко укоренились шоковые методы лечения -
особенно это видно на примере психиатрии и онкологии: инсулиновые
шоки, химиотерапия, хирур- гия, облучение - все это более популярно,
чем терапия щадящая, связанная с продолжительным уходом. Или
другой пример: попробуйте заикнуться о том, что аппендицит нужно
лечить, а не вырезать. У большинства наших врачей четко
выработанный стереотип: единственный способ лечения аппендицита -
хирургическое вмешательство. А ведь это вещь не невинная.

В воспитании дух репрессивности имеет еще более уродливые формы.
Одна воспитательница детского сада рассказывала с явной гордостью о
своей "педагогической находке", позволившей ей добиться
безукоризненной дисциплины: она за провинность одного наказывала
всех, и со

147

временем дети стали следить друг за другом сами. Сразу после
института я два года работала в школе. В соседнем классе со мной
трудилась учительница, которая позволяла ученикам, первым
выполнившим задание, следить за дисциплиной остального класса,
составлять для нее список ребят, занимавшихся списыванием. А в
самой школе были созданы дисциплинарные батальоны из учеников,
каравшие, с позволения старших, нарушителей на переменах. У них
отбирали дневники и заносили в "черные" списки, которые
зачитывались на общей линейке.

Во время психологических консультаций родителям, находящимся в
конфликте с детьми-подростками, я обнаружила, что чаще всего
родители называют следующие приемлемые для себя в этой ситуации
средства борьбы с непослушными - милиция, психиатр и...
гинекологическое обследование для установления девственности своей
дочери. И надо заметить, что во всех этих случаях люди действуют по
своей воле.

Весьма могущественным духом советской действительности является
дух обобществления - он воплощается весьма разнообразно, но по сути
это всегда воля к усреднению, выравниванию, разрушению
индивидуальных особенностей (как будто можно сохранить
индивидуальность, разрушив ее индивидуальные особенности), иными
словами - посягательство на личность. Дух обобществления - это
атеистическое представление о справедливости, понимаемое как
усредненное тождество на горизонтальном уровне. Теистические
воззрения связаны с уровнем вертикальным. Согласно теистическим
представлениям, люди не могут и не должны быть равны между собой,
как на горизонтальном уровне, так и на вертикальном. Они могут быть
равны только пред Богом, то есть абсолютно всем дается возможность
для святости, для достижения совершенства. Качество совершенства
всегда одной природы, а формы проявления могут быть весьма
разнообразны. Это означает

148

неравенство людей на горизонтальном уровне. Да и диапазон
возможностей всегда разный, что свидетельствует о неравенстве и на
вертикальном уровне.

Усредненное тождество, называемое в советской действительности
равенством, - это одинаковые люди в одинаковой одежде, с
одинаковыми представлениями, живущие на одинаковой жилплощади,
одинаково работающие за одинаковую зарплату. Правда, практические
соображения заставили отойти от "уравниловки", но дух ее в сознании
сохранился как идеальная норма.

Дух обобществления весьма враждебен к личности, к самому
существованию личного в противовес серой заурядности и ко всякому
проявлению личностного. У нас всегда не любили личную жизнь, у нас
был примат общественного над личным, у нас не любили личных
заслуг, личной собственности, личных усилий - ко всему этому было
отношение, как к грязному белью, которое надо прятать, когда
приходят гости. Жизнь была коммунальной, частной жизни не было,
каждый мог влезть в личную жизнь другого запросто, по-партийному.

Общество стремилось подавить личность, начиная с детского сада.
Детский сад, школа, армия, нормы ГТО, прописка, возможность сделать
карьеру только при условии вступления в КПСС, возможность
поступить в аспирантуру только при условии сдачи экзамена по
марксистско-ленинской философии, даже если вы собираетесь стать
врачом, а не философом, и многое, многое другое, - все это, вместе
взятое, было направлено на усреднение личности, как будто возможно
воспитать личность без права и возможности реального выбора.

Усредненная личность есть личность очень несвободная, ибо исходные
данные свободы - возможность неповторимого пути. А с усредненной
личности всякую неповторимость пытались снять, как стружку. И если
личность смирялась с этим, то от личности оставался только
полуфабрикат. Сейчас в такого рода "смирении" пытаются найти

149

оправдание за свою глухоту к преступлениям. У нас любят восклицать:
"Мы не знали о тех ужасах, что у нас творились". А разве вы очень
хотели знать? "Нас обманывали". А разве вы не сами безоговорочно
верили? "Нас унижали". А разве вы предпринимали что-нибудь, чтобы
защитить свою честь? Конечно, нельзя от людей требовать героизма,
тем более что в те времена каждого человека рассматривали словно в
лупу, словно он под следствием. Даже эротика советского периода носит
причудливый характер. Условно ее можно назвать эротикой санаторных
домов. Одиннадцать месяцев в году человек - "стахановец", а на
двенадцатый - стыдливый шалун в доме отдыха. Его секс подобен
поведению человека, который только что лишился девственности, - у
него много сдержанности, мало "техники", а перевес чувств создает
впечатление целомудренного отношения к партнеру.

Духи насильственного объединения, породившие скученность
коммуналок, сделали и семью, эту ячейку государства, больным
органом. Нормальных семей почти не было, хотя разводов было меньше,
но не потому что люди хотели жить вместе, а потому, что люди
отдавали себя во власть более сильных духов аскетической
коллективизации.

Был великий страх непослушания системе, который поглотил малые
страхи. Достаточно было подчиниться системе, и человек освобождался
от всех малых страхов. Сталин - это аккумулятор страха, при нем
страх стал "праздничным", он так напугал, что даже вызывал любовь у
советских людей, потому что человеку нравятся сильные чувства, а
страх как раз одно из самых сильных чувств, испытываемых
человеком. Через страх воспитывалась вера. Коммунистическая
идеология имеет все атрибуты религии - страх, аскетизм, лицемерие.
По мере ослабления страха уменьшалась и вера. При Брежневе этот
страх стал привычным опасением, как домашний бульдог. Человек
знает, что эта собака страшная, но она уже приручена. Звериный
страшный оскал страха был только при Сталине.

150

Конечно, не все люди одинаковые, и у нас есть герои, которые в
чудовищных условиях сохранили и отстояли личностное достоинство.
Именно благодаря этим людям в стране началось медленное движение
обновления, это они удержали телегу на краю пропасти - А. Сахаров, А.
Солженицын, генерал П. Григоренко, А. Марченко, Л. Богораз, отец А.
Мень и многие, многие другие, в том числе никому не известные
подвижники, в разных областях и каждый по-своему.

Я прочитала самое значительное из произведений А. Солженицына,
"Архипелаг Гулаг", кажется, в 1975 году, когда оно было издано на
Западе и с большими опасностями переправлено в Союз; получила книгу
на короткое время и читала запоем. В то время находились люди,
которые хранили и давали почитать эту книгу, служившую своего рода
эталоном антисоветскости, за одно ее хранение грозили репрессии.
Существовало такое определение -"хранение с целью распространения".
Находились все же люди, которые искали знания, правды, кто
политической, кто исторической, кто научной, кто духовной. Они
создали контрреальность, где была предпринята попытка защитить
часть внутреннего мира человека, которую травили и выжигали. Они
создали некое контризмерение, где могли находиться люди, которых
существующая действительность исторгала и преследовала.

Большинство же людей позволяло с себя снимать личностную стружку,
становясь рабами. Были рабы, которые любили своих тиранов, потому
что тяжело брать ответственность за свою собственную жизнь; были
люди, которые жили и трудились, как рабы, с затаенной, почти
неосознанной ненавистью к хозяину, к государству, к "слугам народа".
А рабский труд - это самый непроизводительный труд, труд, за
который не несешь ответственности, так как ничто никому не
принадлежит. Люди не работают, а функционируют, формально
исполняют свои обязанности и тогда, когда кладут асфальт, и собирая
самолет, и делая операции.

151

Такое селекционное воспитание дало соответствующие плоды.
Большинство наших людей сохранило лишь "личностные атавизмы" в
виде амбиций и в виде зуда иметь большой товарный выбор. Чаще всего
это единственные личностные характеристики в общей массе людей.

Воплощенный дух обобществления обернулся неуважением людей друг к
другу, доходящим до буквального хамства и чудовищного
непрофессионализма: у нас работают врачи с профессиональным
образованием, но не профессионалы, у нас работают учителя с
дипломами, но без реальных умений. У нас ужасающе
непрофессиональны политики и журналисты (за очень редким
исключением), у нас очень непрофессиональное телевидение, когда ему
нужно не исполнять идеологический заказ, а просто работать для
зрителей, - это особенно очевидно, когда пытаются создать на
американский лад шоу-бомонд. Но если в Америке все работает - от
прачечной до визажистов, то у нас много чего еще не срабатывает, и
потому получается опереточный бомонд, слишком видна печать
забитости и нищеты. Наши женщины часто выступают в платьях не
для сцены, скорее это одежда для дорогой проститутки, которая
принимает клиентов, оно по-своему красиво, но не красотой для сцены.
Или актриса с бледно-зеленым лицом трясущимися губами читает
Ахматову, тогда как поэзия Ахматовой - это поэзия гордой женщины.
Живя в советское время, она тоже чистила картошку, но она чистила ее
с той статью, которую получила в несоветское время. Даже воры в
законе сейчас не профессионалы, потому что поменялась структура
криминального мира. Эту картину дополняет обилие экстрасенсов -
диких, полуобразованных людей, за деньги манипулирующих своими
навыками, которые "Исцеляют", как шахтер киркой работает.

Когда нет правил игры, то люди представляют собой жалкое зрелище -
все это "импровизация" нетворческих людей и потому - хаос.
Импровизация - это хорошее знание правил, когда они не подавляют,
словно они в

152

крови, как знание языка, когда говоришь, будто знаешь какие-то
правила.

Эта ситуация отягчается духом рабского отношения к труду и духом
мстительности. Общество состоит из рабов, которых наплодила
тоталитарная система. Освобожденные рабы не могут заниматься
предпринимательством, они либо собираются в шайки и работают на
хозяина, либо впадают в состояние комы или депрессии. Их невозможно
вдохновить, они ждут сильной руки, которая бы "вытерла им сопли",
построила в стройные ряды и повела снова к "кормушкам". Поэтому
ставку надо делать на тех, кто не утратил дух свободы, а для
остальных нужна социальная программа. Это также важно и для тех,
кто еще не научился быть свободным, но уже отвык быть рабом. Мне
кажется, сейчас можно делать ставку и на женщин, в советское и
постсоветское время образовался некий "подвид" умных женщин,
способных к созидательному действию.

Дефицит мужского духа в наше время, духа действия, - это также
эффект советской власти, при которой собственно действие, любое
действие, расценивалось как антисоветское, потому что нужно было
только реагировать, только исполнять предписание; членам политбюро
было предписано одно, а простым людям - другое, но те и другие
"действовали" и говорили только "по протоколу". Культивировалась
система предписанных реакций, потому так сложно сейчас: ведь свобода
строится на вырастании из реакции в действие. Между тем наш бизнес
- это тоже реакция, реакция на агрессивную среду, именно поэтому он
полукриминальный и единственным способом выяснения отношений
становится убийство.

Все это создает постоянную угнетенность, которая психологически
разрешается вымещением на других. В нашей стране это приняло
уникальную форму "дедовщины"; имеется в виду не только армия, это
все сферы нашей жизни, когда любой при первой же возможности
вымещает на любом же, попавшем под руку, за унижение всей своей

153

жизни, но везде со своей спецификой: на почте, в прачечной, в больнице,
на железной дороге, в городском транспорте. У нас страна народных
мстителей, партизан, карающих друг друга. Люди очень страдают,
когда на себе ощущают мстительность других, но это не мешает им
отвечать тем же любому, встретившемуся на пути.

Еще один очень важный дух нашего советского бытия - это дух
однозначности восприятия. Масса усредненных лиц привыкла жить в
четко очерченном пространстве, лишенном сакрального элемента
таинства жизни. Все в этом пространстве конкретно, материально и...
однозначно. У наших людей существует черная и белая психология: если
некто не друг, то он - враг, которого нужно ненавидеть; если сейчас мы
живем хорошо, то, значит, в прошлом году жили плохо, ведь эту жизнь
мы зачем-то завоевывали. А если сейчас мы живем плохо, то, значит,
раньше, когда-то, до революции, жили хорошо. Хотим жить только так,
как раньше! Создается впечатление, что у таких людей сохранилась
всего лишь одна извилина и движение мысли возможно лишь по
прямой, в ту или иную сторону.

Все эти духи не являются порождением советского времени, но именно в
советское время они приняли законченные формы, тела и
сгруппировались именно в таком составе, и тот, кто открывает свою
душу этим духам, становится советским, в самом худшем смысле этого
слова. Идеальное советское, связанное с гуманистическим устремлением
к всеобщей справедливости, умерло, осталось лишь атеистическое
советское. И если мы хотим изменить нашу жизнь, надо избавиться не
от одного из этих духов, а от всех вместе.

Октябрь 1993 г.

154


 * ОТ ПЕРИФЕРИИ К ЦЕНТРУ *

Человечество, в лучшем своем проявлении, движимо жаждой истины.
Но в каждом конкретном человеке она реализуется по-разному. И
наверное, глубина и качество этой жажды определяет сферу ее
выражения.

Райнхарт Лаут пишет статью "Что говорит нам сегодня Достоевский" и
называет Федора Михайловича пророком; некоторые авторы,
комментируя эту статью, обращаются к прогнозам Шпенглера о
будущем России. Все это на первый взгляд заслуживает самого
пристального внимания. Но...

Почему, чтобы разобраться в современной нам ситуации, нужно
вспоминать о Достоевском? Я бесконечно чту глубину идей Ф. М.
Достоевского, и для меня бесспорно прорастание этих идей в
современности, но я против упоминания его имени в данном контексте.
Слишком диалогичен Достоевский, слишком много у него можно найти
и за, и против по любому вопросу. Мне кажется, надо подумать, что
каждый из нас может сказать сегодня сам. Причем это высказывание
не должно походить на несбыточные мечтания, на экстраполяцию в
бесконечность понравившихся нам идей. Как правило, это приводит к
паразитированию на чужом мировоззрении, подтачивая возможности
в