рмуле, как надо жить. Обычно в
такую формулу обязательно включается защита от врагов, это не всегда
проговаривается, но всегда подразумевается. Это и враги личные, и
враги рода, клана, церкви или партии, враги образа жизни, а также и
враждебность к непознаваемости Бога, непознаваемости смысла бытия,
так как непознанное всегда ощущается как скрытая или явная
враждебность. И когда на такое сознание попадает вирус - разрешение
на проявление в открытую своей враждебности, то на сокрушаемого
врага - этнического врага рода - переносится вся сумма
враждебности, и до этого внешне порядочные люди теряют человеческий
образ.

Природа душевно-духовной агрессии - это отвержение личности
ребенка со стороны родителей. Человек рождается, и на него
накладывается "некрофильское одеяло" - это своего рода
физиологическая заботливость при отвержении личности ребенка.
Родители с удовольствием принимают "кукловидность" ребенка, потому
что он очень сильно расширяет их эмоциональное поле, а сложность
личности начинают забивать, не замечать, ибо принять личностные
проявления - это значит принять все тяготы духовного роста, принять
мучения, связанные со

25

страданиями личности. В ребенке мучительно рождается мир, и нужно
вместе с ним выносить трудности роста, - это и есть ответственность.
Но в большинстве своем родители сами находятся на уровне
самосознания детей и потому помочь не могут, они рождают ребенка
для того, чтобы он им что-то дал. Таким родителям ребенок дает
максимальное эмоциональное чувство в раннем возрасте, он дает им
ощущение власти и значимости. Постепенно эта власть становится все
более относительной и ребенок перестает "давать" в том объеме, в
котором ожидалось. Далее ребенок начинает покушаться на
пространство, на доходы, на время - у родителей возникает
эмоциональное разочарование, у них исчезает радость за ребенка.
"Кислотный дождь запретов", к которому в основном сводится
воспитание, создает почву для фрустрации, для подавления и
ущемления личностных проявлений, действия ребенка уважаются
только как реакция на действие родителей, а не как его собственная
активность. Иными словами, закладывается механизм, работающий на
оппозиционность, на реакцию, а не на активное действие, которое
является способом организации жизни.

Особо пагубно это отражается на мужском начале, ибо "мужское" по
природе своей - это проявить инициативу, выдвинуться, высунуться
вперед, достойно устоять. Воспитание "мужского" - это воспитание
ответственной и содержательной инициативности. Когда "все нельзя", у
ребенка формируются только реакции, у него нет самостоятельного
действия, и если к этому еще добавить наказания не за провинность, а
за неумелость - все вместе создает почву для деформации мужского
начала. К примеру, импотенция - это страх собственного неуспеха.
Гиперпотенция, синдром Казановы - это недоверие качеству
инициативности, требующее опровержения все новыми и новыми
актами. Мужская агрессия выражается в беспричинном нападении, в
демонстрации силы над более слабыми, в изнасиловании. Беспричинное
нападение -это инициативность, не проявленная вовремя и ставшая
злокачественной, некое содержание, испорченное от длительного
хранения. Демонстрация силы над более слабыми - это криминальные
наклонности, желание воспользоваться чужой слабостью, личной или
ситуативной. Изнасилование, как правило, это опосредованная месть
матери через какую-либо женщину, это агрессивное пренебрежение ее
чувствами, ее словами и действиями.

"Насилие" родителей в борьбе со "зловредностью" ребенка деформирует и
женское начало - любовное принятие, ибо "женское" - это вместить,
зачать, выносить и родить. Воспитание "женского" - это умение
различать достойное содержание для вмещения и зачатия, умение не
вмещать недостойное содержание, вынашивать с любовью. Деформация
"женского" приводит, например, к фригидности, которая в основе своей
- нелюбовь к проникновению, вовлекающему в процесс зачатия,
вынашивания и рождения, нелюбовь и неприятие всего этого процесса,
зафиксированное на его старте. Деформация "мужского" и "женского"
имеет не только физическое проявление, но и психологическое.
Например, проституция психологическая имеет в своей основе нелюбовь
к целому процессу, который включает в себя вмещение, зачатие,
вынашивание и рождение, даже, более того, боязнь этого процесса, ком-
пенсируемая сферой сексуальной, эротической, социальной (даже монахи
часто становятся "проститутками" своего начальства, содержанками
богатого господина - церкви). Женская агрессивность - это месть за
изнасилование, тиражирование в детях воспитанного в ней самой
нормативного уровня изнасилованное . Эта месть выражается в
холодности - механическом исполнении обязанностей, в пренебрежении
- это игнорирование связи с ребенком, игнорирование его
беззащитности, своей ответственности за него, а также агрессивность в
виде нерасторжимости с ребенком: "Мой ребенок - это я, не существует
его отдельности,

27

он - это дополнительное пространство, данное в компенсацию отнятого
у меня".

Можно сказать, что любой человек в той или иной степени "натерпелся"
от близких, и он на неблизких или тех, кто стали близкими, начинает
вымещать свои обиды, потому что не может выместить на родителях, и
чем более "святы" родители, тем больше агрессивной реакции на других
людей, потому что человеку необходимо отреагировать на травмы.
Человек часто, разговаривая с другими людьми, разговаривает с
родителями, выбирая то, чем его задели родители, и начинает при этом
продуцировать агрессию Порой эта задетость сопутствует всей жизни
человека, психическая реакция сохраняется гораздо дольше физической,
она даже в определенном смысле запаздывает. Подобно тому, как если
бы человека сильно толкнули в транспорте, и уже прошло два дня после
этого, психика его все еще продолжает продуцировать возбуждение, и,
общаясь с таким человеком, вы попадаете в поле его возбуждения, и он,
разговаривая с вами, говорит с кем-то еще, кто его задел. Обида - это
своего рода мини-убийство, это очень устойчивый психологический
рефлекс, многие люди живут всю жизнь в состоянии вечной обиды.

У некоторых детей ощущение материнского духовного холода
переживается как обида, как мини-убийство и потому становится
аффективным, у них наступает психологический озноб, который нельзя
согреть, укутав физическим одеялом. Искаженное представление о мире,
порожденное духовным холодом матери, становится прочной
реальностью. Ребенок строит защиту против деструктивной силы,
против некрофильской энергетики, а характер приспособления
становится источником его болезни. Болезнь - это проявление
внутренней драмы, так как переживания подобного рода не просто
оседают, а формируют человека; многих людей сформировала
психотравма.

Невроз, по определению Юнга, "это редуцированная форма бытия, когда
сужается бытийственная ориентация

28

из-за страха бытия". Бытия легко испугаться - ребенок увидел
пьяного отца, склонившегося над колыбелькой, и для него этого
достаточно, потому что у ребенка жестко фиксированная точка зрения.
В нем начинает жить страх, как некая субстанция, как объективная
реальность, такая же реальная, как дерево. Природа невроза - испуг
перед реальностью, а далее сужение реальности, где "мне" не больно, ибо
зафиксированная однажды враждебность бытия порождает бегство в
ограниченное бытие.

Интерпретация бытия как фатально страшного и есть бегство от Бога,
это и есть подмена биофилии, любви к жизни, некрофилией, любовью к
смерти. Задача некрофила - принизить реальность до того уровня, на
котором он сам существует. Это болезненное проявление сознания имеет
разные степени деструктивизма. Бывает некрофилия как пассивность,
неразвитие, сохранение того, что есть. Это проявление условно можно
обозначить как состояние "ветоши". "Ветошь" не убивает жизнь, но
жизнь в ней словно иссыхает, когда человек свою единственную и
неповторимую жизнь постепенно "вкатывает" в состояние "дрожащей
твари". Бывает некрофилия, носящая более активный характер. Есть
люди, которые портят настроение другим с удовольствием и
специально. Некрофилия как злокачественный деструктивизм
выражается в устойчивом стремлении к саморазрушению, либо к
разрушению других.

В определенном смысле вполне можно смотреть на дерево и при этом не
быть счастливым, потому что дерево детерминированно,
программированно, а у человека независимое сознание. Дерево не
свободно в любви, оно не может не пить соков земли, а человек может не
пить "соков" Бога. Голод зверя очень конкретен, а человек может
духовно голодать. Основа преступления человека - это духовный голод,
который он не знает, как удовлетворить, не знает, как удовлетворить
потребность в любви, в диалоге. У него нет органов. И тогда человек
идет

29

на преступление и впадает в зависимость от способ удовлетворения
своего голода. У дерева проблема сломанной ветки решается изгибом
ствола, а у человека духовной аномалией. К примеру, маньяк - это
яркая печать "нелюбви" родителей. У него нет опыта любить, давая,
поэтому он пытается завладеть человеком криминальным образом -
украсть, но сначала убить, а потом завладев потому что иначе он
завладеть не может и не умеет. Маньяк убивает проституток, потому
что их поведение - символ отсутствия любви, отожествляемое с
отсутствием любви матери, которой он не может отомстить. Он также
совершает преступление перед жизнью, которая ему не принадлежит,
как и его мать совершила духовное пресотупление перед ним
(отторжение его личности в духовном смысле равноценно уничтожению).
Проститутка - психологический эквивалент духовного холода, от
которого его еще в детстве сотряс ужас, ставший затем составной
частью его больной психики. Его душа живет каменном мешке, без
света, без звука, и, прежде чем уме реть, такой человек словно "сходит с
ума" от ощущени несправедливости мира. Женская война по отторжении
личности порождает убийц, жаждущих военных действий поэтому
очень важно в детстве не деформировать образ эволюционного развития.

Враждебность - это всегда симптом болезни раздвоенного сознания.
Существует множество форм реализации духа враждебности. Многие из
них настолько укоренены в общественном сознании, что даже и не
почитаются за очевидные проявления враждебности. Больше всего
такой скрытой враждебности оседает в семье, в отношениях родителей и
детей, родителей между собой и других родственников. Дети впитывают
всю эту враждебность как норму и несут ее по миру, тиражируя в своих
занятиях, передавая по наследству уже своим детям. И так до
бесконечности.

Человек может, однако, вырасти не благодаря, а вопреки - меня
обижают, а я не буду; то есть он защищается таким образом, что
перестает множить энергетику убийства. Перестать множить дух
враждебности - значит победить болезнь и смерть.

Развитие, а следовательно, излечение связано с поиском корней личной
ненависти. Освобождение - в том месте, где человек выбрал, что ему
любить, а что ненавидеть. Выбор человека делается раньше, прежде чем
наступает момент, когда этот выбор становится материальным знаком.
Конфликтность, если не разрешается, "тухнет", потом "гниет", потому
так мало благообразных пожилых людей; в основном это образ
неразрешенных конфликтов, продукт распада.

Но бывает "болезнь не к смерти", не как выражение внутреннего
конфликта раздвоенного сознания, а как некая промежуточная ступень
между несовершенством и совершенством, когда через страдание и
болезнь в человеке приводится в движение определенный пласт его
внутреннего мира, и если он доводит этот процесс до конца, до
результата, словно проходя сквозь черноту ночи, то он выбирается к
свету. По мысли Г. Померанца, книга Иова - не трагедия. Она была бы
трагедией, если бы мученик проклял Бога и умер. Но после голоса из
бури Иов преобразился, он почувствовал Бога в самом себе и познал себя
как каплю вечности, в которой заключена вся вечность. И в этой
внутренней вечности потонуло его страдание. Иов впустил Бога
вовнутрь себя самого, иначе нельзя 'было выдержать все то, что выпало
на его долю.

Дисгармоничность жизни очевидна всем - и обездоленным, и тем, кто
в довольстве, - отсюда возникает желание интенсифицировать
эволюцию человеческого в человеке, посему люди тяготеют к каким-то
конструкциям, которые "заставят" всех быть хорошими и счастливыми,
но в человеке развивается то, что заложено как психологические
комплексы, поэтому все эти конструкции носят утопический характер.

31

Итак, следующей формой существования раздвоенного сознания, наряду
с игрой и болезнью, является утопия, попытка преодолеть раздвоение
сознания не изнутри, а вовне, но это все равно, как если бы мы
пытались напиться, н наливая воды. Утопия - это уловка сознания,
попытка решить свою проблему, не решая ее. Это несколько отличается
от игры. В игре совершается закрепление проблемы сознания как
нормы. Утопия - это попытка создать новую норму, которая ошибочно
выдается за решение сути проблемы. Человеческому сознанию для
решения своей проблемы действительно нужна новая, не игровая норма,
не болезненная и не утопическая, норма духовной эволюции, вырастание
из одежд инфантильности. Раздвоенное сознание создает некое
неустойчивое, хрупкое равновесие между стремление! к благу
абсолютному и стремлением к благу относительному. Утопия - это
выбор в пользу блага относительного и, как следствие, исключение из
ситуации блага абсолютного. Реализация утопии - это проверка
глубины и подлинности такого выбора. Утопии бывают личные,
социальные, религиозные. На первый взгляд кажется, что религиозная
утопия и выбор в пользу блага относительного - вещи
взаимоисключающие. Тем не менее это не так, религиозная утопия - это
усекновение блага абсолютного. Бога Живого до уровня бога удобного,
по сути идола, которым можно манипулировать (ср. эссе об Иуде), а это
и есть выбор в пользу блага относительного.

Что такое грехопадение - это усекновение, ущемление и самовольная
деформация божественного пространства, самовольное "отщипывание"
энергии; человек взял еЈ украдкой, будто выхватил из-за спины у Бога,
- и нарушил целостность, гармонию отношений. Но не это было самое
страшное; ведь человек мог еще испугаться потерять гармонию, мог
попытаться исправить то, что сделал, однако этого не произошло, и
грешник утвердился в том, что совершил, то есть утвердил антинорму
как норму, это и было падением.

Когда падение свершилось, то произошел раскол сознания, который как
раз и запечатлел такое противоречие, "зафиксировал" его, - с одной
стороны, у человека было представление о гармонии, а с другой
стороны, он отшатнулся от этой гармонии, и вот это противоречие -
нестремление к гармонии, о которой знает, вызвало стыд, резкое
чувство стыда, что и закрепило состояние раздвоенности.

Второе последствие грехопадения - это закрытость, ставшая
естественной реакцией на потерю стремления к источнику бытия из-за
невозможности преодолеть стыд. Человеку понравилась дисгармония -
"хоть плохо, да мое, могу это присвоить, а там, в райском состоянии,
хотя и гармония, да не мое". Теперь человек пользуется жизнью только
бла- годаря энергии, заключенной в нем самом. В раю воля к жизни не
персонифицирована, она там разлита, потому что личность не
расколота. После грехопадения появилась воля к жизни, которая
объективировалась, ибо человеку предстояло жить в этом
ограниченном, обусловленном временем пространстве по закону выгоды.
Конфликт между людьми - это конфликт различных выгод, в том
числе и религиозного характера, ибо через грехопадение потеряно
субъектно-объектное единство с Богом и людьми между собой,
проявилась форма ограниченного бытия, власть над которым люди
устремились поделить между собой.

Воля к власти, движущая человеком, - это "загрязненная" воля к
жизни, некая форма воли к жизни, которая не стремится преодолеть
ограниченность бытия, а стремится утвердиться на том участке,
который она оценивает как свой. Отсюда проистекает конфессиональная
враждебность внутри христианской церкви, враждебность к другим
религиям, а также возвышение своих мифов и представлений о спасении
и уничижение чужих при "исчислении" потусторонних выгод. Свои
этические воззрения и свои мифы люди считают неразделимыми и
потому нападение на миф расценивают как нападение на добродетель.
Условно говоря, люди воюют за свои метафоры, за свои ритуалы,

33

за свой ограниченный опыт, за свои утопии, и в этой борьбе чаще
наблюдается стремление расширить свой опыт, нежели взгляд. Человек
ищет смысл своей жизни, не жизни вообще, а именно своей, и когда к
нему в руки попадает религиозная идея, то он поступает с ней, как с
картошкой, - очищает все ненужное и готовит свое блюдо.

Современный экуменизм более похож на дипломатическую
договоренность, нежели на любовное принятие. Представители разных
конфессий будто говорят друг другу: "Если вы не будете делать "это", то
мы не будем "то"".

Через экуменизм вызывается искусственное уважение другим
конфессиям. Не проклинать, не плевать друг другу в лицо - это такой
низкий уровень экуменизма, что невольно возникает вопрос, каково же
тогда качество христианства? Нужно достигать своего единства с
Богом, чтобы одним неединством было меньше, а при отсутствии этой
воссоединенности с Богом получается, что человек хочет того, чего сам
не знает и не понимает, опять же заменяя реальность
псевдореальностью. Владимир Соловьев дошЈл до определенных глубин
понимания Божественной реальности, и это вызвало в нем естественное
уважение к католикам и протестантам.

Ценность идей определяется человеком по степени совпадения с его
волеизъявлением, насколько идея совпадает с его желанием обладать
частным бытием, поэтому реакция на не соответствующую этому идею в
лучшем случае недоумение, а в худшем - агрессия. Реальность связана
осознанием своей воли, а следовательно, с самопознанием, которое очень
болезненно для большинства людей, потому так редки люди, живущие в
реальности. Человек познает мир настолько, насколько ему нужно для
удовлетворения своего хотения, словно усекая, подтасовывая реальность
под свою волю, под свои представления, под свой конфликт,
порожденный раздвоенньм сознанием, под свое личное горе. Личный
мотив человека, чтобы вступить

34

в борьбу с уже существующими мотивами, облеченными в идеи, должен
обрести форму абстрактной мысли.

Создавая свою социальную утопию, К. Маркс переработал диалектику
Гегеля на материалистической основе, прибегнув к тактической уловке,
заявив, что наука не доказывает существование Бога, а следовательно,
его нет. Осознание Божественной реальности, осуществляемое
посредством всех духовных сил человека, свелось Марксом только к
познавательно-научной форме, в результате чего скрытое под
мифологической оболочкой было отсечено и обесценено, ибо не
поддавалось научной форме познания. Иными словами, произошло
сужение бытийственной ориентации, когда отчужденная форма
божества, очевидно существовавшая в сознании самого Маркса, была
отброшена в его философии вовсе и сведена, по существу, к роли
транквилизатора для слабых. Сознание человека в его философии
плотно привязывалось к пространству и времени, к материи, что
создавало иллюзию преодоления раскола сознания: есть только этот
мир и ничего другого не существует. Тем самым утверждается
единомерная объективация, бесконечно бегущая горизонтальная линия,
человек оказывается один без Бога, и никто его не воспринимает, кроме
других людей. По сути, это утверждение смерти и согласие на нее, то
есть достаточно мрачная философия.

К. Маркс дал философски обоснованное "добро" на пересмотр ценностей
"христианского" мира, на перераспределение благ этого мира,
построенного на ложном основании. Вакуум, образовавшийся в
результате "изгнания" Бога, заполнил Призрак, некий
прислуживающий дух, который с проповедью равенства и братства
зашагал по Европе с миссией справедливого перераспреде