вершенно другое.
Значит, они приобретают привычку двигаться, следуя определенному числу побуждений; и как нет прикосновения, с которого не могла бы начаться мелодия, нет и побуждения, которое не могло бы стать первым в определенном ряду. Упражнение ежедневно различным образом сочетает эти побуждения; пальцы с каждым днем приобретают все большую легкость; наконец они как бы сами собой подчи-

няются ряду определенных движений, и подчиняются без усилия, не заставляя меня обращать на них внимание. Дело в том, что когда органы чувств, усвоив различные привычки, движутся самостоятельно, то у души нет надобности постоянно наблюдать за ними, чтобы управлять их движениями.
Мозг приобретает
подобные привычки.
Они суть физические
и окказиональные
причины памяти
Но мозг является главным органом. Это общий центр, где все соединяется и где, по-видимому, все рождается. Таким образом, судя о мозге по другим органам чувств, мы будем вправе сделать вывод, что все привычки тела доходят до него и что, следовательно, волокна, из которых он состоит, способные благодаря своей гибкости к движениям всякого рода, приобретают, как и пальцы, привычку подчиняться различным рядам движений, вызванных побуждениями. Вели это так, то способность напоминать мне какой-либо предмет, которой обладает мозг, может заключаться только в приобретенной им легкости, с какой он способен самостоятельно двигаться точно так же, как он двигался, когда этот предмет прежде воздействовал на мои органы чувств.
Физическая и окказиональная причина, сохраняющая или напоминающая идеи, состоит, следовательно, в тех побуждениях, к которым мозг, этот главный орган чувствования, создал себе привычку и которые продолжают существовать или воспроизводятся даже тогда, когда органы чувств перестают этому способствовать. Ибо мы не вспоминали бы тех предметов, которые мы видели, слышали, до которых дотрагивались, если бы движение не принимало те же самые направления, что и тогда, когда мы видим, слышим, прикасаемся. Одним словом, механическое действие подчинено одним и тем же законам и когда испытывают ощущение, и когда только вспоминают испытанное ощущение, и память есть не что иное, как определенный способ чувствовать 14.
Идеи, о которых
совсем не думаюг,
нигде не существуют
Я часто слышал, как спрашивают: "Чем становятся идеи, которыми перестают заниматься? Где они хранятся? Откуда они возвращаются, когда снова предстают перед нами? В душе ли существуют они в течение тех долгих промежутков времени, когда мы совсем о них не думаем, или в теле?"
Исходя из вопросов и из ответов, которые дают метафи-

220
221
 

зики, можно было бы подумать, что идеи подобны всем вещам, запасы которых мы делаем, и что память - не что иное, как огромная кладовая. Столь же резонно придать существование различным формам, какие тело последовательно принимало, и спросить: "Чем становится круглость тела, когда оно принимает другую форму? Где она хранится? И когда это тело вновь становится круглым, откуда к нему приходит круглость?"
Идеи, так же как и ощущения, представляют собой состояния души. Они существуют постольку, поскольку модифицируют ее; они перестают существовать, как только перестают ее модифицировать. Искать в душе идеи, о которых я совсем не думаю,- значит искать их там, где их больше нет; искать их в теле - значит искать там, где их никогда не было. Где же они находятся? Нигде 15.
Как они воспроизводятся
Разве не абсурдно было бы спрашивать, где находятся звуки клавесина, когда этот инструмент перестает звучать. И разве не ответили бы: "Они нигде не находятся, но, если пальцы ударяют по клавишам и двигаются, как они двигались тогда, они снова производят те же самые звуки"?
Итак, я отвечу, что мои идеи нигде не находятся, когда моя душа перестает о них думать, но что они вспоминаются мне, как только возобновляются движения, способные производить их вновь.
Хотя я не знаю механизма мозга, я, однако, могу считать, что его различные части приобрели способность самостоятельно двигаться таким же образом, каким они двигались под воздействием органов чувств; что привычки этого органа сохраняются, что всякий раз, когда он им подчиняется, он вспоминает те же самые идеи, потому что в нем возобновляются те же самые движения; что, одним словом, мы имеем в памяти идеи, как имеем в пальцах пьесы клавесина, т. е. что мозг, как и все другие органы чувств, имеет способность двигаться, следуя побуждениям, к которым он приобрел привычку. Мы испытываем ощущения почти так же, как клавесин издает звуки. Внешние органы человеческого тела - как клавиши; предметы, воздействующие на них, подобны пальцам, ударяющим по клавиатуре; внутренние органы тела - как корпус клавесцна; ощущения, или идеи,- как звуки; а память имеет место, когда идеи, порожденные действием предметов на органы чувств, воспроизводятся движениями, к которым мозг приобрел привычку.

 
Все феномены
памяти объясняюгся
привычками мозга
Если память, медленная или быстрая, вспоминает вещи то в присущем им порядке, то смешивая их, причина этого заключается в том, что наличие множества идей предполагает в мозгу движения в таком огромном количзстве и столь разнообразные, что невозможно, чтобы они воспроизводились всегда с одной и той же легкостью и точностью. Все феномены памяти зависят от привычек, приобретенных подвижными и гибкими частями мозга, и все движения, на которые способны эти части, связаны друг с другом, как связаны между собой все идеи, которые воспроизводятся в памяти.
Дело в том, что движения пальцев по клавишам связаны между собой, как звуки песни, и песня звучит очень медленно, если пальцы движутся очень медленно, и очень сбивчиво, если пальцы сбиваются. Но, как множество пьес, которые разучивают на клавесине, не позволяют пальцам всегда сохранять привычки, позволяющие легко и четко исполнить их, так и множество вещей, которые хотят вспомнить, не дают мозгу всегда сохранять привычки, позволяющие легко и точно вспоминать идеи.
Когда искусный органист непреднамеренно подносит руки к клавишам, первые звуки, которые он извлекает, побуждают его пальцы продолжать двигаться и подчиняться ряду движенкй, вызывающих ряд звуков, мелодичность и гармоничность которых изумляет иной раз его самого. Тем не менее он управляет своими пальцами без усилия и, кажется, не обращая на них внимания.
Именно так первое движение, вызванное в мозгу воздействием предмета на наши органы чувств, возбуждает ряд движений, которые напоминают ряд идей. И от того, что в течение всего времени, когда мы бодрствуем, наши чувства, всегда подвергающиеся впечатлениям от предметов, не перестают воздействовать на мозг, наша память всегда находится в действии. Мозг, постоянно возбуждаемый органами, подчиняется не только впечатлениям, которые он получает от них непосредственно, но и всем движениям, которые это первое впечатление должно воспроизвести. Он идет по привычке от движения к движению, опережает действие органов чувств, вспоминает длинные ряды идей. Более того, он живо воздействует на органы чувств, вновь направляя им ощущения, которые они ему посылали, и убеждает нас, что мы видим то, чего мы в действительности не видим.

223
222
 

Следовательно, так же как пальцы сохраняют привычку к ряду движений и могут по малейшему поводу двигаться, как они двигались прежде, так и мозг сохраняет свои привычки; и, будучи однажды возбужден действием чувств, он самостоятельно производит привычные ему движения и вспоминает идеи.
Но как совершаются эти движения? Как они следуют различным побуждениям? Это-то и невозможно изучить. Если бы даже этот вопрос поставили в отношении привычек, приобретаемых пальцами, я не смог бы на него ответить. Не буду же теряться в догадках по этому вопросу. Для меня достаточно судить о привычках мозга по привычкам каждого чувства; нужно удовлетвориться знанием того, что один и тот же механизм, каков бы он ни был, дает идеи, сохраняет и воспроизводит их.
Память имеет свое
местонахождение
в мозгу и во всех
органах, которые
передают идеи
Мы только что видели, что память имеет свое местонахождение главным образом в мозгу; мне кажется, что она имеет его и во всех органах наших ощущений; ибо она должна иметь его везде, где есть окказиональная причина идей, которые мы вспоминаем. Если для того, чтобы дать нам идею в первый раз, нужно было, чтобы чувства воздействовали на мозг, то воспоминание об этой идее, кажется, никогда не будет более отчетливым, нежели тогда, когда мозг в свою очередь будет воздействовать на чувства. Значит, этот обмен действиями необходим для того, чтобы вызвать идею прошлого ощущения, так же как он необходим для того, чтобы вызвать актуальное ощущение. В самом деле, мы, например, не можем представить себе какую-нибудь фигуру лучше, чем тогда, когда наши руки вновь принимают ту самую форму, которую их заставило принять осязание. В подобном случае память говорит с нами, так сказать, на языке действия.
Память о мелодии, исполняемой на каком-либо инструменте, имеет свое местонахождение в пальцах, в ухе и в мозгу: в пальцах, которые усвоили привычку совершать движения в определенной последовательности; в ухе, которое судит пальцы и в случае надобности управляет ими только потому, что оно со своей стороны усвоило привычку совершать движения в другой последовательности, и в мозгу, который усвоил привычку последовательно принимать формы, точно соответствующие формам пальцев и ушей.

Легко заметить привычки, приобретенные пальцами: невозможно так же наблюдать привычки ушей; еще менее доступны наблюдению привычки мозга, но аналогия доказывает, что они существуют.
Разве можно было бы знать язык, если бы мозг не приобретал привычек, которые соответствовали бы привычкам ушей, чтобы его слышать, привычкам губ, чтобы на нем говорить, привычкам глаз, чтобы на нем читать? Память о языке не находится, следовательно, исключительно в привычках мозга - она находится и в привычках органов слуха, речи и зрения.
Объяснение сновидений
Следуя принципам, которые я только что изложил, было бы легко объяснить сновидения. Ибо идеи, которые мы имеем во сне, достаточно похожи на то, что исполняет органист, когда в момент рассеянности он предоставляет своим пальцам действовать наугад. Конечно, его пальцы делают лишь то, что они научены были делать, но они не делают этого в том же самом порядке; они соединяют различные пассажи, извлеченные из различных пьес, которые они разучили.
Давайте же судить о том, что происходит в мозгу, по аналогии с тем, что мы наблюдаем в привычках руки, упражнявшейся на музыкальном инструменте, и мы придем к выводу, что сновидения являются результатом воздействия этого главного органа на чувства, когда во время отдыха всех частей тела он сохраняет достаточно активности для того, чтобы подчиняться некоторым из своих привычек. Ведь поскольку он движется так же, как он двигался, когда мы имели ощущения, он воздействует на чувства, и тотчас же мы слышим и видим; так, например, однорукий думает, что чувствует руку, которой у него больше нет. Но в подобном случае мозг обычно изображает вещи в большом беспорядке, потому что привычки, действие которых приостановлено сном, преграждают путь большому количеству идей.
Память утрачивается
оттого, что мозг
утрачивает свои
привычки
Поскольку мы объяснили, как приобретаются привычки, составляющие память, будет легко понять, как они утрачиваются.
Это происходит, во-первых, если они не поддерживаются или по крайней мере не обновляются достаточно часто. Такой будет судьба всех привычек, для действия которых чувства перестанут давать повод.

224
225
 

Во-вторых, если привычки умножаются в числе до некоторого предела, ибо тогда среди них будут такие, которые мы будем оставлять без внимания. Так же от нас ускользают знания, по мере того как мы их приобретаем.
В-третьих, недомогание в мозгу ослабляет или нарушает память, если оно становится препятствием для некоторых движений, к которым выработалась привычка. Тогда были бы вещи, о которых совсем не сохранялось бы воспоминания; а если бы недомогание противодействовало всем привычкам мозга, то не оставалось бы воспоминания ни об одной вещи.
В-четвертых, паралич органов произвел бы такое же действие: привычки мозга были бы постепенно утрачены, поскольку они больше не поддерживались бы действием чувств.
Наконец, старость наносит удар памяти. В этом случае части мозга похожи на пальцы, которые уже недостаточно гибки, чтобы двигаться, следуя всем побуждениям, которые были им свойственны. Привычки постепенно утрачиваются; остаются лишь слабые ощущения, которые вскоре ускользают; движение, которое, по-видимому, их поддерживает, само готово прекратиться.
Заключение
Физическая и окказиональная первопричина чувствительности состоит, таким образом, исключительно в определенных направлениях, которые принимает движение, вызывающее прозябание животного; а причина памяти заключается в этих направлениях, когда они становятся привычками. Аналогия позволяет нам предположить, что в органах, которые мы не можем наблюдать, происходит нечто похожее на то, что мы наблюдаем в других органах. Я не знаю, благодаря какому механизму моя рука обладает достаточной гибкостью и подвижностью, чтобы приобретать навык к определенному порядку движений, но я знаю, что в ней есть гибкость, подвижность, упражнение, привычки, и полагаю, что все это находится в мозгу и в органах, которые также являются местонахождением памяти.
Таким образом, у меня, несомненно, есть лишь весьма несовершенная идея физических и окказиональных причин чувствительности и памяти; я совсем не знаю их первопричины. Я знаю, что в нас есть движение, но не могу понять, какой силой оно производится. Я знаю, что это движение может быть связано с различными побуждениями, но мне не под силу раскрыть механизм, который ими управ-
226

ляет. Следовательно, мое преимущество в том, что я освободил от всех произвольных гипотез то скудное знание, которое мы имеем по самому неясному вопросу. Я думаю, что именно этим должны ограничиваться физики каждый раз, когда они хотят создавать системы относительно вещей, первые причины которых невозможно наблюдать.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
АНАЛИЗ, РАССМАТРИВАЕМЫЙ
В ОТНОШЕНИИ ПРИМЕНЯЕМЫХ ИМ СРЕДСТВ
И ПРИНОСИМЫХ ИМ РЕЗУЛЬТАТОВ,
ИЛИ ИСКУССТВО РАССУЖДАТЬ,
СВЕДЕННОЕ К ХОРОШО
ПОСТРОЕННОМУ ЯЗЫКУ
Мы знаем происхождение и формирование всех наших идей; мы знаем также происхождение и формирование всех способностей души; и мы знаем, что анализ, который привел нас к этим знаниям, есть единственный метод, который может привести нас к другим знаниям. По существу анализ - это рычаг ума. Его нужно изучить, и мы собираемся рассмотреть применяемые им средства и приносимые им результаты.
ГЛАВА I
КАК ЗНАНИЯ, КОТОРЫМИ МЫ ОБЯЗАНЫ ПРИРОДЕ,
ОБРАЗУЮТ СИСТЕМУ, ГДЕ ВСЕ ПОЛНОСТЬЮ
СВЯЗАНО; И КАК МЫ ЗАБЛУЖДАЕМСЯ,
КОГДА ЗАБЫВАЕМ УРОКИ ПРИРОДЫ
Как природа учит нас рассуждать,
сама направляя
применение наших
способностей
Мы видели, что под словом "желать" можно понимать лишь направление наших способностей на вещи, в которых мы испытываем потребность. Значит, мы имеем желания только потому, что имеем потребности, которые нужно удовлетворять. Потребности, желания - вот двигатель всех наших исследований.
Наши потребности и средства их удовлетворения имеют свое основание в устройстве наших органов и в отношении
227

вещей к этому устройству. Например, то, каким образом я устроен, определяет пищу, в которой я нуждаюсь; а то, как устроены сами потребляемые продукты, определяет способы, какими я могу пользоваться пищей.
Обо всех этих различных устройствах я могу иметь лишь весьма неполные знания; собственно, я их не знаю, но опыт учит меня употреблению вещей, которые мне совершенно необходимы; я обучился этому благодаря испытываемому мною удовольствию или страданию и обучился быстро; для меня было бы бесполезно знать о них больше, и природа ограничила этим свои уроки.
Мы видим в се уроках систему, все части которой полностью упорядочены. Если во мне имеются потребности и желания, то вне меня есть предметы, пригодные для их удовлетворения, и я обладаю способностью познавать их и пользоваться ими.
Эта система естественно ограничивает мои знания сферой небольшого числа потребностей и небольшого числа вещей, предназначенных для меня. Но если мои знания немногочисленны, они хорошо упорядочены, так как я извлек их из самого порядка моих потребностей и из порядка отношений, в которых вещи находятся ко мне.
Следовательно, я вижу в сфере моих знаний систему, соответствующую той системе, которой следовал творец моей природы, создавая меня. И это не удивительно, ибо если даны мои потребности и мои способности, то тем самым даны мои исследования и мои знания.
Все одинаково связано в той и другой системе. Мои органы, ощущения, которые я испытываю, суждения, которые я высказываю, опыт, подтверждающий или исправляющий их, образуют ту и другую систему для моего сохранения. По-видимому, тот, кто меня создал, расположил все в таком порядке лишь для того, чтобы самому заботиться обо мне. Вот та система, которую нужно изучать, чтобы научиться рассуждать.
Сколько бы мы ни наблюдали способности, которые дает нам наше устройство, и то, как оно заставляет нас их применять,- это не будет чрезмерным, одним словом, никогда не будет чрезмерным наблюдение того, что мы делаем исключительно благодаря нашему устройству. Его уроки, если мы умели извлекать из них пользу, были бы лучшей из логик.
Действительно, чему оно учит нас? Избегать того, что может нам повредить, и отыскивать то, что может быть

для нас полезно. Но нужно ли для этого, чтобы мы судили о сущности вещей? Творец нашей природы не требует этого. Он знает, что он сделал эти сущности недоступными для нас, и хочет только, чтобы мы судили об отношениях, в которых эти вещи находятся к нам, и об отношениях, в которых они находятся между собой, когда знание этих последних может принести нам какую-нибудь пользу 16. У нас есть средство, чтобы судить об этих отношениях; оно является единственным пригодным для этого средством; мы должны наблюдать ощущения, которые предметы вызывают в нас. Насколько могут простираться наши ощущения, настолько может простираться сама сфера наших знаний; за ее пределами нам недоступно никакое открытие.
В порядке, который наша природа, или наша организация, устанавливает между нашими потребностями и вещами, она указывает нам порядок, в каком мы должны изучать отношения, которые для нас важно знать. Будучи тем покорнее ее урокам, чем насущнее наши потребности, мы делаем то, что она указывает нам делать, и упорядочиваем наши наблюдения. Следовательно, она заставляет нас анализировать с самых ранних лет.
Так как наши изыскания ограничиваются средствами удовлетворения небольшого количества потребностей, которые нам дала природа, то, если наши первые наблюдения сделаны правильно, употребление вещей тотчас их подтверждает. Если же они сделаны плохо, употребление вещей столь же быстро их опровергает и указывает нам, где нужно сделать другие наблюдения. Таким образом, мы можем впадать в ошибки, поскольку они находятся на нашем пути, но этот путь - путь истины, и мы по нему следуем. Итак, наблюдать отношения, подтверждать свои суждения новыми наблюдениями или исправлять их, наблюдая сызнова,- вот что природа заставляет нас делать. Только этим мы, по существу, и занимаемся, делая это и переделывая при каждом новом знании, которое приобретаем. Таково искусство рассуждать - оно столь же просто, как природа, которая учит нас ему.
Как, забывая уроки природы, мы рассуждаем, следуя дурным привычкам
Таким образом, кажется, что мы уже знаем это искусство настолько, насколько возможно его знать. Действительно, это было бы истинно, если бы мы всегда были способны замечать то, что этому искусству учит нас природа и только она одна

228
229
 

может нас ему научить, ибо тогда мы смогли бы продолжать так, как она заставила нас начать.
Но мы сделали это замечание слишком поздно. Скажем лучше, сейчас мы делаем его в первый раз. И в первый раз мы видим в уроках природы все искусство этого анализа, который дал гениальным людям во