ать, потому что я  не могу все хранить в
себе...
     Лидочке  не хотелось слушать. Альбина была больным человеком -  она уже
две недели жила в постоянном обреченном ужасе, она  поддерживала себя пустой
надеждой  на возвращение  Георгия, хотя знала,  как  и все вокруг, наверное,
знали, что Георгия она не вымолит  и не заработает.  А если случится  чудо и
Георгий останется жив, то он  на  самом деле либо убьет ее -  либо, пожалев,
бросит  - он  не  сможет  жить с ней,  как, впрочем, и она... И мука Альбины
усугублялась тем, что она вынуждена была сносить косые  взгляды, насмешки  и
даже оскорбления близких,  потому что все видели то, что лежало сверху, - ее
жизнь при Алмазове,  что было вдвойне  предательством  мужа.  И Альбина  это
понимала лучше  всех, а Алмазов  требовал от нее изобретательности в любви и
всегдашнего хорошего настроения.
     С  каждым днем Альбина все глубже увязала в двусмысленности своей жизни
- отказаться  от Алмазова и с этим от иллюзорной надежды спасти Георгия было
невозможно. Значит,  надо было сделать  так, чтобы Алмазов полюбил ее, чтобы
он ее ценил, чтобы ее тело казалось ему  лучшим  и самым желанным, чтобы  ее
поведение, ее послушание и  всегдашняя улыбчивость ему нравились и  радовали
его  взор.  И  тогда  он, преисполненный  благодарности  и  нежности к  ней,
освободит Георгия.
     Потому  Альбина была занята лишь одной  мыслью - не потерять  страшного
ненавистного любовника, потому что тогда никто  не захочет помочь Георгию  и
ни  с  чем  не соизмеримая жертва  Альбиночки  окажется лишней. Ты  можешь с
болезненным наслаждением думать о том,  что  выбросишься из окна, когда твоя
жертва принесет свои плоды, когда рядом будет спасенный  такой дорогой ценой
Георгий.  Но  насколько пуста  и  никому не  нужна  смерть  в одиночестве, в
сознании того,  что  Георгий мерзнет  в  Соловках или даже  стоит у стены  в
ожидании залпа.
     Лидочка,  как  могла,  утешала  Альбину,  хотя  понимала,  что  пройдет
несколько минут и Альбина снова начнет терзаться подозрениями...
     К  счастью, Альбина разрыдалась, - она дрожала, пряталась на Лидочкиной
груди, словно та была ее  мама, которая утешит  и  спасет  от  безвыходности
взрослой жизни.
     -  А  я  боялась,  - бормотала  она  в промежутках  между  пароксизмами
рыданий, - я боялась, что вы такая... что вы хотите его отнять... а может, я
думала, у вас кто-нибудь тоже там... и вы хотите, как я, спасти... А он меня
заставляет  еще следить, за  Матвеем Ипполитовичем велел следить, с  кем  он
разговаривает и о чем... а я совсем не умею следить.
     Лидочке  и жалко  было Альбину, и  хотелось уйти  от  нее,  забыть, как
уходят звери от больного собратата - не поможешь, но боишься заразиться.
     И  тут в тишине послышались быстрые женские - на  каблуках -  шаги. Они
завернули  из  прихожей в  гостиную.  Альбина  вскочила.  И  тут же  щелкнул
выключатель и зажегся свет.
     В  гостиной  стояла  Марта  Ильинична,   жмурилась,  вертела   головой,
приглядывалась - увидела.
     -  Так я  и думала,  - заявила она. - Где ты могла  быть? Свет нигде не
горит,  в  биллиардной  Вавилов  с  Филипповым  шары катают...  Извините,  я
помешала, у вас интимная беседа?
     Альбина сказала:
     - Ничего особенного, - и пошла из гостиной, отворачиваясь от Марты.
     Марта уселась на диван рядом с Лидой.
     - Ох, уморил он меня, - сообщила она.
     Лида  никак  не  могла  вернуться  к  мелочам  санаторной  жизни  после
разговора с Альбиной. Она даже  не сразу  вспомнила, что была свидетельницей
романа Марты  и  та  теперь  намерена каким-то  образом  подвести итоги  той
нечаянной сцене.
     - Максимка -  мой старый приятель. Ты еще под стол пешком ходила, когда
мы с ним подружились. Я это говорю на случай, если ты что-нибудь подумала.
     - Я ничего не подумала!
     -  Вот и хорошо.  У меня к тебе  одна просьба  - Мишка Крафт не  должен
ничего знать. У него слабое сердце и нет чувства юмора.
     - Он ничего не узнает, - сказала Лида.
     - Ты настоящий товарищ!


        Глава четвертая

     Лиде не  хотелось идти на ужин. Она  надеялась,  что, если  спрячется в
комнате, не зажигая света, о ней забудут.
     За окном лил бесконечный  дождь, но само стекло было сухим-в этом месте
над фасадом нависал опиравшийся на колонны портик.
     Два  фонаря,  висевшие на столбах перед домом, освещали начала дорожек,
что  спускались к  среднему  пруду. Между дорожками  лежал  широкий  покатый
газон, а вдоль них стояли ряды вековых лип.
     В дверь постучали.
     Лидочка  не  стала откликаться - ей  никого  не хотелось видеть  и было
страшно,  если это  окажется  Алмазов. Лидочка  вцепилась ногтями в  широкий
деревянный подоконник,  спиной  ощущая желание невидимого человека  войти  в
комнату. Какая  глупость, что здесь не положены крючки или замки, - это идет
от  больничных правил,  сказала еще  днем докторша  Лариса  Михайловна,  Был
случай,  лет пять назад,  когда  жена  одного академика умерла в  комнате от
удара, - пока стучали, да бегали за слесарем, да ломали дверь.
     И тогда  директор  сказал: у нас  лечебное  учреждение, а не развратный
курорт для скучающих баб. И замки а также крючки сняли.
     Еще раз постучали. Уйдут или  нет?  Нет, не ушли!  Дверь заскрипела,  и
незнакомый в темноте тихий голос несмело произнес:
     - Простите, я догадался, что вы здесь, я только на минуту.
     Господи,   какое  облегчение   испытала  Лидочка  оттого,   что   голос
принадлежал не Алмазову.
     - Входите, - сказала она, оборачиваясь, - я задумалась.
     Мужчина  приблизился,  и  по   силуэту,  по  росту  и  толщине  Лидочка
догадалась,  что рядом с  ней  стоит  старый друг  Марты, жертва  отсутствия
крючков Максим Исаевич.
     - Вы сегодня присутствовали... - сказал  он и  сделал длительную паузу,
за которую он успел извлечь из кармана и развернуть большой носовой платок.
     - Присутствовала и забыла, - сказала Лидочка. - И вы забудьте.
     - Я как член партии нахожусь  в очень сложном и деликатном положении, -
быстро заговорил Максим  Исаевич, словно в нем открыли  шлюзы  и  он  спешил
выложить  заранее  заготовленный  и   заученный  наизусть  текст.  -  Вы  не
представляете,  сколько в  театре  у меня недругов,  и  завистников. Если же
кто-нибудь узнает, что я сблизился с женой сосланного элемента, разве я могу
кому-нибудь  доказать,  что я  абсолютно  ни при чем,  -  я  был  завлечен и
совершенно не  представлял, потому  что был уверен, что и в самом  деле меня
пригласили   за  номером  журнала  "Огонек",   в   котором  напечатан  очень
увлекательный   рассказ   Пантелеймона   Романова,   но   обстановка    меня
расположила... да... Да! Что было, то было!
     - Уходите,  - сказала Лидочка, жалевшая  теперь, что  так долго слушала
этого  напуганного  человека, не  понимая, что  же  он хочет сказать.  В его
монологе Лидочке открылся еще один  секрет -  сколько же ей еще предстоит их
узнать!  - оказывается,  наш Миша Крафт, который  находится  в ответственной
командировке, на самом деле сослан.
     Максим  Исаевич  продолжал бормотать, останавливаясь лишь  затем, чтобы
промокнуть платком потный лоб.
     -  Тогда я сама уйду, - сказала Лидочка.  - Из-за  вас мне нет покоя  в
собственной комнате!
     -  Нет, вы меня неправильно  поняли! - крикнул ей вслед Максим Исаевич,
когда она выполнила угрозу,  но сам из комнаты  не  вышел, так  и остался  в
темноте.
     Лидочка  пробежала  несколько  шагов.  Дверь  в  кабинет  доктора  была
приоткрыта. Лариса Михайловна сидела за  столом и писала в большой  амбарной
книге. Наверное, составляла отчет об  истраченных лекарствах или квартальную
сводку об улучшении здоровья вверенных академиков.
     Лидочка  миновала  кабинет докторши.  Сзади  скрипнула  дверь.  Лидочка
обернулась - это из ее комнаты выглядывал Максим Исаевич.
     Куда деваться?
     Лидочка спустилась вниз по узкой служебной  лесенке. Там  пахло  пищей,
отдаленно  звенела  посуда  и слышались  голоса.  Белый  короткий коридорчик
заканчивался двумя дверями-Лидочка толкнула ту, что была прямо перед ней. За
ней обнаружился  коридор: направо он вел на кухню, впереди была комната, где
мыли  посуду, а  налево можно было пройти в буфетную и обеденный зал, откуда
доносились голоса - ужин уже начался.
     Лидочка   стояла  в  нерешительности,  придерживая  приоткрытую  дверь.
Наверху скрипнула ступенька. Кто-то осторожно спускался на первый этаж. Лиде
было неприятно, что ее кто-то выслеживает. И даже страшно,
     В коридоре было пусто. Лида шагнула туда и повернула налево.
     Здесь  было светло  и  многоголосо  -  страх  исчез  Лидочка  пересекла
буфетную. Навстречу ей  спешила толстая  подавальщица с пустым подносом.  За
спиной застучали шаги - из судомоечной появилась Полина.
     Она  прижимала к  груди  небольшую  кастрюлю,  В  ту  же  секунду вновь
отворилась дверь, ведущая на лестницу, и из нее вышел усатый мужчина в синих
галифе и пиджаке - именно он и спускался вслед за Лидочкой по лестнице.
     Увидев Полину, мужчина в галифе предупреждающе крикнул:
     - Полина! Полина Петрова, я к тебе обращаюсь!
     - А чего? - откликнулась Полина, отступая назад в судомоечную.
     Мужчина пошел за ней.
     -  Я  тебе  вчера  приказал,-  представить  паспорт и трудовую  книжку.
Казалось бы - ясное задание?
     - Я принесу, ей-богу принесу,  товарищ директор. У меня все документы у
тетки на Басмаиной лежат, честное слово, принесу, ну завтра. А хотите, нынче
в ночь поеду?
     - Может, и поедешь,  только  пропадешь -  не найти тебя.  Лучше  я тебя
завтра утром отправлю, приставлю к тебе сторожа Силантьева и отправлю.
     По проходу быстро прошла девочка с черной косой - пронесла новый поднос
с тарелками. Директор проводил поднос взглядом и увидел  ненужного свидетеля
- Лидочку.
     - А вы что здесь делаете, гражданка?
     Лидочку оттолкнула толстая  подавальщица,  которая примчалась  за новым
подносом, она поменялась подносами с девочкой.
     -  Посторонись! -  сказала  она директору, тот  смешался  и  отступил к
лестнице.
     - Чтобы ни-ни! - крикнул директор оттуда и исчез.
     Лидочка хотела идти в зал, но Полина ее окликнула:
     - Постойте, погодите,- позвала она.- Одну секунду!
     Полина не выпускала из рук кастрюлю.
     - Возьмите, спрячьте у себя! - голос Полины был  чрезвычайно настойчив.
Она протянула кастрюлю Лиде.
     - Ну что вы!
     -  Мне же  некуда спрятать!  Следят за  мной! Ночью они обыск у  меня в
комнате устроят. Я их хорошо знаю!
     - Но куда я это дену?
     - Вы к себе в комнату пока поставьте, под кровать, у вас никто не будет
искать. А завтра я жива буду - возьму. Ну скорей же! Христом-Богом молю!
     Полина говорила сердито, будто Лидочка была виновата в ее злоключениях.
И Лидочка подчинилась.
     Кастрюля была тяжелой, Лидочка чуть было не уронила ее.
     - Да  бегите же!  -  с раздражением к человеческой глупости воскликнула
Полина. Глаза  ее казались громадными, черными и даже страшными. Лида  стала
быстро  подниматься по лестнице, только раз оглянувшись, увидела, что Полина
стоит и глядит настойчиво вслед...
     Верхний  коридор  был  пуст.  Только  дверь  в  кабинет  докторши  была
приоткрыта. Лидочка проскочила ее, не  оглядываясь,  и уже побежала  к своей
комнате, как услышала сзади голос Ларисы Михайловны:
     - Иваницкая, что с вами? Что вы несете?
     У тебя мгновение, чтобы придумать ответ.
     - Ах, - Лидочка остановилась, оглянулась и ответила сразу, чтобы Лариса
Михайловна не  успела заглянуть  в  кастрюлю. - Я горячей воды  налила, хочу
голову помыть.
     - Но сейчас же ужин!
     - Вот именно! - достаточно ли жизнерадостно звучит  ее голос? -  В душе
никого нет, я спокойно вымоюсь.
     - Только на улицу после этого ни-ни! - крикнула добрая докторша.
     Лидочка спряталась  в  своей  комнате,  закрыла дверь. Темнота в первое
мгновение была спасительной, но тут же ей показалось, что Максим Исаевич так
и не ушел  - все  еще прячется в  комнате. Крепко прижав кастрюлю  к животу,
Лидочка нащупала на стене выключатель. Загорелся свет. Комната была пуста.
     Лидочка быстро нагнулась и задвинула кастрюлю под кровать.
     Высунула  нос  из двери -  нет  ли  докторши?  Она пробежала к  главной
лестнице, которой заканчивался коридор  с левой стороны. То  была  парадная,
широкая лестница, с трюмо в рост человека между пролетами.
     Навстречу Лидочке  поднимались незнакомые отдыхающие, по взгляду  одной
из   женщин  Лидочка   догадалась,  что   ее  прическа  не  в  порядке.  Она
остановилась, погляделась  в трюмо.  Не прическа,  а  воронье  гнездо.  Лида
поправила волосы, потом десять  раз медленно вздохнула и тут подумала: "Ну и
глупая я - чего же не посмотрела, что  в кастрюле? Неужели сокровища  князей
Трубецких? А я их- под кровать!".
     С этими мыслями  Лидочка вбежала в столовую, в дверях она столкнулась с
Борисом Пастернаком,  он  уступил ей дорогу. Алмазов, что  сидел  за средним
столом,   резко  обернулся  -  через  плечо  посмотрел  кошачьим  немигающим
взглядом. Альбина сидела рядом, тихая, как мышка.
     Лидочка пробежала к своему  месту.  Там  стояла тарелка с  макаронами -
Марта взяла для нее и сберегла. И ждала.
     - Ты что?-спросила Марта.
     -  Задержалась,- прошептала  Лида.  И, не  одолев внезапного  озорства,
добавила: - Твой поклонник прибегал, испугался.
     - Мой... что? Ах,  мерзавец!  Заяц толстозадый! Практически изнасиловал
меня, а теперь перепугался.
     - Девушки, - со  своего  стола  крикнул Матя. - Сегодня  танцы до утра!
Первый фокстрот за мной!
     - Спокойно, спокойно, - прервал поднявшийся гомон президент Филиппов. -
Для сведения граждан отдыхающих,  которые не  в  курсе  дела или  не  прочли
об®явления возле входа в биллиардную, довожу до сведения, что никаких танцев
до  утра не  предусмотрено. Танцы проводятся в большой гостиной под патефон,
пластинки  привезены  уважаемым  профессором  Глазенапом,   за  что  мы  его
поблагодарим.
     Лидочка  обвела  взглядом  людей, сидевших  за  столами,  оживленных  и
радостно зашумевших, будто они в жизни еще  не занимались таким любопытным и
радостным  делом, как  танцы  под патефон.  Им нет дела  до бед  Альбины или
Полины.
     Ванюша  Окрошко  глядел на  Лидочку исподлобья  - видимо, унижение  уже
миновало и теперь ему страшно хотелось узнать, останется ли Лида на танцы. А
где Александрийский? Его не было - надо будет узнать, не заболел ли он.
     Как Лидочка ни отводила глаза, все же попалась - встретилась  с глазами
Алмазова, поймал он ее - подмигнул, как подмигивает рыбак попавшейся золотой
рыбке. Альбина смотрела в скатерть и водила по ней вилкой.
     Наверное, Лидочка должна была беспокоиться о кастрюле, желать заглянуть
в  нее  -  а вдруг  там золото  или адская машина? Но  думать о кастрюле  не
хотелось - что  бы там ни было - все  это от Лидочки бесконечно далеко. И не
очень  интересно.  Мало  ли  что хочется  хранить официантке в эмалированной
кастрюле.
     Быстро  проглотив макароны и запив  их чаем с  долькой  лимона, Лидочка
вскочила из-за стола, сказав лишь Марте, что вернется к танцам.
     Александрийского она отыскала быстро. Он  сидел Пастернаком в комнате у
докторши  Ларисы  Михайловны.   Там  горела  настольная  лампа  под  зеленым
абажуром.  Пастернак  держал  в  руке лист  бумаги,  он  читал, лишь  иногда
заглядывая в  нее. Лидочка не  посмела зайти,  но  остановилась перед дверью
так, что ее можно было увидеть.
     Александрийский, сидевший  лицом  к двери, почувствовал ее присутствие,
узнал Лидочку и поднял худую жилистую руку.
     - Ворота с полукруглой аркой,- читал Пастернак, не спеша, нараспев, для
себя, не заботясь о том, слушают его или нет.
     Холмы, луга, леса, овсы.
     В ограде мрак и холод парка,
     И дом навиданной красы.
     Там липы в несколько обхватов
     Справляют в сумраке аллей,
     Вершины друг за друга спрятав,
     Свой двухсотлетний юбилей.
     Они смыкают сверху своды,
     Внизу - лужайка и цветник,
     Который правильные ходы
     Пересекают напрямик...
     Лида  понимала,  что  Пастернак  говорит  об  Узком,  об  этих  аллеях,
увиденных точно и преображенных его талантом.
     Под липами, как в подземелье,
     Ни светлой точки на песке,
     И лишь отверстием туннеля
     Светлеет выход вдалеке...
     Пастернак замолк за мгновение до того, как послышался  снисходительный,
добродушный голос Алмазова:
     - Развлекаемся?
     Пастернак был неподвижен - словно превратился в камень, Александрийский
поморщился.
     -  С  какой  стати, сударь, -  сказал он,  -  вы мешаете людям? Вас  не
приглашали.
     - А я и не мешал, - улыбнулся  Алмазов, - Мы  с Альбиночкой шли мимо, и
нам так понравились стихи, что вы не представляете. Вы поэт, да?
     Или  он ничего не знал, или издевался  над ними. Так как никто Алмазову
не ответил, тот продолжал, будто оправдываясь:
     - Я только вчера приехал, а  вы, товарищ  поэт, наверное, раньше  меня.
Так  что  не познакомились.  Ага, смотрю - и  Лида с вами. Ну  полный  набор
молодых дарований.  Тогда,  товарищ  поэт,  вы  продолжайте  знакомить  нас,
практических  работников, с изящными искусствами. Я  тут  заметил, что скоро
зима, а вы будто о лете пишете...
     Пастернак молча  сложил вдвое лист, положил на  колено, провел по сгибу
ногтем.
     - Я приглашаю вас к себе в номер, - сказал Александрийский. - Там тихо,
туда не входят без приглашения.
     - Правильно,  - Алмазов  буквально  нарывался  на  скандал, - у вас нам
будет лучше. Спокойнее.
     Александрийский тяжело поднялся, опираясь на палку. Пастернак поддержал
его, помог подняться.
     - Вы не устали? - спросил он.
     - Хорошая поэзия бодрит, - сказал Алмазов.
     Комната  Александрийского  была  на  первом этаже, но надо  было пройти
длинным коридором  в южный флигель. Лидочка  шла сразу за Александрийским  и
Пастернаком, а сзади не спеша шествовал Алмазов.
     Словно ждал, когда можно будет продолжить сражение.
     Они прошли  длинным коридором, по  красной ковровой  дорожке, у высоких
окон  стояли вазы с  астрами и хризантемами.  В  доме еще числился садовник,
оставшийся от Трубецких.
     У Алмазова  была возможность  спасти  лицо  -  подняться по лестнице на
второй этаж  флигеля. Но  он свернул в узкий коридорчик, ведущий  к комнатам
того крыла. Александрийский открыл дверь.
     - Заходите, Лидочка,- пригласил Александрийский.
     Пастернак сделал шаг в сторону, пропуская Лидочку. Затем вошел сам. Тут
же за ним последовал Алмазов.
     У Лидочки сжалось сердце... Сейчас!
     - Я вас не приглашал, - Александрийский загородил дверь.
     - Я имею право, - сказал чекист. - Такое же, как и все.
     - Вы не у себя  в учреждении,  -  сказал  Александрийский.  - Научитесь
элементарной истине - есть места, куда вам вход запрещен.
     - Ну  зачем нам  с вами ссориться,-  Алмазов из последних  сил старался
сохранить мир. - Я  же ничего не требую, я просто как любитель поэзии пришел
послушать стихи. Послушаю и уйду.
     - Так  вы уйдете, в конце концов,  или мне вас палкой гнать! - закричал
вдруг Александрийский.
     - Что-о?  -  тон  Алмазова  изменился  -  больше  у него  не  было  сил
изображать из себя интеллигентного человека.
     - А то,  - быстро сказал Пастернак,  который, как понимала Лидочка,  не
считал возможным оставить Александрийского один на один с  чекистом, - что я
в вашем присутствии не намерен читать. Поэтому прошу вас, не мешайте нам!
     Пастернак стал совсем молодым, лицо  густо потемнело, кулак, прижатый к
косяку двери, чтобы не пропустить Алмазова, сжался.
     - Ян, - взмолилась Альбина, - я тебя умоляю.
     - Молчать!  - Алмазов откинул ее  назад, Лидочка видела ее лишь  сквозь
открытую дверь - Альбина ахнула и исчезла - послышался удар, звон, наверное,
Альбина столкнулась с какой-то ваз