осающая  мужа. Целый
институт.
     - Проблема национальная?
     - При чем тут национальность! - Матя красиво отмахнулся крупной рукой в
желтой  кожаной  перчатке.  -  На  институт  обратили  внимание  итальянские
военные. Говорят, что интересуется сам дуче.
     - Это касается радиоактивных лучей?
     - Нет. Разложения атомного ядра.
     - К счастью, это только теория.
     - Для  вас, Павел Андреевич,  пока теория.  Для  маэстро - обязательный
завтрашний день.
     Лидочка  увидела,  как Александрийский  чуть  морщится  при  повторении
претенциозного слова "маэстро"
     - Это  - разговор для фантастического романа, - сказал Александрийский,
как бы приглашая собеседника продолжить спор.
     Матя сразу попался на эту удочку.
     -  Хороший  фантастический  роман, -  сказал он,-  обязательно отражает
завтрашнюю реальность.  Я,  например,  верю  в  лучи смерти, о  которых граф
Толстой написал в своем романе об инженере Гарине, не читали?
     - Не имел удовольствия.
     Лидочка  только что  прочитала  этот роман, и он ей очень  понравился -
даже больше,  чем романы Уэллса, и  ей хотелось об этом сказать,  но  она не
посмела вмешаться в беседу физиков.
     - Толстой наивен,  но умеет  слушать  умных  людей, -  продолжал  Матя,
нависая над скамейкой, на  которой сидел, вытянув  ноги, Александрийский. Он
беседовал с  Александрийским, не замечая, что поучает его, хотя этого делать
не следовало. Александрийский, как уже  поняла Лидочка,  свято блюл табель о
рангах, в которой ему отводилось весьма высокое место.
     -  Передача  энергии  без  проводов,  о  чем  мы  не  раз  беседовали с
маэстро...
     Тут Александрийский не выдержал:
     -  Вы  что,  у  скрипача  стажировались,  Матвей  Ипполитович?  Что  за
кафешантанная манера?
     -  Простите,  Павел  Андреевич,  -  мгновенно   ощетинился  Матя.  -  Я
употребляю  те  слова  и обозначения,  которые  приняты в кругу  итальянских
физиков, и не понимаю, что вас так раздражает?
     - Продолжайте о ваших  лучах, которые выжигают все вокруг и топят любой
военный флот, осмелившийся приблизиться к вашей таинственной базе!
     Лидочка поняла, что  Александрийский,  конечно  же,  читал  роман графа
Толстого.
     - Пожалуй, пора по домам,  .- сказал Матя. - Уже поздно, и вы наверняка
устали.
     - Нет, с чего бы?
     - И  уж, конечно, устала Лидочка. По нашей милости ей пришлось  сегодня
пережить неприятные минуты.
     - Вы правы, -  Александрийский тяжело оперся на трость, но весь вид его
исключал  возможность  помощи со стороны  молодых спутников. Так  что  они с
Матей стояли и ждали, пока он поднимется.
     Они  медленно, сообразуясь  со скоростью  профессора,  пошли по  берегу
среднего пруда, мимо купальни,  какие бывали  в барских  домах еще в прошлом
веке, чтобы посторонние взоры не могли увидеть купающихся господ, и вышли на
широкую,  стекающую  к  пруду  поляну,  наверху  которой  гордо  и   красиво
раскинулся дом Трубецких.
     Совершенно  забыв  о присутствии  Лиды, физики постепенно  углубились в
специальный  разговор,  в  котором фигурировали  неизвестные Лидочке,  да  и
подавляющему  большинству людей  того времени, слова  "позитрон", "нейтрон",
"спин",   "бета-распад"  и   "перспективы   открытия  бета-радиоактивности".
Наконец, совсем  уж  замерзнув, Лидочка сказала, что оставляет их, и  только
тогда  физики спохватились и  пошли к дому. И  вовремя,  потому что как раз,
когда  они снимали  пальто  под  сердитым взглядом чучела медведя,  раздался
гонг,  означавший  окончание  дня.  И  сверху по  лестнице  деловито  сбежал
президент Филиппов, чтобы лично запереть входную дверь.
     -  Успели,  - радостно сказал он, - а вот кто не  успел,  переночует на
улице.
     Президент  Санузии наслаждался тем, что кому-то  придется  ночевать  на
улице.
     Александрийский  жил  на  первом  этаже  -  ему   было  слишком  трудно
подниматься  на  второй,  -  потому  он,   попрощавшись,   пошел  коридором,
соединявшим  главный  корпус  с правым флигелем. Матя поднялся с Лидочкой на
второй этаж и проводил ее до комнаты.
     Он сказал:
     - Глупо получилось, я же вас искал. И с вами хотел поговорить.
     - О чем?
     - Обо  всем. О наших будущих отношениях. Но  Александрийский всегда был
таким настырным. И вас от меня увел.
     Матя взял Лидочку  за руку  и поднес  ее пальцы  к -  губам.  Это  было
старомодно, так  в  Москве не  делают, Лидочка  вдруг  смутилась и спросила,
заставляя себя не вырывать руку:
     - Это так в Италии принято?
     - Это принято у поклонников, - ответил Матя.
     Лидочка вошла в комнату. Марта лежала на застеленной кровати и читала.
     - Ты куда пропала? - спросила она,
     - Мы  гуляли с  Александрийским,  -  сказала Лидочка. - А  потом пришел
Матвей Ипполитович, и они стали спорить.
     - Я думаю,  что  Александрийский  ревнует, - сказала Марта.  - Когда-то
Матя был  его  учеником,  недолго,  в  начале двадцатых.  И  оказался  более
способным, чем учитель.
     - Так все считают? - спросила Лидочка.
     Она взяла вафельное полотенце, сложенное на подушке,  и стала искать  в
сумке пакет с зубной щеткой и порошком.
     - Это считает  Миша  Крафт, который  для  меня  -  высший авторитет,  -
сказала  Марта. - Но я  думаю, что причина в несходстве характеров. Матя при
первой   возможности   ушел   к   Френкелю   в   Ленинград   и   работал   в
Физико-техническом институте. А потом его отобрали для стажировки в  Италии.
То, что для Александрийского - предмет планомерного многолетнего труда, Матя
всегда   решал  походя,  между   двумя  бутербродами  или   тремя  девицами.
Александрийский  считал  его  предателем, но дело  не  в  предательстве, а в
сальеризме Александрийского.
     - Матвей Ипполитович совсем не похож на Моцарта.
     - Ты же понимаешь, что дело не в простом сравнении.
     Лидочка взяла полотенце и пошла в женскую туалетную комнату.
     Лидочка   пустила   воду.  Струя  била  косо,   порциями,  будто   кран
отплевывался. Она не услышала, как открылась дверь и вошла подавальщица.
     - Вы  меня простите,  - сказала она, закрыв за собой дверь. - Мне у вас
спросить надо.
     Лидочка   испугалась,  будто  имела  дело   с  умалишенной,  готовой  к
иррациональным поступкам, но не обязательно намеренной их совершать.
     Она так  и осталась  стоять с  щеткой в приоткрытом рту,  с измазанными
зубным порошком губами.
     - Вы видели, что я смотрела на мужчину, - продолжала женщина.  - Вы его
знаете, высокий с усиками, красивый такой.
     Лидочка кивнула.  Она чувствовала,  как белая  струйка слюны с порошком
течет по подбородку.
     - Мне с ним поговорить надо, - сказала женщина ровным, скучным голосом.
-  А мне  их  имя-отчество  неизвестны.  Вы  уж  помогите,  подскажите  мне,
гражданочка.
     Женщина притворялась. Говорить простонародно она не умела, и  дело было
не только и не  столько в  словах, а в том, как она их произносила - труднее
всего  подделать  интонацию.  Если  бы Лидочку спросили,  кто та женщина  по
происхождению,  она  сказала  бы  - горожанка,  вернее  всего  москвичка  из
образованной семьи.
     Лидочка взяла стакан, прополоскала рот, сморщилась от ледяного холода.
     - Вы не спешите, - сказала женщина, - мне не к спеху.
     Лидочка не могла решить для себя - ответить на  вопрос или сослаться на
неведение. Но потом поняла, что нет никаких оснований таиться.
     - Этого мужчину зовут Матвеем Ипполитовичем Шавло, - сказала Лида. - Он
физик, больше я о нем ничего не знаю.
     - Шавло? И хорошо, что Шавло. Его тогда все Матей звали.
     Под   яркой  голой  лампочкой,  висевшей  над  головой,  Лидочка  могла
разглядеть  женщину  лучше, чем  в  столовой. На вид ей было  лет  тридцать,
может, чуть больше.
     Она  была  высока  ростом и стройна, каштановые волосы были убраны  под
косынку, а без окаймляющих лоб  волос лицо  казалось более грубым и  резким,
чем   в  действительности.  Из   таких   женщин   получаются  террористки  и
настоятельницы монастырей. И если у иной женщины в таком же возрасте все еще
впереди  - и мужчины, и радости, и дети, - у этой жизнь окончена. И  если бы
не неведомая Лиде, но обязательно существующая  цель, эта женщина спряталась
бы уже в свой тихий полутемный угол - и доживала, не расцветши.
     Кем  бы  эта  женщина  ни  была  - она  не могла  быть подавальщицей  в
академической столовой.
     - Спасибо, - сказала женщина, протянув руку,  будто хотела  дотронуться
до  Лиды.  -  Спасибо вам. Мне не его имя нужно.  Важно было, что вы меня не
оттолкнули...
     Лидочка поглядела на  ее протянутую руку.  Пальцы были тонкими, некогда
холеными,  изысканными в  своей длине и  форме, но  распухшими в  суставах и
огрубевшими.
     - Вы знали его раньше? - спросила Лидочка.
     - К сожалению, - ответила женщина.
     Она сочла возможным скинуть маску  подавальщицы,  словно выказывая этим
доверие Лиде.
     - К сожалению, - повторила она. - Я  не ожидала когда-либо его увидеть,
как не ожидаешь повторения кошмара.
     - Кошмара?
     - Вы все равно не поверите. Вы еще молоды.
     - Это так кажется.
     Неожиданно подавальщица засмеялась.  И лицо ее стало мягче, женственней
и добрее.
     В этот  момент  дверь в умывальную  медленно открылась. В дверях стояла
Альбиночка в шелковом китайском халате.
     Она, видно, поняла, что при ее появлении женщины оборвали разговор,
     - Я вам помешала? - спросила она высоким, чрезмерно нежным голоском.
     - Чего уж, -  сказала подавальщица, - я вот  щетку куда-то положила,  а
куда - не знаю. Извиняйте.
     Она повернулась и, наклонив голову, быстро вышла из умывальной.
     - Как наивно, - сказала Альбиночка ей  вслед. - Я могу поклясться,  что
она из бывших, а устроилась в прислуги и притворяется. Правда?
     -  Не  знаю, - сказала  Лидочка,  спеша  вытереть лицо  и  собирая свои
туалетные принадлежности.
     - Спокойной ночи, - прощебетала вслед ей Альбиночка.


        Глава третья

     Утром Лидочка с трудом проснулась - за окном была такая дождливая мгла,
такая  полутемная  безнадежность,  словно  дом  оказался  на  дне аквариума,
полного мутной воды.
     Марта уже поднялась и приводила перед зеркалом  в порядок  прическу.  В
комнате пахло  одеколоном  "Ландыш".  Лидочка  потянулась - кровать отчаянно
заскрипела. Марта резко обернулась:
     - Ты меня испугала! Как себя чувствуешь?
     Лидочка попыталась сесть - все тело ломило.
     - Меня, по-моему, всю ночь палками били.
     - А ты больше с физиками гуляй! Я  удивлюсь, если ты не простудишься, -
сказала Марта. - Давай, вставай, скорей беги  в умывалку. А то там  очередь,
наверное,  а гонг зазвенит - опоздаешь. Филиппов тебя уморит воспитательными
беседами.
     - А я их не буду слушать.
     - Значит, ты никуда не  годная общественница. А  ты знаешь,  что  у нас
делают с никуда не годными общественницами?  Их отправляют на перевоспитание
трудом.  Я  знаю,  что  президент  нашей  республики уже  разработал систему
трудовых наказаний - опоздавшие ко  второму удару гонга сегодня направляются
на сбор опавших листьев. Под дождем.
     - Откуда ты все это узнала?
     - Я уже была в умывалке, все новости узнала, все сенсации.
     - Даже сенсации?
     Лидочка  встала  с  постели  и  ее  повело  - так  трещала голова.  Она
ухватилась за спинку кровати.
     - У  тебя  очень красивые ноги.  - Марта  критически осмотрела Лидочку.
Ночная  рубашка  была  ей коротка, и  Лидочке  стало  неловко,  что  ее  так
рассматривают.
     - Хороши  по  форме и щиколотки узкие - знаешь, я  очень люблю, когда у
девушек узкие щиколотки. А вот грудь маловата.
     Не  выпуская  расчески  и продолжая  лениво  расчесывать  кудри,  Марта
кошечкой поднялась с табурета, подошла к Лидочке и поцеловала ее в щеку.
     - И щека у тебя пушистенькая. На месте мужиков я бы на  тебя бросалась,
как тигра.
     -  Не дай бог, - рассмеялась Лидочка. Она взяла со спинки кровати  свой
халатик.
     -  Ты  не  знаешь  главной  сенсации,  -  сказала  Марта, возвращаясь к
зеркалу, -  сегодня ночью  ктото  взломал  дверь  в погреб. Знаешь погреб по
дороге к вышке, ну тот самый!
     - И что?
     - Больше ничего неизвестно.
     - А в погребе что-нибудь лежит?
     - В погребе пусто - какие-то доски, но ничего ценного. Замок сломали, а
в воде,  там  вода, нашли спички -  видно, они  уронили  спички и  не смогли
зажечь свечу.
     - Кто они?
     - Почти наверняка мальчишки из деревни.
     - Здесь есть деревня?
     -  Это  условное название - деревня Узкое. Я тебе  потом покажу, пойдем
гулять  и  покажу  -  это  флигеля  для слуг и  несколько  домов - там  жила
прислуга. Это в сторону Ясенева, напротив конюшни.
     Ударил гонг.
     - Да  беги же!  -  закричала Марта, подталкивая  Лиду к  двери.  - Даже
мыться  не  надо -  пописай  и  сразу в  столовую. Если не хочешь под дождем
листья собирать.
     - Не хочу, -  сказала  Лида  и  побежала  в туалетную  комнату.  Там, к
счастью, никого не было. Все уже ушли в столовую.
     Кто-то залез в погреб. Лидочка знала, что это была подавальщица  или ее
сообщники. У нее здесь есть сообщники? Наверное, это сама графиня Трубецкая,
которая пытается отыскать свои драгоценности. Разве так не бывает?
     Приведя  себя в порядок, Лидочка  побежала обратно в комнату. Марты уже
не было - она ушла в столовую. Лидочка натянула юбку и фуфайку - в доме было
прохладно.
     Верный Ванюша-рабфаковец - как она  могла забыть о его существовании  -
ждал ее  у  входа в столовую, не входил, хотя уже прогремел второй гонг. Все
сидели  за столами, мрачная  погода и темное утро подействовали на всех  так
уныло,  что  никто  не стал  хлопать  в  ладоши  и  изображать  общественное
осуждение  опоздавшим.  Лидочка  с Ванюшей прошли к  своим местам,  и  тогда
президент Санузии  поднялся во весь свой микроскопический росточек и натужно
воскликнул:
     -  Об®являю  свою  президентскую  волю!  Опоздавшие к  завтраку,  среди
которых есть Иваницкая, опоздавшая уже дважды, отправляются на  сбор листьев
в парке. - Все, кто посчитает решение президента справедливым, прошу поднять
руки.
     Над столами поднялось несколько рук. Другие ели кашу, которую разносила
пожилая, незнакомая Лиде подавальщица.
     - Дружнее! - завопил президент Филиппов.
     "Кто  же  его  вырастил?  -  думала Лидочка. - Кого он  приговаривал  и
расстреливал раньше?"
     Дружнее осуждение не получалось.  Тем более что тут же  случился казус,
потому  что дверь  снова отворилась и, оживленно  беседуя, вошли  Алмазов  с
Альбиной, а за ними румяный старичок-астроном Глазенап.
     Лидочке так хотелось  подсказать президенту: "Ну  давайте, посылайте их
на сбор листьев под дождем, я  согласна идти с  ними!". Но  президент сделал
замкнутое на замочек личико и отвернулся от вошедших, которые прошли к своим
местам, раскланиваясь и здороваясь.
     Но тут не выдержал Ванюша.
     -  Почему  же  вы  молчите,  товарищ  Филиппов! - закричал он петушиным
голосом. Голос сорвался, Ванюша закашлялся. - Почему же вы товарищей из ОГПУ
под дождь в грязи копаться не выгоняете? Нет, вы не отворачивайтесь. Чем они
лучше нас?
     Поднялся  сразу шум, словно все ждали, чтобы кричать и стучать чашками,
- будто все хотели скандала и вот - получили!
     - Я не позволю!  - вопил махонький  Филиппов. - Я не  позволю подрывать
авторитет  моего поста!  Меня утвердила общественность санатория,  и  я  сам
решаю, кого наказывать, а кого благодарить.
     - Вы еще не ячейка! - завелась Марта Крафт. - Вас сюда не для репрессий
прислали!
     - Я президент!
     - Вчера президент, а сегодня мы вас переизберем!
     В зал вошел Борис Пастернак, ничего не понял в этом хаосе.  Усаживаясь,
отыскал глазами  Лидочку,  кивнул ей и поднял  брови, будто  спрашивая,  что
происходит.
     Постепенно  шум  утих,   правда,   пришлось  вмешаться  самому  Николаю
Ивановичу Вавилову, который призвал не  терять  чувство  юмора  и  как можно
больше  заниматься  физическими  упражнениями  на  свежем  воздухе.  Алмазов
смотрел в тарелку.
     Каша  была с  комками,  но  чай  крепкий,  к  нему  дали  пончик.  Лида
почувствовала,  что  не  наелась. Голова прошла. Марта  говорила  в ухо, что
Филиппова давно уже надо гнать, но у него рука в президиуме.
     Потом Лидочка взяла свой стакан  и  пошла  в буфетную - аппендикс между
залом и  кухней,  где на столе стоял  большой  трехведерный  самовар и мирно
пыхтел. Она подождала, пока подавальщица наполнит заварочный чайник.
     - Скажите,  - спросила Лидочка, - а где вчерашняя женщина, которая  нас
обслуживала?
     - Полина?  - спросила  подавальщица.  - Так  сегодня не  ее  смена. Она
завтра будет.
     - Вы ее сегодня видели? - спросила Лидочка.
     - А вам чего?
     - Она мне обещала мяты дать, - сказала Лидочка.
     Позавтракав, отдыхающие расходились из столовой. Матя подошел к Лидочке
и сказал:
     - Не обращайте внимания. Если хотите, я с ним поговорю.
     - Ничего, - сказала Лидочка, - я сама с ним поговорю,
     -  Я  буду в  библиотеке,  - сказал Матя,  -  если  вам  будет  скучно,
приходите.
     Лидочка   вышла  в   гостиную.   В  большом  алькове   висела  картина,
изображавшая красивую девушку, склонявшуюся к источнику. Ванюша, который шел
за Лидочкой,  сообщил ей тут же,  что,  по преданию,  это возлюбленная князя
Трубецкого, которую  по  приказу Петра Первого  заковали в  цепи  в  подвале
дворца.
     - При чем тут Петр Первый? - строго спросила Лидочка.
     -  Вот  именно,  - Ванюша  был  склонен  заранее  соглашаться  с  любой
мудростью, которую подарят человечеству уста Лидочки. - Он ее  туда отправил
за измену старому князю с одним иностранцем.
     Походкой   Наполеона,  спешащего  к  Аустерлицу,  в  гостиную  ворвался
президент  Филиппов. Он  повел тяжелым носом  и вынюхал невольно  замерших у
роковой картины нарушителей.
     -  Вот вас мне  и надо,  - сообщил он.  -  Будем  трудиться  или  хотим
уклоняться?
     Лидочка поглядела сверху на его высушенный, обтянутый пергаментом лобик
и поняла, что с таким Наполеоном надо обращаться  решительно, как  то  делал
герцог Веллингтон.
     - Никуда мы не пойдем, - сказала Лидочка.
     -  Отлично,  -  сразу согласился президент, будто  именно  такой  ответ
входил в его планы.
     - Мы приехали отдыхать, - сказала Лидочка. - Мы приехали на отдых после
ударной работы.
     - Вот именно, - сказал Ванюша. - Я могу показать мою книжку ударника.
     -  Не  надо,  -  сказал президент, сверля Лидочку  отчаянными  голубыми
глазками. - У меня самого их четыре. Продолжайте ваши тезисы, Иваницкая.
     - Я все сказала.
     - А  я вас призываю не работать, а  творчески отдыхать, - сообщил тогда
президент.  - Потому что каждый  врач скажет, что уборка  листьев  на свежем
воздухе - это физкультура и зарядка.
     -  Вот  когда  врач  скажет,  тогда я  и  пойду,  - сказала  Лидочка  и
намеревалась уйти из гостиной, но  президент,  приподнявшись  на цыпочки  от
боевого энтузиазма, которым он был охвачен, умудрился встать у нее на пути.
     - А  ну  бери грабли и  пошли!  -  прошипел  президент,  Видно, ему  не
хотелось, чтобы  звуки скандала донеслись до библиотеки, высокая белая дверь
в которую была приоткрыта.
     - Не  смейте  так с  нами  разговаривать! -  прошептала  в ответ  Лида,
которой-то нечего было скрывать от читателей библиотеки. Но президент как бы
задал тон, и Лидочка ему подчинилась.
     - Послушайте, молодые люди, - говорил президент. - Мне про вас известно
куда больше, чем вы подозреваете. У меня выписки из личных дел на всех лежат
- присылают  из  Президиума.  Я знаю,  что ты, Иван  Окрошко,  в аспирантуре
держишься на ниточке, хоть  и внешне пролетарского происхождения ввиду общей
неграмотности.  Так что ты сейчас надеваешь ватник и с песнями идешь в парк.
И еще будешь мне благодарен до конца срока, что я не сигна