вуй, - сказал Александрийский. - Где тетя Катя живет?
     - Тама, - девочка неопределенно ткнула пал®WM вдоль коридора.
     Как  будто  по мановению  этого пальчика,  дальше по коридору открылась
дверь, оттуда высунулась женская голова в папильотках и позвала:
     - Паша, иди сюда, я жду.
     Александрийский весь подобрался,  стал  даже выше  ростом,  и палка, на
которую он только  что опирался, превратилась в легкую  изящную  трость.  Он
уверенно и легко пошел к женщине, Лидочка за ним.
     Подойдя ближе, Лидочка узнала в этой полной, средних лет даме в халате,
поверх  которого  была  натянута  фуфайка,  респектабельную  сестру-хозяйку,
которая регистрировала их по приезде.
     - С  кем это ты?  -  спросила  сестра-хозяйка,  глядя на Лидочку, потом
вспомнила и  сказала: - А, помню,  Иваницкая, от Института  лугов и пастбищ.
Заходить будете?
     - Нет, - сказал Александрийский.
     - А зачем ты ее привел?
     - Ее это тоже касается.
     - Тебе лучше знать, - сказала равнодушно сестра-хозяйка.
     - Больше никто ключей не спрашивал?
     - А спросят?
     - Могут спросить. Тогда ты нас не видела.
     - А я вас и так не видела, - сообщила сестрахозяйка. - В твоем возрасте
опасны молодые девочки.
     -  Я бы  рад, - сардонически улыбнулся Александрийский. - Но не могу. И
не ревнуй, мы еще с тобой повоюем.
     -  С тобой повоюешь, - сказала женщина и, не закрывая двери, исчезла  в
своей комнате. Девочка  стояла сзади Лидочки, она сунула конец косы  в рот и
обсасывала его.
     - Вы давно знакомы? - спросила Лида.
     - Лет десять назад Катя была красавицей. Она и сегодня хороша собой, но
десять лет назад...
     - Десять лет назад и ты, Паша, был еще орлом, _ сказала женщина, вынося
им ключ и протягивая его  Александрийскому.  - Не  то, что  теперь -  руины,
извини  за грубое слово. Как,  есть  надежда, что выздоровеешь, или помирать
придется?
     - Ты жестокая женщина, Катя, -  сказал Александрийский  жалким голосом.
Этого Лидочка не ожидала, даже обернулась к  нему, словно  хотела убедиться,
что он мог так сказать.
     -  Значит, не выздоровеешь, - сказала Катя.  - Но проскрипишь  еще пару
лет. А жаль. Да ты ко мне все равно бы не вернулся...
     - Не знаю, - сказал Александрийский,
     - Направо поворачивай, будто запираешь, понял?
     - Ладно, - сказал Александрийский.
     - А то заходи, чаю попьем.
     - Спасибо. Какой номер?
     - Через одну по моей стороне. А она не вернется?
     - Думаю, что не вернется.
     - А то неловко получится.
     - Я бы не стал тебя подводить.
     - С тебя станется. Ты же, Паша, всегда только о себе думал.
     - О науке.
     - Это так у тебя называлось - думать о науке. А наука для тебя что? Это
ты сам и есть наука.
     - Наука сегодня куда больше и сильнее меня - я только ее раб.
     - А что с тобой спорить! Иди, смотри.
     - Так ты точно не знаешь, кто она такая на самом деле?
     - Я ж тебе  Христом-Богом клянусь  - Полина она и сеть Полина. Ее Денис
еще до революции знал.
     - Здесь?
     - А где же?
     - А Денис сейчас где?
     - В Москве, где же. Ты пойдешь или так будешь стоять?
     Александрийский пошел к  двери в комнату  Полины, Лидочка за ним.  Катя
осталась у своей двери. Лидочка услышала за спиной ее голос:
     - А молодые тебе опасные, Паша. Помрешь ты с ней.
     Александрийский, не оборачиваясь, отмахнулся..
     Сзади хлопнула дверь. Профессор  согнулся, вставляя в замочную скважину
ключ.
     - Как будто закрываете, - напомнила Лидочка,
     - Памню, - сказал профессор.. Дверь отворилась.
     Профессор  повернулся  к  Лидочке,  хотел  пригласить  ее войти, но тут
увидел девочку, которая сосала косу.
     - А ты что здесь делаешь?
     - Гляжу, - сказала девочка.
     - А глядеть тебе нельзя, - сказал Александрийский.
     - Почему?
     - Потому  что  я тебе глаза выколю,  - сказал профессор. - А не  будешь
смотреть, конфету дам, так что выбирай, что тебе интересней.
     - Мне смотреть интересней, - сказала девочка.
     - Иного ответа я от тебя не ожидал. Держи рубль.
     Профессор достал из кармана брюк рубль.  Девочка взяла его и продолжала
стоять.
     - А теперь - брысь отсюда.
     Девочка раздумывала.
     Открылась дверь в комнату Кати, и та крикнула:
     - А ну иди сюда, уши оторву!
     Девочка демонстративно вздохнула и побрела прочь.
     - И  это могла быть моя дочь,  - сказал Александрийский.  -  Надо будет
спросить, чья она... - Он тоже вздохнул и добавил: - Я первым туда войду.
     В  комнате  было  сыро,  холодно  и  совсем  темно  -  маленькое  окно,
расположенное низко от земли, пропускало слишком мало света. Александрийский
стал шарить рукой по  стене возле косяка  двери  в  поисках выключателя.  Но
Лидочка сообразила, что  в комнате  нет  электричества, -  на  столе  стояла
трехлинейка. Рядом с ней она разглядела коробку спичек.
     - Погодите, - сказала она Александрийскому. - Я зажгу.
     Она  зажгла лампу,  подкрутила  фитиль.  В комнате стало  чуть светлее,
ожили, зашевелились тени.
     - Какое-то средневековье, - сказал Александрийский. - Почему не провели
электричество?
     - Потому, - ответила Лида осматриваясь.
     Комната была обставлена  скудно. Продавленный  диван  был застлан серым
солдатским  одеялом,  покосившийся  платяной  шкаф с  открытой  дверцей  был
печально и скучно пуст, лишь черная юбка висела на распялке.
     У дверей стояли высокие шнурованные ботинки.
     -   Лидочка,   будьте   любезны,   загляните   под   диван,  -   сказал
Александрийский. - У нее должен быть какой-нибудь чемодан или саквояж.
     Под  диваном  было  мало  места  для   чемодана  -   всего  сантиметров
десять-пятнадцать, но  Лидочка не  стала  спорить. Прижав  щеку  к полу, она
заглянула  под диван - там было  темно, что-то зашуршало, Лидочка  отдернула
руку и вскочила.
     - А там мыши, не бойся, - сказала Катя, которая вошла в комнату.
     - Я не боюсь, - сказала Лидочка, переводя испуганнее дыхание. - Там нет
чемодана.
     - У нее баул был, - сказала Катя.
     Она уже  причесалась  - от этого лицо ее  изменилось, стало миловиднее.
Девочка, получившая рубль,  снова появилась в  дверях,  но войти не посмела.
Из-за нее выглядывал парень лет пяти. И сопел.
     -  Баул  был черного  цвета, старый,  - повторила Катя. - Она как с ним
приехала, так он у нее в шкафу и стоял. - Катя показала на открытый шкаф.
     - А одежды у нее много было?
     - А у кого,  кроме твоих любовниц, много одежи бывает? - спросила Катя,
глядя на Лидочку.
     Александрийский  отмахнулся  от  Кати и пошел  вокруг комнаты, жмурясь,
потому что света было мало.
     - Она давно здесь поселилась? - спросил Александрийский.
     Лидочка поежилась: как же Полина жила  в таком  мокром холоде? Впрочем,
другие живут и с детьми.
     - А ей  повезло,  - сказала Катя. -  Когда она к ним приехала,  в  этой
комнате как раз Марфута померла, судомойка у нас была из старых. Вон видишь,
от  нее  икона осталась.  И наш директор отдал комнату  Полине. Конечно,  на
комнату другие были желающие,  но он отдал. - Катя шмыгнула  носом. - У  нас
третий день  не топят - печь  общая, железная, на весь  флигель а с  дровами
опоздание, дорогу  развезло,  никак  не проедут. А мы мерзли.  Надо  тебе  в
Академии поговорить, Паша.
     - Чего же ты раньше не сказала? - спросил Александрийский. - Ведь здесь
дети.
     - А я как тебя увидела, всю ночь проревела как дура -  думала, лучше бы
помер - одна тень от человека осталась.
     - Ладно, ты мне рассказывай про Полину.
     - У  нас на кухне  и в столовой работать некому _ трех человек выслали,
Марфута померла.
     - Как так выслали? - спросила Лидочка.
     - А к нам милиционер приходил, - сказала девочка хрипло.
     - Как выслали? У  нас уж третий раз проверяют - чуть кто напишет, так и
проверяют  - если имение Трубецких, то здесь агенты буржуазии спрятаны. А ты
посмотри, как я живу, это что я - агент, да?
     - Проклятие князей Трубецких, - сказал профессор.
     - У  нас всегда не  хватает, кому  обслуживать  -  нам и присылают черт
знает кого - за комнату люди соглашаются, весь коридор засрали.
     - А к нам милиция приезжала. - сказал мальчик.
     Катя стукнула его по затылку. Мальчик заныл.
     - И когда Полина появилась эдесь? - спросил Александряйскяй.
     - Скоро месяц как приехала.
     Лидочка увидела, что из-под  лампы  торчит  уголок бумаги. Она вытащила
сложенный вчетверо листок. На нем крупно и неровно написано несколько строк.
Там, где  Полина вспоминала  и лизала грифель,  буквы были яркими, а к концу
слова карандаш становился тусклым, еле видным.
     "Передайте директору, что  я  срочно уехала, не успела попрощаться.  По
семейным обстоятельствам. Жалованье пускай возьмет себе. Я потом напишу, где
буду. Полина Петрова".
     -  Так  и напишет, -  сказала Катя,  - написала  им  одна такая. Видно,
почуяла, что пахнет жареным.
     Надо еще посмотреть, может, что из вещей пропало.
     И так разворовали - вы даже не представляете -  какие люди пошли! Скоро
одни стены останутся. Вы знаете, что еще три года назад тарелок было на всех
по три,  а то и по  четыре  на  отдыхающего, а теперь уже  еле-еле по одной.
Чайники, кастрюли - все воруют, а она на кухне была.
     - Катя, хватит, - сказал  Александрийский.  -  Ты же чужую роль  сейчас
играешь.
     - Какую роль? - откровенно удивилась сестра-хозяйка.
     - Простолюдинки  с классовым  чутьем,  -  сказал  Александрийский  и не
сдержал  вольтеровской улыбки  - все лицо собралось в лучи морщин -  а глаза
блестят.
     - Как знаю, так  и говорю, -  обиделась  Катя. - Ты  ведь тоже не такой
простой. А в партию вступил.
     - Ладно, не  будем  об  этом, -  поморщился профессор. Теперь улыбалась
Катя - словно они были дуэлянтами, обменявшимися уколами.
     Лидочка  подошла  к  окошку.  В  тусклом,  свете  дня  она  увидела  на
подоконнике  смазанное темное пятна  Она провела по нему пальцем. Пятно было
еще влажным. Грязь.
     - Павел Андреевич, - позвала она. Тот не услышал.
     В коридоре послышались шаги и голоса.
     Лидочка быстро  провела  рукой  по раме  -  окно  было  одностворчатое,
открывалось наружу.  Обе  щеколды  были  открыты. Лидочка  опустила  нижнюю,
потом, продолжая движение, стерла грязь с узкого подоконника. Почему она так
сделала? Она узнала голос. Голос в дверях принадлежал Алмазову.
     - Кого я вижу! - воскликнул он. Он скрипел кожей куртки и сапог.  Нечто
невероятно скрипучее. - Что вас привело сюда, друзья мои?
     Он  изображал  персонажа  какого-то  спектакля,   заставшего   жену   с
любовником.
     Вторжение Алмазова не прошло безболезненно -  разумеется, он не смотрел
под ноги  и  потому отшвырнул,  сам  того не  желая, мальчика.  Тот  тут  же
ударился  в  громкий  рев,  девочка с косой заверещала: "Вы  чего  маленьких
бьете!". Катя стала поднимать сына, утирать ему нос, бормоча при этом:
     - Потерпи ты! Что, не видишь, у дяди револьвер!
     - Простите, - сказал Алмазов потревоженному муравейнику. Он поморщился,
пережидая вопли, и повторил, теперь уже  без актерства:  - Я  вас спрашиваю,
гражданин Александрийский, вы что здесь делаете?
     Только  тут Лидочка увидела ранее  скрытого  крупной,  широкой  фигурой
Алмазова президента Филиппова, который выглядывал из-за плеча чекиста.
     - Ничего, - сказал Александрийский.
     - Как так ничего?
     - Мы  гуляли,  -  кивком головы  Александрийский показал на  Лидочку, -
потом мне захотелось навестить мою старую приятельницу Катю...
     Александрийский показал  на Катю - она все еще сидела  на  корточках  и
утешала ревущего  сына, а девочка  тоже сидела  на корточках, но  по  другую
сторону от мальчика, как будто училась утешать детей.
     -  Да  катитесь вы отсюда! - закричал  вдруг Алмазов. -  У меня от  вас
голова раскалывается.
     Катя молча  подхватила под мышку мальчика и, обогнув Алмазова, исчезла.
За ней убежала девочка. И сразу стало тихо.
     - А теперь, - сказал Алмазов, - я вас попрошу.
     -  Катя сказала нам, - продолжал  Александрийский, - что ее соседка  не
появлялась со  вчерашнего  дня,  И дверь  была  открыта. Она  сама  не смела
заглянуть сюда и  как раз  собиралась пойти к директору... - С этими словами
профессор  протянул Алмазову письмо Полины. - Все обычно имеет самые простые
об®яснения.
     - А мы их проверяем, - сказал  Алмазов, со  скрипом склоняясь к горящей
лампе,  чтобы  прочесть при ее  свете записку.  Он  читал, шевеля губами,  и
только сейчас Лида подумала: а ведь он плохо учился. Плохо учился, но мечтал
убежать в индейцы или стать бомбистом, как сам господин Савинков.
     - Куда она уехала? - спросил Алмазов.
     - Эта ваша работа, - сказал Александрийский.
     - Хорошо, - сказал Алмазов, пряча записку а карман френча. И, очевидно,
разговор  остался   бы   без  последствий,  если  бы  ненеосторожные   слова
профессора.
     - Кстати, - спросил он уже от дверей, - а вы почему здесь оказались?
     - Что? -  Алмазов красиво  приподнял бровь. Лидочка  подумала,  что  он
отрепетировал этот маленький жест у зеркала. Стоит по утрам перед зеркалом -
то поднимет бровь, то опустит...
     В  одно  слово Алмазов  смог  вложить такую угрозу, что Александрийский
опустил глаза, а остальные замерли, будто ждали, что сейчас карающая десница
пролетарского гнева обрушится на профессора.
     Но  почему-то Алмазов  предпочел не выказывать гнева,  а  сказал  после
тягучей паузы:
     - Мы получили сигнал.
     Он  не  стал  уточнять,  какой  сигнал  и  откуда.  Функцией  ГПУ  было
всезнание, и потому сигнал поступал в  ГПУ как  выражение  этого  всезнания,
ибо, если бы сигнала и не поступило, Алмазов все равно должен был все знать.
     - Посторонних прошу удалиться, - сказал Алмазов.
     - Помогите мне, - произнес с трудом Александрийский, и Лида поняла, что
встреча с Алмазовым далась  ему  нелегко - профессор утомлялся скорее, когда
волновался.
     Лидочка вывела профессора в коридор. Там стояла Катя.
     - Ты слышала? - спросил профессор.
     - Слышала, что вы ко мне по старой памяти зашли, я вам  и  сказала, что
Полина с вечера не вернулась.
     - Ну прощай, моя хорошая, - сказал Александрийский. - Главное, не бойся
никого.
     -  Я  человек  маленький,  -  сказала  Катя.  Она  вдруг  потянулась  к
профессору, обняла его и поцеловала в губы.
     - Задушишь, - сказал профессор.
     Оторвался  от  нее,  и вовремя, потому что из комнаты  Полины высунулся
президент и крикнул;
     - Кто здесь сигнализировал?
     Катя ушла к Алмазеву, а ее дети остались в коридоре  у двери,  им  было
страшно за мать - они, как звереныши, чувствовали, какая  опасность исходила
от Алмазова.
     Они вышли на улицу. Ветер вроде бы перестал. Лидочка раскрыла зонт.
     - Мы будем дальше гулять или вернемся домой?
     - Я устал, - сказал профессор.
     Обратно они шли  медленно,  несколько  раз останавливались передохнуть,
возле  церкви  профессор  долго копался  непослушными пальцами,  расстегивая
пальто, достал жестяную коробку с пилюлями.
     Лидочка помогла ему застегнуть пальто, что было нелегко, если держишь в
руке зонт.
     Теперь они были далеко от всех.
     - Мне получше, - сказал профессор. - Не так болит проклятое.
     - Не ругайте собственное сердце, - сказала Лидочка.
     -  Вы правы, мне не в чем его  упрекнуть.  Оно меня  грело,  потому что
пылало.
     - Как у Данко?
     -  Я не люблю этого писателя,  -  сказал профессор. - Что же вы думаете
теперь?
     - А вы что думаете? - спросила  Лидочка. Ей захотелось чуть подольше не
расставаться с тайной, известной лишь ей одной, - тайной открытого окна.
     - Я не стал бы делать окончательных  выводов, - сказал Александрийский.
-  Я  даже  не  стал бы настаивать на том, что Полина  умерла. Но, очевидно,
поздно вечером или ночью она собрала свой  баул  и  пошла в Санузию, пошла к
вам! Эх, если бы кто-то мне ответил на два вопроса!
     - Какие?
     - Первый: зачем ей ночью к вам идти? Может быть, вы что-то скрываете от
меня?
     Лидочка скрывала  от профессора две вещи  - улики.  Первое - историю  с
кастрюлей.  Потому  что не считала себя вправе распоряжаться  чужой  тайной,
которую ее просили сохранить. Второе - открытое окно.  Так  как вторая улика
касалась только Лидочки, она тут же рассказала профессору о грязном следе на
подоконнике.
     - Это запутывает и без того сложную картину, - сказал Александрийский.
     -  А мне  кажется, упрощает,  - сказала Лидочка. -  Ведь, вернее всего,
Полина не хотела уходить коридором, где люди, дети... и вылезла через окно.
     -  Глупо,  -  проворчал Александрийский. -  Глупо, доктор Ватсон, любой
Шерлок Холме выгнал бы вас с работы.
     У ворот  им  встретились  братья Вавиловы,  они были в широких пальто и
одинаковых темно-серых шляпах.
     И зонты у  них  были одинаковые. Лидочка подумала, что либо они  вдвоем
были за границей, либо один из них привез брату шляпу и зонтик.
     - Вы  думаете?  - сварливо  спросил  Александрийский. - Или глазеете на
Вавиловых?
     - Я не знаю, - сказала Лидочка.
     - Человек пролез в окно с улицы!
     - Почему?
     - Потому что у него подошвы были грязные. Ведь в комнате нет луж!
     - А кто это был?
     - Кто угодно.  Убийца,  грабитель или  даже  сама  Полина -  если  было
поздно, а она хотела взять вещи. После разговора с вами.
     Они вошли в дом. Лидочка помогла профессору раздеться.
     -  Конечно,  - сказал  он,  входя в пустую биллиардную и усаживаясь  на
узкую  скамеечку подальше  от  входа.  -  Конечно же,  я  принимаю последнюю
версию.  Разговор  с  вами, а  потом  встреча с  любовницей этого гэпэушника
привели  Полину  к  убеждению,  что  надо  бежать.  Было  очень поздно,  она
испугалась разбудить кого-нибудь во флигеле, влезла в окно, взяла свой баул,
но спохватилась,  что забыла что-то вам сказать. Или что-то взять у вас. Что
это могло быть? Ну. думайте!
     -  Не  знаю,  - Лидочке  показалось, что ее голос звучит неубедительно.
Сейчас он догадается, что Лидочка врет.
     - Вы можете и не знать, - согласился профессор.
     В биллиардную заглянул аспирант Окрошко с таким же юным другом.
     - Простите, - сказал он, покраснев при  виде Лидочки. - Мы  думали, что
вы не играете.
     - Входите  и играйте,  молодые  люди,  -  заявил  профессор. А  Лидочке
негромко  сообщил: -  Я  пойду  к себе  и  немного  полежу.  Можете меня  не
провожать. Вы устали.
     - Я вовсе не устала, - сказала Лидочка.
     Она проводила профессора до его коридорчика.
     - Главное,  - сказал профессор решительно, останавливаясь  перед  своей
дверью  и  принимая задумчивый вид, - главное -  отыскать, где  она спрятала
баул. Вот вам задание, Лидия.
     - Какой баул? - не сразу сообразила Лидочка.
     - Баул Полины. Если она была убита, то ее баул должен остаться здесь.
     - Но если она убита, лучше, наверное, найти ее труп, - сказала Лидочка.
     - Заблуждение, - сказал профессор. - Ее труп уже лежит на дне пруда или
закопан в лесу. А вот баул... баул преступник не стал топить.
     Профессор был убежден в  том, что он - Шерлок Холме. Лидочка не стала с
ним  спорить, хотя была убеждена, что если ты собрался закапывать или топить
труп, то добавить к этому грузу и баул вовсе не трудно.
     - Так все-таки, что вы думаете,  - не выдержала Лида, - что случилось с
Полиной?
     - А вот этого я не знаю. Хотя ожидаю худшего!
     - Потому что я видела ее?
     - Потому что ваш любимец Матя мог так перепугаться, что взял и убил ее.
     - А как Алмазов об этом узнал?
     - Это  загадка, которую  мы разрешим по  ходу  расследования,  - сказал
Александрийский.
     Он открыл дверь к себе в номер и поднял руку, прощаясь.
     - Попрошу вас навестить меня перед  обедом.  Надеюсь, к этому времени у
вас  будут для  меня новости, - сказал он. - Мы  разделим с