меня могло остановить? Поезд Троцкого? Он бы  еще глубже сидел на
крючке.
     - До поры до времени, - туманно ответил профессор.
     Издали Лидочка увидела женскую фигурку,  что  приближалась от купальни.
По черной каракулевой шубке и шляпке с узкими полями Лидочка узнала Альбину.
     Альбина  вроде бы  гуляла,  никуда  не спешила.  Лидочка  несколько раз
поглядывала в ее направлении, прежде чем Альбина вышла на плотину.
     - А что вы делаете? - спросила она рассеянно.
     Будто  бы они собирали землянику, и  она  знала это, но  из  вежливости
спросила, не малину ли они собирают,
     -  Сейчас  труп  будем  вытаскивать, -  сказал  Алмазов.  - А ты  зачем
выбралась из дома?
     -  Погулять.  - сказала  она. - Мне  надо гулять,  я совсем  скисла без
свежего воздуха.
     Лидочка не сердилась на Альбину - она чувствовала вину перед ней.
     -  А  вот  Лидия отрицает  похищение  моего  личного оружия,  -  сказал
Алмазов.
     - Отрицает? - удивилась Альбина. - Значит, она права.
     - Ты мне ваньку не валяй, - рассердился Алмазов, - а то  сейчас в пруду
искупаешься.
     - Смешно, - сказала Альбина, но не засмеялась.
     Алмазов  хотел  еще что-то сказать,  но  тут  увидел  бегущего  с  горы
президента, а  с ним  двух  мужчин  - шофера и  директора  санатория  -  без
крючьев, но с веревками. И об Альбине забыл.
     Когда для  совершения действия,  требующего участия двух-трех  человек,
собирается полдюжины, они  неизбежно начинают мешать  друг другу,  возникает
излишняя суматоха, поднимается крик,  и работа  исполняется  куда медленнее,
чем хотелось бы ее руководителю.
     Пока стоял крик, все махали руками и  поочередно проваливались в  тину.
Александрийский отошел в сторону и поманил Лидочку.
     - Вы плохо себя чувствуете? - спросила Лида,  увидев,  насколько бледен
профессор.  Видно, ее возглас долетел до докторши  - та мгновенно  оказалась
рядом.
     -  Я вам помогу дойти до санатория, - сказала Лариса  Михайловна. - Это
безумие с вашей болезнью здесь находиться.
     -  Не  беспокойтесь, я  себя  отлично  чувствую,  -  ответил  профессор
сварливым голосом. И отвернулся от доброй Ларисы Михайловны.
     Подчиняясь мановению его руки, Лидочка приблизилась к Александрийскому.
     - Мне так страшно, - сказала Лидочка.
     - Не это сейчас главное, - отмахнулся профессор. - Главное - ни за что,
никогда,  даже  во  сне  не признавайтесь,  что вы прикасались  к револьверу
Алмазова.
     - Я понимаю.
     -  Дело  не  во мне,  не в  справедливости,  не в законе - даже если вы
останетесь живы, он найдет способ  отправить вас на  всю  жизнь за  решетку.
Единственная надежда - полное незнание!
     - Дайте его мне, и я незаметно подкину его Алмазову.
     - Глупости!
     - Я потеряю его в парке.
     - Ты! Его! Не видела! Никогда в жизни! - последние слова прозвучали так
громко, что Лидочка обернулась, опасаясь, что Алмазов услышал.
     Но тот был занят.
     Суматоха завершилась тем, что  с берега к колодцу были положены доски и
в колодец спустили веревку с  толстым, взятым  из весовой, крюком на  конце.
Нагнувшийся  над люком  директор водил веревкой, стараясь  зацепить то,  что
лежало глубоко  в колодце. Это ему не удавалось, и его сменил Ванюша. Вскоре
раздался его торжествующий крик, веревка натянулась - все стали тянуть ее.
     Президент Филиппов завопил:
     - Идет, идет, приближается!
     Лидочка зажмурилась -  она подумала, что не  вынесет нового  лицезрения
несчастной Полины.
     Крики стихли. Затем послышались удивленные возгласы.
     - Это еще кто? - спросил Филиппов.
     - Не узнал, что ли? - сказал Алмазов.
     - Да разве узнаешь...
     Лидочка открыла глаза,
     Президент и Ванюша уже вытащили и волокли по воде  к берегу тело Матвея
Шавло,  доктора  физических наук, любимого ученика Энрико  Ферми, снабженное
широкой соломенной маскарадной бородой, а потому не сразу узнанное.
     Его волокли  к  берегу, и все молчали, потому  что  первым  должен  был
заговорить Алмазов. Но Алмазов тоже молчал.
     "Нет! - чуть  не закричала Лидочка. - Этого  не может быть! Там  должна
лежать Полина, и мне ее не жалко. А Матю мне жалко!"
     Доска от многих подошв стала осклизлой, шаталась и сбросила на  полпути
людей -  с шумом,  плеском и ругательствами они свалились по  колени, а то и
глубже в тину, труп медленно  поплыл в глубину, и Алмазов завопил, чтобы его
не упустили. Лидочка не стала смотреть, как ловят Матю, - она все равно  еще
не верила в то, что видит Матю, а не какую-то куклу, нарочно загримированную
под него.
     Альбина стояла неподалеку,  но смотрела в  другую  сторону, на  средний
пруд, на купальню, будто гуляла по пустому парку.
     Лиде  был виден  и Александрийский. Он глядел на то, что  происходило у
колодца. И вдруг пошатнулся.
     Ладонь его поднялась, легла на сердце - будто его ударили в сердце.
     Лидочка обернулась - что он увидел?
     Матя лежал на берегу - только ноги в воде.
     А на доске, что соединяла колодец с берегом, остался человек -  это был
санаторский шофер.  Он стоял  на  коленях, наклонившись вперед и погрузив  в
пруд руку. Почти по плечо, даже не засучив рукава.
     - Эй, начальник! - крикнул он. - Гляди, что я нашел!
     Он  выпрямился, все  еще стоя на  коленях, и  показал Алмазову то,  что
поднял со дна пруда, - что-то черное, блестящее... револьвер!
     Алмазов сделал два шага к воде, протянул руку и принял револьвер. Потом
отыскал глазами Альбину, стоявшую  неподалеку и равнодушно глядевшую на тело
Мати Шавло:
     - Вытри, - сказал он ей, - У тебя платок есть?
     Альбина подошла к револьверу, приняла его из руки Алмазова.
     - Можно я вытру? - спросил президент. - У меня платок чистый.
     - Она это лучше сделает, - сказал Алмазов.
     Лидочка  поняла,  что  он не хочет,  чтобы  президент  или  кто  еще из
посторонних увидел, что это его репольвер.
     Сам  же  Алмазов присел  на корточки, повернул голову  Мати,  и Лидочка
увидела  за ухом в  щетине коротких волос черную дырочку. Туда ударила пуля,
она разбила кость и убила человека. А потом  его притащили сюда  и  кинули в
колодец...
     Все, что она наблюдала с того момента, как из колодца вытащили мертвого
Матю, было кошмаром, которому нелья верить, ни в коем случае  нельзя, потому
что сейчас Матя поднимется и скажет:
     - Ну как, славно я пошутил? У нас в Риме и получше шутки выделывали,  -
и засмеется.
     Лидочка старалась  поймать взгляд Александрийского, но тот был погружен
в свои  мысли. Он неотрывно смотрел на длинное и какое-то очень плоское тело
Мати,  ступнями оставшееся в воде  - так что из волы торчали  лишь  наглые и
уверенные в  себе  носки  иностранных  ботинок  на каучуковой  подошве,  как
автомобильная шина. Легче было смотреть на ботинки - а на лицо смотреть было
невозможно. Потому  что лицо было совершенно мертвым  и не имело отношения к
Мате, а было лицом трупа Матвея Ипполитовича Шавло.
     Вытащив из кармана Мати бумажник, Алмазов отошел повыше, к скамейке.
     -  А вы  садитесь,  -  сказал он  неожиданно. Его  слова  относились  к
профессору и к Лидочке.  - Вы у меня больные, немощные, в ногах правды  нет.
Садитесь, садитесь...
     И что удивительно - Александрийский  и Лидочка, как бы  находившиеся по
иную сторону стекла, нежели остальные, пошли к лавочке, и Лидочка была рада,
что сможет  сесть, - ее только беспокоило, что лавочка мокрая, а  лисья шуба
чужая,  но ведь если Алмазов приказывает, это как бы приказ правительства, И
нельзя ослушаться.
     Дождавшись, пока они уселись, Алмазов встал чуть в стороне от скамейки,
так что теперь он образовывал собой  вершину правильного треугольника; двумя
другими вершинами  были  скамейка  с обвиняемыми - Лидочка  уже  поняла, что
именно такая роль отводится ей и профессору, - и тело Мати.
     Остальные были публикой, зрителями,  и  потому они образовали небольшую
стенку напротив Алмазова.
     Алмазов оглядел стенку, и она ему не понравилась.
     - Ванечка,  - сказал он, - отведи пока мужиков к купальне. И там с ними
останься. Тебя, Филиппов, это тоже касается.
     После ухода  лишних  свидетелей  в зрительном зале остались лишь Лариса
Михайловна и несколько  в стороне -  Альбина,  которая осторожно и тщательно
протирала  своим  широким   шерстяным  шарфом  мокрый  грязный  револьвер  с
дарственной табличкой Дзержинского.
     -  А  теперь  можно  поговорить по существу, - сказал Алмазов,  начиная
процесс. - Вы будете сознаваться или будете упорствовать?
     Ответа не последовало.
     -  Положение изменилось, - сказал Алмазов. Он поглядел на свои сапоги и
не смог скрыть огорчения.
     Лидочка  поняла почему  - на  носках  были пятна  грязи. Алмазов  кинул
взгляд на Альбину, потом  на  подсудимых  -  и  поборол желание приказать ей
вылизать сапоги до полного блеска.
     -  Положение  изменилось,  -  теперь  Алмазов нахмурился.  Он  сознавал
серьезность момента. - Час назад я излагал вам,  граждане, мои теоретические
соображения.  Теперь же перед нами  есть вещественное  доказательство - труп
молодого ученого, который стремился быть полезным для нашей родины. Ученого,
убитого вами. Вам понятно?
     Так как вопрос был обращен к Лидочке, она не удержалась от ответа:
     - Как же так, - сказала она, здесь же Полина должна быть.
     -  Как  видите,  вам  не удалось  запутать  следствие  и  сбить  его  с
правильного пути,  придумав какую-то мифическую  Полину. Как я и предвидел с
самого начала - перед нами Матвей Шавло. Что вы на это скажете?
     - Честное слово, я ничего не понимаю, - сказала Лидочка.
     - А вы?
     - Я тоже не понимаю, - сказал профессор.
     - Хотите, я  расскажу  вам,  как было совершено преступление, - спросил
Алмазов.
     Никто ему не ответил. Тогда он продолжал:
     -  Я  не знаю точно, когда было замыслено  это страшное преступление, -
Алмазов словно репетировал свой выход в  роли общественного обвинителя. - Но
мы можем отсчитывать его мгновения  с того момента, когда, зная о слабости и
душевном состоянии находящейся  здесь Альбины, гражданка Иваницкая  проникла
ко мне в комнату и похитила оружие для выполнения террористического акта.
     Лариса  Михайловна  непроизвольно сделала шаг  к Альбине,  как бы желая
убедиться, что ей говорят правду.
     Алмазов остановил ее коротким рубящим жестом и продолжал:
     -  Когда все  было  подготовлено, Иваницкая,  пользуясь своей красотой,
выманила  товарища Шавло  в  темный  парк,  к погребу и  там,  выстрелив  из
револьвера, совершила кровавое злодеяние. Затем она спрятала тело в погребе,
и,  как  только подошел ее наставник  и  учитель,  заматеревший  в  подобных
злодеяниях враг  нашего  народа  Александрийский, они  отнесли тело  Шавло к
этому  колодцу,  полагая, что никто  и никогда  не сможет  их  заподозрить и
отыскать труп.
     - А зачем? - спросил Александрийский, который был совершенно спокоен. -
Зачем нам это делать?
     - В этом разберется суд, - сказал Алмазов. - Я же могу только высказать
мое предположение. - Он подошел к скамейке, на которой сидели обвиняемые,  и
навис   над   ними,   по   своей   привычке   раскачиваясь:   носки-каблуки,
носки-каблуки, носки-каблуки...  - Мое предположение заключается  в том, что
рука убийц направлялась  из-за  рубежа фашистским центром. Цель ваша ясна  -
обезоружить   государство   рабочих  и  крестьян   в  сложной  международной
обстановке.
     "Странно, - подумала Лидочка, -  он говорит не человеческим, а каким-то
особенным окологазетным языком.  Он, наверное, этого не чувствует. Он просто
не умеет выражать по-русски определенного рода мысли".
     - А как мы его несли? - спросил Александрийский.
     - Кого?
     - Как мы несли Шавло до пруда?
     - Ручками, - ответил Алмазов, - своими холеными ручками.
     - Но мне же нельзя даже ста граммов поднять,- сказал профессор.
     - Это все мимикрия врага - сам небось поднимаешь гири, тренируешься!
     - Я могу свидетельствовать, - вмешалась Лариса Михайловна, - я как врач
утверждаю...
     - Помолчи,  врач! - в последнее слово Алмазов вложил все свое отношение
к Ларисе  Михайловне.  -  Там  будет экспертиза  работать.  Судебная. Ее  не
купишь.
     Алмазова   что-то  смущало,   его   самого,   видно,  не  удовлетворяла
построенная им стройная схема. И от этого он раздражался.
     -  К тому  же, - сказал он, -  мне пришлось наблюдать  вчера Иваницкую,
когда она вернулась  с  улицы после совершения теракта. Вы бы посмотрели - в
глине  по пояс, мокрая, как драная кошка - страшно  смотреть.  Разве  так  с
прогулки возвращаются?
     - Это  физически  невозможно, - убежденно повторил профессор. - В  Мате
килограммов сто.
     -  Доволокла  бы,  - сказал  Алмазов.  -  И  на  следствии она  в  этом
сознается.  -  Алмазов вдруг улыбнулся:  - А не  исключено,  что у  вас были
сообщники. Как вы  посмотрите,  если  вам  помогла  местная докторша  Лариса
Михайловна Будникова?
     Лариса Михайловна начала отступать.
     -  Вы  шутите, вы  шутите,  да?  -  повторяла  она тупо.  Она  была так
напугана, что попыталась бежать, но остановилась, добежав до края плотины, и
медленно, как на плаху, пошла обратно.
     Алмазов не стал ждать, пока Лариса Михайловна вернется.
     - Вопросы есть? - спросил он.
     -  Глупо,  -  сказал Александрийский.  -  Все  это  глупо,  неправда  и
придумано вами.
     -  А  у меня  есть  свидетели, - сказал Алмазов. - Вы забыли. У меня не
только миллион улик, у меня не только ваши завтрашние признания, у меня есть
Альбиночка. Альбиночка, скажи дяде, ты видела, как Лидочка Иваницкая выкрала
мой револьвер? Ну скажи, киска.
     -  Да, - сказала  Альбина.  Глаза  ее,  несчастные  и  слишком большие,
казались почти черными -то ли от  каракулевой шубки и черной шляпы, то ли от
ужаса. - Я скажу...
     Дальнейшее  произошло  так  быстро  и  обыкновенно, что никто  даже  не
двинулся с места.
     Она  подняла  руку  с  револьвером,  который  так  и не  успела  толком
вытереть,  и  начала стрелять  из  него  в  Алмазова. Она  сделала  это  так
неожиданно,  не предупредив никого,  не сказав каких-то нужных слов, которые
положено говорить убийце. Только Алмазов за какую-то долю секунды догадался,
что  сейчас произойдет и  что его  хотят убить, но не  поверил в собственную
смерть и закричал:
     - Не стреляй, не получится. Порох подмок!
     И тут же начал падать. Так что Альбина успела выстрелить только три или
четыре раза, а потом он уже лежал - голова к голове с Матей Шавло.
     Издали, от  купальни, мчались Ванюша-аспирант и другие мужчины. Впереди
всех - президент.
     Но прежде чем они добежали,  Альбина  успела  сказать  то, чего  никто,
кроме профессора и Лидочки, не услышал:
     - До свидания, - сказала она, - ты хорошая, Лидочка, мне очень жаль. Но
я тебе немножко помогу... Ты же знаешь, что они убили моего Георгия.
     Она не  ждала ответа,  она была  погружена  в  себя, в  свои  последние
секунды,  когда  надо  сделать так,  чтобы  наладить порядок в  том  мщре, в
котором тебя уже никогда не будет.
     - Ты хорошая,- сказала она и подняла револьвер. Альбина повысила голос,
и  люди, что подбегали к ним, тоже услышали ее слова:  -  Это ошибка! Матвея
Шавло  тоже  убила я! Матвея Шавло мы убили вместе с Алмазовым! И  притащили
его сюда. Вы  меня слышите?  Алмазов хотел  стать фашистом, но Шавло сказал,
что донесет, честное слово!
     Ванюша  кинулся к Альбине,  как лев  в прыжке, но Альбина выстрелила  в
него, произошла осечка, и она, неловко обернув револьвер против своего лица,
выстрелила себе в глаз и успела еще выбросить револьвер и схватиться, падая,
за глаза... и сквозь пальцы буквально хлынула черная кров®...
     Хоть  дорога до  Москвы  была  совершенно  непроезжей,  несколько машин
примчались в Узкое уже через два часа. Правда,  Лидочка  этого вторжения  не
видела.
     Она лежала  в боксе, и температура у нее была тридцать девять и пять. В
тот  день Лариса  Михайловна  не разрешила  следователям с  ней  говорить, и
главный  следователь  Шехтель  оказался   настолько  гуманен,  что   Лидочку
допрашивали лишь на второй день, а за это время уже успела устояться  версия
случившегося. Об этой версии Лидочка  знала  - на то  были  Лариса,  негодяй
Филиппов,  перепуганный  больше  всех,  и, уж конечно,  Марта,  для  которой
события в Санузии стали замечательным, на всю жизнь приключением.
     Следователь  Шехтель и  его  группа пришли к выводу, что  ответствеиный
сотрудник  ОГПУ  Ян  Янович Алмазов  превысил свои полномочия и  использовал
служебное положение в корыстных целях, для  чего привез с собой в  санаторий
Академии наук  жену врага народа,  казненного уже два месяца  назад  Георгия
Лордкипанидзе.   Не  сговорившись   со   своим  сообщником   Шавло   Матвеем
Ипполитовичем, связанным  с некоторыми  кругами в фашистской Италии,  Я.  Я.
Алмазов убил  его, втянув в это действие  Альбину  Смирнову-Лордкипанидзе, и
пытался  затем обвинить  в  этом  преступлении  заслуженного деятеля  науки,
профессора,    члена-корреспондента    Академии     наук    СССР    товарища
Александрийского  П.  А.,  а также  научно-технического сотрудника Института
лугов и  пастбищ  Иваницкую Л. К. Однако в случившемся после этого конфликте
Я. Я. Алмазов был убит  его невольной сообщницеп А. Смирновой-Лордкипанидзе,
которая после этого  покончила с  собой.  Все  лица, в той или иной  степени
замешанные  в этих событиях, были приглашены  дать подписку о  неразглашении
обстоятельств дела,  относящегося к  категории государственных преступлений.
Принимая во внимание то, что все участники этого дела, как  преступники, так
и  пострадавшие, погибли насильственным путем, признано  целесообразным дело
закрыть и обстоятельства его не предавать огласке.
     Дождь  прекратился буквально на следующий день, но Лидочка вновь начала
воспринимать  красоты   природы  только  дня  через  четыре,  когда  впервые
спустилась в столовую и президент Филиппов при виде ее закричал:
     -  Третье  опоздание,  третье  опоздание!  Вы  что,  гонга  не слышите,
отдыхающая  Иваницкая?  От имени  совета  нашей  республики  я об®являю  вам
строгий выговор.
     Все стали аплодировать и кричать:
     - Браво, президент, браво!
     И Ванюша,  которого  оцарапало пулей Альбины  и  на  ухо  которого  был
налеплен пластырь, тоже аплодировал.
     На Лидочку многие смотрели с интересом, потому что, конечно, знали, что
она каким-то образом связана с таинственными и не очень понятными событиями,
приведшими к  нескольким смертям  в  санатории. Но  говорить об этом было не
принято.  Единственное,  что  напоминало  о  событиях, -  решение президента
Филиппова до конца смены отменить запланированные танцы и игры.
     А еще  через  два дня дорога  подсохла  настолько, что из  Академии  за
Александрийским, которому  надо  было  снова ложиться  в больницу,  прислали
автомобиль, и  Павел Андреевич предложил Лидочке, если ей  не  жаль покинуть
"Узкое" на два дня раньше срока, поехать в Москву вместе с ним.
     Поездка была медленной - пожилой шофер ехал  осторожно,  до  Калужского
шоссе дорога никуда не годилась.
     До этого Лидочка с Павлом Андреевичем, разумеется, разговаривали, но не
выходили под дождь и старались, чтобы их не видели вместе, - санаторий кишел
чекистами.
     - Павел Андреевич, - сказала Лидочка, - нам скоро расставаться. А я так
ничего и не знаю.
     Александрийский начал крутить ручку,  и перед  ними  поднялось  большое
стекло, которое отделило их от шофера.
     -  Люди, которые ездят  в таких  машинах, имеют секреты  от шоферов,  -
сказал он.
     Он обернулся к Лидочке. В  машине было полутемно,  Александрийский снял
шляпу и снова стал похож на Вольтера.
     - Вас что-то интересовало, Лидочка?
     - Я ничего не поняла.
     - Неужели было что-то непонятное в этой истории?.
     - Было.
     - Тогда спрашивайте.
     - В