ь... С вашего позволения, милорды, я удаляюсь. Не
смею вам больше мешать.
   Амадис еще  раз пожелал  Джоне удачи  и мы  продолжили свой путь.
Спускаясь по лестнице, я задумчиво произнес:
   - Видно, у парня крупные неприятности.
   - Еще бы, - отозвался мой брат. - Он стал бездомным.
   - Но почему?
   - По собственной  глупости... или  порядочности. Он  был одним из
тех приближенных  Рахили, которые  вместе  с  ней  дали  присягу  на
верность Дому  Света; и  он оказался единственным, кто отнесся к ней
серьезно. Одно  время он  был советником  Рахили... - Амадис  сделал
паузу,  поскольку  мы  оказались  перед  небольшой  дверью,  ведущей
наружу. Прежде  чем открыть  ее, брат  посмотрел на  меня и иронично
усмехнулся. - То  есть, я хотел сказать, что Джона был одним из моих
государственных советников. Но недолго. Вскоре он впал в немилость у
Рахили, так как позволял себе открыто критиковать ее политику.
   - С каких позиций?
   - С позиций  наших оппозиций.  Он убеждал  Рахиль,  что  в  своих
решениях она  должна исходить  прежде всего из интересов Света, а не
только печься  о том,  как извлечь  побольше выгоды  для Израиля.  И
кстати, если ты думаешь, что моя незадачливая женушка действовала по
наущению своего отца, то глубоко заблуждаешься. Давид не раз говорил
ей, что  он сам  способен позаботиться  о благе  своего народа, а ее
политика приносит  лишь вред  обоим Домам, однако Рахиль... Впрочем,
ладно, не  будем об  этом. Как  говорится, de  mortuis aut  bene aut
nihil.[2]
--------------------------------------------------------------
 2  De mortuis  aut bene  aut nihil  - "О  мертвых - или хорошо, или
ничего" (лат.).

   Мы миновали  павильон, где на моей памяти Амадис имел обыкновение
завтракать в обществе хорошеньких женщин, и оказались в начале одной
из аллей,  ведущей в  глубь сада.  Глядя на  покрытые  белым  цветом
деревья и  усыпанную опавшими  лепестками землю, я по старой детской
привычке подумал  о доброй Снежной Королеве, принесшей вместо метели
и вьюги  волшебный цветочный  снегопад и благоухание вечной весны...
Мои  мысли   невольно  обратились   к  Бронвен,  которая  была  моей
персональной Снежной  Королевой и  оставалась ею впредь, несмотря на
перемену облика.  Эти несколько дней она упоенно играла роль Даны, и
не потому,  что так  было нужно,  а потому  что ей  это  нравилось -
главным образом  из-за Юноны,  которая просто  души в  ней не чаяла.
Порой у  меня возникала  забавная идея  поженить Брендона и Бронвен,
чтобы не огорчать маму... и чтобы Дана обрела свободу.
   - Если бы  наша встреча  состоялась при других обстоятельствах, -
вновь заговорил  Амадис, когда  мы двинулись  вдоль  аллеи, -  я  бы
первым делом  спросил у  тебя, каково это - на двадцать лет потерять
память, прожить  заново жизнь,  а затем вспомнить всю прежнюю? Какие
чувства ты испытываешь, оглядываясь на свое прошлое?
   - Двойственные, - ответил я. - В самом прямом смысле этого слова.
Суб®ективно я  воспринимаю свое  прошлое как  бы состоящее  из  двух
отрезков - но  не следующих  один за  другим, а идущих параллельно и
сходящихся в  точке, которую  я называю  обретением себя.  И сейчас,
вспоминая детство,  я вспоминаю   о б а   свои  детства  как  единое
целое. Иногда  мне кажется,  что один  день  я  был  Кевином,  а  на
следующий все  забывал и  становился Артуром,  чтобы еще  через день
снова  стать   Кевином, -  и  так  длилось  многие  годы.  Рассуждая
логически, я,  конечно, отдаю себе отчет в действительной хронологии
событий,  но   на  уровне   эмоций  и  ассоциативного  мышления  мое
восприятие двух  моих  прошлых  жизней  несколько  иное -  не  столь
логичное, зато более цельное.
   - А в  тот момент  обретения себя,  я полагаю,  ты испытал  нечто
похожее на приступ шизофрении?
   - Не "нечто  похожее", а   н а с т о я щ и й  приступ шизофрении.
Причем очень  острый. С  точки зрения  Артура это  выглядело так:  я
пересек бесконечность, прошел сущий ад, но вышел из него живым, пора
бы уже расслабиться и отдохнуть - как вдруг я обнаруживаю в себе еще
одну личность, которая тоже является мною, но имеет свои собственные
воспоминания и с самого раннего детства живет собственной жизнью.
   - Вы боролись друг с другом?.. То есть, ты боролся сам с собой?
   - И  да,  и  нет.  В  первый  момент  каждая  из  моих  личностей
вознамерилась поглотить  другую, но  они были  настолько совместимы,
что почти моментально начался процесс их слияния.
   - И все-таки  в тебе  доминирует твоя прежняя личность, - заметил
Амадис. - Ты тот самый Артур, которого я знал много лет назад.
   Я усмехнулся:
   - А вот  мой новый  друг, Морган Фергюсон, говорит, что я все тот
же Кевин  МакШон,  который  немного  повзрослел,  набрался  опыта  и
обзавелся родственниками.
   - А ты сам? Кем ты себя больше чувствуешь?
   - Я  совсем   не  чувствую   разницы  и  подчас  даже  путаюсь  в
воспоминаниях.  Ведь,   как  я   уже  говорил,  в  моем  собственном
восприятии обе  мои жизни не разделены временнПм интервалом, они как
бы накладываются  друг на друга. Порой мне кажется, что лишь полгода
назад Диана  проводила  меня  в  путь... -  Тут  я  умолк,  мысленно
скорчившись от  невыносимой боли. Мучительно знать, что твоя любимая
мертва, но  еще мучительнее  знать,   в о    ч т о  она превратилась
после смерти.  Иногда я удивляюсь: почему я еще в здравом уме, как я
не рехнулся  после той встречи в глубинах Источника, чтo помогло мне
устоять перед  соблазном окунуться  в манящую  пучину безумия? Долг,
дружба, привязанность, любовь?.. Быть может, любовь. Но не к Дэйре.
   - Мне очень  жаль, что  она погибла, -  сказал  Амадис,  прерывая
тягостную паузу  в нашем  разговоре. - Я всегда симпатизировал Диане
и... Извини  меня, Артур. Я не должен был позволять моим сторонникам
использовать Пенелопу  в борьбе  против отца.  Это самое  меньшее, к
чему обязывала  меня наша  дружба, но  и этого  я не сделал. Из меня
вышел никудышный брат.
   - Ошибаешься, - сухо  ответил я. -  Как брат  ты  еще  не  совсем
безнадежен. А  у меня  слишком мало  братьев, чтобы походя браковать
их. И кстати, о братьях. Тебе ничего не известно об Александре?
   - Совсем ничего.  В Царстве  Света он  не появлялся уже Бог весть
сколько времени, и я, признаться, очень смутно помню его лицо.
   - А не  исключена  возможность,  что  недавно  он  побывал  здесь
инкогнито?
   Амадис повернул голову и, не сбавляя шаг, пристально посмотрел на
меня:
   - Ты подозреваешь Александра?
   - Я   н е    и с к л ю ч а ю  того,  что он  мог быть причастен к
убийству Рахиль.  Это вполне  в его  духе - насолить  мне,  тебе,  а
заодно всей  нашей семье  и  всему  Царству  Света.  К  тому  же  он
презирает израильтян за то, что они отвергли Иисуса.
   - И как, по-твоему, он это провернул? Даже если предположить, что
он инкогнито  побывал в  Царстве Света и сумел раздобыть необходимое
количество урана,  то остается  еще целый ряд вопросов, на которые я
не нахожу  ответа. Во-первых, как он исхитрился подсунуть свою бомбу
Рахили...
   - Не обязательно  Рахили, - заметил  я. - Уран мог находиться при
ком-либо из ее спутников.
   - Допустим. Но  тогда как Александр узнал, кто будет сопровождать
Рахиль, и  вообще, откуда  ему стало  известно, что  она  собирается
посетить отца? Ведь это решение она приняла импульсивно, после нашей
ссоры, а менее чем через час уже вошла в Тоннель, где и погибла. Так
что наш  братец,  прятавшийся  в  закоулках  дворца,  никак  не  мог
провернуть свое темное дельце.
   - Без сообщников, -  уточнил я. -  А вдруг  он вступил в сговор с
одним из  друзей Харальда, занимающих довольно высокое положение при
дворе? Я полагаю, что такие имеются.
   - Таких хоть  отбавляй, - согласился Амадис. - Харальд был весьма
популярной личностью в Доме, а радикалов нынче как собак нерезаных.
   - Вот тебе и ответ. Александру незачем было прятаться в закоулках
дворца. Всю  грязную работу  сделал за него кто-то другой - тот, кто
ненавидел Рахиль и желал избавиться от нее.
   - Что ж,  ладно. Предположим,  что Александр  действительно нашел
себе сообщника  или сообщников  и устроил  это покушение. Это вполне
вероятно, хоть  и притянуто  за уши;  но это  еще цветочки.  Главный
вопрос состоит  в том,  как же  так получилось, что ни Рахиль, ни ее
спутники, ни  охрана Зала  Перехода,  не  обнаружили  радиоактивного
излучения. Кроме  того, во  время  твоего  отсутствия  в  Зале  были
установлены  сверхчувствительные   детекторы,   которые   передавали
информацию  на   центральный  терминал   контрольного  поста  службы
безопасности. Я  проверил все  записи - вплоть  до момента взрыва не
было зафиксировано  ни малейшего  отклонения от  естественного фона.
Чертовщина какая-то.
   - Стало  быть,   ты  не  знаешь,  как  можно  скрыть  присутствие
радиоактивных материалов?
   - Почему же,  знаю. Можно поместить уран в свинцовый контейнер, а
можно создать  специальные чары,  поглощающие жесткие лучи. Однако в
первом случае контейнер оказался бы слишком тяжелым и большим, чтобы
просто положить его в карман. А во втором случае чары привлекли бы к
себе внимание с еще большей вероятностью, чем радиация как таковая.
   - А  еще  можно, -  веско  добавил  я, -  временно  увеличить  на
несколько порядков  сильное взаимодействие  в ядрах  урана и,  таким
образом, превратить их в устойчивые.
   Устремленный на  меня взгляд  Амадиса выражал  такое неподдельное
изумление, что  в его искренности сомневаться не приходилось. Он был
просто потрясен.
   - И   т ы   м о ж е ш ь   э т о   с д е л а т ь ?!
   - Могу. Правда,  Тоннель мне  провести не удастся. Он моментально
расщепит  эти  ядра  на  нуклоны,  причем  взрыв  получится  гораздо
сильнее - из-за  высвобождения энергии  чар,  увеличивающих  сильное
взаимодействие.  По   моим  прикидкам,   злоумышленнику,   если   он
использовал схожую  методику, достаточно  было  лишь  одного  грамма
урана, а  еще меньше -  плутония, чтобы обречь Рахиль и ее спутников
на верную гибель.
   - Твой  Образ  Источника  позволяет  тебе  манипулировать  такими
фундаментальными силами?
   - Так же,  как и  Янь. Вот  почему у  Брендона с Брендой есть все
основания подозревать тебя. Ведь как верховный жрец Митры...
   Амадис громко фыркнул или, скорее, чихнул, состроив презрительную
гримасу.
   - Вы, вероотступники,  такие же  невежды, как и радикалы. И вы, и
они отождествляете  Порядок с Митрой, а это не так. Порядок суть сын
Митры, он  лишь божественная  манифестация, но  не Бог,  и далеко не
совершенен, а  подчас даже  опасен. Если  ты забыл  Книгу, я напомню
тебе пару  строк из  нее: "Да никто, кроме пророков Моих, не посмеет
вступить на  путь Порядка,  ибо путь  сей полон соблазнов и приведет
неотмеченных печатью Моей к греху и безумию". В отличие от Харальда,
я  не  считаю,  что  на  меня  пал  выбор  свыше,  я  лишь  скромный
священнослужитель, а  не пророк,  и  не  претендую  на  близость  со
Вседержителем.
   - А вот Харальд претендовал, - заметил я.
   - И поплатился за это рассудком, а потом и жизнью. Ты испытываешь
угрызения совести, что убил его?
   - Нет... не думаю.
   - То есть как?
   Я вздохнул:
   - Даже не  знаю, что и сказать. С одной стороны, я убил человека,
родного мне  по крови,  и мысль  об этом будет преследовать меня всю
жизнь. С  другой  же -  я  лишь  уничтожил  телесную  оболочку,  вся
человеческая  сущность  которой  уже  была  мертва.  Для  успокоения
совести я предпочитаю думать, что Харальда как человека убил не я, а
Порядок.
   Амадис задумчиво кивнул:
   - Темная  сторона   Порядка...  Наши   радикалы  предпочитают  не
поминать о  ней, и  тем не  менее она  существует. Есть ли вообще во
Вселенной что-нибудь  без из®янов?  Ведь Источник  тоже  имеет  свою
темную сторону? А, брат?
   - Имеет, -  подтвердил   я. -  Но  мы  предпочитаем  обходить  ее
стороной.



        Глава 5. БРЕНДА

Замок, как  его  называл  Морган,  оказался  громадным  особняком  в
псевдовикторианском стиле,  с виду  довольно опрятным,  но,  на  мой
взгляд, немного  мрачноватым из-за своих размеров. Он возвышался над
озером посреди  обширной усадьбы,  огражденной каменной стеной никак
не меньше  трех метров  в высоту.  Добрую половину  усадьбы  занимал
парк, начинавшийся  за озером.  Ближе к  главным воротам имелось еще
несколько небольших  и  средней  величины  строений,  среди  которых
выделялись конюшни  и гараж,  в котором могло бы поместиться десяток
легковых или с полдюжины грузовых автомобилей. Чуть дальше виднелись
теннисные корты и площадка для гольфа.
   - Похоже,  Бронвен   обосновалась  здесь   всерьез  и  надолго, -
заметила я, с®езжая с холма, откуда мы обозревали усадьбу.
   В ответ Морган утвердительно, хоть и невнятно, промычал.
   Завидев  нашу  машину,  какие-то  люди  у  ворот  выказали  явные
признаки паники  и поспешили укрыться в безопасных местах. Очевидно,
Морган во  время своих  предыдущих посещений  здорово нагнал  на них
страху. Не  желая обманывать  ничьих ожиданий,  я на полной скорости
в®ехала в распахнутые ворота, промчалась мимо конюшен и гаража, лишь
перед самым  особняком чуть  сбавила  скорость,  лихо  развернулась,
огибая цветочную  клумбу, и,  визжа тормозами,  остановила машину  у
самых ступеней  парадного входа,  едва  не  врезавшись  в  мраморный
портал.
   Пока мои  спутники успокаивали  свои нервишки,  массивная дубовая
дверь особняка отворилась, и на широкое крыльцо вышла Дана - немного
смущенная, но  цветущая и жизнерадостная. Ее лицо выражало спокойную
уверенность в себе вместо прежней, теперь понятной мне озабоченности
последних недель, проведенных в браке с Брендоном. Она выглядела как
человек, который  принял окончательное  и  бесповоротное  решение  и
твердо намерен  следовать  ему.  Я  уже  догадывалась,  что  это  за
решение, и мне стало жаль Дэйру.
   Плавной, грациозной  походкой  Дана  спустилась  по  лестнице.  В
легком коротком  платье, свободном в талии, с распущенными вьющимися
волосами она  выглядела весьма  впечатляюще, а  ветер, который  то и
дело игриво  подхватывал край ее воздушного одеяния, усиливал эффект
до такой  степени, что  Морган, открыв дверцу машины и поставив одну
ногу на  землю, так  и застыл, во все глаза пялясь на нее. Как я уже
успела убедиться,  ласковая красота  Даны, подчеркнутая  ее  хрупкой
женственностью, на  многих мужчин  воздействует гораздо сильнее, чем
безупречно  правильные  черты  лица  и  божественная  фигура  Дэйры.
Мужская часть  моей сущности  всецело разделяла восторг Моргана, и я
могла понять,  почему Артур  (даже если  не  принимать  во  внимание
влияние Источника)  в конце  концов предпочел  Дану. Для  него Дэйра
оказалась слишком идеальной, слишком совершенной, чтобы он продолжал
любить ее  как женщину;  да и  Брендон, уж  если на то пошло, скорее
поклоняется ей,  чем любит  ее. Другое  дело Дана.  У нее  не  такой
золотой характер,  как у  Дэйры, она  далеко не  совершенна, она  не
идеал... но живое воплощение идеала - любимой, жены, матери.
   Я, а  вслед за  мной Пенни  и Дэйра вышли из машины ей навстречу.
Сделав над  собой усилие,  Морган, наконец,  соизволил встать.  Дана
улыбнулась всем  нам по очереди - Моргану дружелюбно, мне и Пенелопе
немного застенчиво, а Дэйре - виновато, в смятении опустив глаза.
   - Я уже давно вас жду, - сказала она.
   - Мы рады видеть тебя, золотко, - постаралась приободрить ее я. -
Как малышка?
   - Недавно  уснула. -   Взгляд  Даны  засиял. -  Вы...  Вы  хотите
посмотреть на нее?
   - Ну, разумеется,  сестричка, - мягко  ответила Дэйра,  подойдя к
ней и  взяв ее  за руку. -  Мы все хотим видеть твою дочку... твою и
Артура.
   В последних  словах Дэйры  явственно прозвучала  горечь, но  в ее
голосе не было даже тени неприязни. Что меня больше всего поражало в
Дэйре, так  это полная неспособность держать зло на людей. Порой она
бывала раздражительной, сердилась по мелочам, капризничала, не чужды
ей были  приступы гнева,  но ненавидеть  по-настоящему она не умела.
Конкретный  человек   мог  быть   ей  симпатичен,   безразличен  или
неприятен; Дэйра  могла беззаветно  любить,  глубоко  уважать,  быть
верным и  преданным другом,  а если  кто-то не  нравился ей,  то  он
п р о с т о  не  нравился ей.  Такие чувства как ненависть, зависть,
враждебность существовали  для нее  только в  абстракции,  сама  она
никогда их не испытывала. Примечателен такой факт: когда Дэйре стало
известно, что Эмрис Лейнстер действительно повинен в смерти ее отца,
она безоговорочно  согласилась с  тем, что в случае поимки он должен
быть казнен,  но сказала это не злобно, а скорее печально, признавая
суровую необходимость справедливого возмездия. Из Дэйры получился бы
идеальный судья  для юридической  системы,  основанной  на  принципе
презумпции невиновности.  Она судила  бы людей, изначально исходя из
того, что  все они  хорошие, и  виновным выносила  бы приговоры  без
гнева и  пристрастия... но  со слезами  на глазах  и  с  печалью  на
сердце.  Я  всей  душой  сочувствую  Дэйре.  Трудно  быть  доброй  и
милосердной, трудно  любить весь этот мир, в котором так много зла и
несправедливости. В определенном смысле, Дэйра так же несчастна, как
и я. Существо, претендующее на звание Всевышнего, жестоко насмеялось
над ней, лишив ее способности ненавидеть.
   Мы поднялись  по широким  ступеням и вошли в дом. Как и во дворе,
прислуга  в   холле  глазела   на  нас  с  любопытством,  опаской  и
благоговейным трепетом.  Для них  мы были  боги - или  почти боги. В
массе своей,  простые смертные, даже те, кто общается с Властелинами
ежедневно, с  трудом воспринимают  нас как людей, и либо поклоняются
нам как  посланцам  Небес,  либо  ненавидят  нас  лютой  ненавистью,
почитая за  исчадий ада. А ведь по существу своему мы такие же люди,
разве что дольше живем, умеем управлять глубинными силами мироздания
и вдобавок все поголовно страдаем различными нервными и психическими
расстройствами. С точки зрения неодаренного психиатра лишь одного из
каждых двадцати  Властелинов можно  (да и  то  с  большой  натяжкой)
назвать нормальным,  девяносто  процентов  он  отнес  бы  к  разряду
хронических  неврастеников,   а  оставшиеся   пять  подпали  бы  под
определение  законченных   психопатов,  причем   далеко  не   всегда
безобидных. И эти люди (то есть мы) правят миром! Увы, тут уж ничего
не попишешь.  Мы правим  миром,  потому  как  мы  обладаем  огромным
могуществом, и  именно это могущество у многих из нас вызывает сдвиг
по фазе.  Ну, а  что касается  Бога, то  Он, очевидно,  предпочитает
играть  роль  английской  королевы  и  лишь  изредка,  забавы  ради,
вмешивается в  дела мирские -  чтобы сотворить  какое-нибудь плоское
чудо, вроде языков пламени в день Пятидесятницы, или подсунуть кому-
нибудь большущую свинью. Мы с Брендоном познали "Божью благодать" на
собственной шкуре.
   Детская спальня  находилась  на  втором  этаже  и  была  защищена
стандартными звукоизолирующими  чарами, чтобы никто не нарушал покой
младенца. Эти чары не были фиксированными, они допускали возможность
динамического изменения  поглощающей способности вплоть до полной их
"прозрачности".  И   это  правильно -   бодрствуя,  ребенок   должен
познавать мир  во всем  многообразии его  проявлений, в  том числе и
звуковых. Но  сейчас девочка спала, и изоляция была задействована на
максимальном уровне.
   Возле самой двери Дана остановилась.
   - Только пожалуйста, -  сказала она. - Постарайтесь не шуметь. Не
разбудите ее.
   Морган ухмыльнулся.
   - В первую очередь это относится ко мне, - прокомментировал он. -
Всякий  раз,  когда  большой  и  неуклюжий  дядюшка  Фергюсон  берет
маленькую Дэйру на руки, душа Даны уходит в пятки.
   - Вовсе нет, -  возразила Дана. -  Я полностью  доверяю тебе.  Ты
умеешь обращаться с детьми.
   - И тем не менее ты постоянно предупреждаешь меня...
   - И буду  предупреждать, - обор