в его каюты дверь тоже была открыта и колыхалась в такт корабельной
качке, когда она открылась на всю ширину, Вронский заметил на койке своего
старшего помощника совершенно обнаженную девушку, читающую второй том "Тихого
Дона". Услышав шум открывающейся двери, девушка опустила раскрытую книгу на
живот, внимательно посмотрела на Вронского, перевернула страницу и снова
подняла книгу к глазам. До начала вахты оставалось 45 минут 30 секунд.
Вронский, держась за ручку своей двери, снова обернулся, поглядел в зеркало,
но девушки там не увидел. Тогда он развернул фуражку кокардой назад и снова
посмотрел в сторону "Тихого Дона". Девушка раздвинула ноги.
Вронский подумал, что горючего оставалось еще на трое суток полного хода, но
если вдруг поднимется ветер и течение будет встречным, то им придется
заправляться не в Сочи, а в Стамбуле. Там это будет, конечно, дороже. Девушка
опять перевернула страницу и стала есть зеленое яблоко. Вронский сглотнул
слюну и почувствовал, как во рту стало кисло. Надо расслабиться и выпить
чашечку кофе. В конце коридора послышались шаги. Старший помощник еще должен
быть на вахте. Не долго думая, капитан Вронский вошел в каюту своего помощника
и захлопнул за собой дверь. Девушка почесала плечо. Вронский покраснел.
- Извините меня, пожалуйста, я заметил, что ваша дверь не закрыта до конца. По
долгу службы и по корабельному Уставу двери должны быть закрыты, особенно в
качку. Представьте себе, что произойдет, если открытая дверь со всего размаху
ударит в лоб какому-нибудь греческому купцу, ему это будет неприятно. Поэтому
я закрыл вашу дверь плотнее. Кстати, второй том мне нравится куда больше
первого. В нем больше жизни, силы ветра и экспрессии волн.
В иллюминатор подул легкий ветерок, зашевелил занавески и волосы девушки,
закрыв ей глаза. Она поправила прическу. Вронский посмотрел на часы и сел на
табуретку рядом с кроватью. Что говорить дальше, было не понятно. Жуя яблоко,
она сказала:
- Продолжайте.
- Особенно мне нравится то место, где Федор ночью идет мимо стога сена, слышит
внутри шорох, это его настораживает, он залезает туда и в темноте натыкается
на гладкие женские руки, затягивающие все глубже и глубже. Он почти не
чувствует уколов соломы, только удивительный запах свежей травы, мягкие руки,
потом губы и колюче-мягкий мрак вокруг. Вам нравится сено?
- Да, а что, здесь оно есть?
- Нет, я спросил просто так.
В дверь постучали. Капитан Вронский заволновался. "Кто может идти по коридору
в такую рань? Туалет в этом классе есть в каждой каюте, качки нет, так что из
пассажиров могут быть только любители ранних рассветов. Старший помощник еще
на вахте, и он никогда не покинет своего поста раньше положенного времени.
Значит, у нее есть здесь подруга, родственники или, не дай Бог, друг. Это
ужасно". В дверь постучали настойчивее. Вронский расправил китель. Девушка
легко поднялась с постели, откинув простыню, задев его плечо тугой попочкой
так, будто он был шкафом, и подошла к двери:
- Кто там?
- Это я, Полина, открой скорее, - послышался женский голос.
- Ты одна?
- Да, да, ну открывай же!
Девушка вопросительно посмотрела на капитана Вронского. Он пожал плечами,
вспоминая стог сена и думая о любви втроем. Это очень увлекательно, и
удовольствие увеличивается в полтора раза, и понятно, почему. Например, берешь
одну блондинку и одну брюнетку для контраста. Надоела одна, берешь тут же
другую, или одновременно. Тут, правда, нужна определенная сноровка. А можно и
двух рыжих. Или одну - с короткой стрижкой, а другую - с длинными волосами, но
ни в коем случае не толстых.
Оксана, подойди по-ближе и сядь вот так, а ты, Полина, сюда, сбоку. Теперь
поменялись местами. Руками. Ртами. Очень красиво. Да еще разноцветное нижнее
белье, но чтобы одна была обязательно в черном. Причем во-время этого особенно
хорошо обсуждать французскую литературу. С чего, например, началась
французская революция? Жан Жак Руссо. А что он читал? Рабле, наверное, читал.
Но там-то вообще все уже легко и свободно. Виды гульфиков и обосранные
парижанки. Это, конечно, красиво, со вкусом, причем из французской революции
легко выходит и русская с запозданием на два века, что естественно, поскольку
и христианство приняли на два века позже. А уж Рабле читал вообще всякую
дребедень - рыцари, замки, монастыри, какие-то неведомые страны и острова,
чего только не запихивал он в себя, жалко только, многое из этого погорело во
время пожаров в средние века и раньше, надо же, целая Александрийская
библиотека исчезла, и вы-то, наверняка, не читали ни одной книги из ее
собрания.
- Полина, дай я возьму тебя за попу.
Ничто не дает рукам такого ощущения! Вы берете эту приятную тяжесть, садитесь
в удобное кресло, включаете настольную лампочку, стаканчик чая с лимоном, и
медленно переворачиваете первую страницу заветной книги. Как там у Бабеля -
капли пота закипели между нашими сосками. Почему все-таки надо было отрубить
королю голову? Да еще и его жене? Наверное, восставший народ хотел таким
способом трахнуть свою королеву, свою первую красавицу. Действительно, какое
наслаждение - королеву на колени, и вперед. Она кладет голову на постель,
простой французкий парень задирает ее пышное кружевное платье и - раз,
отрубает ее прелестную головку. Все королевские простыни в крови.
Теперь можно понять и нашего Гришку Распутина. Как он их всех взял -
императриц с баронессами, княгинь с монахинями, жен министров и генералов. Все
же приятно - приходишь из грязи, а тут тебе - чистые белые трусики с
кружавчиками. Плохо, что только ему одному так повезло. Вот если бы всем
солдатам с фронта дали тогда - хоть бы по три разика - революции точно бы не
было. В этом, конечно, буржуазия была не права. Вот во Франции в это время уже
понимали, что нужно простому человеку - Оксаночка, дай еще тебе покручу. По
часовой стрелке и против, шаг вперед, и два шага назад, до последнего клапана.
Вот он, главный урок Парижской Коммуны! Больше коммуны, больше любви. На вахту
идти - всегда успеешь, тем более до мелей еще далеко. Можно вообще выключить
мотор, потушить свет и раздать сушки.
Кстати, сейчас уже можно пить чай с сушками и с клубничным вареньем. Вам две
ложечки сахара, или одну? Сам положу. Полина, сядь ко мне на колени и раскрой
свою грудь. Что, в груди колет? Да ты вилку-то из под сиси-то вынь. А то,
смотри, варенье-то уже с соска капает, это ничего, дай оближу. Вот так-то, мой
старший помощник, пока ты там держался за штурвал, я тут с твоими подружками
чай пью с вареньем. Варенья еще много осталось, на вахту еще не пора, а
девушки у нас уж больно хороши, особенно в черном. Вы тут у нас первый раз в
круизе? Корабль у нас превосходный, недавно из ремонта, всем положили новые
мягкие матрасы, прекрасные шелковые простыни, в люксе даже поставили биде для
ваших прелестных кудрявых кошечек, так что в следующий раз звоните непременно
мне прямо домой, берите своих подружек, но без друзей, и я вам устрою чудное
плавание в Стамбул, в город гаремов и минаретов, орешков и кожаных курточек,
юбочек, чулочков, трусиков и прочих радостей.
Вронский услышал страшный удар по корпусу судна и побледнел. Кажется, старший
помощник отвлекся. Матрос Железняк.
Матрос Железняк утешал себя тем, что 94 процента жителей Америки занимаются
онанизмом. Эти данные он почерпнул из карманного справочника
агитатора-пропагандиста. Вот что значит свобода и здоровый образ жизни!
Поэтому в плавании он всегда прибегал к этому средству чаще, чем к алкоголю, и
на душе у него было легко и спокойно. Жене своей он не изменял, хотя на
корабле всегда были заботливо открытые каюты и загорающие легко доступные
девицы, которые только и ждали. Но Железняк был честным человеком и не мог
переступить через последнюю черту.
Обычно за день, за два до уединения с журналом он уже чувствовал, что ему
будет хорошо. Все эти рассказы о монахах, о самобичевании, усмирении тела и
духа постами и молитвами казались ему враньем. Природа берет свое! Спинной
мозг накалялся и гудел, руки тряслись, голова кружилась. Сон улетал далеко
далеко, и левый бок жгло от воспоминаний жаркого прикосновения бедра жены
Тани. Но Таня была дома и спала в этот момент с соседом Гришей, и не могла
поэтому облегчить страдания Железняка. Буфетчица Клава часто говорила, что нет
на корабле более мужественного и стойкого мужчины, чем матрос Железняк. На
стене каюты висела фотография Тани и двоих детей Железняка - Кости и Марины,
пять и три годика.
Однако в шкафу под свитером лежал уже слегка потрепанный блестящий цветной
журнал Penthause, купленный Жезеняком за два доллара в Гамбурге, и этот
цветной друг всегда выручал Железняка в трудную минуту. Вот и на этот раз он
дождался темноты, спрятался в каюте, старательно запер дверь, вымыл руки и
достал заветные картинки. Теперь уже никто не мог помешать ему наслаждаться
всей гаммой выпуклостей, движений, поз и способов раздевания. Что еще нужно
простому человеку! На 34 и 15 страницах у Железняка были особенно любимые
изображения, которые он приберегал для последних мгновений.
Вначале он как бы нехотя перелистал весь журнальчик, взяв в правую руку все
детали своего сложного трехчастного аппарата. Поскольку надо было для приличия
начать с каких-нибудь ничего не значащих слов, он говорил про себя:
- Линда, вы сегодня особенно прелестны, не притворяйтесь, что вы не хотите мне
понравиться. В прошлый раз мы сидели с вами в кафе у окошка, на улице шел
снег, но ваша горячая нога согревала мою коленку, хотя кино вам совсем не
понравилось. Да и что может быть хорошего в эти два часа среди кучи козлов на
скрипящих стульях? Если бы мы с вами провели их в другом месте, я смог бы
предложить вам необыкновенно интересную книгу - "Жизнь животных" Брема. Ведь
мы тоже животные, особенно в постели.
- А у вас, Женевьева, сегодня неприятности на работе. Это сразу чувствуется по
тому, как вы расстегиваете кофточку. Давайте лучше я вам помогу. Пуговиц
должно быть много, это увеличивает удовольствие. Ведь подумайте, вся прелесть
средних веков - в количестве застежек, пуговиц, ремешков и завязок на пути к
заветной цели. А эти огромные пышные платья, не позволяющие даже поцеловать
избранницу! Утром часа два-три их застегиваешь (не сам, конечно, а с помощью
служанки, а у женщин, естественно, помогает слуга), а потом столько же
трудишься над своей бабочкой.
- Милая леди, позвольте потрогать пальцем ваш набухший сосок. Обратите
внимание, какая грация, какая упругость! А как вы этого добиваетесь? Вчера я
не успел сказать вам всего того, что должен был сказать. Дело в том, что...вас
пригласили на охоту. Кроме того, если вы раздвинете ноги чуть-чуть по-шире и
обнимите ими меня, мы сможем лучше понять с вами природу первого закона
Ньютона, который гласит, как известно, что действие равно противодействию.
Здесь уже матрос Жезеняк чувствовал в пальцах твердый рычаг с круглым,
разделенным прорезью пополам набалдашником, который звенел от легкого
прикосновения или слабого щелчка. И потом, читая рассуждения крупных ученых о
способах ласки, он прекрасно понимал, что руки могут быть гораздо тоньше и
чувствительнее многих частей тела и сравниваются разве что только с языком.
Поэтому, кстати, многие женщины любят мужчин за красивые руки, тонкие нервные
пальцы, способные изысканными движениями довести милую охотницу до экстаза, в
чем ей бывает стыдно кому-то признаться.
И какой матрос не любит этой быстрой езды, особенно если подруга гладит его
вдоль мачты, открывая и закрывая киль и сжимая в своих нежных пальчиках
горячую чугунную пушку. Железняк перевернул журнал и посмотрел на нее сверху
вниз. А если еще наклонять страницу под разными углами, можно увеличить груди
раза в два, вытянуть ноги, сузить талию или расширить бедра, и все с одной и
той же, или смотреть одновременно на пятерых охотниц в разных позах. Конечно,
Железняк твердо знал, что вряд ли подобная красотка согласится на его
преданную дружбу, а тут он мог делать с ней все, что захочет.
- На, возьми его в рот.
И прекрасная незнакомка становится на колени и, обвив руками его бедра, ловила
сочным ртом полуочищенный банан и начинала слизывать его сладкую мякоть
языком, находя на самом конце прорезь и всовывая туда свое жало.
А Железняк рассказывал ей, как в 1920 году они брали Перекоп. Дело было
холодной ноябрьской ночью, в канун Великой Революции. Командиры раздали бойцам
по сто грамм, патроны и определили направление движения. Стоял жуткий туман,
гнилые испарения поднимались над светящейся поверхностью залива. Железняк
зарядил маузер, начистил шашку, надел дополнительную фуфайку для устойчивости
под водой и шагнул в вязкую жижу залива. Следом двинулись остальные бойцы.
Направление все время менялось, звезд не было видно, многие красноармейцы
оступались и по горло погружались в ледяное говно. Железняк упорно шел
впереди, и его портупея звала бойцов в непроглядную тьму коммунизма. Отступать
было уже некуда, сзади остался старый разрушенный мир, и его последний остров
разлагался в ночном Крымском тумане.
Его нынешняя подруга, вращающая в его мечтах жалом, сидела тогда на тощем
чемодане на борту корабля "Князь Владимир Мономах", позже переименованного в
"Петра Великого", затем в "Фельдмаршала Суворова", потом в "Дмитрия Донского",
потом в "Святую Марию", и, наконец, в "Адмирала Нахимова". В кармане
оставалось три золотых рубля, на шее - крестик, на пальце - кольцо бабушки.
Шампанское последний раз она пила во вторник, когда поручик Ржевский угощал ее
в Шаляпинском гроте Судака. На деревьях там еще оставались персики, черный
виноград и даже ананасы. Рядом сидели Александр Грин и Иван Павлович Чехов,
брат покойного писателя, который недалеко отсюда выращивал и засаливал на зиму
по десятку бочек помидоров.
Она вспоминала тот чудный вечер, и слезы текли из ее глаз. Поручик, как
всегда, нырял с вышки, делая в воздухе сальто, Чехов играл на рояли Скрябина,
а Грин рассказывал ей, как в 1903 году он ограбил одного богатого священника,
с которым они ехали в одном купе на Пасху в Краснодар. В воздухе разливалась
печаль погибшей страны и нефть из подбитого большевиками буксира "Непобедимый
Монарх". Она расстегнула верхнюю пуговицу, чтобы было легче дышать. Матров
Железняк застегнул ворот шинели, защищаясь от ледяного ветра залива. Жить
хотелось все лучше и лучше.
Когда он кончал, всегда старался не пачкать все вокруг. Белье, простыни и
трусы было жалко, к тому же могли застукать. Поэтому в конце концов удобнее
всего было изливать свое сердце в унитаз.
Она не боялась захлебнуться и глотала жидкость, напоминающую по вкусу
селедочный соус. Это очень полезно для кожи, и временами она доставала его изо
рта и подставляла лицо под теплые мутные удары, растекающиеся по волосам и
щекам.
Чехов заиграл новую прелюдию, девушка смотрела на его пальцы и откусывала
маленькими кусочками холодный ананас, запивая его шампанским, приятно
щекотавшим ее ноздри. Пузырики весело поднимались со дна, лопались, и брызги
долетали даже до глаз. В носу защипало, и она вытерла глаза платком. Грин
говорил ей, какой револьвер он показал батюшке, чтобы отнять у него заветную
сумку с пожертвованиями на ремонт храма.
Теплый ветер шевелил волосы других девушек, пробившихся на борт парохода.
Сколько из них станет наложницами гаремов Стамбула, куртизанками Парижа,
порномоделями Нью-Иорка! Запад, как известно, не блещет красавицами. А сколько
дворяночек попадется стальному Железняку в гротах Судака, на Ай-Петри, в
Бахчисарайском дворце и на грязях Евпатории...
Он разочарованно закрыл Penthause. Странно, но после они уже совершенно не
тревожили его душу. Он замечал теперь их тупые лица, скучное белье,
неестественные позы и натянутые улыбки. Надо, пожалуй, купить другой номер, а
то эти уже надоели. И он подсчитывал, сколько дней оставалось до Стамбула.
Матрос Железняк не знал, что туда ему не попасть уже никогда.


9. Чинарик
Не успели мы отъехать от усадьбы и двадцати километров, как мотор неожиданно
заглох. Я открыл капот и, найдя там обрывки приводного ремня, сразу понял, что
здесь мы застряли надолго. Запасного ремня у меня не было - это вечное "явось
пронесет", - а ведь стоит он копейки, и заменить его можно за несколько минут.
На улице было градусов пять мороза, время - восемь часов утра, и вокруг, в
лесу, не было видно ни одного домика. Зимний лес, укрытый снегом и закованный
в лед, еще не скоро освободится из этого плена, и только Снежная Королева со
своими слугами невидимо шла по сугробам, иногда стряхивая белую пыль с
испуганных сосен и елок. Моя герцогиня тревожно куталась в свою куцую шубку,
недовольно морщила нос, еше несколько минут, и она закоченеет, и что тогда с
ней делать? До усадьбы в своих легких туфельках она не дойдет, машин здесь
других не бывает, значит, мне оставался единственный выход - искать
по-близости какое-то временное убежище для моего сокровища.
Я побежал вперед вдоль дороги и, к счастью, примерно через километр обнаружил
на опушке леса вагончик с забитыми окнами, почти до крыши занесенный снегом,
на узком крыльце которого курил маленький усатый человечек в шлепанцах на босу
ногу и розовом пушистом халате, весь распаренный, видимо, после бани. Я
бросился через сугробы к нему. Узнав, в чем дело, он обрадовался, сделал
важное значительное лицо и сказал:
- Какие проблемы! Веди сюда свою девушку. Да ты, я вижу, меня не узнаешь.
Ладно, потом поговорим.
Вскоре мы уже поднимались с моей герцогиней по ступенькам деревянного крыльца.
Хозяин ожидал нас в глубине коридора.
- Вот это да! Да это же наша Белочка! Какими судьбами! - он развел руки в
стороны и стал обниматься с моей дамой и даже поцеловал ее два раза в шечки.
Из-за низкого роста ему приходилось поднимать голову так, что линия его
изогнутого носа была почти горизонтальна. Я все еще не понимал, что
происходит.
- Это же наш любимый Шурик, он же знаменитый господин Деловой, он же
Нуворишский, но все же твой родной одноклассник Шурик по прозвищу Чинарик, -
толкнула меня баронесса.
- Здорово, Шурик, как ты тут оказался? - смутился я.
- А вот так! - улыбаясь, ответил Шурик, засунув руки в карманы халата и
выпятив вперед живот. - Скажи спасибо, что я тут оказался на ваше счастье.
Ладно, господа, милости прошу ко мне в квартиру.
- Ты разве переехал с Масловки? - последний раз, лет семь назад, я видел там
Шурика в его шикарной двухкомнатной квартире с раздвинутыми стенами. До этого
он тщательно заметал следы, меняя квартиры примерно раз в полгода.
- Да, здесь все-таки воздух лучше и спокойнее. В Москву я долетаю за шесть
минут на своем спортивном самолете.
Шурик пошел впереди нас, разгоняя халатом пар, состоящий из частей табачного
дыма, одеколона и пива. В первом тамбуре нас проверили металлоискателем.
Прибор зазвенел, почувствовав в моем кармане ключи от машины. Двухметровый
охранник молча забрал их себе, наверное, на всякий случай. После тамбура мы
спустились по железной лестнице вниз, Шурик толкнул дверь ногой, и тут перед
нашими глазами внезапно открылся целый подземный сад. Рядами росли тропические
фруктовые деревья - пальмы с бананами, кокосовыми орехами, апельсинами,
мандаринами, лимонами, деревья с вишней, черешней, сливами, персиками,
грушами, яблоками, под ногами лежали ананасы, арбузы, дыни, клубника, черника,
потом грибы и масса других растений и цветов, которых я никогда в жизни не
видел. Дивный запах вскружил мне голову. Герцогиня восхищенно разглядывала
сказочную райскую местность.
- Шурик, неужели это все настоящее! - воскликнула она. Шурик уверенно
пробирался по тропинке, выложенной камнями.
- А как же, у меня все настоящее! Внизу я пустил несколько труб с горячей
водой. Свет и тепло дает электростанция на нефти. Нефтепровод я протянул от
своей скважины в Лангепасе.
На некоторых пальмах я заметил даже обезьян, вскоре крупный зеленый попугай
махнул крыльями сверху и уселся на плечо Шурика. Он угостил птицу грецким
орешком. Герцогиня улыбнулась и погладила попугая. Шурик всегда любил
животны