ь всю зиму, весну, осень, а здесь двадцать пять
градусов, и тебе все холодно!
- Ветер же сильный! Как вспомню нашу бесконечную зиму, так сразу становится
холодно.
- Я где-то прочел, что в декабре солнце в Москве выходит всего на полчаса в
день, - сказал он что-то умное.
- Да?
- Ну да, конечно, ведь день и так короткий, да еще все время пасмурно.
- Давай уедем куда-нибудь. где тепло и много солнца!
- Зайчик, ты уже забыла, как ты умирала от жары в Одессе? И зачем все-таки мы
купили эти дурацкие черные очки?
- От них не должно быть морщин вокруг глаз.
Она встала прямо перед ним, подняла к нему лицо и спросила, прижимая пальчик к
щеке:
- У меня есть тут лучики?
- Какие лучики?
- Ну лучики вокруг глаз, от загара...
- Ты мой маленький лучик!
- Ну правда, скажи, вот я вижу, что у тебя уже есть лучики.
- Вот и хорошо, я у тебя ничего нет.
- Ну ладно, пойдем вниз, а то мне холодно, - радостно заключила она.
- А как же стихия, смотри, сколько пены вокруг!
- Меня сейчас вырвет от этого лука, и зачем я съела столько селедки?
- Ну, пойдем, глотнем чего-нибудь в баре.
- Опять ты хочешь к своей блондинке!
- Да, да, пойдем скорее.
Они взяли по стакану холодного "Байкала". От газа у обоих выступили слезы.
- На, я больше не могу.
- Ты же хотела пить!
- У меня уже в ушах булькает.
В баре играла музыка, пел Джо Дассен, старый одессит.
- Такая же пластинка, как у нас дома.
- Ну как твой животик?
- Вроде полегче.
- И правда, он у тебя уменьшился прямо на глазах.
В баре никого не было.
- Теперь я захотела спать, пойдем в нашу каюту?
- Пошли, - Андреев взял ее за руку.
Эта путевка - Одесса-Батуми-Одесса на пароходе "Адмирал Нахимов" - досталась
им совершенно случайно. В последний день у Жукова заболела теща, и он вынужден
был отдать путевку Андрееву. Детей отправили на дачу к бабушке, быстро
собрались, сели в поезд, и вот уже вокруг только волны и небо, белый пароход и
незнакомая блондинка.
В двухместной каюте жена Андреева сразу заботливо навела свой порядок. Все
вещи и наряды были аккуратно разложены по полочкам, платья развешаны в шкафу
на вешалки, полотенца и купальники - в душевую (в каюте даже был свой душ и
туалет). Туда же выложили зубные щетки, пасту, мыло, и разные другие мелочи.
На столике валялась старая потертая книжка, взятая из Москвы - "Эликсир
сатаны" Гофмана.
Андреев уже год умолял свою жену прочесть эту потрясающую книгу, но она долго
сопротивлялась, показывала свою независимость и самостоятельность суждений,
читала дурацкие детективы, и вот, наконец, взяла ее с собой на пароход. В
результате Андреев был опять недоволен - теперь она читала запоем, не обращая
внимания на любые его вопросы и предложения, и только во время еды она хоть
как-то реагировала на его присутствие. И сейчас, когда они вернулись в каюту,
он со страхом ждал, что она опять раскроет эту ужасную книгу и снова забудет
обо всем на свете.
В детстве Андреев не читал Гофмана и наткнулся на "Эликсир" случайно, со
скуки. Иллюстрации с видом средневекового монастыря и родословного дерева
заинтересовали его, он начал читать, и вскоре уже всем рассказывал, что ему
давно не попадалась такая жуткая и захватывающая вещь. Он даже составил цепь
аналогичных сочинений, пользуясь комментариями к "Эликсиру", и решил
обязательно найти и прочесть те книги из цепочки, которые ему еще не
попадались.
Одновременно он раскопал в детской и сборник сказок Гофмана, которые
показались теперь ему совсем недетскими и страшными. Всюду, в проявлениях
уродства и в каких-то жестоких репликах он обнаруживал следы сатаны, будто
эликсир был разлит по всем сочинениям несчастного немца. И откуда только
Чайковский взял своего симпатичного Щелкунчика с такой ангельской музыкой? В
книге было явно что-то другое. А может, он тоже не читал "Эликсира"?
- Мне осталось страниц пятьдесят, можно я сейчас быстренько дочитаю, это ведь
немного!
- Ну ладно, давай.
Андреев с грустью стал готовиться ко сну. По радио вдруг заиграли "Вальс
цветов", и он не мог поверить, что и это, и это - тоже было дело рук дьявола.
Жена раскачивалась в такт с музыкой, не отрываясь от желтых высохших страниц.
Андреев долго и старательно расправлял нижние простыни на ее и своей койках,
чтобы грязный матрас не был виден, затем разложил на всю длину верхние
простыни, и потом уже мягкие одеяла. Из-под ее подушки он достал длинную
теплую ночную рубашку в горошек и положил ее аккуратно на подушку жены.
Оставалось еще страниц тридцать. От волнения она сжала правую руку в кулачок и
прижала ее к своей щечке.
Он пошел чистить зубы. Адреев всегда тщательно выжимал пасту из тюбика,
начиная с самого низа, и даже старательно загибал освободившийся кусочек
тюбика вверх, чтобы туда снова не попадала паста. А вот его жена, напротив,
относилась к тюбику без всякой заботы, и даже иногда забывала его закрыть, что
вызывало в бедном инженере благородный гнев и длинные философские речи.
Закончив чистить зубы, он вернулся в каюту.
- Слушай, оставь лучше часть на завтра, а то прочитаешь все сейчас и что
будешь делать потом?
- Да, да, - машинально ответила она и быстро перевернула страницу.
Но ему нравилось это ее безумие, этот фанатизм во всем, и потом он с
удовольствием слушал, как она с жаром рассказывает подругам по телефону, что
она вчера всю ночь читала эту книгу, и как там все здорово сделано, на что это
еще похоже, и какой в этом духе есть еще фильм. Мало того, книгу приходилось
отдать почитать, проходили недели, месяцы, и вот уже длинная вереница знакомых
и родственников сидела, завороженная, не в силах оторваться от сказочного
текста, и лишь через год или даже два этот потрепанный томик возвращался на
свое законное место в старый книжный шкаф из красного дерева со стеклянными
дверцами. Иногда они менялись ролями, и уже она мучила его вопросами - А ты
читал, нет? или Разве ты не видел этого фильма? Ну что ты! Как это может быть,
это же так здорово!
Он вдруг вспомнил неприличные стишки про то, как двое долго обсуждают поэзию,
а потом все-таки все равно ложатся в постель.
- Как страшно, иди сюда скорей, и дай мне руку! - Он сел с ней рядом, и она
прижалась к нему всем своим маленьким телом.
- Вот дурочка, я же тебе говорю, оставь на завтра, подожди чуть-чуть, нет, ты
все хочешь сразу.
- Все-то ты знаешь, везде-то ты побывал и все видел, знаешь этот анекдот?
- Нет, - ответил он, улыбаясь, хотя слышал его уже раз сто.
- Ну, тогда слушай!
Она торжественно рассказала ему все, и они долго улыбались друг другу от того,
что они вместе.
- Ну, теперь я пойду пописаю.
Она любила ему рассказывать про все свои маленькие и большие дела, и ему это
особенно нравилось, будто он доктор Айболит, а она - маленькая девочка. Она
совсем не стеснялась его, и в этом было что-то очень трогательное.
- Ну как, пописала хорошо? - спросил он ее после.
- Да, достань мне теперь мою рубашечку.
- Уже все лежит на твоей подушке.
- Ничего там нет, куда ты ее опять засунул, - сказала она, строя капризную
девчонку, дрожа всем своим загорелым телом.
- Ах, ты уже вся разделась, как быстро, - он с радостью посмотрел на нее.
- Ну, давай же скорее, мне же холодно!
- Фиг тебе, ложись так.
- Нет, вот она! - торжествующе сказала она, трясясь от холода, быстро накинула
длинную рубашку, залезла под одеяло на нижнюю полку, и зажмурилась, улыбаясь
от радости и тепла, оставив на улице только холодный нос и косичку.
- Что ты там делаешь? - спросила она его через пару минут.
- Читаю "Установку момента зажигания", хочешь послушать?
- Ты - псих, у меня книжечку отнял, а сам читаешь какой-то ужас.
- Установите коленчатый вал в такое положение, при котором метка на шкиве
совпадает с меткой два на корпусе двигателя, включите зажигание, и, медленно
вращая корпус распределителя, найдите такое положение, при котором контрольная
лампа загорается. При этом контакт бегунка распределителя должен быть
направлен в сторону первого цилиндра.
- Ты плохой, и меня совсем не любишь. Любишь какую-то блондинку. Я тут так
замерзла, а ты там читаешь эту гадость.
Он легко спрыгнул с верхней полки и скользнул к ней под одеяло.
- У тебя ноги как ледышки, что ж ты так замерзла, ведь сейчас лето.
- Я всегда мерзну, - сказала она, плотнее закутываясь в одеяло.
Они обнялись и стали прижиматься друг к другу все крепче и крепче. Наконец,
она сказала:
- Ну все, мне уже жарко, подожди.
- Ты как в рассказе про Елдырина.
- Откинь немного одеялко, только не совсем, а чуть-чуть, чтобы в ножки не
дуло.
Она легла на спину, вся вытянулась и закрыла глаза. Они замолчали. Он
осторожно поцеловал ее в губы, она улыбнулась, тогда Андреев задрал ее ночную
рубашку вверх и стал целовать ее животик. Она затаила дыхание. Тогда он стянул
с нее трусики, схватил ее попу в ладони и провел языком по ее бедрам.
У инженера было две женщины - жена и машина, и про машину он думал, наверное,
даже больше, чем про жену. Даже сейчас, на пароходе, он вспоминал, что еще не
в порядке с его железной подругой, и что надо починить перед зимой.
Раздвинув ее ноги, он припал ртом к ее сочному цветку и стал облизывать языком
ее самое уязвимое место. Она выставила колени вверх, и выгнула спину, чтобы он
мог проникнуть как можно глубже.
- Я так тебя хочу, - сказала она. Он не отвечал.
Андреев отгонял от себя возбуждение и думал, как он мучился последнее время с
потерей мощности двигателя и холостым ходом. Вначале пришлось регулировать
зажигание, потом тяги рычагов дроссельных и воздушных заслонок карбюратора, но
по-прежнему машина еле тянула в гору и на красный свет он не отпускал педаль
топлива, чтобы двигатель не заглох. Даже тормозить приходилось левой ногой, с
непривычки машина дергалась и останавливалась резко, как вкопанная.
Он перевернулся вверх ногами так, чтобы ее голова оказалась между его
коленями, снова взял ее за ягодицы и ввел свой язык ей как можно глубже. Ее
роза стала большой и совсем мокрой. Он чувствовал, как она поймала руками его
коленчатый вал и вначале стала облизывать его головку, а потом взяла его в
рот, обхватив губами. Он стал двигаться вверх и вниз, слыша ее стоны, и
сильнее надавливал языком на ее скользкую мякоть.
Конечно, профессионал сделал бы все гораздо быстрее. В прошлый раз он целый
день возился с маятниковым рычагом рулевого управления, пытаясь выбить один
шаровой шарнир и отвернуть с другого приржавевшую гайку. А потом, на сервисе,
мастер одним ударом молотка снизу, держась за центральную рулевую тягу, выбил
шарнир из рычага - вот что значит навык и знания.
Ему нравилось, что это возбуждает ее сильнее, чем его, и, когда она, наконец,
закричала, он перевернулся к ней лицом, ввел в нее скользкий ключ и легко
сделал ее еще несколько раз. Она широко раскрыла глаза от ужаса и восторга,
еле переводя дыхание.
- Ну, отдохни теперь, - сказал он, не останавливаясь, пока она не кончила еще
раз.
- Я хочу, чтоб ты теперь, - она обняла его ноги своими ногами и прижалась к
нему еще крепче.
Конечно, теперь он уже многое умел делать - и с тормозами, и с карбюратором, и
с электрооборудованием, но еще было масса тайн, про которые ни в одной книжке
не написано, и которые приходилось каждый раз разгадывать самостоятельно. Это
мучило его даже по ночам, как тогда, когда он неделю искал утечку тока, да еще
на морозе, пока один знакомый не посоветовал ему померить ток на
электродвигателе стектоочистителя фар. Ток оказался больше одного ампера,
значит, за двое суток аккумулятор мог разрядиться до конца. Стоило снять
предохранитель в цепи этого электродвигателя, как ток утечки прекратился, и
аккумулятор благополучно заводил мотор даже через несколько суток стоянки.
Он взял ее руками за попочку, чувствуя пальцами движения своего ключа, и сразу
выстрелил в нее тормозной жидкостью. Каждый раз он потом думал, что самой
приятное, все-таки, это когда она кончает.


16. В музее.
Мы сидели за столом, покрытым вытертой клеенкой и наслаждались любимым в нашем
народе бесцветным и бесвкусным, зато обжигающим чаем. Моя герцогиня сняла с
себя все мокрое, оставшись в одних черных шелковых трусиках, и завернулась в
чей-то синий халат с буквами ГТГ - Государственная Третьяковская Галерея. Я
сказал ей, чтоб она лучше сняла и трусы тоже, а то застудит себе придатки и
получит цистит. Я много про это знаю, с женой мы даже ходили к врачу, он
прописал ей какую-то микстуру, но это все ерунда, главное, чтобы попа и ноги
были всегда в тепле, а то некоторые девицы любят выставлять свои прелести
напоказ в самый мороз, а потом бегают писать каждые полчаса.
- Все-то ты знаешь, везде-то ты побывал и все видел, - сказала она известную
фразу, снимая трусики и раскладывая их на батарее. Они показались мне страшно
знакомыми. Где еще мог я их видеть? В служебной комнате было довольно тепло, я
думаю, через час они высохнут, а платье - только к утру. И зачем она сиганула
с моста в реку, в мае вода ведь еще очень холодная, самое половодье.
В этом году я не так страдал от прихода весны, как обычно. А то всегда с
наступлением тепла у меня начинается аллергия - слезятся глаза, закладывает
нос, спать невозможно, и еще постоянно свербит в носу, будто там рассыпан
красный перец. Но хуже всего, когда в конце мая зацветают тополя, и вся Москва
покрывается липким белым пухом. И что только хорошего в этом ужасном времени
года?
Хорошо бы мне тоже переодеться. После двух месяцев уличной жизни я превратился
в страшную грязь и вонь. Как только она сидит рядом со мной? Вчера вот зашел я
в один универмаг погреться, так вокруг меня сразу образовалось пустое
пространство радиусом метров в десять, а какая-то девица в платочке с
опущенными глазами, собирающая деньги на восстановление Храма Большой Свечи,
зажала нос пальцами и, гнусавя, протянула мне кусочек мыла, чтобы я пошел и
помылся. Где бы мне только можно было это сделать?
- Давай-ка тоже раздевайся и срочно смывай с себя всю грязь и вшей, в таком
виде тебя со мной никуда не пустят, - сказала герцогиня, будто самой ей было
все равно.
Конечно, в музее нет ванны и душа, но, слава Богу, в этой комнате была
раковина и даже - настоящее чудо! - из крана текла горячая и холодная вода. Я
достал мыло, подаренное мне девицей с опущенными глазами. Свалив свои лохмотья
в кучу, я сразу замерз и открыл вначале только горячую воду. Кипяток обжег
руки, но зато скоро стало тепло, и комната наполнилась паром, как в бане. А Вы
смогли бы помыться с головы до ног, пользуясь только раковиной? Когда-то давно
я уже так мылся в одном общежитии, где даже и горячей воды не было, правда,
это было летом. Вымыть голову и тело до пояса ничего не стоит. А вот как быть
со всем остальным? Стоя на куче своего грязного белья, я осмотрел комнату и
вскоре увидел в углу половую тряпку и ведро - как раз то, что нужно, чтобы
потом вытереть лужу. Герцогиня на меня даже не смотрела, зачитавшись Книгой
Разврата, а я ее совсем не стеснялся, будто делал это при ней уже сто раз.
Вскоре, весь уже чистенький и в таком же, как у моей подруги, синем старом
халате ГТГ, я подсел к ней за стол.
- Что пишут?
- Да ну, все одно и то же, одно и то же, ничего оригинального, язык тупой,
сюжета никакого нет, какие-то несвязанные между собой обрывки скучных историй
про мелких людей, высосанные из пальца проблемы, банальные герои, все как-то
неестественно и несерьезно, в общем - дрянь. И, конечно, сплошные постельные
сцены и мысли "про это". Как будто у автора в голове только сиси, жопы,
многочлены и их сложение.
- Я тоже так думаю, и, знаешь, последнее время мне давно не попадалось ничего
интересного, никто уже давно не читал ничего хорошего, и уж тем более, никто
ничего не написал.
- Все хорошее уже давно написано, лучше классиков все равно никто не напишет,
а времени искать среди груды свежей макулатуры чего-то нового ни у кого нет.
Но мы с тобой отвлеклись от главного - пора бы переодеться!
- Как, ты хочешь опять натягивать на себя свое мокрое платье?
- Я же тебе уже говорила, сейчас тут выставка костюма, и мы сможем подобрать
себе что-нибудь.
Она потрогала свои мокрые трусики, лежащие на батарее, - они еще не высохли, -
и посмотрелась в зеркало. Синий халат с вырезом доставал ей почти до колен. Я
встал с ней рядом.
- Мы с тобой как из одной психушки, - сказала она, глядя на наши халаты, и
засмеялась. - Кстати, автор всей этой муры наверняка маньяк. Весной его надо
держать где-нибудь в больнице имени Гиляровского, рядом с Матросской Тишиной.
Я вдруг подумал, что уже не помню, какой была моя первая жена. Может быть, эта
девушка, стоящая рядом со мной в зеркале, и есть моя единственная спутница в
жизни? Все в ней мне так знакомо, так близко, и даже вот эта родинка на
ключице, длинные черные волосы, ее манера пить чай, ее маленькие ножки, и даже
эти ее маленькие шелковые трусики, которые мы покупали, кажется, вместе к
прошлому восьмому марта, когда я долго не мог оторваться от прилавка, на
котором лежали полуобнаженные красотки разных размеров и фасонов и выставляли
напоказ свои груди, животы, бедра, обтянутые синими, белыми, красными, черными
и коричневыми чулками, лифчиками и трусиками. Она тогда, наверное, два часа
подбирала себе лифчик, который подходил бы под ее маленькую грудь, но нужного
размера и цены все не было, и тогда я, уже не в силах больше ждать и терпеть
эту муку, пробил в кассе сто тысяч, сунул ей чек, и она, бедненькая, нашла
себе, наконец, вместо лифчика эти маленькие прозрачные трусики, которые потом
одевала только по большим праздникам.
- Ну, хватит, пошли наверх, - она оттолкнула мои руки, которые я пытался
просунуть под ее халатик и проверить, все ли на месте, допила чай и открыла
дверь в темный коридор.
В музее - хранилище мрака - вначале нам совсем ничего не было видно, потом в
конце коридора засветилось синее окно, выходящее на берег Москвы-реки.
Напротив музея, у самого берега, сиял огнями какой-то белый пароход, около
которого выстроились дорогие лимузины. Над рекой разносилась танцевальная
музыка, хлопки открываемых бутылок шампанского, смех и прочие звуки большого
праздника. Ночь приближалась к своей середине, но на пароходе веселье только
начиналось, к трапу подкатывали все новые машины, и из них выходили богато
одетые дамы и господа.
- Давай скорее, видишь, к шампанскому мы уже опоздали, - заторопилась моя
принцесса, - какие же они все красивые, мы тоже должны с тобой прилично
одеться.
- Ты, кажется, хочешь вывести меня прямо из грязи в князи?
- Доставь мне такое удовольствие, мне так хочется кушать, не пить же нам опять
этот грузинский чай первого сорта! К тому же ты так редко меня куда-нибудь
выводишь, - сказала она мне что-то до боли знакомое, хотя мы не виделись с ней
почти два месяца, и как я мог ее куда-нибудь пригласить, разве что на чердак
или на лавочку.
- Хорошо, только давай договоримся, что сегодня я буду сам подбирать себе
носки, а заодно найду и тебе платье по своему вкусу. Хоть раз в жизни я могу
одеться как мне хочется?
- По-моему, ты в последнее время одевался исключительно по собственному
желанию. Можно подумать, я тебя раньше плохо одевала! - начался небольшой
семейный скандал.
- Ну все, дорогая, успокойся, я все сделаю как ты хочешь, - ответил я, решив,
тем не менее, что поступлю по-своему.
Мы стали подниматься на третий этаж. Наверное, со стороны мы выглядели как
привидения - голоногие люди в синих халатах в пустом музее. Хорошо, что по
лестнице шла ковровая дорожка, я то ногам было бы очень холодно на мраморном
полу.
Я захотел найти ей платье с большим вырезом. Весь третий этаж был заставлен
стеклянными шкафами с европейской одеждой десятого-девятнадцатого веков.
Пройдя по залу, я быстро определил, что максимальный вырез был в моде, как это
ни странно, среди аристократок в канун Великой Французской Революции, что,
несомненно, ускорило победу лозунга "Свобода, Равенство, Братство". Бедные
аристократки сами вырыли себе могилу, привлекая к себе пристальное внимание
простого народа. Но потом простой народ довел идею аристократии до конца. Чего
стоит одна известн