аконная практика.
     Мрачновато   все  это   выглядит.   Неужели   все   Операторы  балуются
крючколовством?
     --  Само  собой, если ума хватает.  А потом,  занятие-то прибыльное.  У
Громилы дело поставлено на широкую ногу. Его крючколовы --  самые мозговитые
в штате. А потом у него своя система.
     Какая еще система?
     -- У Громилы  заведено  досье почти  на  каждого  Оператора  в  городе.
Допустим, Громиле становится известно, что некий  Оператор, назовем  его Ф.,
заработал тысячу очков за один присест. Громила начинает продумывать способ,
как  бы наложить лапу на эти очки. Если его ребята начнут  подъезжать к  Ф.,
тот сразу сообразит, что им нужны его очки, и откажется от игры. Стало быть,
надо исхитриться  и  подцепить  Ф. на  крючок  так,  чтобы у него и мысли не
появилось, что это дело рук громиловых подручных.
     -- Подручные выясняют, с кем дружит Ф. Пусть его другом  будет Оператор
А., его  быстренько насаживают на крючок и ждут. А. выкручивается  и цепляет
на крючок своего друга Б. Тот проделывает то же самое с Оператором В., а тот
в свою очередь  передает эстафету,  то  бишь крючок,  другу Г. За всем  этим
внимательно  следят  подручные Громилы,  пока крючок  не  добирается до Ф. К
этому времени крючок превращается в здоровенный крюк, с которого бедолагу Ф.
может снять один лишь Громила, но за это он заламывает бешеную цену.
     Значит, Операторы просто охотятся друг на друга.
     --  Это тебе  так кажется, потому  что ты  всего лишь  Вещь и не умеешь
думать иначе. Образование мешает. Операторы работают чисто, никакой законник
не придерется. Уж эта мне Кареглазая! Если кто и ведет себя непорядочно, так
это она. Пытается внушить тебе, что крючколовство -- незаконное дело.
     В наступившем молчании хрипловатый  насмешливый голос Мудреца прозвучал
резко, как дверной звонок.
     -- Простак, да ты у нас просто оратор. Вот уж не думал. У меня новость.
Непобедимый Громила попался на крючок.
     -- Шутишь, -- не поверил Простак.
     --  Хотелось бы, чтобы  это  было  шуткой, или  по крайней мере,  чтобы
крючок был  мой. К несчастью, я и сам в любой момент могу угодить на крючок.
У меня уже уложены чемоданы. Отбываю в другие края.
     -- Бежишь! -- потрясенно возопил Простак. -- Что случилось?
     -- Давай-ка, оставь на время  Эту Самую  и отправляйся в штаб-квартиру.
Громила уже смылся,  а с  ним и Камерон. Дело в том, что двое... смертных, с
которыми  они  работали, прошлой ночью покончили  жизнь  самоубийством. Есть
подозрения,  что в этом вина организации Громилы. Совет просто вне  себя  от
гнева. --  Мудрец понизил голос до шепота. -- Один из... смертных был весьма
ценным  работником,  из  инженеров.  Сами  знаете,   какое  за  это  следует
наказание. Auf wiedersehen, мой любезный Простак, и ты тоже, моя дорогая Эта
Самая. Желаю тебе светлого будущего и душевного счастья. Простак исчез.
     -- Послушай, что произошло? -- подключился любопытный голос Смуглянки.
     Я  молчала. Насколько  я успела  узнать,  Операторы часто  мстили  друг
другу, причиняя вред их Вещам. В таком случае мне может не  поздоровиться от
Оператора,  чья  Вещь  совершила самоубийство. Что же мне  делать, ломала  я
голову. А сама стала быстренько собирать сумки.
     Не успела я упаковаться, как пришла Кареглазая.
     -- Не принимай  все близко к сердцу. У нас еще остались кое-какие дела,
а я не смогу гоняться за тобой по стране, если ты сбежишь из города.
     Я призналась ей в своих опасениях.
     --  Да если ты  помрешь, кому от этого прок, черт побери! Разбирай свои
сумки, а потом сядем и попьем кофейку.
     -- А если  за  мной придет  кто-нибудь  из  Операторов  тех  двоих, что
покончили с собой?
     -- Это моя забота. Хочу тебе сказать, что в ближайшие дни в организации
Громилы будет ряд отстранений,  головы  будут лететь  направо  и налево. Вот
тут-то надо не прозевать свою выгоду. Будь в гуще, когда начинается бой.
     Вернулся Простак.
     -- Они все трясутся, как осенние листы, -- сообщил он. -- Пожалуй, надо
держаться возле Этой Самой, она мое алиби. Это мое постоянное задание, а все
остальное меня не касается.  Веришь,  первый  раз  в жизни рад, что все  это
время был приставлен к одной из этих чокнутых.

     Мне  приходилось слышать,  что  людей  иногда  охватывает непреодолимое
импульсивное побуждение совершать  какие-то действия. Но когда это произошло
со мной, до меня  не дошло,  что это  работа Операторов. Ники  как-то сказал
мне:
     -- Когда не  удается убедить  Вещь что-то сделать, приходится применять
такое средство, как компульс, и таким образом вынуждать  ее действовать, как
требуется.
     Я проснулась глубокой ночью. Страх комком подкатил к горлу.
     -- Быстро собирай вещи, -- приказал Простак. -- Скорее. У нас совсем не
остается времени.
     Но не  его слова вызвали  у меня страх, он  поднимался изнутри  сам  по
себе, готовый  прорваться наружу, как  кипящий гейзер. Трясущимися  руками я
побросала вещи в сумку, вызвала такси и направилась на автобусную станцию.
     Не успела я сесть в автобус, как ко мне присоединилась Кареглазая.
     -- Надо додуматься --  ехать в такое место,  как Пасадена! -- изумилась
она. -- Я с тобой. Простак, кто тебе велел применить компульс?
     -- Велели и все, --  угрюмо буркнул Простак. -- Ты на машине? Если нет,
садись в мою.
     -- Годится, -- согласилась Кареглазая.  -- Ага, значит запахло паленым?
А вдруг Эта Самая приедет в Пасадену, развернется и прямиком двинет обратно?
     -- Если она попытается это сделать,  я  снова  применю компульс. У меня
приказ.  Все эти чертовы  Вещи, что принадлежат нашей Западной  организации,
должны разъехаться кто куда.
     Поездка  не  внушала мне  особого  беспокойства, но  только  я  вошла в
автобус, как у меня сразу заболела голова.
     -- Это  все  Медяк, -- сказала  Кареглазая.  -- Когда-то  он работал  у
Гадли, но тот его выгнал.  После этого  он  в  отместку  нападает  на всякую
Западную Вещь, что ему  повстречается.  Он здесь,  в автобусе. Мы  попробуем
подъехать поближе и пришибем его.
     Но Медяк пришиб Простака.
     -- Ах ты, чертов шакал,  -- заорала Кареглазая. -- Ты у меня за решетку
сядешь, если не отвяжешься от этой Вещи.
     Я вспомнила, что у Гончих водитель одновременно является и полицейским,
который должен обеспечивать безопасность Операторов.
     -- Почему ты водителю не пожалуешься? -- спросила я у Кареглазой.
     -- Да потому что водитель -- Вещь, и к тому же сволочь. Такое случается
один раз на тысячу поездок, и надо же, чтобы нам достался этот самый раз.
     Голова  болела  все сильнее, внутри все горело  и  пульсировало.  Голос
Кареглазой вдруг смолк. Но  голоса  Медяка я тоже не слышала. Видно,  он все
свои  усилия направил на мою  голову.  Когда мы прибыли  в  Пасадену,  снова
раздался голос Кареглазой, к которому присоединился хриплый шепот Простака.
     -- Он ей все синапсы в голове переломал, -- произнесла Кареглазая. -- Я
натравлю на этого Медяка Щит. Это ему просто так с рук не сойдет,  не будь я
Кареглазая.
     Было такое ощущение, что у меня на плечах не голова, а муравейник.
     -- А что будет, если переломать синапсы?
     -- Их можно отремонтировать, за его счет, конечно. Вот подонок, он ведь
запросто мог тебя убить.
     --  Ужас! -- потрясенно прошептал Простак,  видимо, тоже заглянув мне в
голову. -- Страшное дело, лучше не смотреть.
     После минутного молчания Кареглазая промолвила, растягивая слова:
     -- Да, потребуется много времени. Что тут говорить, времени надо много.
     --  Времени для чего? -- спросила я с нарастающим страхом.  Это уже был
мой собственный страх, без всякого побуждения.
     -- Он соскоблил  всю решетку  до самой кости, -- произнес  Простак.  --
Остался только макушечный узел.
     Болван. Я чувствовала, что этим кончится.
     Следующим  рейсом   я  возвратилась  обратно,  спокойная,  полумертвая.
Случилось худшее и больше не о чем беспокоиться.
     Смуглянка и  другие соседки тут же пришли ко мне  и, заглянув в голову,
стали сокрушаться, проклинать Медяка и утешать меня.
     -- Да ты не убивайся, -- успокаивала меня Смуглянка. -- Правда, не один
месяц понадобится, чтобы  выросла новая решетка, но зато  потом  все будет в
порядке.
     Я попыталась  вспомнить,  на  какой день было назначено слушание  моего
дела,  и  не могла.  Попробовала припомнить имена Операторов Громилы  --  не
вышло. Наверное, у меня амнезия. Я нашла  документы, которые приготовила для
такого случая, и стала их перечитывать.
     --  Это не амнезия, -- пояснил Простак.  -- Ведь ты теперь  --  болван.
Почитай-ка лучше книжку или журнал.
     Читать я не могла. Смысл слов не доходил до меня. Я пошла в кино, но не
понимала, что происходит на экране. Сон тоже нарушился. Наконец я сходила  к
врачу, и он прописал мне сильное снотворное.

     Как-то утром, проснувшись, я обнаружила рядом одного лишь Хинтона.
     -- Они ушли, -- лаконично сообщил он. -- Лавочка Громилы накрылась.
     Хорошая новость, но  все чувства во мне  словно  вымерли.  Я ничего  не
могла произнести в ответ. Да и чему радоваться? Если не Громила, так Хинтон,
выбор невелик.
     Вошла Кареглазая.
     -- Быстренько запиши вот этот адрес. В случае опасности  обратись туда,
они могут провести чрезвычайное слушание, если потребуется.
     Я записала адрес на листочке и сунула в сумку.
     -- Что собираешься делать? -- спросила Кареглазая у Хинтона.
     -- Да уж не буду сидеть сложа  руки и дожидаться, пока городской  совет
вынесет свое решение. Надо подстегнуть события.
     -- А как ты их подстегнешь?
     -- Есть у меня один знакомый. -- Хинтон на мгновение замолчал.
     -- Возьми-ка  телефонный справочник,  -- обратился  он ко мне.  По  его
подсказке, я нашла раздел, где были перечислены все церкви. Хинтон указал на
один из адресов.
     -- Пойдешь туда и найдешь  священника. Предварительно напиши на  бумаге
терминологию Операторов  и определение к каждому  термину. Я тебе продиктую.
Когда встретишься  со  священником, отдашь  ему  этот список и  скажешь, что
термины тебе объяснили голоса Операторов.
     Под диктовку Хинтона я составила список. В голове было пусто, на сердце
тоска. Болван, вот я  кто  --  лишь эта  мысль постоянно кружилась в голове.
Даже если Хинтону и удастся как-то помочь мне, нужны месяцы и месяцы, прежде
чем вырастет новая решетка и я смогу пуститься в самостоятельное плавание.
     Найдя  нужный  адрес,  я  вошла  в  храм  и  спросила, где можно  найти
священника. Меня проводили в его кабинет,  и я увидела приятного, улыбчивого
человека.  Он  прочитал  мой  список  и  внимательно  выслушал меня.  Улыбка
мгновенно  слетела  у него с лица и на нем появилось  выражение такой жуткой
озабоченности, что мне стало его жаль даже больше, чем себя.
     Он не сразу пришел в себя. Наконец спросил:
     -- Почему вы пришли именно ко мне?
     Я объяснила, что  меня послал к нему  Хинтон. Мы немного  поговорили на
эту тему. Наконец священник мало-помалу собрался с мыслями.
     -- Я позвоню своему другу, у которого есть знакомый психиатр в окружной
больнице. Пусть он попросит его принять вас.
     Священник тут же связался с кем-то по телефону, еще немного побеседовал
со мной и убедительно попросил не пропустить встречу с психиатром, о которой
он договорился на завтра.
     -- Не забудь прихватить словарик, -- напомнил Хинтон, когда я собралась
на прием. -- Это ускорит слушание твоего дела.
     Я явилась точно в назначенное время,  с бумажками  в руках и с пугающей
мыслью: "Может, это и есть последнее слушание? Кто знает,  выйду ли я отсюда
живой".
     Психиатр внимательно прочитал мой терминологический словарь.
     -- Посмотри в окно, видишь здание? -- спросил  голос Хинтона. Я глянула
и увидела крыло здания, в котором находилась.
     -- Тебя могут туда поместить. Не бойся этого. Тебе там закроют голову и
выпишут  через  две  недели.  А  пока  ты  будешь  там,  к  тебе  не  сможет
подступиться ни один Оператор. Это "островок спасения" для тебя.
     Я еще раз с надеждой взглянула на крыло здания.
     -- Вы давно живете в Калифорнии? -- спросил доктор. Я ответила.
     -- А до этого в каком штате жили? Я ответила.
     -- Часто слышите голоса?
     -- Постоянно.
     -- У вас есть близкие родственники?
     -- Немного, но  они живут в штате, откуда я родом. -- Да и что  от  них
толку, подумала я. Ведь они -- Вещи.
     -- Вы  недостаточно  долго проживаете в  нашем округе,  чтобы  мы могли
положить вас в нашу больницу. -- произнес доктор.
     -- Скажи ему, что у тебя есть деньги, шепнул Хинтон.
     -- Я могу оплатить лечение в больнице, -- ответила я.
     --  Неделя пребывания у нас стоит 125 долларов. Не  думаю, что вы долго
продержитесь. А вам нужно длительное лечение.
     --  Скажи  ему,  что  хватит  и двух недель, чтобы голова закрылась, --
подсказал Хинтон.
     Я повторила.
     -- У  нас  есть бесплатные  медицинские учреждения,  но вас и  туда  не
примут, --  со вздохом сказал доктор. -- Требуется не  меньше года прожить в
штате. Самое большое,  что они могут сделать, это подержать вас у себя, пока
за вами не приедут родственники.
     Уставившись в мою бумажку, доктор совсем пригорюнился.
     -- Давайте вот как поступим, -- произнес он наконец. --  Вы вернетесь в
свой родной город. Для этого  вы вполне дееспособны. Я дам вам адрес  одного
врача. Вы  не мешкая  встретитесь с  ним и  расскажете ему все, что говорили
мне.
     Секретарша принесла  ему  справочник, он быстро  нашел нужный  адрес  и
выписал  его на листок  бумаги.  Я  взяла листок, заплатила  доктору  десять
долларов (гонорар он назвал  сам) и  вышла на улицу. В  глазах у меня стояли
слезы. Я была так близка к спасению, но шанс ускользнул.
     --  Пойди в  аптеку напротив, -- сдавленно произнес Хинтон.  Следуя его
указаниям,  в  специальном справочнике  о психологической  службе я  выбрала
номер телефона и  договорилась  о  встрече. На следующий  день, вооружившись
своим словарем операторских терминов, я отправилась на прием.
     --  На безрыбье и рак рыба, -- утешил меня Хинтон.  -- Может, он сможет
организовать слушание. Хотя будет ли какой прок, кто его знает.
     Хинтон проводил  меня  до  самого  входа  в  здание, и  я поднялась  по
лестнице  в  кабинет.  Как  выяснилось,  я  попала  не   к  психиатру,  а  к
психоаналитику.  Мне  было  все  равно. Я  вручила  ему  свой  словарик,  он
внимательно его прочитал, выслушал меня и,  дав мне целый  список телефонов,
по которым  его можно найти  в любое время суток, предложил прийти к нему на
следующий день в то же время.
     Час,  проведенный у  врача,  был для меня истинным блаженством.  За это
время я ни  разу не видела и не слышала Хинтона.  Зато он ждал меня  внизу у
лестницы. Открыв кошелек,  чтобы  заплатить таксисту,  я увидела  бумажку  с
адресом, который  мне  дала Кареглазая. Решив, что мне нечего больше терять,
попросила  таксиста отвезти меня туда. Название улицы было мне совершенно не
знакомо,  но  таксиста оно не смутило. Он завез меня  в какую-то  незнакомую
часть города  и высадил по указанному адресу. Я было  задумалась, под  каким
предлогом мне  заявиться в дом,  как  увидела дощечку с надписью "Мануальный
терапевт".
     -- Войди и расскажи ему о своих головных болях.  В общем, найдешь о чем
поговорить, -- подбодрил меня Хинтон. Я пожаловалась врачу на головные боли.
Он  так  ретиво  взялся   за  дело,  что,   казалось,  вот-вот  сломает  мне
позвоночник.
     -- Вы  слишком  напряжены. У вас  мышцы  как  автомобильная резина,  --
комментировал  он  жизнерадостно, разминая мне спину. Я  вернулась  домой  и
рухнула в постель. Меня охватила страшная усталость.
     На следующий  день я снова отправилась к психоаналитику. После третьего
визита Операторы исчезли.

         * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ * 

        Иссохший берег и волны
     Голова  как иссохший берег. И так в течение десяти  дней. Казалось, что
кожа  на  голове  натянулась  до такой  степени,  что  того и  гляди  лопнет
какой-нибудь  нерв.  В  голове  пустота  и сушь,  словно  безжалостная  рука
выковыряла мозг и  заполнила голову прокаленным на солнце прибрежным песком.
Ах, да,  ведь ее выскоблил Паук. Тут я  вспомнила, что Операторы -- это плод
бреда. Жуткий мир Операторов и Вещей  не существует. Все это -- не что иное,
как безумие. Безумие. Слово  повисло  над берегом, а тот с легким удивлением
взирал  на  него.  Безумие.  Словно я принялась окапывать  дерево у  себя на
заднем  дворике и  вместо корней  обнаружила залежи  урана,  как  я слышала,
весьма занятного вещества.  Открытие  не вызвало  никакого  страха,  а  лишь
легкое удивление. Иссохший берег  спокойно  взирал  на уран,  испытывая даже
некоторое облегчение от того, что это уран, а не Операторы.
     Настороженная внимательность,  не покидавшая меня  в  безумии,  куда-то
испарилась.  После  нескольких случаев, когда я  чуть не попала  под  колеса
автомобилей, мне все меньше хотелось выходить из дома. С чтением тоже ничего
не получилось: знакомые слова смотрели на меня, как лица друзей, чьи имена я
не могла  вспомнить.  Я по десять раз перечитывала один и тот  же  абзац, не
понимая смысла, и закрывала книгу. Радио я  тоже не могла слушать, его звуки
вгрызались мне в  голову,  как  дисковая  пила.  Осторожно  перейдя улицу, я
отправилась  в кино и  высидела  до  конца фильма.  Все,  что я увидела,  --
большое количество  бродивших  на экране  и  бесконечно говоривших людей.  Я
решила, что  отныне  все  свое  время  буду  проводить в парке,  наблюдая за
плавающими по озеру птицами.

     Аналитика  особенно раздражал иссохший берег.  Он попросил меня лечь на
кушетку и говорить  все, что придет в голову. Ничего не приходило. Поскольку
аналитик  не отставал, я стала описывать потолок.  Тогда он указал  на стул,
куда я послушно переместилась с кушетки, и стал задавать вопросы. Я понимала
их смысл, но ничего не могла придумать в ответ.
     -- Не  уверяйте меня,  что  у вас  в голове ничего  не  происходит,  --
кипятился аналитик.
     Но  там действительно  ровным счетом  ничего не  происходило. Он рвал и
метал  в  полной  убежденности,  что  под  раскаленным  песком  идет  бурная
деятельность, и  если как  следует  поднажать,  она выплеснется  наружу.  Но
иссохший  берег молча  внимал в  неясной надежде, что  если  в  нижних слоях
что-то  и скрыто, то  пусть  сделает милость  и не вылезает, потому что  нет
ничего приятнее покоя.
     Без  сомнения, мое лицо было таким  же  бессмысленным,  как  и  голова.
Вскоре аналитик перестал на меня смотреть и  вел беседы, уставившись в окно.
Я внимательно слушала и тут же все  забывала. Он часто напоминал, чтобы я не
думала об  Операторах. Следовать  этому  совету было легко, потому что мысли
вообще редко забредали на пустынный берег.
     Как-то,  уходя после очередного  сеанса,  я  сообщила аналитику, что не
запоминаю ничего из сказанного им. Это неважно, ответил он. Все  запомнит  и
использует подсознание. Я спала по пятнадцать часов в сутки.
     -- Нельзя  так много спать, -- неодобрительно повторял аналитик. -- Это
способ ухода от действительности.
     Подсознание не вняло укорам аналитика. Я продолжала спать по пятнадцать
часов кряду, словно  расположенный под сухим песком нижний слой,  не  считая
нужным препираться с аналитиком, сам знал,  что ему делать, и не нуждался ни
в чьих  советах.  (Кстати,  каждый  раз, когда я говорила  о "нижнем  слое",
аналитик раздраженно поправлял меня: "Это ваше подсознание, не  надо  ничего
придумывать").
     Нижний слой отсек от берега не только все отделы, вырабатывающие мысли,
но и механизм, отвечающий за эмоции. "У Этой Самой есть якорь", -- говаривал
Ники.  Якорь  был  на  месте и  удерживал меня  еще  надежнее. Я  безмятежно
разгуливала по  парку, не испытывая ни малейших переживаний по  поводу того,
что в течение ше