одования голосами они объявили свой
ультиматум.  Проныре и его  компании  дается  два  часа,  чтобы  убраться из
города, а меня передадут Оператору из совета. С тем они и отбыли.
     В наступившей тишине Хинтон  и Проныра повернули ко  мне свои сероватые
лица, остановив на мне пристальные взгляды. Помолчав,  Проныра объяснил, что
для меня гораздо опаснее оказаться  в руках совета, чем остаться с ними. Как
только они уйдут, совет вернется и уничтожит меня.
     Прямо авантюрный роман какой-то,  только плаща и кинжала не хватает, --
заметила я.
     Хинтон вздохнул.
     -- Купи, по крайней мере,  молоток и гвозди,  да забей окна. Потому что
ты  попытаешься выйти через них. Дождешься, что сюда  нагрянут штук двадцать
Операторов  из совета  и начнут обрабатывать  тебе  мозги. Скажут, прыгай, и
прыгнешь  как миленькая. Для совета  ты -- чудовище и  источник опасности, а
стало быть, тебя надо устранить.
     Я вспомнила, с каким ужасом, злобой и негодованием вопили Операторы  из
совета, и немедленно стала укладывать вещи. Приехав  на автовокзал, я купила
билет до ближайшего крупного города.
     --  Мы с  тобой свяжемся,  --  пообещал Проныра. --  Наша  машина будет
следовать за автобусом.
     Интересно, подумала я, в другом городе, наверное, есть свой совет, и он
тоже займется мной, и будет ли мне от этого лучше?
     --  Совет  есть в каждом  городе, неожиданно произнес Ники.  -- Повсюду
есть Операторы.  В стране нет ни одного места, где бы Операторы не управляли
Вещами.  Сколько  ни старайся,  от них не скроешься.  А  потом,  твоя хартия
находится у Гадли.
     Какая еще хартия?
     -- Это документ на право управлять  Вещью. Гадли  приобрел ее  у  твоей
компании.  И  пока  он  не  продаст  ее  кому-нибудь   еще,  не  сомневайся,
эксперимент   будет  продолжен.  Даже  если   какой-нибудь  городской  совет
конфискует хартию, поверь мне, они тут же тебя уничтожат.
     Должен же быть какой-то выход.
     -- Знаешь, сколько у  тебя шансов выпутаться из  всей  этой истории? --
спросил Ники, и сам ответил: -- Один из трехсот. Да и то, если повезет.
     Я  совсем  запечалилась,  краем уха  прислушиваясь  к беседе Хинтона  и
Проныры. Видно, их машина шла совсем  рядом, потому что голоса были громкими
и  отчетливыми.  Спать  и есть  я  не могла.  Когда автобус прибыл  к  месту
назначения и я вышла, ноги у меня просто подкашивались.
     -- Не мешкай, --  приказал  Проныра. --  Достань скорее  все документы,
удостоверяющие  твою личность и уничтожь их.  На объяснения нет времени. Нам
угрожает большая опасность.
     Страховка, визитка.  Я разорвала их на мелкие  клочья, бросила в урну и
стала ждать, что  будет  дальше. Вдруг пол автовокзала как-то странно поплыл
мне навстречу.
     -- Похоже на сердечный приступ, -- произнес надо мной чей-то голос.
     Затем человек в белом приложил какой-то  предмет к моей груди.  Потом я
оказалась  в машине скорой помощи, которая каким-то образом  превратилась  в
больничную  палату. Я продиралась сквозь густой туман  и говорила, говорила.
Склонившаяся  надо мной  сестра позвала кого-то,  и надо мной навис  плотный
круг  голов.  Они  слушали,   задавали  вопросы  и  снова  слушали.  Бережно
поддерживая под руки, меня спустили на лифте вниз и усадили в странного вида
автомобиль. Позади меня  устроился полицейский.  Мы  подъехали  к  какому-то
зданию, и  полицейский проводил меня внутрь. Здесь мной занялась  женщина  и
провела  меня  в  небольшой  кабинет.  Вскоре  я  узнала,  что  оказалась  в
психиатрической больнице.
     Туман  рассеялся, и  в голове появилась  обостренная ясность.  Черт  бы
побрал этого  Проныру.  Как  быстренько он пристроил  меня туда,  откуда нет
выхода.
     Я старалась как можно  вразумительнее отвечать на вопросы женщины, хотя
мне было довольно трудно сосредоточиться.  Сказывались длительная бессонница
и голодание. Кто  Президент  Соединенных Штатов? Не смогла  вспомнить. Какой
сейчас год? Тысяча девятьсот какой-то. Где я живу? Голос Проныры подсказал:
     -- В Лос-Анджелесе.
     -- В Лос-Анджелесе, -- повторила я.
     Я твердо знала, что живу вовсе не в Лос-Анджелесе, но где же? Появилась
санитарка, забрала  мою  одежду,  выдала  байковый халат и пару  шлепанцев и
отвела в  палату. Казалось, мои  глаза работали независимо от разума, быстро
оценивая обстановку: количество кроватей  в палате, число больных,  число  и
внешний вид обслуживающего персонала, расположение окон. Не умом, а  глазами
я осознала, что приблизившаяся ко мне медсестра держит в руках шприц.
     --  Не  давайся,  --  прошипел  Проныра.   --  Тебе  угрожает  страшная
опасность.
     Я стала возражать против укола. Медсестра  посмотрела на меня ничего не
выражающими  глазами  и  вышла из палаты.  Через  минуту она возвратилась  с
другой медсестрой, мускулистой бабищей.
     Я  снова  запротестовала. Глаза бабищи  полыхнули лютым огнем. Это была
такая   нескрываемая   ненависть,  что   ее  никак  нельзя  было  спутать  с
раздражением или возмущением.
     Тут  заработал  мой  язык.  Как  и  глаза,  он,   казалось,  действовал
совершенно самостоятельно. Я слушала свою мягкую, спокойную и разумную речь.
По   состоянию  здоровья,   сообщила  я,  мне  не  рекомендовано   принимать
успокоительное. Мой лечащий врач неоднократно напоминал  мне  об этом.  Если
это успокоительное, то у меня  может быть аллергический  шок. Поэтому  лучше
посоветоваться с врачом, прежде чем делать укол.
     Тупо  посмотрев на  меня, первая сестра пожала плечами. Поражение ее не
раздосадовало.  Зато  бабища свирепо  уставилась на меня, плотно сжав  губы.
Позволить уложить себя на ковер  --  ни за  что!  Первая  сестра  отступила.
Бабища никак не могла оторвать от меня лютых глаз. Наконец ушла и она.
     Зачем я все это наговорила, мелькнула у меня мысль.  Насколько я помню,
у меня никогда не было противопоказаний в отношении успокоительных лекарств.
Часы на  руке показывали половину третьего  ночи.  Я  снова  услышала голоса
Проныры,  Хинтона и Ники. Они  сообщили  новости из  родного  города.  Совет
просто  озверел,  узнав,  что я  еще  жива.  Скоро  сюда  прибудет  один  из
Операторов с тем,  чтобы  убить меня. Я смекнула, что  ему не составит труда
пробраться в нашу женскую палату.
     -- Да он может это сделать и снаружи с помощью направленного излучения,
-- сказал Ники. -- Мы постараемся его задержать, а тем временем поможем тебе
выбраться отсюда. Надеюсь, нам это удастся.
     Мне  не оставалось ничего другого, как тоже  надеяться.  Всю  ночь я не
сомкнула глаз в ожидании известий. Наступило утро, а я все ждала.

     Моими    соседками    по   палате    оказались    самые   разнообразные
представительницы  женского   пола.   Они  собирались  кучками  в  коридоре,
прикуривая друг у  друга. К своему удивлению, я  обнаружила в кармане халата
пачку своих сигарет. Правда, спички были конфискованы. Женщины как-то дружно
двинулись  в  сторону длинных  столов,  расположенных  в  конце  коридора. Я
последовала за  ними. Давали завтрак. К еде  я не притронулась,  зато выпила
столько чашек кофе, сколько удалось достать. Подойдя  к курившей на скамейке
девушке, я  попросила разрешения  прикурить. Она  подняла  на  меня глаза  и
залилась слезами. Снова  склонив голову, она  стала безутешно  рыдать. Тут я
как-то сразу вспомнила, где нахожусь. Бедняжка, с головой  не все в порядке.
Я прикурила у кого-то еще и вернулась в палату.  Постели были убраны, доступ
к ним  преграждала воинственно  настроенная санитарка.  Я  поискала глазами,
куда бы присесть, но все скамейки были заняты. Что же мне  так и стоять весь
день?
     Внезапно  свет стал меркнуть,  а пол  медленно  и плавно  приближаться.
Сильные руки  ухватили  меня  за плечи и  опустили на  кровать, лицом  вниз.
Повернув набок голову, чтобы можно было дышать, я мгновенно уснула.
     -- Обед, -- шепнул  мне в ухо Проныра. -- Тебе  нужно окрепнуть.  Съешь
все.
     Откуда  он  узнал,  что уже время  обеда?  Еще не совсем проснувшись, я
взглянула в сторону коридора. Женщины  снова направились к столам. Я побрела
за ними. Ножей и вилок не было. Я съела все, что только можно было подцепить
суповой ложкой, вернулась в палату, легла на свою кровать и снова уснула.
     У меня никогда не было  снов, так что то, что мне привиделось, не могло
быть сном.
     -- Нет, это не сон, раздался звонкий голос Ники. -- Это диапозитивы.
     Перед моими  глазами появлялись  цветные  портреты Операторов. Особенно
неприятным  мне  показался  портрет Берта: у него на голове  были нарисованы
рога.  Затем невидимая рука крестообразно  перечеркнула его портрет  видимым
черным карандашом. Незаметно я уснула.
     Проснулась я  с  ощущением  бодрости  и с ожиданием  какого-то события.
Девушки  не  подавали никаких признаков, что  собираются двинуться к столам.
Сев на край  кровати, я стала  ждать.  Дверь  в палату распахнулась, и вошла
сестра, держа в руках историю болезни. Дойдя до  середины палаты, она громко
выкликнула мое имя, я встала и последовала за ней. Сон освежил меня. Я вошла
в указанный сестрой кабинет, поздоровалась с находившимся там врачом и села.
За  спиной у  доктора внезапно появились  фигуры Хинтона, Проныры и Ники. Не
обращая на них внимания, я внимательно смотрела в лицо доктору.
     На столе  лежала стопка анкет и,  видимо, доктору полагалось  заполнять
их.
     Тем  временем  Проныра и  Хинтон  затеяли  спор.  Оба,  как ни странно,
сошлись  на  том,  что  нужно  убрать  из  моего  разума  всю  информацию об
Операторах.  Хинтон  считал,  что это  надо сделать с  помощью диапозитивов.
Проныра согласился. По его мнению, мне следовало для этого еще задержаться в
больнице. Но тут возразил Хинтон, которого поддержал Ники.
     Доктор  задал  мне вопрос,  и  тут  же Проныра  подсказал мне ответ.  Я
повторила, а доктор занес его в анкету.
     --  Ее семья может узнать, где  она, и  они забеспокоятся.  --  заметил
Ники.
     -- Верно, -- согласился Хинтон. -- Дело и так слишком запуталось, чтобы
в него влезла еще куча родственников. Организовать показ  диапозитивов можно
в любом месте. Главное -- как можно скорее выбраться отсюда.
     Доктор  задал  еще вопрос, Проныра тут  же подкинул готовый ответ.  Мне
оставалось только повторять.
     Проныра  настаивал,  что  в  больнице  уж очень  хороший  проектор  для
диапозитивов. Хинтон не соглашался. Доктор долго изучал мою историю болезни,
задавая по  ходу вопросы.  Проныра  был наготове с ответами. Наконец  анкета
была  заполнена, и  доктор приступил к осмотру.  Он  постучал  по  коленкам,
поцарапал  подошвы ног,  проверил мое  чувство равновесия, измерил  давление
крови, послушал  сердце.  Проныра  уже  не  так  горячо  настаивал  на  моем
дальнейшем пребывании  в больнице. Доктор стал расспрашивать меня о семье. С
помощью  Проныры  я  навыдумывала  целую  кучу родственников  и  адресов, по
которым их можно разыскать. Мы  поговорили об обмороке, который случился  со
мной на автовокзале. Проныра  окончательно  сдался, и было  решено выпустить
меня из больницы.
     Доктор написал что-то на карточке и  попросил передать ее моей палатной
сестре, что я  и сделала. Затем  мне  выдали мои  вещи, я оделась и покинула
больницу.   Опасаясь  городского   совета,  Хинтон  велел   мне   немедленно
отправляться на другой автовокзал.
     Не так уж и трудно было удрать, подумала я. Однако нельзя отрицать, что
вряд ли бы мне это удалось без помощи Проныры.
     Как  выяснилось,  любимым  средством  передвижения  у  Операторов  была
автобусная компания "Гончие Псы".
     --  Она полностью  под  контролем Операторов, -- сообщил мне Ники. -- У
них там даже  своя полиция есть,  чего нет ни на авиалиниях, ни  на железной
дороге, эти виды  транспорта не входят в  их сферу  деятельности. Никогда не
знаешь,  когда  Оператору  вздумается  пристать  к  твоей  подопечной  Вещи.
Водители    у   Гончих   все   Операторы,    всем    им   выданы    лицензии
Операторов-полицейских, по-простому Щитов  (значок  полицейского  изображает
щит -- прим. перев. ). Если ты везешь с собой  Вещь,  ее  хартию нужно сдать
водителю, чтобы к ней не привязался незнакомый Оператор.
     Проныра вдруг недовольным голосом стал сетовать на то, что в  автобусах
полно мух.
     -- Да я не о тех мухах говорю, -- повернулся он ко мне. -- Я о Мухах.
     -- Это жаргонное словечко для обозначения Оператора, который, в отличие
от нас,  не принадлежит ни к какой организации, -- пояснил Ники.  -- От этих
Мух масса неприятностей,  а иногда они просто опасны, когда пристают к твоей
Вещи. На автобусе Гончих об этом, пожалуй, не стоит беспокоиться.
     -- Послушайте, -- раздался вдруг незнакомый голос.
     -- Это водитель, -- произнес Проныра.
     --  Мне  все  это не нравится,  -- продолжал  водитель. --  Вы  здорово
рискуете, обсуждая все эти дела в присутствии Вещи. Думаю, это не понравится
нашей автобусной компании. Проныра рассказал ему про эксперимент.
     --  Вы  ходите по тонкому  льду, -- неодобрительно заметил водитель. --
Вам бы не помешало запастись свидетельством о воскрешении.
     Я почувствовала, как Проныра навострил уши.
     -- Свидетельство  о воскрешении, -- с удовольствием повторил он, словно
смакуя каждое слово. -- Это мысль.
     -- Гениальная, -- добавил Ники.
     --  Безусловно. Ники, ты  побудь  здесь,  а  мы с  Хинтоном  побеседуем
приватно с водителем.
     -- Свидетельство о воскрешении выдается, когда  возникает необходимость
оживить Вещь, -- пояснил Ники. -- Правда, дело это канительное, так что Вещь
может и  не  дождаться  воскрешения,  но  на  то он  и  Проныра,  чтобы  все
обстряпать. С таким свидетельством в кармане ему никакой городской совет  не
страшен. Он сошлется на то, что эксперимент необходим, чтобы оживить умершую
Вещь.
     Вскоре вернулся Проныра.
     -- На следующей остановке водитель отправит телеграмму в управление. Он
надеется получить  свидетельство. Для нас это будет  отличной передышкой.  С
этим свидетельством мы без помех доберемся до самой Калифорнии.
     Вероятно, там находилась штаб-квартира Гадли и его организации. Поэтому
мои  спутники так  спешили доставить меня туда.  Без сомнения, самое опасное
место для меня именно Калифорния. Когда поздно вечером  Проныра доложил, что
свидетельство выдано, я приняла свое решение. По прибытии  в Чикаго, вопреки
бурным протестам Проныры, я отправилась поездом в Новый Орлеан.
     В поезде ко мне тут же привязались Мухи. Они отключили Проныру, Хинтона
и Ники и начали  со  мной Большую Игру.  Первым делом надо было выбрать тему
для  игры. Перед моими глазами появился большой фанерный щит со списком тем.
Первое, что мне бросилось в глаза, была "внезапная смерть".
     --  Так  дело  не  пойдет,  --  возразила  одна  из  Мух.  --   Давайте
придерживаться темы,  которая  касается непосредственно этой  Вещи. Иначе мы
получим в  высшей  степени  неестественную  реакцию. Эта  Вещь  на поводке у
Операторов. Вот пусть они и станут нашей темой.
     Одна из Мух была назначена судьей, и  Игра  началась. Ко мне обратилась
первая Муха. Осознаю ли я,  что  до  конца  жизни  мне  предстоит  вот такое
существование,  что я никогда  не вернусь к жизни  нормальных Вещей?  Что до
конца своих  дней я  буду сидеть и слушать беседы  Операторов? Это  будет не
жизнь, а сплошная операторская говорильня.
     Мысль поразила меня как громом. У меня сердце екнуло.
     -- Ты что, пытаешься  ее  разогреть? --  поинтересовался судья, который
вел строгий подсчет очков.
     -- Да, -- ответила первая Муха. -- Ведь это разрешается, верно?
     -- Сердце отреагировало, -- объявил судья.
     -- Сбавь жар на десять пунктов и выше не лезь.
     -- Да я уже кончила, -- буркнула Муха. -- Реакция получена.
     К делу  приступила вторая Муха.  Представляю ли я, что  со мной  будет,
когда меня доставят к  Гадли? Вероятно, мне приходилось видеть или слышать о
подопытных  животных, которых  медики  режут  и  мучают  живьем, чтобы вести
наблюдения и изучать  их? Вот и со мной будет то же самое, только  я ведь не
животное.
     -- Да вы уже это делаете, -- выпалила я. -- Разве не так?
     -- Ты недалеко продвинулась, --  объявил судья второй Мухе. -- Выходишь
из Игры.
     Теперь за меня взялась третья Муха. Знаю ли я, что Гадли собрал в своей
лаборатории целую клетку  чокнутых Вещей, на которых проводит  свои опыты? О
его экспериментах известно по всей стране. У него есть одна женщина, которую
убедили, что она проповедник  солнца, а та и вправду верит, что каждый вечер
обедает с самим солнцем. Свой бред она  преподносит Вещам как новую религию,
причем  неплохо  зарабатывает  на  этом деле.  Я  тоже  могла  бы  сколотить
приличный капитал на том, что меня ожидает, но еще неизвестно, какие  чудища
будут преследовать меня день и ночь.
     Мороз пробежал по коже. Да ведь это сумасшедший ученый, озарило меня, и
я рассмеялась. Муха отошла с недовольным ворчаньем.

     Наконец,  первая партия подошла к финишу. Судья объявил  победителя,  и
тот сгреб все собравшиеся на кону очки, поскольку каждая Муха делала ставку.
Смысл Игры  был довольно ясен. Каждая Муха  запускала  в меня капельку яда и
наблюдала за реакцией. Победителем  оказалась  та, которой  удалось напугать
меня больше всего.
     -- Вообще-то мы играем иначе, -- сообщила  мне одна из Мух, когда  очки
были собраны для следующей Игры. -- Обычно Вещи нас не слышат,  хотя ощущают
те мысли, что мы впрыскиваем. Но у тебя мозг открыт, поэтому ты нас слышишь.
     Игра все  продолжалась. Я собрала  все  свои  силы, чтобы противостоять
словесному  напору  и  хотя  бы  внешне   выглядеть   спокойной.  Для  этого
понадобилось немало часов. Игра шла всю ночь. Я готова была броситься в реку
к тому  времени,  когда  поезд  прибыл в  Новый Орлеан.  На  вокзале, в зале
ожидания меня перехватили Хинтон, Проныра и Ники.
     --  Во  имя твоего и  нашего  блага, пользуйся  только  автобусами,  --
взмолился Хинтон.
     --  У нее  сердце  сейчас  из  груди  выскочит,  так  сильно бьется, --
произнес Ники. -- Скорее в гостиницу.
     В номере я разделась и рухнула на кровать.
     --  Дадим ей  снотворного, -- сказал  Проныра.  -- Ей  надо как следует
выспаться.
     Я провалилась в сон и проспала семнадцать часов. У меня было  намерение
на  время задержаться  в Новом Орлеане, но  за окном  уныло моросил дождь, в
городе  было  холодно  и сыро. У меня начался  страшный кашель,  и я  решила
перебраться поближе к солнышку, на автобусе компании "Гончие Псы", конечно.
     Я  купила билет в небольшой техасский городок  и  стала обдумывать план
побега. Мне надо  как-то оторваться от своих  спутников и  попробовать найти
Оператора, который закроет мой мозг.
     -- Вы настроились  на эту Вещь? -- спросил Ники у Проныры и Хинтона. --
Мы  так  заботимся  о  тебе, --  произнес  он  с  укором. --  А ты этого  не
понимаешь.
     -- Чудовище, -- с возмущением пробурчал Хинтон.
     -- Мы только что отсосали информацию из твоего мозга, объяснил Ники. --
Нам  надо было знать, о чем  говорили  Мухи.  С помощью  отсоса мы  получаем
полные сведения  о том, что ты слышала, думала и видела. Это не Мухи, а стая
бешеных псов!
     --  А  на  каком предельном расстоянии Оператор может воздействовать на
разум Вещи? -- спросила я. Эта мысль только что пришла мне в голову.
     --  Около двух с  половиной кварталов. Правда,  это  удается не каждому
Оператору. Для  некоторых и метров шесть -- предел. Это зависит от размера и
качества зубцов у Оператора.
     Если мне удастся оторваться от Операторов квартала  на три, подумала я,
для  моего  разума наступит покой, и  он  сам излечится  и зарастет. По всей
вероятности,  Операторы раскрыли мой мозг,  чтобы любой из них  имел к  нему
доступ. Для осуществления плана мне требовались деньги. Если я вернусь домой
и сниму  со  своего  счета все,  что у  меня  накопилось, я смогу приобрести
мал