, что род южноамериканских бабочек Morphoea, известный
своими большими крыльями, обычно почти целиком покрытыми сверкающими
переливами голубого цвета, был бы идеальной группой, на которой
можно провести исследование, чтобы прояснить этот неизученный
феномен.
     Я "знал", что ферменты, принимающие активное участие в
метаморфозе насекомых, получают молекулярную подстройку и
регулировку (это происходит под влиянием гармонического стрекота тех
лесных насекомых, в телах которых содержится психоактивный
триптамин). Для них триптамин выполняет функцию антенны для
ЭПР-сигнала коллективной ДНК - такую же функцию он выполнил и в
нашем эксперименте. Сигнал этот каким-то образом удерживает весь
класс Insecta (насекомых) в состоянии устойчивого равновесия внутри
общего потока эволюции. Такая странная гипотеза объясняет
замечательную долговечность адаптации у насекомых, которые - это
соответствует истине -выработали устойчивую стратегию эволюции еще
сотни миллионов лет назад. Столь невероятные биологические прозрения
возникали у меня непринужденно, как бы между прочим - их изрекал
голос, что звучал у меня в голове.
     В это же самое время мое внимание привлек характерный черный
блеск, встречающийся у грибов. Такой эффект наблюдается, когда
Stropharia cubensis растет кучно и споры больших грибов падают на
шляпки их младших сородичей. И вот что интересно: тот же самый
иссиня-черный металлический блеск был отчетливо виден на щитке
большого и голосистого жука из рода Buprestidae, которого я как-то
поймал в лесу в послеполуденный зной. Известно, что хитин,
образующий внешний покров у насекомых и спор, - материал, обладающий
одной из самых плотных электронных структур в природе; это свойство
ставит его в один ряд с металлами. Мой внутренний учитель
настоятельно рекомендовал, чтобы мы исследовали этот экземпляр на
предмет наличия в нем психоактивных триптаминов. Если они будут
найдены, это подтвердило бы гипотезу о том, что некоторые виды,
создающие в лесу непрерывный стрекот, содержат в своих тканях
триптамины. Триптамины - антенна биоэлектронной системы, которая
позволяет насекомому настроиться на гармин, присутствующий в местных
лианах Banisteriopsis, a через них - дальше, на коллективную сеть
ДНК. Я полагал, что если несколько представителей этого вида будут
резонировать, то другие стрекочущие насекомые настроятся на этот
молекулярный сигнал и, таким образом, усилив его, станут ежедневно
поддерживать его в лесу в течение нескольких часов. Акустически
возбуждаемые химические реакции достаточно известны. Я чувствовал,
что некоторые процессы, входящие в жизненный цикл насекомых, должно
быть, регулируются именно таким способом: благодаря акустическому
воздействию некоторых видов.
     Вот какие неправдоподобные и причудливые идеи возникали в те
долгие, знойные дни, когда Деннис лежал, прикованный к гамаку, а я
сидел на корточках где-нибудь рядом. Уже к третьему или четвертому
дню после эксперимента я настолько освоил тот новый, насыщенный
символами язык, на котором изъяснялся брат, что все больше
убеждался: именно благодаря этому языку я смогу наблюдать, как он
медленно, но постепенно придет в себя. Тогда часто бывало, что между
приступами говорливости на него находили долгие периоды молчания, и
каждый из нас уплывал в мир собственных откровений. В такие минуты я
несколько раз опускал взгляд и, вздрогнув от испуга, замечал, что
пальцы мои бессознательно собирают веточки и складывают в кучки,
будто для крошечных костерков. Такое бессознательное занятие
казалось мне чрезвычайно странным.
     Я понял, что меня буквально переполняют животворящие энергии,
поступающие из какого-то неведомого источника o- того же самого, что
снабжал меня, энергией, благодаря которой я мог запросто обходиться
без сна.
     Иногда Деннис прерывал мои раздумья, спрашивая, не мог ли бы я
или Ив выкурить для него сигарету. Вопрос демонстрировал его
уверенность в том, что в гиперпространстве топология всех
человеческих тел непрерывна, поэтому он без всякого Труда может
получить все, что захочет, прямо из наших тел. Так мы прожили пять
дней - сон наяву, в котором ощущался явный перебор палиндромов и
каламбуров. Мы испускали удивительно мало волн для взаимодействия с
"реальным" миром, который нас окружал. Никто не приходил, чтобы
поглазеть на нас или на наш лагерь. Можно было подумать, что мы
превратились в невидимок. Однако утром десятого марта все
изменилось.
     Все пять дней я почти не отходил от хижины и не бывал дальше
короткого отрезка тропы, который отделял ее от выгона. И вот в то на
редкость ясное утро, после завтрака, поболтав с Деннисом, я
убедился, что он ведет себя спокойнее и объясняется членораздельное,
чем во все дни после эксперимента. Он показался мне таким благостным
и умиротворенным, что я совершил неизбежную ошибку:
     принял это за чистую монету. Прихватив с собой Ив и сачок для
бабочек, я отправился прогуляться по тропе вглубь джунглей.
     Тропа, белевшая промытым мелким песком - местами его слой
доходил до нескольких дюймов, - словно манила все дальше, в чащу. Не
успели мы пройти и четверти мили, как желание одержало верх над
интересом к чешуекрылым. Риск, что на нас могут наткнуться витото,
которые пользовались тропой, только увеличивал наш пыл. И вот,
отбросив всякую осторожность, мы скоро забыли обо всем на свете. Что
это было за наслаждение посреди буйной зелени проникать в
сокровенные глубины Ив, сначала пушистые, потом гладкие и скользкие,
и орошать их влагой! "Это за Владимира", - мелькнула у меня мысль:
ведь в алчном уме Набокова всегда переплетались "зеленая" страсть и
бабочки.
     Мы отсутствовали не более сорока минут, но, вернувшись на
поляну к хижине, обнаружили там лишь звенящую, гнетущую тишину,
печать пустоты и заброшенности. Я больше не боялся, что Деннис
заблудится в лесу и пропадет. Более того, я был совершенно убежден:
каким бы ни было его состояние, такая участь ему не грозит. Чего я
боялся, так это того, что он может привлечь внимание окружающих к
нам и к пограничному участку, который мы исследовали.
     Оставив Ив в лагере на случай, если явится Деннис, я побежал на
выгон, а потом через него - к миссии. На бегу я убеждал себя, что
брат, должно быть, просто отправился навестить Ванессу с Дейвом и
что я найду его у них. Я был слишком погружен в свои мысли, чтобы
заметить, что колокола миссии, безмолвствовавшие все дни недели,
кроме воскресенья, уже некоторое время звонят. Взойдя на пригорок,
откуда открывался вид на "речной дом" и озеро пониже чорро, я увидел
Ванессу: она вела Денниса по направлению к дому. Явившись туда, я
почувствовал, что ситуация сложнее, чем я предполагал.
     Ванесса разозлилась, и я воспользовался случаем, чтобы
выяснить, что же все-таки случилось. Похоже, Деннис вылез из гамака,
как только мы с Ив скрылись из виду. Он отправился прямиком в
миссию, нашел веревку колокола, созывающего прихожан к мессе, и
звонил в него что было сил, пока священник не нашел Ванессу и Дейва
и они не слишком любезно убедили Денниса не валять дурака. Однако
уже гулявший по округе слушок, что один из членов нашей экспедиции
слегка тронулся умом, от этой внезапной да еще и публичной выходки,
разумеется, не улегся. Неустойчивое политическое равновесие,
которого я добился и которое позволяло мне единолично решать, как
обращаться с Деннисом, теперь нарушилось. Ванесса высказала мысль,
что его нужно переселить в дом у реки, ее поддержали священники и
полиция - по крайней мере, мне так сказали. Опираясь на внутреннюю
уверенность, что волноваться рано, и вынужденный признать, что я
совершенно утратил контроль над ситуацией, я согласился со всеми их
предложениями.
     У Ванессы были еще кое-какие новости: скоро должен прилететь
самолет - нет, не для того, чтобы нас забрать, просто он даст нам
возможность начать сборы в обратный путь. Один из нас сможет
проделать стокилометровый перелет через джунгли до Сан-Рафаэля, где
мы оставили запас снаряжения, прежде чем отправиться по тропе в Ла
Чорреру. Это единственная возможность добраться до нашего склада по
воздуху, а не пешком, и Ванесса настаивала, что мы должны ею
воспользоваться. Я был согласен на все. Я-то знал:
     скоро крушение тысячелетий положит конец таким пустяковым
заботам, но предпочел, чтобы другие сами открыли для себя этот факт,
проникнув во все углубляющееся измерение будущего.
     Лететь самолетом вызвался Дейв - решение было принято почти
мгновенно. Он доберется до наших запасов и единолично организует их
отправку пароходом до Рио-Путумайо, а потом дальше до Боготы. Там мы
с ним и встретимся, когда нам удастся отсюда выбраться, и если
удастся, как именно - пока не ясно. Второпях уложили рюкзак. С небес
соскользнул самолет, потом снова исчез, и с пугающей внезапностью мы
остались вчетвером.
     Денниса перевели в "речной дом", и Ванесса с Ив стали его
сиделками. Я предпочел остаться в джунглях, чтобы не создавать
излишней тесноты. Продолжались споры: есть ли в его болтовне
признаки улучшения, или он только еще больше углубляется в мир, где
блуждает вот уже столько дней? Поскольку все мы некоторое время жили
в Беркли, вид жертв лизергиновой кислоты не был для нас чем-то
незнакомым, и сравнение состояния, в котором пребывал Деннис, с
состоянием тех пропащих душ не прибавляло нам оптимизма. Переезд
Денниса на реку стал поворотной точкой:
     с этого момента действие высвобожденного нами феномена стало
развиваться больше во внешнем мире, нежели в наших умах.
     И все это время, даже после переезда, мы с братом находились в
постоянном поиске линзообразного предмета. В первые дни после
эксперимента учитель говорил мне: "Ты почти нашел его, но не
совсем". Или прибегал к метафоре сгущения: "Он сгущается", - почти
идеальная алхимическая метафора. Камень везде. Он здесь.
     "Вижу камень, - говорил иногда Деннис, - он налево от меня, на
расстоянии двести пятьдесят футов, внизу, рядом с омутом, висит над
самой водой". Я каждый день продолжал расспрашивать его о камне, и с
каждым днем "Софический аэроролит", эта универсальная панацея, все
приближался и приближался. То и дело налетали грозы. Постепенно я
заметил, что метеорологические феномены возымели склонность
сосредотачиваться на юго-востоке. Я стал поглядывать в ту сторону, и
каждый раз видел радугу.
     Наши представления о том, что происходит, колебались от
глубоких религиозных прозрений до полнейшей нелепицы. Днем
двенадцатого марта у Денниса выдалось несколько часов, когда он
смог, хоть и весьма загадочно, отвечать на вопросы, которые мы ему
ставили, о том, что ему кажется. Разговор этот состоялся в доме у
реки, под которым поселились красавец-петух со своей подружкой.
Возможно, это был тот самый петух, крик которого я слышал на
рассвете в день эксперимента и еще раз через два дня. И петух, и
курица отличались веселой живостью нрава - об этом мы говорили и
раньше. В тот день Деннис обратил наше внимание на курочку. "Если
рассматривать ее как произведение искусства, - изрек он, - то это
просто-напросто шедевр. Спрашивается, кто мог сделать такую курицу?
Только тот, кто сумел сотворить весь мир, в который мы попали. И кто
же это? - он выжидающе огляделся, и не услышав ответа, неожиданно
бухнул: - Джеймс Джойс".
     Еще несколько минут он продолжал развивать эту тему: дескать,
"Поминки по Финнегану" являют собой образец самого полного понимания
связи между человеческим разумом, с одной стороны, и временем и
пространством - с другой, и поэтому Джойс, умерев, каким-то образом
взял на себя ответственность присматривать за этим уголком Божьей
Вселенной. В этом Деннис всего лишь проявлял себя последователем
Уиндема Льюиса , который избрал темой своего романа *Век
человеческий* посмертное восхождение Джойса к высотам славы.
     Джим и Нора - так прозвал Деннис новоявленное божество и его
супругу - постоянно участвовали и проявлялись во всем, что ни
происходило в Ла Чоррере, и в особенности в том, что любил Джойс. И
курочка как воплощение Анны Ливии Плюрабель из "Поминок"
принадлежала именно к этому разряду. Все в нашем тропическом Эдеме
искрилось джойсовским юмором. Идеи эти были абсурдны, но
очаровательны, и именно они заставили меня перечитать Джойса и
признать его одним из истинных пионеров в деле составления карт
гиперпространства. Однако в то время они едва ли могли пролить свет
на то, что ожидало нас впереди.
     С этой позиции восприятия жизни как литературы Деннис двинулся
дальше. Он напомнил мне, что одной из алхимических аналогий
философского камня, которыми мы пользовались между собой в нашем
тайном шифре, был маленький серебряный ключик от деревянной шкатулки
с инкрустациями и потайным отделением, принадлежавшей нашему деду.
Я, в свою очередь, напомнил ему* что ключ был потерян еще во времена
нашего детства, и сказал:
     если он сейчас же предъявит ключ, тем самым докажет, что
действительно владеет шаманским даром и способностью преодолевать
пространство и время. Наш разговор принял форму игры в вопросы и
ответы, которая закончилась тем, что Деннис велел мне протянуть
руку, а потом, хлопнув по моей ладони кулаком и испустив громкий
птичий крик, Пронзительный и нелепый, оставил на ней маленький
серебряный ключик.
     Меня словно громом поразило. Между нами и остальным миром были
сотни миль. Сам Д
     еннис был почти голый, и, тем не менее, вот он -ч- ключ,
неотличимый от того, ко
     торый хранится в моих детских воспоминаниях! Неужели все эти
годы он прятал ключ
      только для того, чтобы предъявить его сейчас, в дебрях
Амазонки, тем самым окон
     чательно сокрушить мои представления о реальности? Или это
просто похожий ключ,
     который Деннис привез с собой в Южную Америку и который я до
сих пор каким-то образом умудрился не заметить? Это казалось
маловероятным. Мы держали Денниса в комнате, далеко от того места,
где хранилось наше снаряжение, и было трудно представить, что он
вдруг стал настолько хладнокровным и предусмотрительным, что
добрался до нашего багажа и тщательно разобрал его, чтобы обнаружить
спрятанный там ключ. А потом, в любом случае, про ключ вспомнил я
сам! Неужели он, желая меня одурачить, каким-то образом навел на
разговор на тот единственный предмет, который взял с собой? Вопрос о
серебряном ключике - был ли то настоящий ключ или нет, - так и
остался открытым. Настоящая шкатулка тоже давным-давно потерялась,
так что проверить ключ не удалось. Последний иронический оттенок
этому эпизоду придает то, что мы с Деннисом оба обожали рассказы
Г.-Ф. Лавкрафта и поэтому отлично знали, что у него есть вещь
"Сквозь врата с серебряным ключом" -- сказка, где фигурируют
множество измерений, странные существа, космическая временная шкала
и бесшабашные чудаки и искатели приключений вроде нас самих. После
того как Деннис перебрался в "речной дом", необходимость в моих
еженощных бдениях отпала. Но отсутствие необходимости в сне
сохранилось. Каждый вечер я ждал момента, когда все угомонятся, и в
моем распоряжении будут долгие часы дивных, безмолвных размышлений.
Как лисица-оборотень из "Ицзина", которая вечно бродит среди
росистых ночных' трав, я бродил по пастбищам и тропинкам, что
окружают Ла Чорреру. Иногда часами сидел под деревом с надписью АМА,
наблюдая, как вокруг меня, сверкая, вращаются огромные мандалы
пространства и времени. Порой носился широкими шагами, почти
вприпрыжку, запрокинув голову и глядя на разноцветные звезды. То
глубинное нечто, которое обитало в моем сознании, с легкостью
соединяло звезды в созвездия, чтобы показать мне гигантский
зодиакальный механизм космической судьбы, которая, должно быть,
стала известна древним благодаря внушению той же самой незримой
силы.
     Я погружался в миллионы картин, рисующих человечество в самых
разных краях и временах, постигая их и все же теряясь в неразрешимых
загадках, бытия и человеческого предназначения. Именно в эти
бархатные, усеянные звездами тропические ночи я ощущал, что нахожусь
совсем близко к пониманию трехчастной тайны философского камня,
Чуждого Иного и человеческой души. Есть в человеке нечто такое, что
выше индивидуального "я", выше жизни и смерти. Оно обладает волей,
побуждением и колоссальной силой. И вот теперь оно здесь, с нами.
     Я пришел к убеждению, что при определенных обстоятельствах
движущая сила сознания может выходить за пределы тела в окружающий
мир. И тогда мир повинуется воле сознания до такой степени, что
появляется возможность преодолеть инерцию существовавших доселе
законов физики. Эту инерцию может преодолеть сознание,
предопределяющее исход обычно случайных микрофизических событий. Со
временем отклонение микрособытий от случайности накапливается, так
что в конце концов под влиянием таких отклонений ход событий в более
крупных физических системах тоже вынужден измениться. Когда хочешь,
чтобы желания исполнились, главное - терпение, это очевидно.
     Неужто это всего лишь фантазия, попытка взрослого человека
объяснить себе, как исполняются желания? Не думаю. Я пережил все это
и знаю: чем больше у сознания времени, чтобы дать почувствовать свое
влияние, тем больше возможность, что желаемые события произойдут.
Как будто едва ощутимое давление, подталкивающее к известному итогу,
осуществляет последовательность микроотклонений, приводящих к
развитию неслучайной и антиэнтропийной ситуации, - и вот наше
желание сбывается. Признаюсь, искушение заставить желания
исполняться преследовало меня всю сознательную жизнь. Помню, когда я
был еще совсем маленьким и мама качала меня на руках, она склонялась
надо мной и нашептывала старый детский Стишок: "Будь желания конями,
даже нищий скакал бы верхом". Я научился читать его раньше, чем
понял смысл. Вернее сказать, смысл его я пытаюсь понять до сих пор.
     Сейчас мне кажется, что именно так сознание работает в мозгу,
где материя и энергия присутствуют в более свободном и динамическом
состоянии, нежели где-нибудь еще в природе. Для сознания не
представляет особого труда направлять электрический ток в
центральную нервную систему (хоть мы понятия не имеем, как это
делается); правда, управлять движением уже не электронов, а целых
атомных систем, разбросанных по всему пространству и времени, --это
уже потруднее. Вот почему так легко что-то задумать, а для того,
чтобы желание сбылось, нужно гораздо больше времени.
     Об этом я размышлял долгими звездными ночами в Ла Чоррере,
когда передо мной, казалось, вот-вот раскроется самая сердцевина
тайны бытия. Золото алхимиков так и струилось сквозь мои пальцы, и я
был уверен: сумей я сплавить его с надеждой и воображением, оно
осталось бы со мной.
     Я видел, что существует промежуточный этап между сознанием,
действующим во внешнем мире, и сознанием, действующим в центральной
нервной системе, чьим посредником служит тело, а промежуточной
средой - речь. Чтобы воспользоваться речью, сознание дает команду
мозгу, чтобы он, в свою очередь, дал команду телу упорядочить
случайное движение молекул воздуха перед собой. Такую
упорядоченность сознание вносит в виде слова. При этом не нарушается
ни один из физических законов, управляющих движением молекул
воздуха, поскольку упорядоченный характер поведения молекул вызван
притоком энергии - энергии, высвобождение которой обусловлено
осознанным волевым актом. А воля не тот инструмент, который можно
отыскать в научном багаже.
     Вот и получается, что речь - своего рода парапсихологическая
способность, поскольку она включает в себя действие на расстоянии и
телекинез, правда, выполняемый голосом. Возможно, под влиянием
псилоцибина колоссально усиленный волевой импульс можно было бы
передать голосом во внешний мир, где он сумел бы найти себе лучшее
применение, чем просто наложение сигнала на случайное движение
молекул воздуха.
     Порой случается наблюдать, как обыкновенная речь влияет на
коэффициент рефракции воздуха перед ртом говорящего. Если посмотреть
с