как и другие мужчины -
предводители общины. Правда, не все были одинаково робки: всегда
находилось несколько витото разного возраста, которые пристально
наблюдали за тем из нас, кто в данный момент был наиболее занят
делом. Одним из самых странных поступков доктора Гузмана была его
просьба, чтобы на любой вопрос, касающийся отношений в нашей группе,
мы отвечали, что все мы братья и сестры. Такое утверждение вызывало
у людей изумление, естественное для любого разумного существа.
Поэтому я полагаю, что мы чрезвычайно заинтересовали селян;
     ведь единственный авторитет, у которого они черпали все
сведения об окружающем мире, уверял их, что столь разношерстная
группа, как мы, состояла исключительно из родных братьев и сестер. И
эта была лишь одна из странностей добрейшего доктора.
     Однажды знойным днем, в одиночестве охотясь в лесу за
насекомыми, я вышел из-за большого дерева и наткнулся на удивленного
Гузмана - он совершенно неподвижно застыл над ручьем с острогой в
руке. Мы возвращались в деревню вместе, и по дороге он изложил мне
свои взгляды на жизнь:
     - Вас везде подстерегают опасности. Никогда не плавайте в реке
в одиночку. Под водой скрываются огромные твари. Здесь водятся
анаконды. Лес кишит змеями. Не забывайте об этом, когда отправитесь
в Ла Чорреру. Лес не прощает ошибок.
     Я провел месяцы в джунглях Индонезии и каждый день ловил
насекомых в лесах Амазонки, с тех самых пор, как началось наше
путешествие в Сан-Хозе-дель-Энканто. У меня были свои представления
о лесных опасностях, но они меркли в сравнении с рассказами
безудержно жестикулирующего доктора, который брел рядом со мной. Нам
явно не повезло, что мы угодили в столь странную ситуацию. Гузман
держал жену в ежовых рукавицах. Он жил в кошмарном мире видений,
преследовавших его из-за пристрастия к коке. У жены его не было
случая перемолвиться словом с людьми, говорящими по-английски, с
того времени, как она поселилась в джунглях. Естественно, ее
интересовало, что творится в мире. Жевать коку ей не разрешалось, а
Гузман своим поведением все больше походил на мужчин племени витото.
     То и дело происходили разные случайности, которые держали нас в
постоянном напряжении. Близ деревни убили бушмейстера, самую
ядовитую из гадюк, после чего принесли и стали демонстрировать всем.
Случайности? Скорее, дурные предзнаменования или зловещие события.
Как-то утром огромный тарантул, самый большой из тех, каких мне
приходилось видеть, совершил рейд по деревне - так, во всяком
случае, могло показаться со стороны, поскольку его внезапно
обнаружили почти в самом ее центре. А может быть, кто-то нарочно
выпустил его?
     Ночью, за два дня до отправления, около нашей хижины загорелось
дерево. Во всем этом угадывалась недвусмысленная враждебность, и мы
ускорили подготовку к отправлению. Но без носильщиков было не
обойтись, а нанять их мы могли только после того, как мужчины
вернутся с охоты.
     От Гузмана почти ничего нельзя было добиться. По поводу у-ку-хе
он сказал: "Это просто смехотворно, мой друг. Вам его не достать.
Эти люди даже не понимают испанского. Они говорят только на витото.
Пятьдесят лет назад здесь истребили сорок тысяч их соплеменников. У
них нет причин относиться к вам дружелюбно, а снадобье они держат в
строжайшем секрете. Что вообще вы здесь делаете? Мой вам совет,
убирайтесь из джунглей подобру-поздорову, пока это еще возможно".
     Но он был и по-своему полезным источником информации: мы
узнали, что у-ку-хе всегда готовят с добавками золы других деревьев,
которую смешивают с ДМТ-содержащей смолой. Мы чувствовали, что
именно эти дополнительные ингредиенты и есть ключ к его оральной
активности, поскольку обычно ДМТ нейтрализуется ферментами в толстой
кишке. Деннис был полон решимости предпринять подробную ботаническую
идентификацию "таинственных активизаторов". В идеале мы надеялись
первыми составить хорошую коллекцию этих растений. Это будет нашим
скромным вкладом в этноботанику Амазонки.
     Наконец восемнадцатого мы тронулись в путь - вшестером, в
сопровождении двух юношей витото. Староста деревни вышел, чтобы
пожелать нам счастливого пути. Даже доктор Гузман улыбался,
несомненно довольный тем, что жизнь в деревушке снова войдет в свою
колею после того, как ему целую неделю приходилось играть роль
хозяина, принимающего делегацию всемирного электронного племени.
     Пожалуй, никто так не радовался прощанию с деревушкой, как я.
Шагая по широкой тропе, или троче, я чувствовал, как мое настроение
поднимается. Наконец-то все надоевшие препятствия остались позади!
Только Соло продолжал еще докучать мне своим присутствием. И я
решил: будь что будет, но этот нарыв придется вскрыть. Слишком уж
странными становились отношения в нашей группе. Соло был в своем
репертуаре. Он настоял, что он отправится 'по троче первым. Уйдет
далеко вперед, потом заострит колья и воткнет их в землю по особой
схеме - это будут фетиши.
     Во время спуска по реке, до прибытия в Эль-Энканто, мы
постоянно курили траву. Соло в это время просто часами сидел, глядя
в одну точку. В конце концов я заподозрил, что он решил меня
прикончить и что у него не все дома. Так вот, оказывается, какая
странная мне выпала участь: погибнуть от руки психа, чьего-то
старого дружка, которому каким-то чудом удалось пробраться в нашу
экспедицию!
     Я стал размышлять над иронией судьбы. Мне припомнилось, что
знатока грибов Гордона Уоссона и его жену во время их второго
путешествия в грибную деревню Уатла де Хименес, что лежит на
отдаленном нагорье в Мексике, сопровождал тайный агент ЦРУ. Вся
история психоделиков могла бы сложиться иначе, обнаружь Уоссон это
грязное притязание вовремя. Тогда бы абсурдная идея ЦРУ навсегда
оставить псилоцибин так называемой "отечественной прерогативой"
никогда не смогла бы возникнуть. Только благодаря своевременной
публикации молекулярной структуры псилоцибина - то была заслуга
швейцарского фармаколога и изобретателя ЛСД Альберта Хофмана -
удалось разрушить эту мрачную и грандиозную фантазию. И вообще я
размышлял о критических моментах. Мне пришло на память замечание
Джона Уэйна о том, что "мужчина должен вести себя по-мужски".
     Как только эта мысль пришла мне в голову, я решил
воспользоваться моментом и, остановившись на тропе, громогласно
заявил, что Соло самый отъявленный в мире болван. Иными словами,
взял быка за рога. Какое-то мгновение казалось, что сейчас мы уложим
друг друга на месте. Ванесса принялась визжать и бросаться между
нами. Носильщики-витото застыли на месте, разинув рты. Инцидент
закончился вничью, но к концу дня Соло решил повернуть назад. Денег
у него не было, к тому же он страдал от невыносимой боли - у него
раздулся флюс. Словом, у него не было никаких причин, чтобы
оставаться с нами. Тяготы одиночества и плохое питание могут довести
до крайности даже здорового человека, и я пришел к твердому
убеждению, что он выбит из колеи и способен на все. Чтобы унять
зубную боль, он жевал коку, но это не помогало. Ему была необходима
медицинская помощь. Вечером Соло пришел ко мне и объяснил, что у
него не хватит денег, чтобы подняться вверх по реке. Он предложил
мне килограмм своей травы, и я сразу же воспользовался этим случаем,
чтобы заплатить ему сотню долларов. Когда на следующее утро мы
снимались с места, он уже ушел.
     Нас окружали джунгли, впереди ожидала Тайна. После ухода Соло я
многозначительно помалкивал, поигрывал сачком для бабочек и ощущал
себя сродни Ван Вину, сладострастному герою сюрреалистического
романа Набокова ^Ада". В конце концов, разве часто выпадает нам
удовлетворение от победы над соперником? Особенно над соперником,
который заявляет, будто искренне верит, что он Иисус Христос или
Гитлер?
     Мы держали путь в Ла Чорреру под увитым лианами пологом буйного
амазонского леса; вокруг было дивно, как в раю. Мы то и дело
вспугивали радужно-голубых morphos - бабочек размером с блюдце,
которые лениво отдыхали на свисающих над тропой широких листьях.
Внезапно они взмывали в воздух, демонстрируя изумительные переливы
великолепнейших бледно-сапфировых оттенков, и быстро исчезали в
тенистых зарослях. Мы быстро шагали вперед, и мне снова пришел на
память Набоков с его показавшимися тогда пророческими строками,
написанными в "Бледном огне" его героем, вымышленным американским
поэтом Джоном Шейдом:
     ...и этот редкий дар,
     Природы - "радужка", когда над гранью гор В пустыне неба нам
утешит взор Сквозного облачка опаловый овал, - Зерцало радуги,
построенной средь скал Долины дальней сыгранным дождем. В какой
изящной клетке мы живем!
     Вечером мы сделали привал под навесом из пальмовых листьев, где
был знак, судя по которому, мы одолели за день двадцать пять
километров. Мы плотно поужинали консервированным сыром и куриным
супом с овощами из пакетов, а утром, как только рассеялся туман,
окутавший землю на рассвете, снова вышли на тропу. В этот день нам
пришлось здорово попотеть - мы переносили самую тяжелую поклажу,
используя метод, который после двух часов работы давал каждому час
передышки. Нелегкое это было дело, скажу я вам. Мне кажется, мы уже
начинали ощущать воздействие "феномена" - отголосок наших будущих
легкомысленных экспериментов с законами физики, до которых
оставалось несколько дней. Трудно сказать наверняка. Мы перестали
есть. Женщины заявили, что удобства ради нужно отказаться от
завтрака и ужина. Они так решили, поскольку готовка лежала на них, а
для того чтобы развести костер в сыром амазонском лесу, приходилось
изрядно потрудиться.
     Утром мы поднимались в половине пятого, пили кофе и к половине
четвертого по полудни проходили километров двадцать пять.
Припаршивая работенка! Тропа шла то вверх, то вниз, то вверх, то
вниз. Мы выходили к реке и обнаруживали, что моста нет, -
приходилось соображать, как переправиться. Нужно было постоянно
следить, чтобы носильщики что-нибудь не стащили или вообще не
бросили нас на произвол судьбы. Несмотря на изнурительный труд, мы
остро ощущали присутствие поистине бескрайнего, полного жизни леса,
сквозь который пробирались. На второй день мы с утра до вечера
тащились вперед, хотя силы наши убывали. Наконец мы добрались до
укрытия, похожего на то, которым воспользовались прошлой ночью. Оно
стояло на вершине высокого холма, чуть пониже примитивного моста,
перекинутого через речку. После наступления темноты, собравшись
вокруг костра, мы долго курили и разговаривали в ночи, предчувствуя
близкие приключения, которые мы уже ощущали, но еще не могли себе
представить. Носильщики-витото разложили завернутую в листья снедь и
ели отдельно от нас, держась с нами дружелюбно, но отчужденно.
     На четвертый день после полудня носильщики заметно оживились,
предвкушая скорое прибытие в Ла Чорреру. Во время одного из привалов
Ванесса указала на радугу - она висела прямо над тропой, по которой
мы шли. Мы обменялись приличествующими событию шутками, навьючили на
себя поклажу и поспешили дальше. Через несколько минут мы уже шагали
сквозь подлесок и скоро очутились на краю обширной поляны,
представлявшей собой неровный выгон. За ним виднелись постройки
миссии. Когда мы вступили на поляну, навстречу нам вышел индеец. Мы,
запинаясь, объяснились с ним по-испански, после чего он быстро
переговорил с нашими носильщиками на витото и повел нас в том
направлении, откуда пришел.
     Мы пересекли пространство, огороженное каймой леса, потом
полузакрытый внутренний двор - возможно, это была танцплощадка. На
стенах темперой были нарисованы забавные эльфы с острыми ушами.
Наконец нас подвели к заднему крыльцу более солидного деревянного
здания - очевидно, это был дом священника. Из двери появился
здоровенный бородатый мужчина в домашней одежде, грубоватый на вид.
Его в совершенстве смог бы сыграть Питер Устинов. Несмотря на
угадывающийся веселый нрав, он явно не был в восторге от нашего
появления. Интересно, почему здешние обитатели все такие нелюдимые?
Может быть, они не любят антропологов? Но мы-то в основном были
ботаниками. Что было делать? Нас приняли вежливо и даже радушно.
Воздержавшись от дальнейших расспросов, мы развесили гамаки в
пустовавшем доме для гостей, куда нас проводили. Все ощущали
облегчение: наконец-то мы добрались до цели.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. СТОЯНКА У ПОРОГА
    В которой мы знакомимся с грибами и шаманами Ла Чорреры.
     Большая часть бассейна Амазонки образована аллювиальными
отложениями с Анд. В Ла Чоррере все по-другому. Река
Рио-Игара-Парана сужается и забирается в расселину. Течение ее
становится стремительным, потом спадает с гребня - порога, -
создавая не то чтобы водопад, а узкий желоб (чорро в переводе
означает "стремнина"), зажатый в ущелье поток, который, разливаясь,
образует значительных размеров озеро.
     Ла Чоррера - райское местечко. Вы настойчиво стремитесь к цели,
и вот она перед вами. Здесь нет ни жалящих, ни кровососущих
насекомых. Вечерами туман клубится над обширным пастбищем, создавая
чарующий пасторальный пейзаж. Есть миссия, пенящееся озеро внизу,
кольцо джунглей и, к моему удивлению, крупный рогатый скот белой
масти.
     На следующий день после нашего прибытия я стоял на краю выгона,
расчищенного испанскими священниками - они возглавляют миссию Ла
Чорреры со времени ее основания в 1920 году, - и вертел в руках
превосходные экземпляры грибов того же вида, который отведал во
Флоренсии. А передо мной, на выгоне, росли десятки таких же
красавцев. Рассмотрев несколько из них, мы с братом пришли к выводу,
что это та же самая Stropharia cubensis, которую мы находили раньше,
один из самых крупных и выносливых из содержащих псилоцибин грибов
и, несомненно, самый широко распространенный.
     И что дальше? У нас не было данных по правильной дозировке
псилоцибина, а каталог наш включал цветущие растения, но не грибы.
Общими усилиями мы вроде бы припомнили, что в оаха-канских грибных
ритуалах, о которых писал в "Лайфе" Гордон Уоссон, грибы всегда
употреблялись парами, причем зараз съедалось несколько пар. Мы
решили, что в тот вечер каждый из нас съест по шесть грибов. В
отрывке из моего дневника за следующий день без обиняков говорится:
    23 февраля 1971 года
        Неужели мы действительно стоим лагерем на краю иного
    измерения? Вчера Дейв обнаружил Stropharia cubensis на влажном
    пастбище позади дома, где мы развесили свои гамаки. За полчаса
    мы с ним собрали тридцать восхитительных экземпляров" насыщенных
    псилоцибином. Каждый из нас съел по шесть грибов, после чего мы
    провели всю прошлую ночь на волнах безгранично яркого и живого и
    в то же время легкого и изменчивого кайфа, Где-то между странным
    светом на выгоне и обсуждением нашего проекта у меня создалось
    впечатление, что, проникнув таким образом в местную
    психоделическую флору, мы сделали гигантский шаг к более
    глубокому пониманию. Многогранными щедрый, сложный, как
    мескалин, и сильный, как ЛСД, гриб этот, если использовать
    слова, сказанные о пейоте, 'учит нас правильно жить. Насколько
    мне известно, этот конкретный вид гриба не употребляется ни
    одним туземным племенем, таким образом, он представляет собой
    нейтральную территорию в триптаминовом измерении, которое мы
    исследуем. Прибегнув к помощи невостребованного растительного
    учителя, можно получить доступ в мир эльфов-алхимиков. Ощущения,
    которые дает Stropharia cubensis, бывают тонкими, но могут
    подняться до высот и размаха сильнейших психоделических
    переживаний. Однако они чрезвычайно переменчивы, и уловить их
    очень трудно. Обменявшись сбивчивыми описаниями своих видений,
    мы с Деннисом отметили сходство их содержания, наводящее на
    мысль о феномене телепатии или об одновременном восприятии
    одного и того же невидимого пейзажа. Заключительный этап
    эксперимента сопровождался жестокой головной болью, но она
    быстро прошла, а телесного напряжения и усталости, которые часто
    присутствуют при употреблении неэкстрагированных растительных
    снадобий, таких, как пейот или дурман, и вовсе не было.
        Этот гриб - дверь в иные измерения, которую робкие феи
    оставили приоткрытой для любого, кто сумеет найти ключ и-
    пожелает воспользоваться его силой - силой видения, -o для того
    чтобы исследовать этот своеобразный психоактивный комплекс,
    подаренный нам природой.

            Мы приближаемся к сложнейшему событию,
            с которым может встретиться планетная экология.
            Это возникновение жизни
            из темного кокона материи.

     Таковы были мои впечатления после первого же погружения в мир
видений, где царит наш гриб.
     Необходимо объяснить, что имеется в виду под "странным светом
на выгоне", поскольку не исключено, что он имеет некоторое отношение
к последующим событиям. Через час после того, как мы съели грибы и
благополучно перенеслись на чарующую равнину мысленных образов,
красочных и летучих, кто-то из нас завел разговор.
     То ли это был Дейв, то ли мой брат Деннис. Пожалуй, все-таки
Деннис. Он сказал, что теперь мы все находимся в гостях у Тайны,
поэтому, вместо того чтобы торчать в хижине, лучше выйти в ночь,
окунуться в теплый туман, окутывающий выгон. Причем идти должны не
все, а делегация. Кто именно? Деннис назвал Дейва и меня, сказав,
что Дейв наименьший скептик, а я - наибольший. Ванесса отвергла мою
кандидатуру на место "самого большого скептика" и предложила Денниса
и Дейва. Я с энтузиазмом поддержал ее предложение; мне вовсе не
улыбалось тащиться на темный росистый выгон, к тому же, будучи
скептиком, я не особо верил в трансцендентную способность этой
затеи.
     Итак, они ушли, громогласно восхваляя всеобъемлющую силу
клубящегося над землей тумана, а потом, после театрально короткой
паузы, прокричали как бы из-за сцены, что видят вблизи над пастбищем
парящий рассеянный свет. Было предпринято расследование. Крики
продолжались, но уже тише. Свет оставался - все такой же рассеянный.
Я решил, что настало время вмешаться более трезвым головам, и
двинулся во влажную ночную темень. Осторожно перебрался через
изгородь из колючей проволоки, огораживавшую выгон; она была мокрой
на ощупь, но теплой - такие вот парные ночи стояли на Амазонке.
Присоединившись к Дейву и Деннису, я обнаружил, что ситуация гораздо
ближе к тому, что они описывали, чем я ожидал. Впереди, в нескольких
ярдах от нас, действительно виднелся тусклый свет. Казалось, он
отступает, если пробуешь к нему подойти.
     Серией коротких бросков мы прошли по направлению к свету метров
тридцать. Окутанные густым клубящимся туманом, мы ощущали себя
оторванными от наших оставшихся в доме товарищей.
     - Можно пойти на свет, только лучше не забираться слишком
далеко, а то заблудимся: ведь мы совсем не знаем здешних мест, -
уговаривал вернуться Дейв, но мы шли все дальше и дальше. Иногда
казалось, что свет висит над землей на высоте футов в двадцать, но
как только мы начинали подходить, он удалялся то взмывая вверх, то
снова опускаясь. Мы бросались вперед, стараясь его настигнуть, но он
каждый раз нас опережал. Мы преследовали этот летучий убегающий свет
минут десять, после чего решили остановиться. Когда мы повернули
назад, мне показалось, что я увидел мигание рассеянного света -
будто кто-то плясал перед костром.
     Я мгновенно выбросил из головы мысли об НЛО и вспомнил ряд
зловещих случайностей, предшествовавших нашему прощанию с доктором
Гузманом и его свитой в Сан-Хозе-дель-Энканто. Уж не шаман ли это
пляшет вокруг костра? Имеет ли это какое-то отношение к нам? Ночной
инцидент так навсегда и остался загадкой, но сама его странность
предвещала то, что ожидало нас впереди.
     Строки из моего дневника говорят сами за себя. Я как бы между
прочим написал о "доступе в мир эльфов-алхимиков". Я назвал гриб
дверью в иные измерения и связал его с преображением жизни на
планете. В этом обнаруживается более юная, более наивная,