ществляющее непосредственную связь сознания с внешним миром91,  а,  ско-
рее, как отгораживающее от него.
   В послегельмгольцевский период экспериментальное  изучение  процессов
перцепции ознаменовалось огромными успехами, так что психология восприя-
тия наводнена сейчас великим множеством разнообразных фактов  и  частных
гипотез. Но вот что удивительно: несмотря на эти  успехи,  теоретическая
позиция Гельмгольца осталась непоколебленной.
   Правда, в большинстве психологических работ она присутствует  невиди-
мо, за кулисами. Лишь немногие обсуждают ее  серьезно  и  открыто,  как,
например, Р.Грегори - автор самых,  пожалуй,  увлекательных  современных
книг о зрительном восприятии92.
   Сила позиции Гельмгольца в том, что, изучая физиологию зрения, он по-
нял невозможность вывести образы предметов непосредственно из  ощущений,
отождествить их с теми "узорами", которые световые лучи рисуют  на  сет-
чатке глаза. В рамках понятийного строя естествознания того времени  ре-
шение проблемы, предложенное Гельмгольцем (а именно, что к работе  орга-
нов чувств необходимо присоединяется работа мозга, строящего по  сенсор-
ным намекам гипотезы о предметной  действительности),  было  единственно
возможным.
   Дело в том, что предметные образы сознания  мыслились  как  некоторые
психические вещи, зависящие от других  вещей,  составляющих  из  внешнюю
причину. Иначе говоря, анализ шел в плоскости двоякой абстракции,  кото-
рая выражалась, с одной стороны, в изъятии сенсорных процессов их систе-
мы деятельности субъекта, а с другой - в изъятии чувственных образов  из
системы человеческого сознания. Сама идея системности  объекта  научного
познания оставалась неразработанной.
   В отличие от подхода, рассматривающего явления в их  изолированности,
системный анализ сознания требует исследовать "образующие" сознания в их
внутренних отношениях,  порождаемых  развитием  форм  связи  субъекта  с
действительностью, и, значит, прежде всего со стороны той функции, кото-
рую каждое из них выполняет в процессах презентирования (представленнос-
ти) субъекту картины мира.
   Чувственные содержания, взятые в системе сознания, не открывают прямо
своей функции, субъективно она выражается лишь косвенно - в  безотчетном
переживании "чувства реальности". Однако она тотчас  обнаруживает  себя,
как только возникает нарушение  или  извращение  рецепции  внешних  воз-
действий. Так как свидетельствующие об этом факты имеют  для  психологии
сознания принципиальное значение, то я приведу некоторые из них.
   Очень яркое проявление функции чувственных  образов  в  сознании  ре-
ального мира  мы  наблюдали  в  исследовании  восстановления  предметных
действий у раненых минеров, полностью ослепших и одновременно потерявших
кисти обеих рук. Так как у них была произведена восстановительная хирур-
гическая операция, связанная с массивным смещением мягких тканей  предп-
лечий, то они утрачивали также и  возможность  осязательного  восприятия
предметов руками (явление асимболии). Оказалось, что  при  невозможности
зрительного контроля эта  функция  у  них  не  восстанавливалась,  соот-
ветственно у них не восстанавливались и предметные  ручные  движения.  В
результате через несколько месяцев после ранения  у  больных  появлялись
необычные жалобы: несмотря на ничем не затрудненное  речевое  общение  с
окружающими и при полной сохранности умственных процессов, внешний пред-
метный мир постепенно становился для них  "исчезающим".  Хотя  словесные
понятия (значения слов) сохраняли у них свои логические связи, они,  од-
нако, постепенно утрачивали свою предметную отнесенность. Возникала  по-
истине трагическая картина разрушения у больных чувства  реальности.  "Я
обо всем как читал, а не видел... Вещи от меня все дальше" - так  описы-
вает свое состояние один из ослепших ампутантов. Он жалуется, что  когда
с ним здороваются, "то как будто и человека нет"93.
   Сходные явления потери чувства реальности наблюдаются и у  нормальных
испытуемых в условиях искусственной инверсии зрительных впечатлений. Еще
в конце прошлого столетия Стреттон в своих классических опытах с ношени-
ем специальных очков, переворачивающих изображение на сетчатке, отмечал,
что при этом возникает переживание нереальности воспринимаемого мира94.
   Требовалось понять суть тех качественных перестроек зрительного обра-
за, которые открываются субъекту в виде  переживания  нереальности  зри-
тельной картины. В дальнейшем были обнаружены такие особенности инверти-
рованного зрения, как трудность  идентификации  знакомых  предметов95  и
особенно человеческих лиц96, его аконстантность97 и т.п.
   Отсутствие прямой отнесенности инвертированного зрительного образа  к
объективному предметному миру свидетельствует о том, что на уровне  реф-
лектирующего сознания субъект способен дифференцировать  восприятие  ре-
ального мира и свое внутреннее феноменальное поле.  Первое  представлено
сознательными "значимыми"  образами,  второе  -  собственно  чувственной
тканью. Иначе говоря, чувственная ткань образа может быть представлена в
сознании двояко: либо как то, в чем существует для  субъекта  предметное
содержание (и это составляет обычное, "нормальное" явление),  либо  сама
по себе. В отличие от нормальных  случаев,  когда  чувственная  ткань  и
предметное содержание слиты между собой, их несовпадение  обнаруживается
либо в результате специально направленной интроспекции98, либо в  особых
экспериментальных условиях - особенно отчетливо в  опытах  с  длительной
адаптацией к инвертированному зрению99. Сразу после надевания инвертиру-
ющих призм субъекту презентируется лишь  чувственная  ткань  зрительного
образа, лишенная предметного содержания. Дело в том, что при  восприятии
мира через меняющие проекцию оптические устройства видимые образы транс-
формируются в сторону их наибольшего правдоподобия; другими словами, при
адаптации к оптическим искажениям происходит не просто иное "декодирова-
ние" проекционного образа, а сложный процесс построения  воспринимаемого
предметного содержания, имеющего определенную предметную логику,  отлич-
ную от "проекционной логики" сетчаточного образа. Поэтому  невозможность
восприятия предметного содержания в начале хронического  эксперимента  с
инверсией связана с тем, что в сознании субъекта образ представлен  лишь
его чувственной тканью. В дальнейшем же перцептивная адаптация  соверша-
ется как своеобразный процесс восстановления предметного содержания зри-
тельного образа в его инвертированной чувственной ткани100.
   Возможность дифференцирования феноменального поля и предметных  "зна-
чимых" образов, по-видимому, составляет особенность только человеческого
сознания, благодаря которой человек освобождается от рабства чувственных
впечатлений, когда они извращаются случайными условиями восприятия.  Лю-
бопытны в этой связи эксперименты с обезьянами, которым  надевали  очки,
инвертирующие сетчаточный образ; оказалось, что, в отличие от  человека,
у обезьяны это полностью разрушает их поведение и они  впадают  на  дли-
тельный срок в состояние инактивности101.
   Я мог привести здесь лишь немногие данные, касающиеся того особенного
вклада, который чувственность вносит в  индивидуальное  сознание;  были,
например, вовсе упущены некоторые важные факты,  полученные  в  условиях
длительной сенсорной депривации102. Но и  сказанного  достаточно,  чтобы
поставить вопрос, центральный для  дальнейшего  анализа  рассматриваемой
проблемы.
   Глубокая природа психических чувственных образов состоит в  их  пред-
метности, в том, что они порождаются в процессах  деятельности,  практи-
чески связывающей субъекта с внешним предметным миром. Как бы ни  услож-
нялись эти связи и реализующие их формы деятельности, чувственные образы
сохраняют свою изначальную предметную отнесенность.
   Конечно, когда мы сопоставляем с огромным  богатством  познавательных
результатов мыслительной человеческой деятельности  те  вклады,  которые
непосредственно вносит в него наша чувственность, то прежде всего броса-
ется в глаза их крайняя ограниченность, почти ничтожность; к тому же об-
наруживается, что чувственные впечатления постоянно вступают в  противо-
речие с более полным знанием. Отсюда и возникает идея,  что  чувственные
впечатления служат лишь толчком, приводящим  в  действие  наши  познава-
тельные способности, и что образы предметов порождаются внутренними мыс-
лительными - бессознательными или сознательными - операциями, что, иначе
говоря, мы не воспринимали бы предметного мира, если бы не мыслили  его.
Но как могли бы мы мыслить этот мир, если бы он первоначально не  откры-
вался нам именно в своей чувственно данной предметности?
   3. ЗНАЧЕНИЕ КАК ПРОБЛЕМА ПСИХОЛОГИИ СОЗНАНИЯ
   Чувственные образы представляют всеобщую форму  психического  отраже-
ния, порождаемого предметной деятельностью субъекта. Однако  у  человека
чувственные образы приобретают новое качество, а  именно  свою  означен-
ность. Значения и являются важнейшими "образующими" человеческого созна-
ния.
   Как известно, выпадение у человека даже главных  сенсорных  систем  -
зрения и слуха - не уничтожает сознания. Даже у слепоглухонемых детей  в
результате овладения ими специфически человеческими операциями  предмет-
ного действия и языком (что, понятно может происходить лишь  в  условиях
специального воспитания) формируется нормальное  сознание,  отличающееся
от  сознания  видящих  и  слышащих  людей  только  своей  крайне  бедной
чувственной тканью103. Другое дело, когда в силу тех  или  иных  обстоя-
тельство "гоминизация" деятельности и общения не происходит. В этом слу-
чае, несмотря на полную сохранность  сенсомоторной  сферы,  сознание  не
возникает. Это явление (назовем его "феноменом Каспара Гаузера")  сейчас
широко известно.
   Итак, значения преломляют мир в  сознании  человека.  Хотя  носителем
значений является язык, но язык не демиург значений. За языковыми значе-
ниями скрываются общественно выработанные способы (операции) действия, в
процессе которых люди изменяют и познают объективную  реальность.  Иначе
говоря, в значениях представлена преобразованная и свернутая  в  материи
языка идеальная форма существования предметного мира, его свойств,  свя-
зей и отношений, раскрытых совокупной  общественной  практикой.  Поэтому
значения сами по себе, т.е. в абстракции от их функционирования в  инди-
видуальном сознании, столь же "не психологичны", как  и  та  общественно
познанная реальность, которая лежит за ними104.
   Значения составляют предмет изучения в лингвистике, семиотике,  логи-
ке. Вместе с тем в качестве одной из "образующих" индивидуальное  созна-
ние они необходимо входят в круг проблем психологии.  Главная  трудность
психологической проблемы значения состоит в том, что в  ней  воспроизво-
дятся все те противоречия, на которые наталкивается более широкая  проб-
лема соотношения логического и психологического  в  мышлении,  логике  и
психологии понятия.
   В рамках субъективно-эмпирической психологии эта проблема решалась  в
том смысле, что понятия (resp. - словесные значения) являются психологи-
ческим продуктом - продуктом ассоциирования и генерализации  впечатлений
в сознании индивидуального субъекта, результаты которых закрепляются  за
словами. Эта точка зрения нашла, как известно, свое выражение не  только
в психологии, но и в концепциях, психологизирующих логику.
   Другая альтернатива заключается в признании, что понятия и операции с
понятиями управляются объективными логическими законами; что  психология
имеет дело только с отклонениями от этих законов, которые наблюдается  в
примитивном мышлении, в условиях патологии или при сильных эмоциях; что,
наконец, в задачу психологии входит изучение онтогенетического  развития
понятий и мышления. Исследование этого процесса и  заняло  в  психологии
мышления главное место. Достаточно указать на труды Пиаже, Выготского  и
на многочисленные светские и зарубежные работы по психологии обучения.
   Исследования формирования у детей понятий и  логических  (умственных)
операций внесли очень важный вклад в науку. Было показано,  что  понятия
отнюдь не формируются в голове ребенка по типу  образования  чувственных
генерических образов, а представляют собой результат процесса присвоения
"готовых", исторически выработанных значений и что процесс этот происхо-
дит в деятельности ребенка, в условиях  общения  с  окружающими  людьми.
Обучаясь выполнению тех или иных действий, он овладевает соответствующи-
ми операциями, которые в их сжатой, идеализированной форме и представле-
ны в значении.
   Само собой разумеется, что первоначально процесс овладения значениями
происходит во внешней деятельности ребенка с вещественными предметами  и
в симпраксическом общении. На ранних стадиях ребенок усваивает  конкрет-
ные, непосредственно предметно отнесенные значения; впоследствии ребенок
овладевает также и собственно логическими операциями, но тоже в их внеш-
ней, экстериоризированной форме - ведь иначе они вообще  не  могут  быть
коммуницированы. Интериоризуясь, они образуют отвлеченные значения,  по-
нятия, а их движение составляет внутреннюю умственную деятельность, дея-
тельность "в плане сознания".
   Этот процесс подробно изучался в последние годы Гальпериным,  который
выдвинул стройную теорию, названную им "теорией поэтапного  формирования
умственных действий и понятий"; одновременно им развивалась концепция об
ориентировочной основе действий, о ее особенностях и  о  соответствующих
ей типах обучения105.
   Теоретическая и практическая продуктивность этих и  идущих  вслед  за
ними многочисленных исследований является бесспорной. Вместе с тем проб-
лема, которой они посвящены, была с самого начала жестко ограничена; это
проблема целенаправленного, "не стихийного" формирования умственных про-
цессов по извне заданным "матрицам" - "параметрам". Соответственно, ана-
лиз сосредоточился на выполнении заданных действий; что же  касается  их
порождения, т.е. процесса целеобразования и  мотивации  деятельности  (в
данном случае учебной), которую они реализуют, то это осталось за преде-
лами прямого исследования. Понятно, что при этом условии нет никакой не-
обходимости различать в системе деятельности собственно действия и  спо-
собы их выполнения, не возникает необходимости системного анализа  инди-
видуального сознания.
   Сознание как форма психического отражения, однако, не может быть све-
дено к функционированию усвоенных извне значений,  которые,  развертыва-
ясь, управляют внешней и внутренней деятельностью субъекта.  Значения  и
свернутые в них операции сами по себе, т.е. в своей абстракции от  внут-
ренних отношений системы деятельности  и  сознания,  вовсе  не  являются
предметом психологии. Они становятся им, лишь будучи взяты в этих  отно-
шениях, в движении их системы.
   Это вытекает из самой природы психического. Как уже говорилось,  пси-
хическое отражение возникает в результате раздвоения жизненных процессов
субъекта на процессы, осуществляющие его прямые биотические отношения, и
"сигнальные" процессы, которые опосредствуют их; развитие внутренних от-
ношений, порождаемых этим раздвоением, и находит свое выражение в разви-
тии структуры деятельности, а на этой основе -  также  в  развитии  форм
психического отражения. В дальнейшем, на уровне человека, происходит та-
кая трансформация этих форм, которая приводит к тому, что, фиксируясь  в
языке (языках), они приобретают квазисамостоятельное существование в ка-
честве объективных идеальных явлений. При этом они постоянно воспроизво-
дятся процессами, совершающимися в головах конкретных индивидов. Послед-
нее и составляет внутренний "механизм" их передачи от поколения к  поко-
лению и условие их обогащения посредством индивидуальных вкладов.
   Здесь мы вплотную подходим к  проблеме,  которая  является  настоящим
камнем преткновения для психологического анализа сознания. Это  проблема
особенностей функционирования знаний, понятий, мысленных моделей, с  од-
ной стороны, в системе отношений общества, в общественном сознании, а  с
другой - в деятельности индивида, реализующей его общественные связи,  в
его сознании.
   Как уже говорилось, сознание обязано своим возникновением  происходя-
щему в  труде  выделению  действий,  познавательные  результаты  которых
абстрагируются от живой целостности человеческой деятельности и  идеали-
зируются в форме языковых значений. Коммуницируясь, они становятся  дос-
тоянием сознания индивидов. При этом  они  отнюдь  не  утрачивают  своей
абстрагированности; они несут в себе способы, предметные условия  и  ре-
зультаты действий, независимо от субъективной мотивации деятельности лю-
дей, в которой они формируются. На ранних этапах, когда еще  сохраняется
общность мотивов деятельности участников коллективного  труда,  значения
как явления индивидуального сознания находятся в отношениях прямой адек-
ватности. Это отношения, однако, не сохраняется. Оно разлагается  вместе
с разложением первоначальных отношений индивидов к материальным условиям
и средствам производства, возникновением общественного разделения  труда
и частной собственности106. В результате общественно выработанные значе-
ния начинают жить в сознании индивидов как бы двойной жизнью.  Рождается
еще одно внутреннее отношение, еще одно движение значений в системе  ин-
дивидуального сознания.
   Это особое внутреннее отношение проявляет себя в самых простых психо-
логических фактах. Так, например, все учащиеся постарше, конечно, отлич-
но  понимают  значение  экзаменационной  отметки  и  вытекающих  из  нее
следствий. Тем не менее отметка может выступить для сознания каждого  из
них существенно по-разному: скажем, как шаг (или препятствие) на пути  к
избранной профессии, или как способ утверждения себя в  глазах  окружаю-
щих, или, может быть, как-нибудь еще иначе. Вот это - то  обстоятельство
и ставит психологию перед необходимостью различать сознаваемое объектив-
ное значение и его значение для субъекта. Чтобы избежать удвоения терми-
нов, я предпочитаю говорить в последнем случае о личностном смысле. Тог-
да приведенный пример может быть выражен так: значение отметки  способно
приобретать в сознании учащихся разный личностный смысл.
   Хотя предложенное мною понимание соотношения понятий значения и смыс-
ла было неоднократно пояснено, оно все же нередко  интерпретируется  со-
вершенно неправильно. По-видимому, нужно  вернуться  к  анализу  понятия
личностного смысла еще раз.
   Прежде всего несколько слов об  объективных  условиях,  приводящих  к
дифференциации в индивидуальном сознании значений и смыслов. В своей из-
вестной статье, посвященной критике А.Вагнера, Маркс отмечает, что прис-
ваемые людьми предметы внешнего мира первоначально словесно обозначались
ими как средства удовлетворения их потребностей, как  то,  что  является
для них "благами". "...Они приписывают предмету характер полезности, как
будто присущий самому предмету"107, - говорит Маркс. Эта мысль  оттеняет
очень важную черту сознания на ранних этапах  развития,  а  именно,  что
предметы отражаются в языке и сознании слитно с  конкретизованными  (оп-
редмеченными) в них потребностями людей. Однако в дальнейшем  эта  слит-
ность разрушается. Неизбежность ее  разрушения  заложена  в  объективных
противоречиях товарного производства,  которое  порождает  противополож-
ность конкретного и абстрактного труда, ведет к отчуждению  человеческой
деятельности.
   Эта проблема неизбежно возникает перед анализом, понимающим всю огра-
ниченность представления о том, что значения в  индивидуальном  сознании
являются лишь более или менее полными и совершенными проекциями  "надын-
дивидуальных" значений, существующих в данном обществе.  Она  отнюдь  не
снимается и ссылками на тот факт, что значения преломляются  конкретными
особенностями индивида, его прежним опытом, своеобразием его  установок,
т