у-двух людям.
  Второй способ,  более быстрый и безопасный,  позволял охотиться даже на
слона  в стаде. Оружием  снова служило  копье,  но особого  рода: к прочному
шесту  приделывали  широкий  железный  наконечник  метровой длины,  с  остро
отточенными  краями.  На  другом  конце  копья  закрепляли  груз  -  тяжелый
деревянный  чурбак или большой камень.  Охотники  со своим  страшным оружием
заблаговременно  занимали позицию на высоком  дереве. Когда  слон оказывался
под  ними,  люди направляли копье  в  цель  и общими  усилиями  метали  его,
стараясь попасть  в шею или  под  лопатку.  Обезумев  от боли,  слон с ревом
кидался прочь,  но  торчавшее в  нем копье погружалось все  глубже и  вскоре
поражало жизненно  важные органы.  Даже если  бросок бывал не совсем  точен,
животное очень быстро погибало от потери крови. Жестокие способы, спору нет.
И  все же,  пока  применялись  только они,  стада слонов  были во  много раз
больше, чем теперь, когда у черных племен в изобилии появились ружья.
  Идя  вдоль  Кафуэ,  мы  пришли к  фактории  Дэвида  Райта.  Он как  раз
собирался  предпринять  путешествие  на   юг,  примерно  в   те  края,  куда
направлялись  и  мы.  Его предложение  -  проделать вместе оставшуюся  часть
маршрута - было принято с энтузиазмом: во-первых, в компании веселее, а Райт
был   отличным   охотником  и   опытным   путешественником   во-вторых,  что
немаловажно,  у  него имелся  готовый штат  обученных  слуг.  Один  из  них,
Вильзони, стал впоследствии моим оруженосцем.
  Возле фактории  часть  людей  разбежалась, и  теперь нам  потребовались
дополнительные носильщики. Наш лагерь находился недалеко от деревни Калассы,
которому  я  однажды  помог  выпутаться  из неприятной  истории  (см. вторую
главу)   оставалось  надеяться, что вождь не забыл  оказанной  ему услуги  и
своих заверений в любви и преданности.
  Увы - Каласса принял меня более чем официально.  Он  никоим образом  не
может дать нам людей. Даже будь мы правительственной экспедицией, он смог бы
выделить не более одного-двух человек, да и то вряд ли. Просьба предоставить
проводника также была им отвергнута.
  В  конце  концов  я  потерял терпение, обругал старого жулика  и  велел
слугам схватить пятерых  человек и  привести в наш лагерь.  Иного выхода  не
оставалось  -  не  бросать  же  часть  груза посреди  буша.  Чтобы  удержать
новобранцев  от  немедленного дезертирства,  я  обещал  им  хорошую плату  и
гарантировал полную безопасность.
  В лагере,  обсудив  ситуацию, мы решили  разделиться:  я  форсированным
маршем дойду до Каземпы  и наберу необходимое количество людей, а  Хэмминг и
Райт,  не  торопясь, отправятся прежней  дорогой. Местом встречи  мы избрали
селение Кататалу.
  Путь до Каземпы оказался нелегким - меня опять стала трепать лихорадка,
и  приходилось спешить. В  форте также не обошлось без трудностей - окружной
комиссар Купман, с которым  я  был хорошо знаком, находился в отъезде, и мне
пришлось иметь дело  с его новым заместителем, желторотым юнцом  по  фамилии
Бэллис.  Подобно многим  очень молодым  людям,  занимающим  административные
посты  в  Африке,  он  составил явно  преувеличенное  мнение  о  важности  и
незаменимости  собственной персоны.  Да и обилие  почтительных  слуг  всегда
плохо   влияет  на   человека   с   не  очень   развитым   чувством   личной
ответственности. В общем, мне нелегко  было найти  с ним  общий язык - мои и
без того  скромные  дипломатические способности  заметно  уменьшились  из-за
усталости и лихорадки. Но набрать людей все же удалось, и 15 июля я вышел из
Каземпы с укомплектованным караваном. Здоровье по-прежнему оставляло  желать
лучшего.
  На пути в Кататалу произошла новая беда. Укусы цеце не прошли бесследно
для  верного старого Панча, и он начал слабеть. Следуя советам  вакагонде, я
пробовал  добавлять  ему  в  корм  измельченных мух -  этим способом племена
издавна  научились  иммунизировать  своих  собак.  Однако  в  данном  случае
лекарство не помогло, может  быть потому, что было применено слишком поздно.
Я  понимал, что  Панч  обречен,  но  не мог  заставить себя пристрелить его.
Поэтому  я велел сделать  нечто  вроде крытых носилок, и  дальнейший путь он
совершал в них.
  Идя вдоль  берега Мозамбези,  мы не раз слышали львиный рык, и жители в
один голос жаловались на обилие львов, взимавших с них тяжелую дань  скотом.
Мне  чертовски хотелось снова попытать  счастья в охоте на  царя зверей, но,
торопясь на встречу с друзьями я не мог позволить себе длительную остановку.
Кроме того, сохранялась опасность очередного  приступа лихорадки, и я не был
уверен,  что  выдержу  многочасовое  сидение в засаде. Пришлось  ограничится
покупкой  львиной  шкуры. Она  обошлась  мне  в  четыре отреза  ситца. Такая
дешевизна объясняется крайней редкостью появления европейцев в этом районе.
  Всякий раз, когда мы проходили какую-нибудь деревню, разыгрывалась одна
и  та  же  комическая сцена.  Увидев  караван,  туземцы  высыпали из  хижин,
поглазеть на гостей. Особый интерес всегда проявляли женщины.
  Болтая и смеясь, они с любопытством поглядывали на  носилки, гадая, что
за таинственная персона скрывается там. Я сам - загоревший,  часто небритый,
в рваной  одежде  - не привлекал  внимания чернокожих красоток   меня обычно
принимали  за  начальника  охраны, сопровождающего "того,  кто  в носилках".
Каково ж было всеобщее изумление, когда  вместо ожидаемого важного европейца
из  носилок  вылезал мой бедный больной  пес! На  несколько секунд наступала
гробовая тишина, и затем следовал дружный взрыв хохота.
  В Кататалу я  поспел слишком  рано - Хэмминг и Райт еще  не пришли, и в
селении нас  явно не ждали. Увидев  выходящий  из  зарослей  караван, жители
разбежались  и  попрятались  в  лесу  - слишком  свежи были  воспоминания  о
карательной  экспедиции, не так давно  арестовавшей не  в меру воинственного
индуну  Кататалу  После  долгих  переговоров они  наконец поверили, что я не
правительственный чиновник  и  не имею враждебных  намерений, и  вернулись к
хижинам. Впоследствии между нами не возникало никаких трений.
  Бедный  Панч  умер  на второе  утро после  прибытия. У меня  оставалось
несколько молодых охотничьих собак, но они не могли  заменить старого друга,
и я очень горевал.
  Через  три  дня  в лагерь  явились Хэмминг и Райт   у них все  обстояло
благополучно.  Мы  провели  в  окрестностях  Кататалы  еще некоторое  время,
охотясь, отдыхая и уточняя дальнейшие планы.
  Недалеко от  деревни протекала  небольшая  речушка, и  однажды утром  в
течении часа я поймал  там двадцать крупных  рыб, похожих на  сома. Наживкой
служили кусочки мяса. Удивительным было то,  что при  вытаскивании  из  воды
рыбы издавали громкие звуки - нечто среднее между  кваканьем  лягушки и лаем
болонки.
  Здесь же произошел любопытный охотничий  эпизод. Как то раз я выстрелил
в пуку, и антилопа  упала как подкошенная. Когда  я  подошел к ней  она была
безусловно  мертва, но  пулевой раны нигде не виднелось.  Получилась загадка
достойная  детективного  романа.  Лишь  после самого тщательного осмотра мне
удалось  установить  причину  гибели  животного.  Дело  в том, что  антилопа
паслась далеко от меня, в  высокой траве, и я стрелял целясь в  голову. Пуля
ударила в верхушку рога и срезала его.  Видимо, шок от мгновенного удара был
столь силен, что поразил мозг, передавшись через рог в череп животного.
  Пора было двигаться, и тут мы сделали неприятное открытие: значительная
часть наших патронов 303-го калибра пришла в негодность. При ударе  бойка по
капсюлю раздавался характерный металлический звон и лишь затем, после паузы,
следовал выстрел.  Ясно,  что такой режим  не  годится для  охоты, где успех
решают  секунды.  Положение  неприятное, но  делать нечего. Решив, что  надо
будет срочно научиться определять неисправные  патроны на  глаз, по внешнему
виду, мы свернули лагерь и 27 июля выступили в направлении Кабомпо.


  Глава VI
  В неведомое

  Местность  до  Кабомпо  была  мне  знакома  еще  со  времен  служебного
патрулирования.  Берега реки  обрывистые  и  крутые на  всем  ее протяжении
тянущаяся  вдоль  русла  полоса  густого леса  предохраняет их  от размыва в
период дождей.
  Нас, видимо, уже ждали:  не успел караван остановиться на берегу, как с
той  стороны  отчалили две лодки.  Я уже  успел хлебнуть  горя  с  туземными
челноками,  но таких страховидных посудин, столь узких и валких,  мне еще не
попадалось. Однако выбора  не было,  да и вообще, мы старались  исповедовать
спасительный принцип: чем меньше думать  и говорить о переправе,  тем  глаже
она проходит. Инталла! Первым в один из челноков  бесстрашно забрался  Райт.
Усевшись с  высоко  поднятыми коленями, он тут же погрузился в свой  любимый
разбойничий роман и  уже не обращал внимания ни на что, в том числе на воду,
плескавшую  через борт при малейшей волне. Его  невозмутимость  одновременно
воодушевила  и  развеселила  всех  остальных,  и  переправа завершилась  без
осложнений.
  От северного берега  мы прошли около двадцати километров и остановились
возле  главной деревни  Махангвы  она  расположена на обоих берегах  речушки
Музонгвези.  Мы  разбили  лагерь немного  выше по течению  и  то, что  толпа
местных жителей не сбежалась посмотреть, как  мы ставили палатки и совершали
свой несложный туалет, явно показывало, что местный вождь - человек властный
и умный, способный контролировать действия своих импульсивных соплеменников.
Вскоре   нас   удостоил   посещением  сам   Махангва.   Это   был   типичный
аристократ-баротсе.  Тонкие  черты  лица,  довольно  светлая  кожа,   одежда
военного покроя  и даже  шнурованные сапоги на ногах - причем, в  отличие от
большинства  негров,  он держался в обуви уверенно и  элегантно  -  все это,
вместе взятое, делало  его похожим на европейца, и никто из нас не колебался
ни секунды, прежде чем обменяться с  ним рукопожатием. Я упоминаю эту деталь
потому,  что не только белые африканеры считали  унизительным для себя делом
подать руку чернокожему, но и сами негры в  то время еще не привыкли к этому
обычаю и находили его нелепым и излишне фамильярным.
  Махангва  был  родственником  Леваники,  так  что  в  его  жилах  текла
королевская  кровь.  Впоследствии  я  познакомился  с  одной  из   его  жен
прелестными  чертами  лица  она  напоминала  скорее  индианку, чем  уроженку
Африки,  и отличалась  изяществом и  грацией, недоступными, как мне кажется,
никому из белых женщин.
  В беседе с Махангвой выяснилось, что мы еще не дошли до страны Ва'Лунда
и находимся на земле племени мамбунда  области вакагонде и мамбвера остались
позади. Махангва  не мог или не  хотел сообщить что-либо о слонах  но прочая
дичь, по его словам, водилась в окрестностях в изобилии, и он намекнул,  что
будет очень благодарен,  если мы  подстрелим  пару  бегемотов для обитателей
деревни.
  Пока мы разговаривали, жители принесли великолепную белую  муку. Но это
было не просо и не  кукуруза, как мне сперва показалось, а  маниока[3]. Наши
попытки  испечь  из  нее  хлеб  остались  безуспешными: даже при  добавлении
половинного количества пшеничной муки и удвоенной дозы  столь драгоценного в
буше  пекарского  порошка  получившиеся  лепешки  были тверды,  как  камень.
Впоследствии мы перешли на туземный способ: мука маниоки всыпается в кипящую
воду и варится до получения густой каши. Из нее мы делали клецки и, обмакнув
их в мед, с удовольствием ели.
  Несмотря  на  европеизированную  внешность,  Махангва  оставался  сыном
своего народа:  он страстно любил подарки. Мы щедро оделили его разноцветным
ситцем и искусственным жемчугом,  но вождь все еще не чувствовал себя вполне
удовлетворенным  -  как выяснилось, его  сердце тосковало  по  моему старому
дождевику армейского образца. Разумеется, я поспешил преподнести ему  плащ и
не  прогадал: обрадованный Махангва прислал ответный дар  - чудесную накидку
из выделанных антилопьих шкур,  национальную "парадную форму"  баротсе.  Эта
накидка сохранилась и до сих пор украшает стену моего кабинета.
  Мы тронулись в  путь  вдоль берега Музонгвези, но не  успели  сделать и
восьми километров, как ко мне подбежал бой и доложил, что пятеро носильщиков
(люди  Калассы)  побросали  грузы и скрылись.  Волей-неволей пришлось  снова
устраивать лагерь и  слать  гонцов  к Махангве.  Нашим посыльным  поручалось
изловить дезертиров,  если представится  такая возможность, или обратиться к
Махангве с просьбой дать нам несколько человек.
  Вождь  прислал  вежливый  отказ  - все его собственные люди  остались в
Лиалуи, и он  не  может ничем помочь. Мы не  хотели  без  особой  надобности
слишком обострять  отношения с одним  из  главных индун племени баротсе, но,
желая все  же достаточно четко определить свою позицию, велели передать, что
не  поколеблемся   наказать  даже  его,  племянника  самого  Леваники,  если
впоследствии окажется, что он дал пристанище нашим беглецам.
  Пересмотрев содержимое  брошенных ящиков,  мы  выбросили все,  без чего
могли  обойтись. Остальные  вещи  пришлось  присоединить к  выкладке  других
носильщиков, и караван двинулся дальше.  Дорога  шла сквозь  густые джунгли,
переплетенные  лианами   заросли   доходили  до  самого  берега,   и   ветви
свешивались над водой. Эти леса занимают огромную площадь - весь бассейн рек
Конго  и Замбези представляет собой сплошной  лесной  массив. Многочисленные
болота делают путешествие по здешним краям особенно трудным.
  Ночью  у  меня  снова  началась лихорадка,  и на следующий день  я  еле
двигался - через каждые полчаса  приходилось останавливаться  и отдыхать. Не
желая подводить  друзей, я усилием  воли  заставлял себя  преодолевать  жар,
озноб и слабость, чтобы не тормозить движение каравана.
  Нужно было спешить - нас  подгоняла необходимость.  Было уже  ясно, что
рассчитывать  на верность  носильщиков  не  приходится,  и  удержать  их  от
дезертирства  мог только страх. Когда  мы углубимся  в страну ва'лунда, люди
уже  не рискнут бросить караван, понимая,  что  без  нас вряд  ли  выберутся
живыми. Если  же мы промедлим и число беглецов возрастет, то наше  положение
может стать  безвыходным - в том  смысле, что  не останется ничего  другого,
кроме как  возвращаться  в  Родезию,  где мы,  конечно,  сделаемся  всеобщим
посмешищем.
  Нам   не  раз  попадались  свежие  следы  буйволов,   но  было  принято
единогласное  решение -  не терять  времени  на охоту,  пока не  окажемся  в
Валундаленде. И мы шли дальше.
  Вскоре  нам попалась  покинутая  жителями деревня  -  как  впоследствии
выяснилось, одна из  деревень вождя Каконго, известного своими разбойничьими
набегами.  Осмотр показал, что люди  жили  здесь уже несколько  лет  об этом
свидетельствовали  многочисленные, побелевшие  от  солнца  и  дождей  черепа
антилоп,  прибитые  к  "священному  дереву".  До тех пор  мне не приходилось
видеть такой  любопытный способ  строительства: хижины были разборного типа,
из плетеных бамбуковых щитов, и накрывались сверху общей крышей  из огромных
кусков дерна  вся трава на нем сохранялась. При необходимости  щиты - стенки
хижин - легко опрокидывались, дерн снова занимал свое естественное положение
на  земле, и все  селение, таким  образом, исчезало бесследно. Видимо,  наше
появление застало  людей Каконго  врасплох,  и  они  разбежались,  не  успев
осуществить эту операцию.
  Конец июля -  середина сухого сезона, но москиты  ощутимо отравляли нам
существование, и страшно было представить, что здесь начнется, когда  пойдут
дожди.  Лес  становился все  гуще   попадалось много каучуконосных деревьев.
Джума, старший  бой, когда-то занимался  сбором каучука для португальцев,  и
рассказал нам о применяемых для этого способах. Мы решили на досуге испытать
их все и посмотреть, не удастся ли придумать что-нибудь получше.
  Миновав  еще  одну  деревню  Каконго  -  она  скрывалась  в  прохладной
тамариндовой роще, но, по всем признакам, была уже давно покинута - мы вышли
на  заболоченный  берег Манинги.  Здесь даже имелся  мост,  но, посмотрев на
него,  все  решили,  что  лучше поискать  броды.  Вода  кое-где  доходила до
подбородка, но течение было слабым, и переправа прошла благополучно.
  На  противоположном, высоком, берегу  виднелась деревня  думая, что  ее
населяют  ва'лунда, мы  не удивлялись отсутствию  лодок и  вообще какой-либо
помощи  при  переправе. Однако  на  подходе к деревне нас  встретила большая
процессия  людей  племени   мамбунда  под   предводительством   очень  юного
индуны-баротсе.  В первый момент мы приняли это за враждебную демонстрацию и
приготовились к обороне, но быстро успокоились, увидев в числе идущих женщин
и  даже  детей.  Предводитель - звали  его  Чангонго,  и ему было  не больше
пятнадцати лет - приблизился к  нам, широко улыбаясь,  и  милостиво протянул
руку для поцелуя.  К  возмущению  свиты, этот дружественный жест встретил  с
нашей  стороны  самую  невежливую  реакцию:  отпихнув  желторотого  владыку,
Хэмминг,  а за ним и  весь караван,  проследовал в деревню и расположился на
отдых  в  тени большого  дерева. Было уже ясно,  что  мы - первые европейцы,
оказавшиеся в этих местах.
  Вскоре принесли  стул,  и  Чангонго  уселся  перед  нами.  В  разговоре
выяснилось, что он также приходится кем-то вроде внучатого племянника королю
Леванике   оставалось непонятным, как он очутился в этой деревне, на границе
враждебного Валундаленда. Между  тем  местные жители, вооруженные кремневыми
ружьями,  копьями  и  стрелами, уже перемешались с  нашими людьми  оживленно
переговариваясь,  они  осматривали  и ощупывали  ящики  и даже непринужденно
присаживались  на  них.  Положение складывалось  критическое,  и требовалось
немедленно  предпринять  какие-то  шаги.  Тут  между  Чангонго  и  Хэммингом
состоялся  краткий  диалог   я  привожу его дословно. Разговор  шел на языке
баротсе.
  Хэмминг: Вы всегда оказываете такой прием караванам европейцев?
  Чангонго: Мои люди еще никогда не видели белых, и  я  не знал, что этот
караван ведет белый человек.
  Хэмминг: Теперь ты  это знаешь. Кроме того,  ты знаешь, что мы устали и
голодны - скажи, принесут ли нам еду?
  Чангонго: О да, конечно. Я сейчас прикажу накормить вас.
  Он отдал короткое распоряжение,  и к нам направилась  целая процессия -
человек тридцать.  Со  многими и  очень сложными церемониями они преподнесли
провизию для каравана -  две  маленькие корзиночки  с мукой,  фунта по два в
каждой, и четыре яйца. Мальчишка явно  просто издевался над нами, но Хэмминг
невозмутимо продолжал:
  - Мы благодарны тебе за твой щедрый дар, о Чангонго - сейчас видно, что
ты достойный племянник короля Леваники,  известного своей неизменной дружбой
с белыми. Но все же скажи, как нам прокормить всех наших людей?
  Игра становилась все напряженнее, и парнишка начал нервничать.
  - У вас много всяких ящиков - в них, конечно, достаточно продовольствия
для  всех носильщиков.  А мы сами голодаем, и  я не  могу тебе  дать  больше
никакой еды, - в его голосе прорывались нотки раздражения и испуга.
  - Ну  подумай, Чангонго,  - ласково попросил  Хэмминг и  встал, держа в
руке одну из корзиночек с мукой.
  - Я  вас сюда не звал,  - злобно отвечал королевский отпрыск,  - и если
вам придется голодать, то лишь по своей собственной вине.
  В  это  время четверо  наших оруженосцев  приблизились  к собеседникам.
Хэмминг  погрустнел  и  задумался   затем,  глядя Чангонго  прямо  в  глаза,
спросил:
  -  В  этой корзиночке  - вся  мука, которую вы можете уделить  нам? Это
действительно так, Чангонго?
  - Да! - выпалил юный вождь, и в ту же секунду Хэмминг спокойно и быстро
нахлобучил корзинку с мукой ему на голову со словами:
  - В таком случае, полагаю, будет лучше, если ты оставишь ее себе.
  Густо  напудренный  белоснежной  маниоковой  мукой,  Чангонго  в  своем
парадном  облачении индуны выглядел  настолько похожим  на циркового клоуна,
что я покатился со смеху. Он