инструментальную съемку  местности,
исправляя свои карты.
  Почти ежедневно  кто-нибудь из нас отправлялся верхом вниз, в долину, в
город  Гаррисмит  это уже  была  территория Оранжевой республики. Среди  его
жителей, в основном буров, у нас было много друзей.
  Когда  отпуск  закончился, я вернулся в Питермарицбург,  и вскоре  меня
направили в Зулуленд.
  Здесь я познакомился  с зулусами. Это,  вероятно, самое благородное  из
диких  племен,  обитающих  к  югу от экватора  (или,  по  верному  выражению
полковника Шиля, "наименее  неблагородное"). Зулусы  прозвали меня "Изипака"
("к"  лишь приблизительно соответствует щелкающему  звуку в этом слове), что
означает свечку или  трубку,  поскольку я был худой и  гибкий.  Впоследствии
один чернокожий миссионер, желая потешить мое самолюбие, перевел это имя как
"струящийся свет", и мне пришлось потрудиться, скрывая неудержимый смех.
  То время среди зулусов было очень  приятным. Всевозможная дичь водилась
в  изобилии.  Почти  каждый день,  когда  в предвечерние  часы жара  немного
спадала, кто-нибудь  из нас отправлялся  на охоту. Обычную добычу составляли
дрофы, цесарки, карликовые антилопы (Ce halo hu   Grimmii) или - при большой
удаче - водяной козел  (Cervica ra aru di um). Это приятно разнообразило наш
скудный стол. Но охота - лишь отдых и развлечение, кроме нее была и служба -
и  вот уже  вновь приходилось отправляться в многонедельное  патрулирование.
Все пожитки умещались  на одном  маленьком  вьючном пони.  Впоследствии,  во
время путешествий вглубь страны, когда за мной шел целый караван, мне  очень
пригодился приобретенный в юности опыт походной жизни.
  Вечером я останавливался вблизи какой-нибудь деревни. Ставил маленькую,
не больше метра высотой,  палатку,  разводил огонь  и  готовил  еду.  Обычно
вскоре  из деревни  приходили воины-зулусы,  познакомиться  с  пришельцем  и
покурить у костра.
  Вот юная грациозная девушка подходит  к огню  на голове  у нее горшок с
пивом.  Склонив колени,  она  протягивает  его старейшине деревни,  сидящему
рядом  со мной. Старейшина делает несколько глотков и, громко рыгнув в  знак
того,  что напиток  высшего качества, передает горшок мне. Предложить  гостю
отхлебнуть  первым  явилось  бы  вопиющим  нарушением  этикета  -  я  должен
убедиться,  что пиво не  отравлено. Как интересно было  беседовать  с  этими
старыми воинами!  Многие из них участвовали в знаменитой битве с англичанами
22.I.1879,  когда объединенные  силы  зулусских племен  безуспешно  пытались
преградить путь английской армии, вторгшейся на их землю.
  Они   рассказывали  о  великих   охотах,   которые  устраивал  Сетевайо
(Кетчвайо)  в  те времена,  когда  бесчисленные  стада  антилоп  бродили  по
Зулуленду.  Теперь  эпидемии чумы и ружья белых оставили лишь незначительную
часть прежнего обилия дичи. Они рассказывали, как однажды Кетчвайо  приказал
поймать  живьем взрослого льва  на  ловлю был снаряжен целый  "импи" (полк).
Приказ есть приказ, и ценою жизни десятка  воинов лев был пойман и доставлен
великому вождю.
  В один  из  таких вечеров  я  услышал о  медоведе  и его повадках.  Эта
неприметная  птичка отличается  удивительной особенностью: она сознательно и
регулярно прибегает к помощи  человека. Привлекая внимание своим характерным
чириканьем, она перелетает  с  куста на куст, пока не приведет идущих следом
за ней  людей  к дереву,  в дупле которого  скрыты соты  с медом диких пчел.
Когда пчел  выкуривают дымом и сладкая  добыча извлекается на свет, охотники
обязательно оставляют кусок медового сота своему крылатому помощнику. Зулусы
говорят,  что  чересчур жадного человека, не вознаградившего  хитрую птичку,
ждет неминуемая кара: в следующий раз  оскорбленный медовед  приведет  его к
логову леопарда или к притаившейся  в траве черной мамбе. Надо сказать,  что
эту историю  я слышал  только от  зулусов - в других районах  Африки она или
неизвестна, или считается вымыслом.
  Меж  двумя  рукавами реки Умфолози  - Белым и Черным  -  лежит обширный
район, объявленный заповедником. Но мне удалось получить разрешение на охоту
-  с  условием  добычи  не  больше  двух  голов каждого вида  антилоп.  Моим
проводником  стал  один  из  старых  воинов  Кетчвайо  - щуплый,  маленький,
сморщенный человек. Он резко отличался  от рослых, хорошо сложенных зулусов,
хотя и  говорил  на их  языке.  Я думаю, что он был  бушменом. Вдоль берегов
Умфолози  тянутся густейшие кустарниковые  заросли.  Проникнуть в эту чащу -
дело совершенно немыслимое, и приходилось  ограничиваться  скрадыванием дичи
по утрам, на водопое, или перед  заходом  солнца, когда  травоядные покидают
свои лесные укрытия и выходят пастись.
  Животный мир этой части Зулуленда довольно богат. Здесь бродили большие
стада водяных козлов и гну, нередко  с равнин прибегали к  реке табуны зебр.
Встречались  и буйволы.  Раньше их было значительно  больше,  но  именно эти
могучие звери в максимальной степени пострадали от эпидемии чумы, выкосившей
80% стад. Во многих  местах  берега реки  густо устилали черепа  буйволов  -
сюда, к воде из  последних сил сходились несчастные  животные и умирали одно
за другим, на радость грифам.
  Хищники  представлены  несколькими  видами  мелких  кошек,  леопардами,
гиенами и дикими собаками. Львы на Умфолози почти не встречаются.
  Из крупных животных здесь можно было встретить бегемота - они обитали в
многочисленных  заболоченных  прудах вдоль берегов  - и оба  вида носорогов:
белого - великого  Мкубо  зулусского эпоса - и черного  - бедьяна  последний
отличается  более сварливым нравом  и, несмотря на меньшие размеры,  гораздо
опаснее своего собрата, который никогда  не нападает  на человека, не будучи
раненным.
  Охотничьи законы  в Родезии соблюдаются весьма строго, и,  невзирая  на
большой соблазн, я воздерживался от охоты на толстокожих, стараясь держаться
от  них  подальше,  а  это  не всегда  легко.  Довольно  типичен,  например,
следующий  случай.  Как-то раз на  Умфолози  прибыли два норвежских зоолога,
занимавшихся сбором коллекций - птиц, рептилий и бабочек - для музея в Осло.
Работа  была уже почти закончена, и ученые  собирались в обратный путь. Но в
одно прекрасное утро их палатка чем-то не понравилась носорогу, и никогда не
рассуждающий  бедьяна,  нагнув голову, помчался  на  врага.  К счастью,  оба
зоолога  находились  снаружи.  Теперь  им  оставалось  лишь  наблюдать,  как
рассвирепевший  зверь  крушит  и топчет  плоды их  многомесячного труда.  Не
выдержав,  один из норвежцев  выстрелил, и прицел оказался  настолько верен,
что носорог был убит наповал. В результате ученых оштрафовали на 100 фунтов,
несмотря  на  то,  что  выстрел  был  произведен  с  целью  самообороны   от
неспровоцированного нападения.
  Однажды меня  разбудил  громкий  хриплый  рев, раздавшийся  в  зарослях
неподалеку от лагеря. Я решил, что в наши края каким-то чудом затесался лев,
схватил винтовку  и поспешил в направлении  звуков. Прежде, чем мне  удалось
пробраться сквозь колючие кусты, все смолкло. Через несколько минут тропинка
вывела на  небольшую поляну,  и в этот момент проводник, находившийся в двух
шагах  впереди  меня,  внезапно отпрыгнул  в  сторону  с  отчаянным  криком:
"Ньяти!" Не зная, что обозначает слово "ньяти", я растерянно озирался, и тут
в пятидесяти  шагах,  ломая  ветки,  показался буйвол.  Опущенная  голова  и
покрытая пеной морда не оставляли сомнений в серьезности его намерений. В то
время  я  еще  не  представлял,  насколько  опасным  противником может  быть
африканский  буйвол,  и потому  спокойно  поднял  ружье.  Пуля  вошла  между
сверкающими  красными глазами, и бык, как подкошенный, рухнул наземь  теперь
я  увидел,  что его  шея  и бока в  крови и страшно изранены. Оказалось, что
звуки,  принятые  мной за рычание льва, были ревом сражавшихся буйволов. Мы,
вероятно, наткнулись на побежденного - кипя от ярости, он бродил в кустах и,
почуяв людей, решил взять реванш за недавнее поражение.
  Наутро я заметил стаю гиеновых  собак, пировавших вокруг туши  мертвого
буйвола. Надо сказать,  что  это был единственный случай  в моей  охотничьей
практике, когда собаки  пожирали  не  свою собственную добычу. Утверждение о
том, что эти животные питаются падалью, ошибочно.
  В  Зулуленде  сохранилась  традиция больших охот.  Самая внушительная и
красочная, в которой мне удалось принять участие, состоялась в честь приезда
мистера  Сандерса (в настоящее время  - сэр Чарльз  Сандерс),  бывшего тогда
резидентом Зулуленда и посетившего  наш пост с инспекционным визитом. Вскоре
после восхода  на  равнине выстроились  правильными  колоннами  более десяти
тысяч  воинов-зулусов  при появлении Сандерса  его  встретил  громовой клич:
"Байет!" - приветствие, с которым  обращаются  только к вождю.  Одновременно
воины ритмично ударили копьями о щиты.  Эти маленькие круглые щиты входят  в
обязательный комплект  охотничьего  снаряжения  зулуса  боевые щиты  гораздо
больше и богаче  украшены. Множество  собак  вторило  приветственным  крикам
громким лаем и завыванием, и все вместе слилось в трудноописуемую какофонию.
  Затем вперед выступил колдун. Обратившись к  духам  великих предков, он
просил  их  даровать сегодня  богатую добычу. Двигаясь  вдоль рядов,  колдун
осыпал  воинов  какой-то мелко  нарезанной  сухой  травой,  доставая  ее  из
подвешенного к поясу мешочка. Считается, что поймавший  хотя бы одну крупицу
будет особенно удачлив - и, конечно, не преминет уделить колдуну часть дичи.
  Когда  обряд закончился, главный индуна разъяснил командирам  отдельных
импи (подразделений), куда им следует  вести  своих людей.  Колонны отходили
одна  за  другой  в  противоположных направлениях, постепенно растягиваясь в
шеренги  в итоге был охвачен  участок площадью в несколько квадратных  миль.
Расстояние  между  загонщиками составляло 15-20 шагов.  После  того  как все
заняли свои  места,  по  цепям был  передан приказ,  и  дальше фланги начали
сближаться  друг  с  другом  шеренги  загонщиков постепенно  сокращались,  и
одновременно поднялся  невообразимый шум -  люди  кричали, визжали,  ударяли
копьями по  щитам и били  в  небольшие барабаны. Дикие животные, обезумев от
страха, метались  в разные стороны, пытаясь вырваться из окружения, но везде
натыкались на удары тяжелых копий. Основную часть добычи составляли бушбоки,
карликовые  антилопы и газели, но  иногда попадались и  более крупные - гну,
водяные  козлы  и даже  зебры.  Бывало,  что  некоторым  животным  удавалось
прорвать  цепь  загонщиков, но им  вслед  летели короткие  дротики зулусов -
ассегаи, остальное  довершали собаки. Надо  заметить, что  местные охотничьи
собаки  -  весьма  внушительные  звери,  отлично   справляющиеся  со  своими
обязанностями  они  выведены скрещиванием  европейских  борзых  с  кафрскими
сторожевыми породами. Хорошая  собака очень  ценится,  и  две-три коровы  не
считаются слишком высокой платой.
  В  прошлом такие большие охоты  играли немалую роль в  жизни племени, и
потому   неудивительно,   что   зулусы   выработали  для   них   специальную
терминологию. Так, место  сбора,  к  которому сходятся  охотники, называется
"черепом",   а   цепи   загонщиков   -  "рогами".   Также  очень   тщательно
сформулированы  правила,  определяющие, кому принадлежит та или  иная добыча
при коллективной охоте. Владельцем убитой  антилопы является тот, кто первым
ранил ее,  даже если  речь идет о незначительной  царапине  тому,  кто добыл
животное, достается задняя часть туши. Законы эти соблюдаются весьма строго,
в  чем  я  убедился  на  собственном опыте.  Однажды  я подстрелил  крупного
бушбока  в тот же вечер ко  мне пришел какой-то воин и заявил,  что антилопа
принадлежит ему, поскольку  именно он  ранил ее  накануне, и  указал на след
своего ассегая на задней ноге. Разумеется, я  отдал добычу, удовлетворившись
причитающейся мне долей.
  По   мере   того,  как  "рога"  сближались,  мы   -   несколько  белых,
участвовавших  в  охоте,  - были вынуждены прекратить стрельбу и перейти  на
роль  зрителей, чтобы пули  дальнобойных  ружей  не  ранили  кого-нибудь  из
загонщиков.  Но туземцы  прекрасно обходились и без нашей помощи.  Скоро все
было  закончено,  и  сотни  убитых  антилоп  понесли  к  "черепу",  где  под
наблюдением индун происходит  дележ  охотничьей  добычи.  Затем  последовали
благодарственные  ритуальные  танцы,  и  люди перешли в другое  место, чтобы
повторить загон.
  Зулуленд  был  настоящим рассадником  змей -  нигде  в  Африке  мне  не
встречалось больше ядовитых пресмыкающихся, чем здесь.  Чаще всего попадался
буфоттер: я дважды сталкивался с этой опасной змеей, но оба раза отделывался
испугом.
  Однажды я скрадывал каменного козла. На мне была обычная полевая форма,
включавшая шерстяные гетры.  Почувствовав легкий  удар чего-то  твердого  по
ноге,  я  подумал, что  задел ветку, и  сделал нетерпеливое движение,  чтобы
освободиться - все внимание было  направлено на антилопу.  В  тот  же миг  я
ощутил,  что  вторую  ногу  сжимает  упругое  кольцо, глянул  вниз  и увидел
здоровенного буфоттера -  он  вонзил  зубы в одну из гетр,  а  змеиный хвост
обвился вокруг другой. К счастью, ядовитые  зубы завязли в толстой шерстяной
материи. Обезумев от страха, я сбил  гадину на землю стволом ружья и колотил
ее,  пока  не  убил.  В  результате  пострадала  винтовка,  зато  козел  мог
благодарить судьбу.
  Через некоторое  время  я, так сказать, провел  ночь  в одной постели с
буфоттером. Наши постели  устраивались  тогда очень просто: несколько охапок
травы, а  сверху  покрывало  подушкой  служило седло. И  вот  однажды  утром
выяснилось, что змея устроилась на ночь в траве, на которой я спал - видимо,
ее  привлекло  тепло. После этого случая я еще долго с  повышенным вниманием
относился к устройству своего ложа.
  Вскоре  мне довелось познакомиться  с  самой  опасной  из ядовитых змей
Африки. В  тот  день,  охотясь верхом, я  застрелил дукера  антилопа упала в
густой траве в сотне шагов от меня. Я направил лошадь к тому месту, и  вдруг
она резко  остановилась,  испуганно  захрапев:  навстречу  нам  из  травы  с
шипением поднялась  черная мамба. Моя реакция была мгновенной: опустив ствол
дробовика,  я нажал на спуск.  Дробь на короткой дистанции действует подобно
пуле, и выстрел оторвал змее голову.
  Слухи о  приближающейся войне  носились  в воздухе, и все же  никто  не
хотел им верить.  В конце  сентября  меня перевели в  Эшове, а через  неделю
пришло известие: война объявлена, буры вторглись в Наталь.
  Мы ждали отправки на фронт, но были  жестоко разочарованы: в Эшове  все
шло по-старому, хотя в связи с переходом на военное положение нам  прибавили
жалованье. Европейцы по-прежнему  играли  в поло  и  в  теннис,  и в  клубах
давались  балы.  На  одном из них,  в перерыве между танцами,  я  узнал, что
назначаюсь  комендантом  маленького  пограничного  форта  Джалланд,  куда  и
отправился, едва успев переодеться и собрать вещи.
  Гарнизон форта состоял из  двенадцати человек, из них  двое  белых, оба
мои  знакомые.  Мы вели  весьма  привольную  жизнь.  Местность  вокруг  была
холмистая,  и время от  времени  на  одном  из дальних  холмов  показывались
бурские патрули. Обрадовавшись развлечению, мы принимались палить  по ним, и
буры  отвечали  тем   же.  Эти   перестрелки   были   совершенно  безобидным
препровождением  времени  -  нас  разделяло  не   меньше  километра,  и  все
обходилось без жертв.
  Но  сладкому  житью в Джалланде  скоро пришел конец  -  меня  назначили
офицером полевой связи, то есть попросту фельдъегерем, и в течение следующих
месяцев  я изрядно помотался с депешами и приказами  по всей границе, иногда
по двенадцать часов  на вылезая из седла. Непосредственного участия в боевых
действиях я не принимал, однако новая  должность  позволила мне  побывать во
многих  горячих  местах  и  многое повидать.  Тем  не  менее  я  думаю,  что
воспоминаниям этого периода не место  в книге о дикой  Африке  англо-бурская
война велась в  основном европейцами против европейцев, и  я упоминаю  о ней
лишь для того, чтобы точнее передать обстановку в стране в те годы.
  В июне 1901 г. закончился срок моей службы в Горной полиции Наталя, и я
решил перебраться в Германскую Юго-Западную Африку. Самым быстрым и надежным
считался путь по морю.
  Жизнь в портовых городах Южной  Африки была очень оживленной. Солдаты и
офицеры, прибывшие в короткий  отпуск с театра военных действий,  торопились
истратить  свое  золото,  пока  их  не  настигла  пуля  бородатого  бурского
снайпера  клубы,  пивные и  рестораны были открыты круглосуточно. И  повсюду
броские плакаты  приглашали всех  желающих на вербовочные пункты - шел набор
добровольцев.
  Вербовка происходила  следующим образом. Уполномоченный офицер сидит за
столом.  К  нему  приближается человек,  явно  страдающий  от  многодневного
похмелья.  Назвавшись,  он  кладет  на  стол  матросскую карту  -  документ,
удостоверяющий,  что он  уволен с  корабля  и  у судовладельцев  нет  к нему
никаких претензий. Внешний  вид  бумаги  явно  свидетельствует, что она была
куплена в каком-нибудь портовом кабаке  не менее очевидно и то, что корабль,
с которого  дезертировал  этот матрос, еще стоит в гавани.  Но  формальности
соблюдены,  офицер протягивает новобранцу  контракт,  и  тот  подписывается.
Теперь   возникает   вопрос   о   роде   войск,   наиболее   подходящем  для
новоиспеченного  вояки.  Все   попытки  выяснить  его  склонности  и  навыки
наталкиваются  на  подозрительно  уклончивые  ответы.  Наконец   отчаявшийся
вербовщик спрашивает:
  - А ездить верхом вы умеете? - и слышит твердое "нет".
  Офицер облегченно вздыхает:
  - Ладно, тогда записываем вас в команду снайперов.
  С  приходом  следующего кандидата  вся история повторяется, но  с одним
изменением:  поскольку  доброволец сообщает,  что  не умеет  стрелять -  это
единственное, что  он  утверждает  с  достаточной  уверенностью,  -  то  его
зачисляют в иррегулярную кавалерию.
  Наконец, взойдя на гостеприимный  борт уютной старой "Гертруды Верман",
я  отплыл в Свакопмунд. При  взгляде с  моря этот город производит  довольно
приятное  впечатление, которое быстро рассеивается, когда  сходишь на берег.
Песок под ногами, песок в пище,  песок  в постели  -  повсюду ничего,  кроме
песка.  Я  остановился в лучшем отеле города, он назывался "Князь Бисмарк" и
был построен из старых  ящиков из-под виски. Правда, как во всяком приличном
отеле, там  имелся  бильярд, но, увы -  один лишь стол.  Шаров  не  было,  и
постояльцы развлекались, закатывая в лузы пробки от пивных бутылок.
  Поначалу  я  собирался   поступить  на  военную  службу   в  Германской
Юго-Западной  Африке,   но   оказалось,  что  для   этого   требуется   дать
обязательство в течение  десяти лет  не покидать колоний. Такое условие меня
не  устраивало, к  тому же я  получил телеграмму, из которой явствовало, что
дома срочно необходимо мое присутствие.
  И вот я опять взошел  на корабль, чтобы после четырехлетнего отсутствия
вернуться на родину.


  Глава II
  Севернее Замбези

  "Зов Востока", воспетый Киплингом,  знаком  всем,  кому посчастливилось
хоть раз в жизни странствовать под пальмами. Едва закончилась  моя служба, я
вернулся  в Африку. И моя  любовь  к ней  нисколько не  умерялась  сознанием
правоты того английского  писателя,  который сказал:  "Африка - это реки без
воды, птицы  без песен, цветы без запаха   это мужчины,  не знающие чести, и
женщины, незнакомые с верностью".
  Все так. Но летом 1902 года я опять сошел на африканский берег.
  Это было тяжелое время.  Только что закончилась англо-бурская  война, и
страна лежала  в  развалинах.  Шансов  на  получение постоянной работы  было
немного. Правда,  я  получил несколько весьма заманчивых предложений, но все
они  касались  будущего,  "когда все  войдет в нормальную колею", а в данный
момент  никто из  знакомых  не мо