м я,
за все годы проведенные в буше, убил лишь одного жирафа.
  Предпочтение, оказываемое  новым законом  слонам, и полное равнодушие к
судьбе большинства  других четвероногих обитателей лесов и рек, казалось мне
совершенно необъяснимым.  В самом деле, ведь для охоты, скажем, на бегемотов
или тех же жирафов вообще не  требовалось  лицензии, и  число  убитых зверей
ограничивалось только количеством имевшихся  при себе патронов. Постепенно я
стал склоняться к мысли, что в основе подобных законодательных актов, помимо
невежества и близорукости, лежит зависть. Такое утверждение может показаться
странным, но думаю, что не ошибаюсь.
  Когда  профессиональный охотник  на слонов возвращается  из буша  после
многомесячной  экспедиции и  продает  несколько  пар  великолепных  огромных
бивней,  то  у   окружающих   возникает   естественное  желание  обзавестись
собственными охотничьими трофеями.  Но  охота на слона - нелегкое дело,  она
сплошь   и   рядом   требует   многодневного   преследования   животных   по
труднопроходимой местности и, кроме того, очень часто связана со смертельным
риском.  Свалить взрослого самца одним выстрелом  редко удается даже опытным
стрелкам,  и  примерно  в  четверти  случаев  раненный  слон   переходит   в
наступление.  А  правительственные  чиновники,   составляющие  законы,   или
газетчики, окрестившие профессиональных охотников убийцами,  обычно не имеют
ни времени, ни сил, ни достаточно мужества для подобной охоты. Другое дело -
подстрелить жирафа. Они часто встречаются, огромны, неопасны, у них красивая
пятнистая  шкура.  В  общем  самая  подходящая   дичь  для  честолюбивого  и
обеспеченного горожанина.
  То же относится к любой другой дичи, не защищенной законом. В 1908-1909
г.г.   в   районе  слияния   Руахи   и  Руфиджи  работала  правительственная
топографическая  экспедиция  под  начальством  господина Д.  Местные  жители
прозвали его  "бвана  вибоко"  в этом  прозвище  скрыт  невеселый  каламбур.
Буквальный  перевод  означает  "повелитель  палки",  т.е.  человек, явно  не
отличающийся мягкосердечием.  Но, кроме того,  "вибоко" -  множественное  от
"кибоко" (бегемот). Мы с  Мак-Нейлом могли убедиться в  справедливости этого
прозвища  -  по  реке   плыли   многие  десятки  вздувшихся,  обезглавленных
бегемотьих трупов. Видимо г. Д.  и сопровождавшие его аскари развлекались на
славу.  В самом деле,  чем  не  спорт: стой себе  на  берегу  и расстреливай
дремлющих в воде  огромных животных! Головы убитым бегемотам отрубали, чтобы
потом извлечь зубы - они идут по цене слоновой кости.
  Съездив  в  Дар-эс-Салам и сделав необходимые покупки,  мы  вернулись в
Морогоро.  Я был  особенно доволен  -  в Дар-эс-Саламе мне удалось, наконец,
починить велосипед. За  месяц  до  этого он  не  выдержал  неравной борьбы с
ухабами  африканских дорог  и рама  переломилась  пополам. Теперь  все  было
исправлено, и  я  чувствовал  себя быстрым и свободным,  как  птица в  небе.
Велосипед  верно служил мне  все время пребывания в  Восточной  Африке, и  я
очень  рекомендую  это нехитрое  транспортное  средство  для путешествий  по
караванным путям в буше.
  Мы  получили  много  приглашений от знакомых  -  плантаторов, фермеров,
предпринимателей -  и дальнейший путь в  форт стал  сплошной цепью дружеских
визитов. Во время одного из  них  мы встретили старого приятеля - никогда не
унывавшего корсиканца по фамилии Солона. Мак-Нейл знавал его еще  в Родезии,
где тот  был владельцем процветающего отеля, носившего его имя. Но страсть к
картам оказалась сильнее деловых соображений: как-то  ночью Солоне упорно не
везло в покер, и он проиграл отель со всем движимым и недвижимым имуществом.
  Впрочем, наш друг, как истинный джентльмен, не  утратил из-за проигрыша
бодрости  и природного  благодушия.  Он передал  новым  владельцам  ключи  и
двинулся на север - искать новые области приложения своих способностей.
  Передохнув  в католической миссии Мгета, мы начали подъем на  Чинзему -
одну из вершин цепи  Улугуру. Как  всегда, климат заметно менялся  с  каждой
новой тысячей футов высоты. Стало довольно  прохладно и большую часть  суток
моросил мелкий дождь.  Зато при спуске с горы мне довелось испытать огромное
удовольствие.  Дождь  прекратился  и  земля  подсохла   я  вскочил  в  седло
велосипеда  и,  пожелав  Мак-Нейлу  приятного  пути   (на  что   он  ответил
довольно-таки  грубо),  покатил  вниз.  Дорога   здесь  представляет   собой
серпантин, а кое-где проходит над обрывами, так что приходится быть начеку и
все  время притормаживать в  опасных местах. Но на прямых  участках я мчался
так,  что  ветер  свистел в  ушах.  Встречавшиеся по  дороге местные  жители
застывали и смотрели мне вслед, разинув рот: до тех пор в этом районе еще не
было велосипедов.
  Так  я  доехал  до усадьбы Отто Шварца (через час  подошел и Мак-Нейл).
Этот замечательный человек попал  в Африку  совсем молодым, располагая очень
ограниченными   средствами.  В  настоящее   время   он  -  владелец   хорошо
оборудованного  предприятия  по  добыче слюды  и  образцовой  скотоводческой
фермы. И то, и другое появилось на обрывистых склонах Чинземы лишь благодаря
его настойчивости и трудолюбию. Не меньшего восхищения заслуживает и молодая
фрау  Шварц,  сумевшая организовать  уютный, вполне европейский  быт в самом
сердце диких африканских гор.
  Отдохнув  у  гостеприимных Шварцев,  мы тронулись  дальше  и  через три
перехода  достигли  Кисаки. Дичи в пути мы видели очень мало, за исключением
носорогов.
  29 января, охотясь  в  окрестностях  форта, мы добыли двух слонов   это
были  старые  самцы. Предварительно мне удалось  сфотографировать  одного из
них,  подобравшись  к  животному  примерно  на пятьдесят шагов. Слон  снят в
момент,  когда  он,  опустившись  на  колени,  выкапывает  бивнями  какой-то
съедобный корень.
  Решив   продолжить    охоту,   совмещая   ее,    по    возможности,   с
фотографированием,  Мак-Нейл  и  я   перешли  в  окрестности  озера  Утунги,
известного   обилием   всех  видов  дичи.   Эти   места   очень   напоминали
Уссангу-Ньику. Правда, здесь не было  жирафов, зато  бродили  большие  стада
гну, которые отсутствуют в Уссанге.
  В районе Утунги я  обнаружил новый вид гну, отличающийся от двух других
(белобородого  и белохвостого)  очень  странной,  резко  выделенной  светлой
полосой поперек  носа  издали  кажется, что  морда животного  обвязана белым
ремешком. Мне показалось, что гну данного вида немного  меньше обычных. Судя
по  всему,  стада этих  необычных антилоп сосредоточены в одном ограниченном
районе, в северной части бассейна Руфиджи.
  Озеро   Утунги   оказалось   таким   привлекательным,   что  мы  решили
обосноваться  на  берегу хотя  бы  несколько дней  так  появился наш  третий
лагерь.
  11 февраля,  незадолго  до захода солнца, мы догнали еще  одно стадо, и
мне удалось сделать  хороший снимок  одного  из слонов, который вслед за тем
пал от пули Мак-Нейла.
  Вернувшись в Мкалинзо, мы сразу  же  узнали от местных жителей приятную
новость - слоны стоят на северном берегу Руахи.
  22 февраля - памятная дата в моей охотничьей  летописи. В тот день, идя
по свежим следам, мы увидели трех могучих самцов  они стояли в  густом лесу,
предаваясь в  тени послеобеденному  отдыху. Подобравшись с  камерой шагов на
двадцать,  я приготовился сделать чудесный  снимок, и в  этот момент мы были
замечены. Слоны развернулись  к  нам  медлить не следовало,  и наши винтовки
прогремели почти одновременно. После выстрелов два слона - они были ранены -
остались  на месте, а третий быстро  отступил и скрылся  в  зарослях. Однако
через минуту  он вернулся, чтобы помочь своим друзьям,  попавшим в беду! Мне
не раз приходилось видеть примеры взаимопомощи у различных животных, но  все
это  не  идет  ни  в  какое  сравнение  с той  благородной дружбой,  которая
связывала  умных и  смелых  толстокожих гигантов. Нельзя  было без  волнения
видеть,  как  слон, пренебрегая  собственным  спасением, старался  вызволить
раненных. Поддерживая плечом то одного, то другого и  осторожно  подталкивая
бивнями,  он  пытался увести  их в чащу леса,  и ему удалось бы это сделать,
если бы новые выстрелы не заставили его вспомнить о собственной жизни.  Слон
снова успел отступить под защиту деревьев.
  - "Присмотри за ним!" -  крикнул я вслед  Мак-Нейлу  у нас с Лонгомой в
тот момент хватало забот с двумя первыми слонами.
  Последовавшие   события  до   сих  пор  стоят  у   меня   в   памяти  с
фотографической  точностью. Оба  раненных  слона, как по  команде, рванулись
вперед, в атаку. Лонгома издал пронзительный боевой клич своего племени, и я
от возбуждения присоединился  к  нему. Позабыв  об опасности,  мы  двинулись
навстречу  нашим  противникам, крича, стреляя, передергивая затворы  и снова
стреляя. Пули  крупнокалиберных винтовок сделали свое дело - один  за другим
слоны рухнули на землю. Они лежали рядом, так же, как шли в бой.
  Вскоре вернулся Мак-Нейл,  добивший третьего слона. Мы вполне  отдавали
должное мужеству животного  - редкий человек способен поступить так, как он.
Но и нам было, чем гордиться.  Мы обменялись рукопожатием  и поздравили друг
друга с победой. Этот день навсегда запомнился нам обоим.
  Дела звали нас в Дар-эс-Салам, и мы решили, продолжая охоту, постепенно
двигаться на северо-восток, чтобы совместить приятное с полезным.
  Возле селения  Бехобехо мне  удалось с  камерой в руках подобраться  на
двенадцать шагов к  большому слону. Опасности я, в общем-то, не подвергался,
т.к.  находился  под  прикрытием винтовок  Мак-Нейла  и  Лонгомы. Но  снимок
получился  очень  впечатляющий: слон  стоит в настороженной  позе, расправив
уши, и заполняет почти весь объектив.
  Судя  по карте, мы находились сравнительно недалеко от железной дороги.
Решив выиграть несколько  дней, мы пошли  напрямик, по компасу,  рассчитывая
через двое суток быть на станции.
  Не знаю, кто составлял эту карту  во всяком случае, когда мы, усталые и
насквозь промокшие - сезон дождей был  в разгаре -  притащились в Кипенделу,
выяснилось,  что  сведения,  почерпнутые из карты, более  оптимистичны,  чем
верны:  до  железной  дороги  оставался еще  целый переход.  Чертыхаясь,  мы
тронулись дальше, пересекли реку Чиредире как раз в том месте, где по мнению
картографов,  находится железнодорожный  мост,  и  через несколько  часов  с
великим  трудом  достигли, наконец,  свое  цели. Доехав  в  Дар-эс-Салам, мы
быстро  уладили все дела,  передохнули  пару дней  и вернулись в  Кисаки,  а
оттуда -  в  наш  лагерь возле Мкалинзо. Мы отыскали  его  не сразу  - после
дождей вся  местность покрылась  такими плотными зарослями "слоновой травы",
успевшей  вымахать  до  полутора метров,  что  невозможно было  различить ни
старых троп, ни других примет.
  Свежая  зелень  вдоль берегов  привлекла  в  долину  великое  множество
разнообразной  дичи.  В  радиусе  трех-четырех  миль  от  лагеря  собрались,
кажется,   все  представители  восточноафриканской  фауны  -  от  карликовой
антилопы  до  слона. Правда, животные держались  настороже,  т.к. здесь  уже
немало поохотились асари из правительственной топографической экспедиции.
  В  начале мая  пришло  радостное  известие  - из  Каронги  возвращается
Хэмминг, и мы с Мак-Нейлом отправились ему навстречу.
  По  дороге  мы остановились передохнуть и покурить  возле  ручья. Через
несколько   минут   беседу  прервало  появление  стаи  диких   собак  -  они
преследовали  водяного  козла.  Увидев  людей, собаки  сразу  же забыли  про
антилопу и окружили наш привал.  Они носились по кругу,  завывая и отрывисто
лая, некоторые от возбуждения становились на  задние лапы. Надо сказать, что
эти неутомимые черно пегие-звери, если их много - а они бегают только стаями
- могут представлять опасность и для человека, мне приходилось слышать об их
нападениях на туземцев. Но сегодня собаки просчитались. Пора было трогаться,
и  я прекратил осаду выстрелом из 8-мм "маузера". Стая разбежалась. Когда мы
отошли на несколько  сотен  метров,  я  оглянулся  и  увидел, что собаки уже
пируют над своим убитым собратом.
  Встретившись  с  Хэммингом,   мы  возвратились  в  Мкалинзо,  все  трое
радостные и  счастливые. Когда друзья  после долгой  разлуки  встречаются  в
буше,  у каждого  есть куча новостей, которыми хочется поскорее поделиться с
остальными. В жизни  Африки очень  важную роль  играют слухи, и  мы  всласть
позабавились   рассказывая   друг   другу  самые  причудливые  версии  наших
приключений. Так Хэмминг  поведал две душераздирающие  истории,  в одной  из
которых  Мак-Нейл  погиб, а  в другой мы оба, Мак-Нейл и я,  уже не помню за
какие грехи, были доставлены в  Дар-эс-Салам в цепях,  скованные  по рукам и
ногам.
  Вечером мы сидели за праздничным ужином у лагерного костра. Луна сияла,
так,  что  на нее больно было  смотреть. В  черном небе мерцали  африканские
звезды  - в тропиках  они кажутся более далекими, чем на  Севере.  А  здесь,
внизу,  потрескивали угли в костре, из трубы граммофона  звучали уже забытые
нами европейские мелодии. Бегемоты плескались  в реке, и  со стороны деревни
доносился вой одинокой гиены, искавшей поживы.
  Посреди лагеря - большой баобаб. Его  скрученные ветви, озаренные снизу
пламенем костра, четко вырисовываются на фоне ночного неба. У огня, на голой
земле,  лежат носильщики.  Они  ничем  не укрыты, лишь под  головами у  иных
подстелены небольшие тряпицы. Устав  за день, люди крепко спят после сытного
ужина. Временами кто-нибудь из них стонет и ворочается во сне - должно  быть
перебрал жаренной козлятины. Оба боя  тоже  устали. Один  тихо обращается ко
мне: - "Пластинки кончились, господин" - и слышит в ответ: - "Энла лала (иди
спать)".
  А три охотникка еще долго не  могут растаться. Снова и снова начинаются
рассказы про  общих знакомых,  попадавших  в  трудные переделки   о  грязных
слонаах, чьи бивни уже не раз обагрялсь  человеческой кровью,  пока  пуля не
обрывала их жизнь  о хитроумных и смелых чернокожих вождях. Наконец, зевая и
потягиваясь, кто-то произносит:
  - "Ну ладно, детки, пора и на отдых, уже три часа".
  Мы расходимся  по палаткам. От реки  тянет свежестью. Такие  вот вечера
создают то,  что называется  "любовь к  Африке".  Это неточное  выражение  -
трудно передать словами чувство единения  с Великим Черным Континентом и  со
всеми его обитателями, двуногими и четвероногими.
  Хэмминг привез мне  новое ружье  600-го  калибра. Это  была безкурковая
нарезная  винтовка с экстрактором[4]. Ствол был  на 2  дюйма длиннее,  чем у
моей  старой  винтовки,  а  вес  на 2  фунта  меньше.  Мне конечно  хотелось
попробовать новое оружие в  деле,  и поскольку Хэмминг  должен был спешить в
Дар-эс-Салам, я предложил сопроводить  его. Мы решили идти напрямик от Руахи
к форту Кисаки через горы Муа,  ориентируясь  по компасу и не  придерживаясь
караванных троп.
  Перейдя  реку,  мы тронулись  в путь,  и не  прошло и  часа,  как  наше
внимание привлекло большое черное тело на поляне неподалеку. Животное такого
размера и облика могло быть  только носорогом. Однако,  подойдя ближе,  мы с
удивлением убедились, что перед нами одинокий  бегемот: трудно было  понять,
что  заставило его  уйти за  три километра от реки  и  обосноваться  посреди
горной поляны, в луже глубиной около  дюйма.  Наша ошибка  объяснилась еще и
тем,  что носорогов вокруг  бродило множество:  как  то  раз  в  поле зрения
находилось  одновременно 11 штук - а ведь  носороги, в отличие от слонов, не
собираются в стада.
  Там, в горах Муа мне удалось испытать новую винтовку. Мы как раз хотели
заняться  устройством лагеря,  когда  носорог  выскочил  из  густой травы  в
двадцати  шагах  от  каравана.  Ружье  было  у меня в руках,  и  нам как раз
требовалось мясо. После выстрела носорог метнулся в сторону и исчез из виду,
но  через несколько секунд появился еще один.  Я снова выстрелил и он рухнул
наземь,  перевернулся  на  спину и замер. Тут  же  из травы опять высунулась
голова носорога - как я думал, первого, который был  ранен. Снова выстрел, и
зверь  упал, издав  громкий  звук,  средний  между  визгом  и храпом.  Через
несколько  минут, когда  подошли носильщики,  выяснилось,  что все  три пули
достались разным животным: первый носорог,  убитый наповал, лежал в  десятке
метров.
  На следующий день я прибавил к своим  трофеям взрослого слона, добытого
почти  с  такой же  легкостью.  В общем, новым ружьем можно  было гордиться:
далеко не все винтовки 600-го калибра обладают такой силой и точностью боя.
  Переход через горы  Муа  мы  совершили  без проводника, пользуясь  лишь
компасом и следуя по слоновьим  тропам   насколько я знаю,  мы стали первыми
европейцами, сумевшими самостоятельно перейти от Руахи до Дар-эс-Салама. Моя
следующая - и последняя - экспедиция в  Восточной Африке продолжалась  почти
полгода, с июня по  начало  ноября.  Я не буду  подробно описывать  весь ход
путешествия, а остановлюсь лишь на наиболее интересных и ярких моментах.
  Мне не хотелось полностью  отказываться от охоты на слонов, и  в то  же
время я чувствовал себя  в долгу перед  животным миром Африки. В  итоге было
решено  прекратить   целенаправленное  преследование  толстокожих   если  же
встречи будут происходить по  инициативе слонов,  то можно  считать это моим
охотничьим счастьем и действовать соответственно.
  Первое  время  я провел на берегах Руахи. Однажды вечером  мне пришлось
подстрелить  бегемота - люди нуждались  в свежем мясе. Слуги вытащили его на
мелкководье и  начали разделывать, но наступившая темнота помешала закончить
работу,  и  они  вернулись в лагерь,  оставив тушу  в воде. Разумеется  этим
воспользовались  крокодилы, привлеченные запахом крови. Всю  ночь мы слышали
звуки пиршества и сопровождавшей его ожесточенной грызни.
  Около  полуночи  к реке  пришли львы  -  как  показали следы  -  четыре
взрослых  самца. Примерно  в сотне метров  от  лагеря  они  решили  заняться
хоровым пением, и моя палатка дрожала от громовых раскатов их рева, как лист
на  ветру. Наутро, осмотрев следы, я увидел, что львы, по крайней мере, двое
из них,  вошли в воду и основательно потрудились над тушей бегемота. Неужели
львы  и  крокодилы  мирно  участвовали  в общей  трапезе?  Мне  было  трудно
представить такую картину, и я бы дорого заплатил, чтобы все это  увидеть  о
том, чтобы  сделать снимок, я не смел и мечтать. Но, к сожалению,  безлунные
ночи исключали возможность наблюдения.
  Вскоре  ко мне присоединился г.  Фридлендер,  и мы перенесли  лагерь на
берег  Руфиджи  на  другой  стороне реки находилось  селение  вождя  Мкамбы.
Вскоре после нашего прибытия там разыгралась трагикомическая история в чисто
африканском духе.
  В  деревне  наварили  несколько  бочек  помбе,  и  к ночи  все  мужское
население  пришло в  весьма приподнятое  настроение  начались  танцы.  Мы  в
лагере  уже  засыпали под  однотонный шорох тростника, когда со стороны реки
донесся ужасный вопль,  затем еще  и еще! Мы  схватили  ружья и  поспешили к
реке,  думая,  что  среди танцоров появился  голодный  лев.  Оказалось,  что
несколько человек, и среди них  сам Мкамба, отправились  за водой. В  Африке
даже  малые дети хорошо знают, как проворны  крокодилы и какими дерзкими они
становятся по ночам, но в данном случае мысль об опасности утонула в пиве.
  Последствия не замедлили сказаться: первого, кто хотел зачерпнуть воды,
крокодил схватил за руку. Услышав отчаянный крик, второй человек бросился на
помощь  выпустив первого пострадавшего, ящер  вцепился в новую добычу. Вождь
Мкамба, как он ни был  пьян, проявил себя храбрым человеком: видя, что  двое
его  подданных  барахтаются в  реке, крича  и  истекая  кровью,  он  пытался
вытащить их  на  берег.  Но  увы! Проклятый крокодил,  видимо, никак  не мог
решить, кто из них троих ему больше  по  вкусу -  и цапнул вождя за то самое
место, которое не принято упоминать в обществе. Тем не менее и