ить льва, хотя в округе их водилось множество.
  В  трех  часах ходьбы от  форта я  устроил охотничий  лагерь, и однажды
возвращался  туда  после вечерней  охоты,  в  сопровождении  двух  аскари  и
оставшихся у меня собак - Панча и Весси.
  Мы услышали  громовой  рык, оглянулись и  увидели  льва -  он  вышел на
песчаный берег реки  в  полукилометре от  нас. Быстро оценив  обстановку,  я
помчался наперерез льву, а следом за мной - оба аскари с собаками. Лев стоял
неподвижно, опустив  к земле массивную черногривую  голову.  Увидев  бегущих
людей,  он, кажется, разгадал  мой план и побежал тяжеловесной  рысцой. Весь
вопрос заключался в том, кто из нас раньше  достигнет высохшего ручья. Между
ним  и берегом реки пролегала широкая песчано-галечная коса,  не дававшая ни
малейшей  возможности  спрятаться  даже  карликовой  антилопе, но за  ручьем
начинались  заросли  высокого  кустарника.  Если  "царь зверей" добежит туда
первым, то останется с целой шкурой, и царь, похоже, отлично это понимал. Он
прибавил ходу и мы достигли  ручья  одновременно, но в  разных  точках - нас
разделяло около  150 метров.  Берег был  крут, и  если в  беге  на  короткую
дистанцию наши возможности оказались равны или близки, то здесь все обстояло
иначе:  элегантным  прыжком  лев взмыл  в воздух, описал пятиметровую дугу и
приземлился в  зарослях, а я, пытаясь с разбега форсировать  высокий  берег,
свалился,  в  песчаное  русло,  причем так  неудачно,  что  подвернул  ногу.
Впрочем, в первый момент  я вообще не обратил  внимания  на  боль. Со второй
попытки мне удалось  взобраться наверх,  а  следом вскарабкались аскари. Тем
временем собаки,  сохраняя безопасную дистанцию, с громким лаем преследовали
льва,  и  он  забрался  в самую  гущу  разросшихся  кустов  колючки   оттуда
доносилось яростное ворчание, но самого зверя мы не видели. Выкурить льва из
его  укрытия  не представлялось возможным  и вся надежда  была на то, что он
выдаст себя неосторожным  движением. Мы заняли позиции  с  двух сторон перед
кустарником, а собаки носились вокруг, заливаясь истерическим лаем.
  Один  из  моих   аскари  принадлежал  к   племени   ваньяо,   другой  -
масхукулумбве,  и различие племенных традиций не замедлило  проявиться в  их
поведении  перед  лицом опасности. Льву  надоело  сидеть  в кустах,  и  он с
оглушительным  ревом высунулся  с той стороны,  где  стояли  аскари.  Увидев
огромную голову  разъяренного льва,  сверкающие  желтые  глаза и  оскаленные
клыки,   ваньяо  моментально   исчез,   словно   провалился  сквозь   землю.
Масхукулумбве остался на  месте, но, к сожалению, не выстрелил. Прежде чем я
успел обогнуть куст,  лев спрятался обратно  - его демарш был рассчитан лишь
на то, чтобы испугать.
  Между тем быстро темнело, и нам пришлось снять осаду. На  возвращение в
лагерь уже  не оставалось  времени и мы  вернулись к тушам двух канн, убитых
перед появлением льва. Разложив три  костра, мы всю ночь поддерживали огонь.
О сне не приходилось и  думать -  львы, осмелев в темноте, бродили вокруг то
поодиночке, то целыми группами, и я до рассвета не выпускал из рук ружья.
  На  следующий день я велел соорудить махан на ветвях дерева, неподалеку
от  одной из канн, и просидел там целую ночь, дрожа от холода под  проливным
дождем -  запоздавший в этом году дождливый сезон уже начался. Все напрасно!
Может  львов отпугнула  плохая  погода -  как бы то  ни  было, единственными
живыми существами посетившими в ту ночь тушу, были дикие свиньи.
  Линия  железной  дороги приблизилась к форту и  вскоре  дошла до Кафуе.
Здесь  началось строительство крупнейшего железнодорожного моста  в  Африке.
Наконец-то я мог  доказать свою правоту моим людям - носильщикам  из племени
вакагонде. Они никогда не видели железной дороги,  и все  попытки  объяснить
им,  что это такое, наталкивались на  вежливое недоверие.  Но торжество  мое
было  преждевременным  -   оказалось,  я  приобрел  у  вакагонде   репутацию
фантастического  враля! Дело в том, что описывая паровоз, я употреблял слово
" teamer",  и увидев тяжелую железную  машину, они никак не могли  поверить,
что ее движет столь невесомое вещество, как пар.
  Вскоре   пришло   известие,   что  "Туземная  Полиция   Баротсе"  будет
расформирована,  и  мы  оказались перед  выбором: переходить на  гражданскую
службу или выйти  в отставку, получив денежную компенсацию.  Я выбрал второй
вариант, сел  на поезд и вскоре был в Каломо. Так  и не  вылеченная до конца
лихорадка не отпускала меня, и я решил вернуться в Европу.


  Глава V
  Снова к Кабомпо

  В  Африке  не  следует  заранее  строить  планы:  все  равно  получится
наверняка по-другому. В Каломо я познакомился  с капитаном Ист-Ланкаширского
полка Лэммондом Хэммингом - он  только  что  вернулся из большой  охотничьей
экспедиции  в Португальскую Вост.  Африку  и  теперь собирался отправится  в
неисследованные области Валундаленда - земли, лежащие южнее Конго и Замбези.
Нам было о чем поговорить и мы быстро сдружились.
  Изнуренный минувшей  лихорадкой,  я как  уже говорилось, имел ввиду, не
откладывая,  возвращаться  в Европу. Однако когда во время очередной выпивки
Хэмминг предложил мне принять участие в путешествии в Валундаленд,  мой язык
тут же и с большим энтузиазмом произнес лишь одно слово: Конечно! И мы стали
готовиться.
  Наша  экспедиция  была   частной,   и  все   расходы  оплачивались   из
собственного кармана.  Мы раcсчитывали, что  охота  на  слонов и последующая
продажа  бивней  позволят  вернуть  потраченные  деньги. Целью  путешествия,
помимо  охоты,  было  картографирование  новых областей, их  этнографическое
описание,  сбор  коллекций  новых   видов   животных  и  растений,  а  также
минеральных  образцов. Коллекции мы  собирались  отослать в Европу,  а карты
безвозмездно предоставить английскому и германскому правительствам.
  Все  знакомые,   узнав   о  наших   планах,  единодушно  заявили,   что
отправляться  в  Валундаленд  без вооруженной охраны  в  несколько  десятков
человек  -  чистое  безумие. Разногласия  возникали  только при  определении
сроков  нашей  гибели  - через  три дня, через неделю и  т.д. Нас  не  очень
смущали эти  пророчества, мы полагали  что в  любом  случае  сможем обойтись
собственными силами.
  Хэмминг  брал в путешествие бескурковую  нарезную двустволку "экспресс"
400-го калибра (соотв.  10,2  мм).  Стрельба  из  нее  велась  400-грановыми
никелированными  пулями,  и заряд  в  60  гран  кордита  (нитроглицеринового
пороха) обеспечивал достаточно  высокую  начальную  скорость,  чтобы пробить
даже  слоновий  череп.  В качестве запасного служило многозарядное охотничье
ружье  303-го  калибра  (8мм),  переделанное под английский  патрон военного
образца.  Я взял с  собой крупнокалиберный однозарядный "экспресс" для охоты
на  слонов и  мое любимое  охотничье  ружье  системы  Мартини-Метфорд 303-го
калибра   хотя  и  старое,  оно  сохраняло  великолепный  бой.  Наш  арсенал
завершали два тяжелых  армейских револьвера, пара шнайдеровских винтовок  на
случай самообороны и дробовик.
  Мы вышли  из  Каломо утром 11 мая 1906  года, и начало путешествия было
многообещающим. Хэмминг собирался сделать несколько прощальных визитов, и мы
условились, что я устрою первый  лагерь в  четырех милях от форта и  подожду
его. Он  уверял, что еще до  захода  солнца  непременно догонит  караван. Но
миновала ночь, а моего компаньона не видно, и я, чертыхаясь отправил людей в
Каломо  с  приказом -  обшарить  все  отели и клубы, и если господин капитан
достаточно протрезвел,  пригласить его в лагерь и показать  дорогу. К вечеру
слуги вернулись  с  обескураживающей  вестью:  Хэмминг  ушел из  Каломо  еще
накануне. Я  забеспокоился - он  был  неизвестно где, один посреди буша,  во
фланелевом  костюме,  белых  туфлях  и  без  оружия. Ночью  я не  мог ничего
предпринять, но наутро послал людей на розыски - и, как оказалось, напрасно:
вскоре Хэмминг сам объявился в лагере, целый,  невредимый и вполне довольный
жизнью.
  Сутки  без еды  и две  одиноких  ночевки под открытым небом -  и  это в
местности, славившейся обилием  львов - не казались ему событиями, о которых
стоило бы упоминать. Единственное, что доставляло ему  серьезное неудобство,
это невозможность побриться. Оказалось, в первый  вечер он потерял в темноте
наши следы и  только сегодня, наткнувшись на какую-то деревню узнал где  мы.
Всего за это время он прошагал около тридцати шести миль.
  Вскоре Хэммингу  неожиданно выпала  честь изображать  пастора -  лишнее
доказательство, что в Африке может  пригодиться любое  умение. Возле Мананзы
мы встретили некоего бура, который  попросил нас принять участие в печальной
церемонии - похоронах его ребенка (малыша сгубила черная лихорадка). Семья -
отец,  мать  и  полдюжины  детей  -  жила  в  традиционном  бурском фургоне,
запряженном  шестеркой  волов  перед нами  словно  возник осколок  "Большого
Трека". В задней части такого фургона ставится палатка, и под ней от борта к
борту  натягивают  множество  ремней - получается  огромный гамак, в котором
спит вповалку все семейство.
  С истинно  британской  решимостью  Хэмминг  принял на себя  руководство
траурной  церемонией.  Буры  плохо  понимали  английский,  и  он,  не  боясь
разоблачения, читал по карманному молитвеннику все подряд - если не ошибаюсь
там  промелькнула даже послеобеденная молитва.  Однако  наше сочувствие было
непритворным и я надеюсь, что мы хоть немного облегчили горе этих людей.
  Теперь  караван двигался  по  стране масхукулумбве  -  обширной саванне
усеянной  одинокими  деревьями. Кругом  бродили  многочисленные стада  диких
животных, но вскоре я  обнаружил, что не могу попасть из  своего "экспресса"
даже в  лошадиную антилопу. Проведенное расследование  показало, что  уже на
дистанции в сто метров пуля уходит на полтора  фута выше точки прицеливания.
Это задержало  нас на  день -  пришлось  опустить прицельную планку и заново
пристрелять ружье, т.к. я не хотел продолжать путь с неисправным оружием.
  Следующий  лагерь мы  разбили  уже  на  берегу Кафуэ.  Раньше тут  была
паромная переправа, но с завершением железнодорожного моста, караванные пути
переместились, и здешний пост закрыли.  Здания быстро ветшали.  Единственным
обитателем руин был невезучий еврей по фамилии Леви. Полгода назад он открыл
факторию  рядом  с  постом, но не учел,  что  поток  покупателей  иссякнет в
ближайшем будущем. Теперь  его свалила лихорадка, и он лежал в своей каморке
один одинешенек.
  Мы  собирались сделать  охотничью вылазку  в  ближайшие заросли  -  там
обитало много буйволов, но  задержались,  поскольку не  могли бросить Леви в
таком состоянии. На следующий  день неподалеку остановился караван торговцев
и они пообещали позаботится о больном.
  В местной деревне жило трое отставных аскари, знакомых мне по "Туземной
Полиции". Узнав о моем приходе, они  очень обрадовались и пообещали показать
все излюбленные уголки буйволов.
  Вдоль  берегов Кафуэ тянутся заросли камышей. Там попадалось много личи
- изящных  и очень чутких антилоп. Охота на них закончилась безрезультатно -
простояв  по  пояс  в воде  больше двух часов, я махнул  рукой на  антилоп и
вернулся в лагерь. За это время можно было настрелять  массу пернатой дичи -
на воде плавали стаи египетских и шпорных гусей,  но дробовика я  с собой не
взял, а тратить патроны с пулями не хотелось.
  Буйволиные тропы вели к камышам из густого подлеска. Собственно говоря,
это  были  не  тропы, а  хорошо  утоптанные  дороги  - казалось,  что  здесь
десятилетиями ходили слоны. Еще  до  рассвета  мы  с  Хэммингом  разошлись в
разные стороны  и  заняли  позиции  в кустах. Небо уже  светлело,  над рекой
стлался легкий  туман. Тишину нарушало лишь пение птиц и громкое стрекотание
больших цикад. И вот  показались буйволы  - не  меньше  сотни могучих черных
зверей, словно  вылепленных  из ночного  мрака. Они медленно  поднимались по
берегу, чтобы еще до  восхода перебраться  на  заросшие  кустарником  лесные
полянки.
  Когда стадо  было в пятидесяти метрах от меня, я прицелился  в крупного
быка и нажал  на спуск. Раздался хриплый  рев, и в ту же секунду все буйволы
громоподобным галопом обратились в бегство. Я успел перезарядить  "экспресс"
и взять на мушку  одну из коров, и снова громкое мычание показало,  что пуля
достигла  цели. Раненные животные скоро начали отставать,  и я махнул рукой,
подавая  сигнал бою.  Собаки, спущенные с поводков, помчались к  буйволам  и
вскоре остановили  их. Еще два выстрел и огромные  черные туши лежали у моих
ног.
  Одного буйвола я подарил проводникам. А вечером ко мне явился почтенный
чернокожий старец, который представился отцом  одного из отставных аскари. Я
постарался  оказать ему самый любезный прием, и старый джентльмен перешел  к
делу. Смысл его длинной и высокопарной речи сводился к тому, что он хотел бы
получить еще некоторое количество мяса. Я не  знал, сердится или  смеяться -
вот  уж  не  ожидал,  что  для  трех  человек,  даже   с  семьями,  окажется
недостаточным полтонны превосходной буйволятины! Все же  просьба  показалась
мне чрезмерной и расстались мы менее дружелюбно, чем встретились.
  Наш лагерь был расположен в чудесном, тенистом, очень живописном уголке
на берегу Кафуэ, но жить в нем оказалось невозможно. Причиной явились гиены.
С наступлением темноты они выходили на  охоту целыми стаями, и жуткие вопли,
хохот  и  завывание  наполняли весь  лес и  уже не  прекращались  до  самого
рассвета.  Наши  собаки  старались  не  отставать  от  них,  и  в результате
получался концерт,  описать который мне не  под силу.  Проведя две бессонные
ночи, мы сняли лагерь и вернулись к паромной переправе.
  Там все  опустело. Свежая  могила  указывала, что Леви  пополнил список
жертв  черной  лихорадки.  Так  же,  как  он,  умерло  бессчетное количество
европейцев,  пролагавших  в  африканском  буше  первые  пути  для  свободной
торговли, мира и обеспеченности.
  Теперь  мы направились по  уже  знакомой мне  дороге в  сторону Мумбвы.
Возле деревни вождя Кабанги было решено  задержаться на  пару суток -  здесь
представлялась хорошая  возможность поохотиться на  льва. В последнее  время
хищники  очень  осмелели и средь  бела дня  нападали  на  деревенский  скот.
Казалось  бы,  вождь  должен  обрадоваться  нашему намерению  и  постараться
всячески облегчить охоту  - его стадо  уже  не раз  пострадало от  нападений
львов.  Ничего  подобного.  Когда я попросил  продать  нам  пару  телят  для
использования в  качестве приманки, Кабанга погрузился в  раздумье. Наконец,
после  долгих колебаний и  уговоров,  мы  сошлись  в цене, но вождь выглядел
таким расстроенным, как  будто служить приманкой предстояло ему самому, а не
телятам, которых, кстати,  все равно  рано  или  поздно съели  бы  львы  - и
совершенно бесплатно.
  В деревню  вели две дороги, и  возле  каждой  наши  люди  соорудили  по
махану.  Перед  заходом солнца, пожелав друг  другу удачи,  мы  разошлись  и
заняли свои посты. Телят привязали в десятке метров дальше.
  Надо сказать,  что при  охоте на  хищных  зверей засидка на дереве дает
много преимуществ. Во-первых,  большой  обзор   во-вторых,  возрастают шансы
охотника остаться незамеченным. Дело в том, что  хищники  всегда внимательно
осматривают  местность,  приближаясь  к  добыче,  и  легко  замечают  всякий
незнакомый или опасный предмет. Но вверх они смотрят гораздо реже, поскольку
обычно на деревьях нет  никого, кроме птиц и обезьян - существ на которых ни
один лев никогда  не обращает внимания. В-третьих, ветер  теряется  в кронах
деревьев,  и  вероятность того, что  зверь  почует  охотника,  во  много раз
меньше, чем на земле.
  Как только я устроился  на ветвях, за меня принялись москиты. Ни до, ни
после  той ночи мне не приходилось терпеть подобную  муку, и вдобавок нельзя
было ни прихлопнуть очередного  кровопийцу,  ни  почесать  укушенное  место.
Постепенно я  начал понимать, что охота на львов - действительно занятие для
героев.
  Около полуночи из зарослей вышла пятнистая гиена, прошла  мимо теленка,
оглянулась, постояла и медленно направилась к нему. Против ожидания, теленок
не проявил никаких  признаков страха - наоборот  он сделал  несколько  шагов
навстречу  зверю,  который мог -  в буквальном  смысле слова  - откусить ему
голову   одним   движением   челюстей.  Некоторое   время   они   дружелюбно
рассматривали  друг  друга,  потом  огромная  гиена  повернулась и затрусила
дальше  видимо она не успела проголодаться. Больше всего меня удивил громкий
отчетливый звук ее шагов - на слух  казалось, что по дороге идет  человек, а
не животное.
  Львы так и  не  появились,  и когда расцвело, я слез с  дерева, отвязал
теленка  и пошел  в деревню, усталый и изъеденный до  полусмерти. Оказалось,
что Хэмминг  не  стерпел пытки гораздо раньше - он  вернулся  в  лагерь пять
часов назад, предпочитая москитам ночную встречу со львом или леопардом.
  По иронии судьбы, в эту самую  ночь львы пировали в соседней деревне  -
они  вломились  в  загон для скота и  ни  в чем себе не отказывали.  Лишь  с
восходом  солнца  жители  объединенными  усилиями   сумели  прогнать  наглых
разбойников. Все это мы узнали уже значительно позднее.
  Наш караван  опять  двинулся в сторону Мумбвы  и через  три  дня достиг
селения  одного  из  знаменитейших  индун  племени  масхукулумбве,  великого
охотника  Какуа. Вождь  был  уже  стар, но  охотники всегда рады друг другу,
независимо  от возраста  и цвета кожи.  Он принял  нас очень  радушно, и  мы
задержались в деревне на несколько дней.
  Здесь  произошел прискорбный эпизод  в результате которого дружба между
Хэммингом и Жако дала трещину. В то утро голодный и усталый Хэмминг вернулся
с удачной  охоты.  На столе его ожидала яичница  глазунья,  на  изготовление
которой пошли  последние  яйца  - наши запасы были на исходе. Хэмминг послал
боя  за водой и стал  умываться,  предвкушая  королевский завтрак. Но  в тот
момент, когда  он  вытирал лицо,  дружище Жако  одним  великолепным  прыжком
достиг  стола, наклонился к тарелке и быстро запихнул  яичницу себе  в  рот!
Услышав испуганные крики слуг, Хэмминг обернулся, взревел, как раненный лев,
и бросился  на похитителя.  Жако  схватил  последний  кусок  глазуньи, сунул
подмышку и кинулся наутек, а Хэмминг, забыв усталость, преследовал его, горя
жаждой крови. Привлеченный внезапным переполохом, я вошел как раз в тот миг,
когда  мой  друг  изловчился и поймал маленького  бабуина за шиворот.  Через
секунду острые зубы впились ему в  руку,  и  он с проклятием отшвырнул  Жако
далеко  в сторону. Я  был  уверен, что обезьяна убита или, во всяком случае,
покалечена.  Но  Жако  поднялся, отряхнулся, подобрал  извалявшийся  в  пыли
драгоценный  кусок яичницы,  степенно отошел  в тень и не  торопясь закончил
свою трапезу. Он явно считал инцидент исчерпанным. Затем Жако подошел к нам,
забрался на стул напротив Хэмминга и самым дружеским образом заговорил с ним
о чем-то на обезьяньем языке. Не в силах больше сдерживаться, я покатился со
смеху, но Хэммингу в то утро изменило чувство юмора, о чем он и заявил прямо
и недвусмысленно.
  Вождь Какуа рассказал мне, как люди его племени охотились  на слонов  в
те  времена,  когда  огнестрельное  оружие  было   недоступно   для  негров.
Использовались два способа. В первом ключевую роль  играли, как ни  странно,
собаки.  Специально  обученные   своры  выпускались   на   одинокого  слона.
Возмущенный  внезапным нападением  нахальных шавок,  гигант останавливался и
пытался разметать их хоботом или  растоптать  собаки уворачивались,  и  слон
вертелся  на  месте.  В  то  время охотники,  пользуясь  тем,  что  внимание
огромного животного отвлечено, подкрадывались к нему сзади и вонзали копья в
слоновье брюхо,  стараясь загнать  их  как  можно дальше. Сразу убить  слона
таким   образом  удавалось  редко,  и  обычно  каждая  охота   стоила  жизни
одном