и
жизнедеятельности человека.  Здесь  можно  встретить  практически  все  - от
пивных банок  до трубопроводного оборудования. Район Северной Атлантики, где
мы  работали,  был  совершенно  не  тронут  загрязнением. Здесь  очень редко
встречаются подобные предметы.
     Роджер  погружался  впервые  после  перерыва.  У меня  это было  второе
погружение,  но  все  равно мне требовалось какое-то время для  того,  чтобы
привыкнуть  к  новым  условиям.  Первые  четыре  часа  Роджер  манипулировал
грунтососом,  двигаясь  вдоль кабеля,  и внимательно  следил  за  поведением
"Пайсиса", сосредоточив в своих руках все управление аппаратом.
     Мы  остановились около 4  часов  утра,  выпили по чашке кофе и обсудили
наши дальнейшие планы. После остановки наступила моя очередь сменить Роджера
у  пульта  управления. Кабель  в  разных районах заглубляют  по  разному,  в
зависимости от грунта. Сейчас, например, мы двигались на запад, опускаясь по
очень пологому склону.  Грунт становился мягче, и поэтому размывать  траншею
под  кабель  становилось все легче. Секция телефонного кабеля, с  которой мы
работали, была армированной и довольно тяжелой.  Очень приятно смотреть, как
кабель  проваливается в траншею,  размытую водяной  струей, и как сверху его
заволакивает разжиженный ил.
     Чтобы опустить кабель достаточно глубоко, планировалось прорыть траншею
в три или четыре прохода аппарата. Постепенно каждый из нас приноравливается
к работе,  и  мы  направляем  струю  точно  с  правой  стороны  кабеля.  Дно
совершенно ровное,  препятствий на пути нет, ил мягкий одним словом, условия
работы прекрасные.
     Все было хорошо до тех пор, пока мы не потерпели аварию на глубине 1650
футов. Несмотря на то что сама работа и постоянное напряжение  -  левая рука
ведет аппарат,  управляя  двумя  двигателями,  а правая  -  направляет сопло
грунтососа вдоль кабеля - утомляют,  усталости не замечаешь. Но,  после того
как остановишься, передашь  свои функции наблюдателю,  а затем  приляжешь  в
"углу" аппарата, чтобы отдохнуть, посмотришь на  часы и  вспомнишь,  что  на
судне обеспечения все только просыпаются и скоро будет завтрак, только тогда
начинаешь чувствовать усталость.
     На этот раз нам  надо было пройти как можно дальше на запад и заглубить
кабель, уже зарытый в предыдущих трех проходах на глубину 12 дюймов.
     Наши аккумуляторы разрядились, и перед  всплытием, когда Роджер включил
насос  для откачки балласта, мы  заметили,  что впереди тяжелый армированный
кабель поднимается над грунтом.
     Было уже около 6.30 утра.  Мы выключили насос, налили по  чашке кофе, и
Роджер  прикончил свой  последний  бутерброд. Посоветовавшись,  решили,  что
причина  аномалии довольно  простая: или неровность  дна,  или, может  быть,
какое-либо  препятствие,  пропущенное  теми, кто  укладывал кабель.  Стрелка
глубиномера  показывала  чуть   больше  1700  футов,  но  было  очень  важно
обнаружить аномалию в укладке  кабеля и сообщить об этом следующему экипажу,
чтобы он мог избежать неожиданностей при работе под водой.
     Наконец  кофе  выпито,  и  мы,  всматриваясь  в иллюминаторы,  медленно
двинулись вперед. Не прошли мы и нескольких футов, как увидели на дне, в том
месте,  где провисал  кабель, ложбину  шириной  около 20-25 футов.  Двигаясь
вперед  вдоль пересекавшего ее кабеля,  постепенно поднимающегося от дна все
выше и выше,  мы поняли, что здесь нас ожидает большая работа. Только размыв
борта ложбины, можно будет уложить  кабель, чтобы за него не зацепился трал.
А  здесь  кабель, не  прикрытый грунтом, был  как бы специально подвешен для
трала. Двигаясь вперед и  назад вдоль ложбины, мы  сделали видеозапись этого
участка и, сообщив наверх о наших планах, начали с помощью сопла, зажатого в
манипуляторе, подрезать ее восточный борт. Было около 8 утра, когда мы, пару
раз  пройдясь  по этому борту, закончили  работу.  Зная,  что  на судне, уже
объявлено о  предстоящем  всплытии  нашего  аппарата, мы  сделали  несколько
видеозаписей  последнего участка  кабеля, оставили  в этом  месте  пингер  и
двинулись в  сторону.  Эта незапланированная часть погружения отняла  у  нас
только 45 минут, но далась она нам с большим трудом.
     Выполняя все  предыдущие часы монотонную работу на  ровном  и  открытом
участке, мы втянулись в нее, и последний этап утомил нас.
     - Это  задержит нас на  несколько дней,  сказал я Роджеру, имея в  виду
ложбину с провисшим кабелем. Какое-то время мы готовили аппарат к всплытию и
вскоре, несмотря на 1700-футовую толщу воды, услышали по подводному телефону
шум  мотора подошедшей к  нашему бую надувной  лодки.  Это означало,  что  с
минуты на минуту мы получим  разрешение на всплытие. Чтобы придать  аппарату
положительную плавучесть, Роджер начал перекачивать масло в мягкие забортные
резервуары. Этой системой пользуются для всплытия с  глубин более 250 футов.
Сжатый воздух  следует беречь для придания аппарату положительной плавучести
на поверхности. Его целесообразно использовать при таком забортном давлении,
когда для продувки цистерн главного балласта требуется лишь  небольшая часть
его запасов, содержащихся на борту аппарата. Поэтому  аппарат  спроектирован
так, чтобы  его надежное  всплытие с больших глубин обеспечивалось с помощью
уравнительной системы, то есть перекачкой масла в забортные мешки.
     ... Разрешение на всплытие наконец получено, и, так  как предварительно
мы перекачали достаточный объем масла из кормовой сферы, аппарат почти сразу
оторвался от грунта и начал медленно подниматься к поверхности.
     Мы понятия не имели о том, что творится  наверху и что нас ожидает, так
как  довольно давно  покинули поверхность,  где была тогда  легкая  зыбь, не
причинявшая  нам  особого беспокойства.  Мы  убрали  все в  своем  отсеке  и
разделались  с   остатками  пищи,   оставив  лишь  половину  бутерброда.  На
поверхности нас удивил свет. И  хотя мы знали время, но психологически никак
не могли настроиться на то, что новый день уже начался.
     Всплыли мы в 9.18. Наверху было  так светло, что нам казалось, будто мы
видим преломленные  в воде  солнечные  лучи.  Дело в  том,  что,  даже когда
"Пайсис" находится на  поверхности, его иллюминаторы все равно  остаются под
водой, и через них невозможно увидеть солнце.
     Всего через полчаса нас ожидал настоящий завтрак, а сейчас мы  зависели
от судна обеспечения и самое  большое,  что могли  пока себе  позволить, это
отдыхать и представлять себе яичницу с беконом.
     "С возвращением!"  - прозвучал  из  динамика  голос  Рольфа Хендерсона,
руководителя  нашего  погружения.  После  этого  он  начал  давать   Роджеру
указания,   чтобы   облегчить  заведение   на"Пайсис"  буксирного  конца   с
приближающегося к нам судна обеспечения.
     Выполнение   этих   распоряжений  требовало  от  пилота   определенного
внимания,  так как рядом  работали водолазы.  Мы услышали,  как к нам  снова
подошла надувная  лодка "джемини",  подтянувшая к аппарату буксирный  конец.
Потом мы слышали, как водолаз карабкался на  аппарат и затем спрыгнул в воду
заводить  буксирный  конец.  Мы слышали  голос моториста  с  "джемини",  еле
доносившийся к нам  по радио, а  потом руководитель погружения громко и ясно
сказал:
     "Буксир заведен". Затем опять с нашей палубы послышались звуки, водолаз
снова влезал  на  аппарат. Вдруг зазвонил  сигнал тревоги.  Мы оба мгновенно
узнали  его,  но  подсознательно  каждый  из  нас  понадеялся,  что  тревогу
спровоцировал  слишком чувствительный  датчик затекания,  на  который  попал
конденсат. Однако  через минуту или две  мы ясно услышали по радио тревожный
голос,  почти прокричавший: "Водолаз что  - то показывает". Почти  в тот  же
момент  корма  нашего  аппарата  резко  опустилась.   Это  было   совершенно
непонятно.  А когда я увидел, что стрелка глубиномера резво бежит по шкале и
проходит  уже  30-футовую  отметку,  мне  стало  страшно. Мы не  знали,  что
случилось, но похоже было, что корма  аппарата по  каким-то  причинам  стала
очень  тяжелой,  и  мы  довольно  быстро стали  опускаться в глубину  кормой
вперед.


МЫ ЗАТОНУЛИ И ЛЕЖИМ НА ДНЕ ОКЕАНА

     Следующие несколько минут были ужасными. На глубине 150 футов нас вдруг
подбросило  и  начало  сильно дергать  из  стороны  в  сторону.  На какое-то
мгновение  аппарат принимал горизонтальное положение, и  в следующую секунду
он уже "стоял" на корме или смотрел иллюминаторами в сторону дна. Нейлоновый
плетеный  буксирный  конец как-то  удерживал нас под кораблем  в подвешенном
состоянии, хотя и не был рассчитан на такую нагрузку.
     - Какого черта там случилось? -  почти крикнул я Роджеру, уже, впрочем,
догадываясь, в чем  дело. Кормовую  сферу каким-то образом полностью  залило
водой,  и аппарат стал более чем на тонну тяжелей, чем это вообще допустимо.
В любую секунду буксирный конец должен был лопнуть, но секунды  складывались
в  минуты,  а  мы  все  еще  висели.  Ужасное  раскачивание продолжалось,  и
сорванное оборудование громыхало вокруг нас.
     Мы включили подводный телефон и почти сразу услышали искаженный голос:
     - Держитесь, мы посылаем к  вам водолаза еще с одним концом. Говоривший
не мог  не знать, что попытка завести буксирный конец, на такой глубине  для
водолаза равносильна самоубийству, но сам факт того, что мы услышали голос с
поверхности, привел нас в чувство.
     -  Необходимо сбросить отделяемый балласт, - сказал Роджер  и  каким-то
чудом в этом  хаосе достал ручку  сброса груза,  прикрепляемую в специальном
зажиме позади его сиденья. Сброс груза  не очень легкая задача даже в лучшие
времена, но если бы все-таки удалось облегчить аппарат  на 180  килограммов,
это была бы,  конечно,  какая-то  помощь  людям  на поверхности,  пытающимся
помочь нам. Из динамиков подводного  телефона раздавался  сильный шум: волны
на  поверхности  бились  о наш корабль  обеспечения, работали  его  винты, и
сквозь все это ободряющий голос призывал нас держаться.
     Роджер  сделал последний оборот ключом, и аварийный груз сорвался вниз,
я  же  в  это время пытался связаться с  поверхностью. Только  две,  или три
минуты прошло с момента затопления кормовой  сферы, но  казалось, что прошла
целая вечность.  Нам  обоим хотелось,  чтобы скорее  кончились  эти  ужасные
рывки, но  мы знали, что  если  они кончатся,  то  оборвется последняя нить,
связывающая нас с поверхностью.
     Вдруг раздался треск, и движение прекратилось. Буксир все-таки  лопнул.
Аппарат  передифферентовался на 90  градусов на корму  и с большой скоростью
устремился вниз, на дно.
     Когда стрелка глубиномера дошла до  отметки 240 футов, стало темно. Это
буквально парализовало нас. Большой блок гидролокатора, выскочивший из своей
подставки,  удерживался  только  с  помощью  кабеля,  что  было  опасно.  Мы
отсоединили его и бросили под ноги. Стоять нам пришлось на вводах в кормовой
части сферы. Чисто автоматически Роджер потянулся к неработающему подводному
телефону и начал, глядя на глубиномер, наговаривать глубину:
     "...270  футов... 310 футов...  350  футов".  Если  бы  не  глубиномер,
стрелка которого резво бежала по кругу,  мы не смогли бы осознать, насколько
быстро мы погружаемся.
     - Наконец-то, - сказал  я Роджеру,  когда снова начал  соображать, но я
сам не понял, что имею в  виду. Совершенно  автоматически мы  что-то делали,
чтобы обезопасить себя, хотя  никогда не слышали о таких авариях.  Выключили
батареи на 120,24 и 12 вольт, чтобы избежать пожара от короткого  замыкания.
Быстро сложили  подушки  с диванов  и все мелкое вниз кормовой  части сферы.
После  этого нам  осталось только ждать... 7.50 футов...  840  футов...  920
футов.
     - Должно быть, скоро, - проговорил я.
     - Зажми в зубах тряпку перед тем, как мы стукнемся о грунт, - предложил
мне Роджер, но я не  двинулся с места. Точно на 1575 футах аппарат  врезался
кормой в грунт. Нас встряхнуло, стрелка глубиномера резко остановилась, и на
этом все кончилось.
     Примерно  секунду  мы не решались  пошевелиться. Куда упадет  аппарат -
вперед или  назад?  Мы находились в  непроглядной темноте, и  я инстинктивно
написал в  моей  записной  книжке:  "На  грунте",  а  так как  мои  часы  не
светились,  наугад   приписал  время:  "10.15".  Медленно   и  осторожно  мы
сдвинулись   с   места.   Роджер  неторопливо  нащупал  главный  выключатель
120-вольтовой  батареи.  Если  ничего не  случится,  когда  он  включит его,
значит,  главная  батарея  разрушена  и наше положение окажется,  как это ни
странно  звучит,  еще более  критическим.  "Щелк" - прозвучало в  темноте, и
немедленно  зажглась  сигнальная лампочка  на  панели.  На  борту  еще  была
электроэнергия.
     С облегчением мы постояли  еще секунду и вдруг услышали громкий шипящий
звук. Что  это?  Но  затем  как-то сразу сообразили,  что  шипит кислородный
баллон.
     Кислород  -   драгоценный  газ,   необходимый  для  поддержания  жизни,
становится губительным в чистом виде. Находясь в сферической кабине стоящего
вертикально на корме аппарата, мы совершенно потеряли ориентировку. Приборы,
которые раньше для удобства располагались на  уровне локтя, сейчас оказались
у нас над головой.  Все в кабине было  как после боя. Опыт  помог  и на этот
раз. Роджер нырнул под  сиденье, отцепил кислородный  баллон, нашел вентиль,
повернул его, и шипенье  прекратилось. У нас  не было времени волноваться по
поводу  вышедшего  из баллона  кислорода, он все равно  остался с нами, и мы
сразу же начали поиск всего оборудования системы жизнеобеспечения. Так как у
нас была электроэнергия и кабина при ударе о грунт не потеряла герметичности
и прочности, самой важной для нас становилась система жизнеобеспечения.  Нам
оставалось  только ждать,  хотя ни один  из нас тогда ни разу не упомянул об
этом.
     Аварийная  батарея была  нашей  следующей заботой.  Где-то среди  хаоса
находилась  небольшая  герметичная  12-вольтовая батарея,  подсоединенная  к
системе связи и способная давать энергию для подводного  телефона, в  случае
если главная батарея выйдет из строя.  Она могла даже какое-то время крутить
вентилятор фильтра очистки от  углекислоты-скруббер, но  это уже на  крайний
случай. Батарею нашли  в том самом месте, где  и ожидали, висящей на кабеле,
но неповрежденной.
     Из-за  положения  аппарата   скруббер  и  соединенная  с  ним  канистра
поглотителя  лежали горизонтально,  но были надежно  прикреплены  зажимом  к
своим  кронштейнам.  Если этот жизненно  важный  прибор  не  работает  и его
поломку невозможно  устранить, тогда  время, отпущенное  нам для  выживания,
становится невероятно коротким.
     Я осторожно поставил скруббер  вертикально, проверил крепление канистры
и кивнул Роджеру: - "Запускай!".
     Щелчок  выключателя -  и, к нашей радости, мотор ожил! Прошло несколько
минут с того момента, как аппарат врезался в грунт, но я вдруг почувствовал,
что очень устал.
     Мы работали весь предыдущий  день и всю ночь и совсем недавно были  так
близко от душа, завтрака  и  отдыха.  Мы  еще не осознали  весь  ужас нашего
положения, но мое тело  уже прореагировало: в теплой кабине  меня трясло как
осиновый  лист.  Взялись  за  следующую нашу задачу -  установление  связи с
поверхностью. Я не ожидал особых результатов, но хоть что-то было лучше, чем
ничего. Тумблер подводного телефона  находился  над  моей  головой,  и,  как
только я включил его, из динамика раздался беспокойный голос, который громко
и  отчетливо  на фоне  небольших  помех  произнес:  ""Пайсис"!  "Пайсис"!  Я
"Вояджер"! Слышите ли вы? Ответьте".
     Мы  переключились на нижние  излучатели, так как из-за нашего положения
они  оказались  выше  верхних, и  ответили: "Я "Пайсис", слышу вас  громко и
отчетливо, говорите".
     "О, слышим  вас  громко  и ясно, "Пайсис",  каково ваше  положение  там
внизу?"
     После  того  как  мы ответили,  голос наверху изменился.  Очевидно, они
пытались связаться с нами с  момента  обрыва буксирного конца. Теперь звучал
громкий уверенный голос, который очень  поддержал нас в нужную минуту. У нас
не было  времени  для длинных объяснений, и  я ответил, что нам  нужно минут
десять,чтобы разобраться,  после чего мы выйдем на связь. Нам было ясно, что
мы  должны   как  можно  быстрее  подсчитать   запасы  имеющихся   на  борту
электроэнергии, кислорода и поглотителя в системе жизнеобеспечения.
     Вставая,  лазая по сфере в поисках  приборов и разговаривая, мы тратили
много  кислорода. К  счастью,  подушки  сидений,  которые размещаются  вдоль
аппарата,  для  того чтобы пилот  -  наблюдатель  мог  лежать  на  них перед
иллюминаторами, упал  при ударе вниз. Уложить их на новом месте на дне сферы
особого труда не составляло, и нам удалось сделать так, что одним концом они
опирались на вводы, а другим - на гидравлические вентили. Замысел заключался
в том, чтобы  все  можно  было  достать не поднимаясь, когда  мы уляжемся  в
кромешной темноте. За следующие трое с половиной суток мы  сделали множество
мелких  усовершенствований, но в течение первых 10 минут мы провели основную
работу,  переоборудовав сферу в соответствии с ее новым положением. Микрофон
подводного  телефона висел достаточно близко от нас, сам блок  телефона тоже
был в пределах досягаемости. Расходный  кислородный баллон мы  запрятали под
диван Роджера, а пользовались резервным, находящимся всего в трех дюймах
     от моей  головы. В течение первых  24 часов  я исполнял роль индикатора
расхода кислорода из  этого  баллона, так как  трубка расходомера направляла
струю мне точно в лицо. Единственное, чем мы не могли  управлять лежа, - это
включать и выключать скруббер, тумблер которого находился на основной панели
управления аппаратом. Сейчас он был у нас в ногах.
     Чтобы  содержание  углекислого газа  не превышало  допустимых пределов,
необходимо каждые три четверти часа включать скруббер на 10 минут, и хотя ни
один из нас ни  разу не проснулся  для этого вовремя, мы выдерживали график.
Как нам это удавалось, я расскажу позже.
     Оборудовав  все внутри  сферы,  мы  улеглись  и,  связавшись  с  судном
обеспечения, рассказали им все более подробно. Главное, что их интересовало,
- это наше здоровье и запасы в системе жизнеобеспечения. Мы не пострадали от
удара,   и  в  аппарате,  стоящем   на   корме   вертикально,  все   системы
функционировали нормально.
     Мы  передали  наверх  все  сведения,  касающиеся  запасов  кислорода  в
баллонах  и  состояния канистр с  поглотителем  углекислоты. Все  эти данные
потом передали по радио в Барроу, где высчитали время, к которому необходимо
закончить спасательную операцию. Для этого  были рассчитаны запасы кислорода
и поглотительного вещества и  составлен график, приведенный в  таблице.  Эти
вычисления были сделаны очень тщательно, за исключением одной важной детали,
о которой  никто  в  то время не знал. Дело в том,  что в  расходном баллоне
кислорода, спрятанном под диваном Роджера, по нашим подсчетам,  сделанным за
15 минут до  подъема на  поверхность, оставалось 2400 литров. На самом деле,
когда  через двое суток мы,  израсходовав  резервный баллон, достали этот, в
нем  было  только 1900  литров  кислорода. Оказалось, что за время всплытия,
пребывания на поверхности и падения  на грунт мы израсходовали кислорода  на
16 человеко-часов.
     Пища не самое главное в нашем  положении,  да у нас ее практически и не
было, но зато воды было достаточно.
     В  следующие  два часа мы  разложили  все  с максимальными удобствами и
разместились  сами для долгого неподвижного ожидания. Несмотря  на то что  в
кабине  было  относительно   тепло,  примерно  10  градусов  Цельсия,  из-за
влажности, превышающей 95%, мы все время мерзли.
     Мой  свитер находился  в  1575 футах надо мной,  на судне  обеспечения,
поэтому  я,  чтобы както сохранить тепло, одел  под комбинезон  спасательный
жилет  и обмотал грудь тряпками. Роджер оказался более предусмотри