м  сидели  в сфере  и смотрели друг на друга.  Рывки прекратились,  и
аппарат,  задрав  нос  вверх, смотрел своими иллюминаторами  на  поверхность
моря.
     - Ты пойдешь первым, - сказал я усмехаясь.
     - Нет, я пилот и пойду вторым, - услышал я в ответ.
     Роджер  не  умел  плавать,  и  после  непродолжительных  переговоров мы
договорились,что он выйдет из отсека первым.
     Люк с громким ударом откинулся, и  сверху хлынул яркий солнечный  свет.
Мы  услышали настоящий человеческий голос  и увидели настоящие  человеческие
руки, опустившиеся сверху.
     Роджер вылез через люк, потом по трапу наверх пополз я.
     Майкл Бонд, один из наших водолазов,  смотрел мне  в  глаза и улыбался,
обняв меня за плечи. Надувная лодка "джемини" плясала рядом с аппаратом.  Мы
были живы, мы были  на свежем воздухе. И как все  это не было невероятно, но
это было так.

СНОВА ДОМА

     Из множества  событий,  происшедших  за  те  несколько  дней,  в памяти
остались наиболее важные.
     За время  перехода на  "джемини" к борту  "Вояджера" я  увидел странное
устройство, плавающее в воде.
     - Это "КУРВ", - сказал Рой Браун, управлявший лодкой.
     Вся акватория моря  была  разлинована  плавающими канатами. Над головой
раздался рев, и очень низко над  водой прошел военный  самолет "Нимрод". Это
заставило  меня  поднять  глаза,  так как  я  был полностью  поглощен только
брызгами  соленой  воды  и  свежим  воздухом,  который  жадно  пил  большими
глотками.
     Вокруг было много кораблей, над  ними кружили самолеты. Слева по нашему
борту стоял большой красный корабль, под кормой которого висел наш "Пайсис".
     - Рой, это что?
     - "Джон Кейбот".
     Грандиозность  всего  происшедшего просто  не  укладывалась  в  голове.
Вскоре мы подошли к борту "Вояджера", и Рой закрепил гак к стропам лодки для
ее подъема на судно.
     - Рой, я взберусь  на "Вояджер" с кормы... пожалуйста, -  обратился я к
Брауну.  Я имел в виду место на корме судна, где обычно поднимаются водолазы
после  спуска аппарата на воду. Мне  не  хотелось,  чтобы  меня поднимали на
судно как-нибудь иначе.
     - Если ты уверен в себе - давай.
     Оказавшись  на  палубе,   я  почувствовал  головокружение  и  некоторую
слабость в ногах, в остальном самочувствие было нормальным.
     Здесь я увидел группу людей, и среди них было несколько мне незнакомых.
Я отметил также, что на палубе перед ангаром стоят два аппарата - "Пайснс-5"
и "Пайсис-2", окруженные горами канатов, крюков, скоб и тросов, а вся палуба
на корме  и  стартовая площадка для  аппаратов, откуда  их спускают за борт,
уставлена оборудованием и приборами.
     Да,  это была грандиозная операция, предпринятая ради  нашего спасения.
Правда,  до  меня это дошло только через несколько дней,  а тогда  я  просто
смотрел вокруг.
     Войдя в  свою каюту,  я увидел  на столе мою книжку пилота, открытую на
странице, где должна появиться очередная запись о погружении. Мой общий стаж
работы под водой составлял 70,5 часа. Подсчитав время пребывания под водой в
последнем  погружении,  я  получил  80,5  часа.  Это  было больше,  чем  все
суммарное время моих  предыдущих погружений. Сделав в книжке  запись об этих
80,5 часах, я распахнул дверь и вышел, поискать врача и выпить хотя бы чашку
чая.
     Как хорошо было снова вернуться на "Вояджер"! Прежде чем мы вылетели на
вертолете в Корк,  где журналисты устроили нам невиданную  встречу, на борту
"Вояджера" произошло много различных событий.
     Дэвид Майо ворвался в мою каюту, прибыв с "Хикэйта", где он работал все
эти трое суток. "Боже, как я рад тебя видеть", - тряс он мою руку. Делал  он
это чрезвычайно энергично, хотя и выглядел очень усталым.
     Дэвид последним  видел,  как  мы  скрываемся в волнах,  и его мог легко
затащить под воду тонущий "Пайсис-3".
     Все  выглядели  изможденными.  По рукам ходили  банки с пивом,  а мы  с
Роджером,  даже  сидя  в  кругу друзей,  пили лимонад. Мы собрались в тесной
каюте, и через открытый иллюминатор нас обдувал свежий воздух.
     Джуни позвонила мне по телефону. "Судя по голосу, у тебя все нормально,
интересно,  как ты выглядишь?"  - смеялась она.  Звонила она из Барроу, куда
вернулась, твердо веря в спасателей. Новость  о  нашем  спасении нашла  ее в
закусочной, где она была с Георгом Хенсоном.  Все  это время она  продолжала
вести дневник. Как  помнит  читатель,  мы  оставили  Джуни  ночью в  пятницу
наедине с ее тяжелыми мыслями.
     "Было что-то около  5 утра, когда зазвонил  телефон  и  мне  сообщили о
неудаче с первым канатом, зацепленным за  "Пайсис-3".  Может  быть,  счастье
начинает изменять нам? Я опять пошла спать и заснула, хотя мне и не сообщили
ничего хорошего.
     В  субботу  утром, несмотря на  сильный  ветер,  было солнечно и тепло.
Переезд в Барроу я помню хорошо. В этот день мои родители отмечали 30-летнюю
годовщину своей  свадьбы. Мы  с Роджером предполагали быть у них. Я  послала
две  телеграммы  через  почтовое агентство  "Дэлтон"  и  смело подписала их:
"Роджер и Джуни". Когда я появилась в
     Барроу,  меня  встретили  радостные  лица,  и,  оказалось,   неспроста.
Сообщили, что к аппарату удалось  присоединить второй  канат, а "КУРВ" пошел
вниз с  еще  одним толстым, прочным канатом. Да,  спасатели были на  пути  к
успеху. Я опять почувствовала уверенность.
     Я не  помню точного времени  многих  событий,  но, мне кажется,  что-то
около  11 утра последний  прочный канат присоединили к "Пайсису-3" и вот-вот
должен был начаться подъем.
     Затем сообщили, что  все идет хорошо и  покалеченный аппарат на  пути к
поверхности. Мне объяснили потом, что аппарат висит на 60-футовой глубине. Я
сразу позвонила маме, так как  не  могла  не поделиться с ней этой новостью,
ведь мои родители вообще ничего не знали, им  никто не  звонил. Мое  желание
увидеть Роджера дома и в тепле было настолько сильным, что мне и в голову не
приходило что возможны еще какие-то препятствия.
     Узнав  о  том,  что  аппарат  висит под кормой  судна перед подъемом на
поверхность, я  пошла в закусочную поесть. Когда мы сидели и ели бутерброды,
мне  позвонили  и  осторожно  сообщили  долгожданную новость:  мальчики  уже
выбрались из "Пайсиса-3", живы  и здоровы - это было лучшее, на что кто-либо
мог надеяться. Я  почувствовала неописуемое  облегчение. Все, чего  я теперь
хотела, - это увидеть Роджера".
     Вернемся теперь на "Вояджер". Капитан судна Лен Эдвард так долго  стоял
на мостике, что у  него опухли ноги. Я нашел  его в каюте. Он  лежал, задрав
ноги вверх, и ехидно улыбался.
     - Знаем, знаем, чем вы там занимались. И он подмигнул мне. Наш  капитан
корабля был  "морским  волком", и  его  чувство  юмора  и речь  были  лишены
каких-либо тонкостей.
     В каюту ввалился кок Вилли, неся громадное блюдо с едой.
     - На, подкрепись, это все вы должны были съесть, пока сидели внизу.
     Но мы  не  чувствовали голода, и почти сутки после спасения я ничего не
ел.
     ...Петер  Мессерви появился  с "Джона  Кейбота", когда я сидел у Рольфа
Хендерсона и пил чай. Он стоял  в спасательном жилете, улыбался и молчал. Он
был капитаном-наставником  в фирме,  и на его  плечи легла  организация всей
спасательной  операции.  Он  не суетился, а  просто стоял  и  радовался нам,
нашему счастливому возвращению.
     Боб Эстаух был  еще  в "джемини". Он занимался  "Пайсисом-3".  "Скажите
Рольфу,  что  мне нужны  водолазы", -  передал  он  через  свою  портативную
радиостанцию. Спасательная операция  закончилась,  но  аппарат еще продолжал
висеть   под  кормой  корабля.  Такой  беспорядок,  а  на  лице  улыбка!  Он
действительно был в ужасе от поломок
     аппарата, но его глаза весело блестели.
     Итак, все кончено. Рукопожатия, банкире лимонадом, многочисленные чашки
чая и сигарета.
     Пожилой врач из Корка подошел ко  мне и взял  за руку. Я хотел ответить
ему на рукопожатие, но он, оказывается, собрался  пощупать мой пульс. Уходя,
он бормотал: "Невероятно, но никаких отклонений".
     Петер организовал вертолет и  наконец уговорил  Боба Эстауха  вернуться
вместе с нами в Корк. Роджер, я, Боб, Олл Прайс, руководитель работ от фирмы
"Хайко", и еще несколько человек сели в вертолет и улетели.
     Было грустно  покидать всех,  многих  из которых  мы  так и  не  сумели
поблагодарить лично.  Со многими  из  них мы,  может  быть, и не  встретимся
больше, но  я надеюсь,  что  они  прочтут  эту  книгу  и поймут, как  мы  им
благодарны и как многим обязаны.
     Из Корка,  насилу пробившись через толпу журналистов и  фоторепортеров,
мы на самолете понеслись через Ирландское  море в Барроу. Уже темнело, когда
самолет  приземлился  на  небольшом  аэродроме.  Я  немного   боялся  нового
утомительного приема, но  выход  с летной  полосы был  свободен,  и па ветру
стояла только очень небольшая группа людей.
     Я шел к этим людям, не видя никого в отдельности, но вдруг заметил свою
жену Джуни. Она стояла немного в стороне, закутанная в полушубок.
     - Здравствуй, милая, - сказал я, подойдя к ней.
     - Здравствуй, Род, как славно, что я снова вижу тебя.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

     И  все-таки  мне остались  непонятными  две  вещи.  Как  и  почему  это
случилось? Могли в штормовом море буксирный конец захлестнуться за небольшую
шестигранную гайку и  повернуть ее так, чтобы люк открылся? Сейчас люк лежит
на дне Атлантики,  зарывшись в ил недалеко от телефонного кабеля. Если найти
люк,  то можно  установить истинную  причину аварии. Захлестнуть,  наверное,
могло,  но это  один  шанс из  миллиона, а так как это все-таки произошло, я
уверен, что  надо  что-то изменить в конструкции  люка, чтобы  предотвратить
подобную аварию в будущем.
     Долго еще после спасения спрашивали нас с Роджером: "Что же все-таки вы
чувствовали там,  внизу? Было ли  холодно и  думали ли  вы о смерти?" Были и
другие вопросы. Тогда мы не могли  на них  ответить, но  на некоторые ответ,
конечно, есть.
     В  первый  момент  я  очень  испугался  и  был  уверен,  что  случилось
непоправимое.  Пока  аппарат  тонул,  мы, не отрывая  глаз  от  глубиномера,
все-таки думали  о  том, как аппарат  выдержит удар о грунт. Не  может ли от
удара сорваться  люк обитаемой  сферы?  Мысль,  конечно, глупая,  так как за
бортом  очень высокое  давление, но я был ею напуган. В первые секунды после
удара мы в полной темноте ожидали, что где-то потечет вода.
     Наши движения были  очень осторожны, но каждый из  нас  не подавал виду
своему партнеру  и  старался  казаться невозмутимым.  На самые  первые капли
конденсата,  упавшие   на  наши  лица,  мы  сразу  прореагировали  и  начали
пробовать, не соленая  ли это вода и не появилась ли все-таки течь. Время от
времени мы включали фонарь и
     пробовали на вкус каждую каплю.
     Все три дня мне периодически  сводило ноги  судорогой. Возможно,  виной
тому была сырость, но  каждый раз, когда это случалось, я начинал двигаться,
беспокоил  Роджера, и  в результате  мы  вместе  потребляли в эти  несколько
секунд немного больше кислорода, чем в спокойном состоянии.
     Я  наблюдал  за  крошечным  кислородным  манометром,  стрелка  которого
медленно двигалась в сторону нуля. Это был просто манометр, но  он показывал
нам,  как уходит время. Мы не могли измерить содержание кислорода в отсеке и
очень  переживали  из-за  этого,  но  тем  не  менее  мы   дышали,  кислород
поддерживал  наши   жизни.   У  нас  постоянно  болела  голова.  Причину  ее
происхождения мы знали, и потому больше всего наше внимание занимал все-таки
манометр. Мы смотрели на  него,  как на часы, стрелка которых  незаметно для
глаза  ползла  к  нулю. Эти часы не тикали,  но постоянно  напоминали нам об
уходящем времени.
     Из-за стопроцентной влажности  в отсеке наша одежда  полностью намокла,
и, хотя было не очень холодно  (температуру мы не  знали, так  как термометр
при ударе сломался),  мы  сильно  мерзли.  Вот почему мы прижимались друг  к
другу, чтобы согреться.
     Находились   и   скептики.   Обычно   кто-нибудь   из   них,   состроив
пренебрежительную  мину,  спрашивал:  почему  это  в то время,  когда Роджер
особенно  мучился,  такое  большое значение  для нас  имело рукопожатие  или
похлопывание по плечу? Неужели для двух взрослых мужчин это важно?
     Да, это был способ общения. Мы сидели в полной темноте и вынуждены были
как можно меньше разговаривать. Кроме  того, мы знали, что каждому из нас не
сладко, мы поддерживали друг друга, и нам  было легче. Мы делили поровну все
что имели:  пищу, одну  банку  лимонада, кислород, и при этом  между нами не
возникало  никаких  трений.  С  нами  всегда  были  терпимость,  терпение  и
уверенность  в тех, кто остался наверху,  уверенность в том,  что  днем  ли,
ночью ли они пытаются помочь нам, попавшим в беду. Они не отдыхали ни минуты
до тех пор, пока не появилась
     надежда на успех.
     Спасибо всем им.
     Меня также часто спрашивают:
     -  Неужели после аварии с "Пайсисом-3"  вы снова  будете  погружаться в
аппаратах?
     -  Вообще-то да, - отвечал  я. -  Некоторые  люди в  результате болезни
бывают  подолгу  прикованы  к постели, и тем не менее  это не отбивает у них
охоту каждый день ложиться спать.
     Оба  Роджера,  Маллинсон  и  я,  продолжаем  погружаться  на  подводных
аппаратах, и иногда  вместе. После спасения я участвовал уже в двадцати пяти
погружениях и все это время пытался найти себе работу,  которая позволила бы
мне чаще бывать дома  и дала бы возможность, например,  сесть и написать эту
книгу.
     Однако  моя  долгая работа в  море и работа под водой  сыграли со  мной
шутку: я снова и окончательно вернулся к погружениямна подводных аппаратах.

     (*  Канадская фирма  "Хайко" построила одиннадцать таких  аппаратов, из
них два по заказу Академии наук СССР.
     Аппаратами  "Пайсис-УП" и  "Пайсис-ХЬ  с  рабочими глубинами  2000  м в
настоящее время владеет Институт океанологии им. П. П. Ширшова АН СССР.
     Москва "Мысль" 1983