к другу  обветренные  и обмороженные лица  с воспаленными  глазами и с
облегчением выбираются в безопасное место, а в это время звучит трогательная
лирическая мелодия. Мы с Роджером нарушали все замыслы режиссера.
     Нас  мало интересовала безопасность при подъеме.  В памяти  свежи  были
ужасные   рывки,  когда  три   дня   назад  мы  болтались  подвешенными  под
"Вояджером", пока не оборвался буксирный конец.
     Все  могло  повториться,  и   этого  мы   боялись  больше,  чем  нашего
безысходного положения на дне.
     Сейчас нам понятно столь неестественное  отношение  к  происходящему. Я
уверен, что, если бы  нам дали по два  или три одеяла  и немного  выпить, мы
восприняли бы все подругому.
     Морской болезни подвержены и  мужчины, и женщины. На  меня,  к счастью,
качка  не  действует,  но, по  всей  видимости, очень большая доза  болтанки
заставляет и меня  забиться в угол  и махнуть на все рукой. Пропадает всякое
желание бодриться и что-нибудь делать.
     Моя жена Джуни испытала это состояние. Как-то раз в  тот год, когда  мы
встретились, она с двумя друзьями возвращалась морем с прогулки, и их застал
сильный шторм. Два человека сражались с  разбушевавшейся стихией,  направляя
яхту в порт Саутгемптон, а Джуни, совершенно разбитая, боролась с ежеминутно
подступающей тошнотой.
     Наконец шторм  и ужасное состояние  Джуни заставили их подать  ракетами
сигнал бедствия.
     На  огромном греческом  судне  увидели ракеты и подошли оказать помощь.
Корабль, будучи  без  груза, а потому очень  высоко поднимающийся над водой,
полностью прикрыл крошечную яхту. С него подали три каната, по которым можно
было подняться наверх.
     Джуни была извлечена из темного закутка, и первое, что она увидела, это
нос корабля, который возвышался,  казалось,  на целую милю  над водой. Затем
она, увидев веревки с большими узлами на концах, твердо заявила,  что никуда
не уйдет с яхты и сейчас же отправляется снова в постель.
     Пришлось заставить ее подойти к борту яхты,  обвязаться широким поясом,
прикрепленным к веревке, и подняться наверх.
     Наше положение в "Пайсисе-3" было  проще. Мы при всем  желании не могли
вмешаться  в происходящее  и  что-либо сделать,  чтобы  обезопасить  себя  в
предстоящей операции.
     "Пайсис-2"  ждал,  когда  рассеется  муть,  чтобы  еще  раз  убедиться,
насколько  надежно  закреплен захват в кормовой сфере. По каким-то причинам,
может  быть, из-за того, что  нос нашего аппарата был  задран вверх, связь с
поверхностью у нас была лучше, чем у "Пайсиса-2".
     - "Пайсис-2"! Ответьте, - услышали мы Запрос "Вояджера".
     Своим  сообщением  мы могли чем-то  помочь  спасателям,  но  о чем  они
говорили перед этим? "Не спать и слушать!".
     -  Взяли мягкую петлю со второго каната в манипулятор и  будем пытаться
завести ее на подъемную скобу.
     - "Пайсис-2", повторите медленно, сообщения не понимаем.
     Я хорошо слышал все, что сказали с "Пайсиса-2", а  запрос  с "Вояджера"
был действительно не очень ясным.
     - Мягкая петля? - Я плохо понимал, что это означает, но чувствовал, что
это что-то важное.
     На самом деле  "Пайсис-2"  пытался  подсоединить канат, зажим  которого
вырвался  из  клешни  манипулятора  "Пайсиса-5" и, зацепившись за ограждение
нашего двигателя,  застегнулся  на  нем  защелкой.  Сверху  на  этом  канате
спустили  петлю  с  зажимом - ее-то и назвали  "мягкая  петля", - которую  и
пытался присоединить  "Пайсис-5". Если бы это получилось, то  на "Пайсисе-3"
был бы заведен второй подъемный канат.
     - Два каната?
     Действительно,  необходимо по  крайней мере  два  каната.  Спасатели не
поддались возбуждению, охватившему их после успеха "Пайсиса-2", и решили  не
вытаскивать нас на одном канате.
     Нагрузки  при  подъеме  могли быть  очень большими, особенна  от рывков
вблизи поверхности,  и,  если бы первая попытка подъема сорвалась, на вторую
уже  не осталось  бы  времени.  Так  что это был  вопрос  ремня  и подтяжек,
подтяжки надо было подстраховать.
     "Пайсис-2" занят  работой и разговором с поверхностью.  Это приятно. Мы
сидели как бы внутри резонирующего шара. Хорошо.
     "Что там слышно про "КУРВ"?"
     Люди  с палубы  "Вояджера"  смотрели в  сторону  "Джона Кейбота".  Небо
светлело. Начинался новый день.  Выглянет ли солнце? Нет, солнца не будет. В
вахтенном журнале в 7.05 утра, в субботу, сделана следующая запись: "Сильный
западный, юго-западный ветер, зыбь и  ветровая волна,  сплошная  облачность,
местами - дождевые облака.
     "КУРВ" подготовили к спуску в семь утра".
     Закончил ли работу "Пайсис-2"? По связи установили, что он столкнулся с
теми же трудностями, что и "Пайсис-5".
     Течение  было небольшим, но плавучая петля мешала  работать и на  таком
течении, хоть это и казалось неправдоподобным.
     После  многих  неудачных  попыток  "Пайсису-2"  разрешили  всплывать на
поверхность. Главным врагом было  время, спасатели об этом не забывали ни на
секунду и поэтому решили,  что лучше всего поднять "Пайсис-2" и попытаться с
помощью аппарата "КУРВ" завести в кормовую сферу второй зажим.
     "КУРВ" обладал одним важным достоинством. Если его  удачно  спустить на
воду недалеко от первого подъемного каната, то он может погружаться по нему,
пользуясь своим собственным локатором. Таким  образом,  он мог опуститься на
дно неподалеку от нас, на то место, где только что стоял "Пайсис-2".
     "Пайсис-2"  подняли  на  борт без  особых  осложнений,  так как  погода
немного  улучшилась.  С  "Джона  Кейбота"  запросили  разрешение  подойти  к
"Вояджеру".
     В 8.00  утра,  после своего успешного погружения,  Дез Д'Арси вылез  из
аппарата.  Предстояло  еще многое  сделать,  и  потому  его вместе  с  Бобом
Эстаухом немедленно отправили на  "Джона Кейбота" распознавать телевизионное
изображение, передаваемое "КУРВ".  Они  лучше всех знали условия, в  которых
находится "Пайсис-3", и точно знали его положение на грунте.
     За исключением  нескольких мгновений,  я почти ничего не помню,  что мы
чувствовали  внутри  "Пайсиса-3"  в  период  между  всплытием "Пайсиса-4"  и
началом нашего подъема. А за это время прошло четыре часа.
     Припоминаю, что мы включали скруббер и заводили таймер.
     "КУРВ" был спущен  на воду в 9.40 утра. В  его манипуляторе  был  зажат
второй  зажим  с  прикрепленным  к нему  шестидюймовым  плетеным  нейлоновым
канатом.  По  своим характеристикам он  похож  на "Пайсис",  но его системой
"погружение  - всплытие" с борта  корабля управляет оператор, наблюдающий за
работой аппарата по маленькому телевизионному экрану. Аппарат пошел  вниз по
канату,  заведенному  "Пайсисом-2".  После   трех  дней   неудачных  попыток
дальнейшие события происходили так гладко, что в это даже не верится.
     9.50 - "КУРВ" на глубине 190 футов.
     10.12 - "КУРВ" на глубине 1100 футов.
     10.30 - "КУРВ" подошел к "Пайсису-3".
     10.31 - "КУРВ" установил визуальный контакт.
     10.35 - "КУРВ" ввел захват в открытую кормовую сферу нашего аппарата.
     Боб и  Дез, находясь на  палубе  "Джона  Кейбота"  у пульта  управления
аппаратом, смотрели на все происходящее  как зачарованные.  "КУРВ" опустился
так близко от "Пайсиса-3", что локатор сразу-же его обнаружил.
     Как  только   установился  визуальный  контакт,   Дез  прокомментировал
изображение  на экране и помог оператору вывести "КУРВ" в положение, удобное
для заведения зажима в кормовую сферу.
     Итак, все сделано. За шесть с половиной часов ситуация резко изменилась
от почти  безнадежной до вполне благоприятной. Два прочных каната прикрепили
к "Пайсису-3", и все были готовы к подъему аппарата.

ВОПРЕКИ ВСЕМУ НАС ПОДНЯЛИ

     Совершенно  упустив из  виду появление  на  дне  "КУРВ"  и его  успех с
заведением  второго  каната, я  вспоминаю только громкий металлический звук,
который  слышался в  течение последнего часа  нашего пребывания  на  грунте.
Затем я услышал неразборчивое сообщение:
     - ...Что бы ни случилось, мы поднимаем в 11.30...
     Не придав этому  особого значения, я снова уснул. Заключительная стадия
спасательной  операции началась. Спасатели, безусловно,рисковали,  но больше
тянуть и откладывать не могли, так как кислород  у нас  был на исходе, а они
очень надеялись увидеть нас живыми на поверхности.
     Разные  чувства  одолевали  меня  в этот  момент, но  больше всего  мне
хотелось, чтобы меня оставили в покое.
     Действительно,  путь наверх для меня был спасением, но он представлялся
мне новым  ужасным кошмаром. Больше я  не мог спать и бесстрастно взирать на
происходящее вокруг меня - это мне подсказывал мой печальный жизненный опыт.
     ...Как  только  Боб  Эстаух  появился  на  борту  "Джона  Кейбота",  он
определил,  что  грузоподъемные средства  этого судна  вполне  пригодны  для
спасательных работ. Узнав об аварии, он все время был на ногах.
     Во всех решениях он полагался на свой опыт и всегда оказывался прав. Он
немедленно предложил Петеру Мессерви поднимать "Пайсис-3" с "Джона Кейбота",
а не с "Вояджера", как планировалось раньше.
     Капитану  "Джона   Кейбота"   пришлось   принимать   трудное   решение,
сопряженное с большой ответственностью  и риском, но принимать его надо было
быстро, потому  что спасательная  операция  подошла  к своей  заключительной
стадии.
     Существенную роль играла погода, усложнявшая подъем тяжелого аппарата с
такой  большой глубины. Решение было принято без колебаний, капитан  взял на
себя такую ответственность, и  ему, как и многим другим спасателям из разных
частей  света,  мы обязаны  жизнью.  Мы  с  Роджером хотели  бы  персонально
поблагодарить его.
     В  10.50  утра,  немного  раньше, чем  планировалось,  "Вояджер"  начал
вызывать  нас по подводному телефону. Наконец им  удалось установить  с нами
контакт: "Сейчас мы будем вас поднимать, Роджер". Мы ответили,  что готовы к
подъему.
     Надеясь вырваться  из этого кошмара, в  котором  мы прожили  так  много
часов, мы решились  на  лишний  расход энергии, зажгли  маленькую лампочку и
пристально  посмотрели  друг  на  друга.  Манометр  на  кислородном  баллоне
показывал немногим меньше  50  атмосфер.  Приближался тот  момент,  когда мы
наконец сможем забыться и отдохнуть
     от мучительной головной боли.
     Мы включили скруббер, и  он работал без перерыва. Одновременно добавили
в атмосферу кабины хорошую порцию кислорода. "Пайсис-3" готовился к подъему,
и мы  могли позволить  себе быть  расточительными, хотя  в  голове как-то не
укладывалось, что вот-вот начнется подъем.
     Не  чувствовалось, что спасатели  совсем рядом, что  все уже готово, но
нам вдруг объявили, чтобы мы приготовились.
     Глаза у  нас  уже привыкли к свету, который мы включили  в нашем мирке,
доживающем в любом  случае свои последние часы,  и мы наконец увидели, где у
него верх и где низ.
     Я   вспоминаю,  как  злился  Боб  Эстаух,  когда  замечал  какой-нибудь
беспорядок. Он всегда был очень  требовательным, и даже на дне  Атлантики мы
косвенно ощущали  его влияние.  Так,  по  его совету  мы,  ползая по  сфере,
разместили все, что было возможно, на ее дне,  а сами прижались друг к другу
в верхней части.  Я смотрел на Роджера и  ждал. Скруббер еще работал, дышать
стало  легче,  и мы  начали не  только что-то  соображать,  но  и  проявлять
беспокойство по поводу предстоящих событий.
     Начался  подъем. Господи, что  будет,  когда тросы натянутся?  Стоят ли
корабли точно над нами или нас будут тащить по дну и переворачивать? Страх и
волнение снова  охватили нас, дыхание участилось, и мы снова  начали активно
поглощать  кислород.  Прошла,   казалось,  вечность,  прежде  чем  положение
"Пайсиса-3" изменилось. Он начал поднимать корму, а его нос наклонился вниз.
Все происходило медленно, и показание глубиномера осталось прежним,  так как
мы были  еще на дне. Аппарат постепенно  наклонялся.  Мы  молчали.  Все было
новым  для  нас  после  долгого  бездействия.  Когда  угол  наклона аппарата
приблизился к 50 градусам, мы были все еще на дне.
     Затем  раздался  резкий  звук,  и  "Пайсис",   продолжая   наклоняться,
оторвался от грунта...
     50 градусов... 45 градусов... 40 градусов. Нет, мы еще на дне.
     Удар, еще удар.
     Я  бросился к микрофону,  крепко  держась  за  что-то.  "Было бы  лучше
сказать им, чтобы  прекратили подъем,  если  мы начнем переворачиваться",  -
подумал я.
     - "Вояджер"!  "Вояджер"! Я  "Пайсис-З",  выйдите на связь!  -  Я  почти
кричал,  но подводный телефон не отвечал. Только жужжащий звук раздавался из
динамиков.
     ...40  градусов...  30 градусов... и затем стрелка  глубиномера наконец
сдвинулась со своего места. Мы оторвались от дна Атлантики.
     Я  так боялся, что нас вот-вот начнет раскачивать подобно маятнику, что
предпочел бы 150 миль к берегу  тащиться в  аппарате по дну, и там уже  быть
поднятым на поверхность.
     Пока  мы просто  висели.  Но  вот мы  начали  очень  медленно  качаться
вперед-назад.  Незакрепленное   оборудование  ездило  под  нами,  а  стрелка
глубиномера медленно ползла вверх.
     1400  футов.  Это  означает,  что  мы уже  на 175 футов  поднялись  над
грунтом.  Качка усиливалась, и вскоре  нас начало раскачивать  как  маятник:
аппарат  сохранял горизонтальное положение, затем принимал вертикальное, как
на грунте,  потом его верхний конец резко шел вниз, и все это сопровождалось
сильным шумом в  воде, отвратительным  запахом в кабине и смятением в  наших
сердцах.
     В таких муках подниматься к солнцу - высшая несправедливость! Это  было
похоже на ночной кошмар, который переживает ребенок.
     Но  глубина  уменьшалась, на шкале  глубиномера мы  могли уже прочесть:
"1000 футов". Вперед-назад,  вперед-назад -  раскачивался  аппарат. В  ритме
этой проклятой  качки мне в голову приходили мысли о поднимающих нас крюках,
и  меня  охватывал ужас.  Мы почему-то были убеждены, что  крюки могут вдруг
отцепиться и отправить нас обратно вниз, на дно, и сокрушались, что этого не
произошло, когда мы были рядом с грунтом,  а теперь  нам придется так далеко
падать.
     Глубина* 900 футов. Если мы сейчас сорвемся, аппарат  не выдержит удара
о грунт. В сфере слышится шум воды. Что это? Течь? О боже! Только не сейчас!
Это  были пластиковый пакет и пластмассовая  бутыль с мочой.  И то  и другое
лопнуло,  а содержимое  гуляло  по  сфере.  Просто  удивительно,  как  много
выделили наши организмы за три с половиной дня, и это несмотря на то, что мы
почти ничего не пили.
     Подъем  начался примерно  в 10.55  утра. К 11.37  глубина была  уже 650
футов. Сорок минут. Это так  долго! А  захваты все  еще  держат. Я  еще  раз
попытался   поговорить  с  поверхностью,  но  тщетно.   По  мере   того  как
укорачивался подъемный канат, рывки становились все резче.
     Новый звук ворвался в наш мир - шипенье воздуха, и слышалось оно внутри
кабины. Это было недопустимо, так как могло привести к повышению давления  в
отсеке.  Роджер сразу установил, что  воздух  травит через вентиль  продувки
цистерн  главного  балласта, расположенного  на  лобовом пульте  управления.
Осторожно, цепляясь  за все,  за  что  можно,  мы  добрались  до  вентиля  и
перекрыли его. Шипение прекратилось.
     В 11.42 глубина уменьшилась до 350 футов,  и мы остановились. Я сидел и
пристально смотрел  на глубиномер, как коршун на  добычу, и, несмотря на то,
что аппарат плясал на канате, сразу заметил остановку. Нормальной связи с
     поверхностью  не было, но  иногда  сверху до  нас  доносились  какие-то
искаженные голоса, и мы на всякий случай сообщили свою глубину.
     Уже 15 минут мы висели на глубине 350 футов, то  подпрыгивая  вверх, то
проваливаясь   вниз.   Каждые  несколько   секунд  я  пытался  связаться  со
спасателями, потом эти попытки продолжал Роджер. Прошел почти час. У нас уже
появилась  уверенность,  что с  минуты на минуту подъемный канат лопнет, как
это  произошло с буксирным  концом, и мы  снова упадем  на дно. Из динамиков
сквозь шум до нас дошли обрывки сообщения:
     -  ...Подъем...  медленно.  Трудности с...  -  подтвердите,  что...  не
открылся. Нами начало овладевать отчаяние.
     -  Поверхность, ради бога,  поднимайте, мы вот-вот  оборвемся.  Люк  не
открылся. Поднимайте, пожалуйста!
     Трудность,  с  которой  столкнулись спасатели,  заключалась  в том, что
перепутались подъемные  канаты.  В  конце  концов  их  распутали,  и  подъем
продолжили.
     300 футов... 200 футов... Дневной свет. Это был действительно солнечный
свет. Мы видели даже тени от канатов, идущих наверх.
     Мы видели  их  каждый  раз,  когда во время  очередного  рывка  аппарат
задирал  нос кверху.  Вверх-вниз, маятник стал  совсем  коротким, а движения
аппарата - быстрыми и резкими. Через пять минут глубина была уже 60 футов. С
1571  до  60 футов за 80 минуттак долго! Меня  прошиб  холодный пот.  Только
дневной свет еще поддерживал в нас какую-то уверенность.
     В следующий момент я увидел, что глубиномер  показывает 100 футов. Что,
мы снова  тонем?  Нет,  нас тянут.  Это  аппарат,  подвешенный  к  судну, то
проваливается на 40 футов  вниз, то снова взлетает  вверх. И  это  последнее
надругательство над нами происходило на глубине между 60 и 100 футами.
     За  время  подъема каждая из 80 минут  нам казалась последней.  Ужасные
рывки продолжались  и стали еще сильнее.  Мы  оба ничего  не  могли сделать,
прыгая внутри  сферы и  стараясь  удержаться  в противоположных ее сторонах.
Выше и выше поднимают нас, и вдруг... летим вниз, но канат выдерживает. Нет,
больше так продолжаться не может, лучше вернуться на дно.  Я, бессознательно
протестуя,  впал  в бешенство от  бессилия  противостоять этому кошмару,  но
все-таки старался держаться.
     Теперь   настала   очередь  водолазов,  которые  должны   были   решить
практически  невыполнимую  задачу  -   присоединить   к  "Пайсису-3"  канат,
позволяющий  вытащить  аппарат  из  воды.  На  воздухе  вес  аппарата должен
увеличиться почти в 10 раз.
     Несколько водолазов пошли вниз, но ничего не смогли сделать. Мы слышали
их дыхание в динамиках подводной связи и видели мельком одного из них.
     Затем по  указанию  Рольфа  вниз  пошел  Боб  Ханлей,  который  оседлал
"Пайсис-3" и скакал на нем, словно под ним была необъезженная лошадь.
     Он  все-таки  изловчился  и,  прикрепил к  подъемному рыму  "Пайсиса-3"
уздечку,  выдерживающую 15  тонн,  пропустил через  нее нейлоновый  канат  и
всплыл на поверхность.
     Все канаты начали медленно натягивать с  борта "Джона Кейбота". Это был
финал.  Только во втором часу дня 1 сентября  1973 года "Пайсис-3" показался
из воды. Шансов на спасение было немного, но  ими воспользовались правильно.
Подъемные канаты надежно закрепили, а к кормовой  сфере прицепили  на всякий
случай контейнер с понтоном  объемом около 2 кубических метров. Понтон можно
было мгновенно надуть, сорвав чеку.
     Роджер и я слышали все звуки. Нас предупредили,  чтобы мы не  открывали
люк изнутри. Это должны были сделать водолазы,  когда  все подготовят. Кроме
того, мы могли  удариться во время подъема и  быть без  сознания,  а  в этом
случае мы  вообще  не  могли  бы открыть люк. Так  или иначе люк должны были
открыть водолазы.
     В  один  из удачных  сеансов  связи  с  поверхностью я  поинтересовался
атмосферным давлением. Нам сообщили, что оно составляет 30,25 дюйма ртутного
столба,  и  предложили  уравнять  давление  внутри сферы  до этой величины с
помощью баллонов кислорода.
     Сейчас я вспоминаю, что  посмотрел  на кислородный манометр перед самым
открытием люка. На нем было 200 psi,  следовательно, за предыдущие два  часа
переживаний мы израсходовали 600 psi  кислорода.  Если бы все эти операции с
распутыванием канатов затянулись и мы проболтались  бы  под судном еще минут
20, стрелка на кислородном манометре подошла бы к нулю.
     К счастью,  все было сделано,  и  мы находились  уже  над  водой. Мы  с
Роджеро