Поступай, как я учила тебя,  чтобы  Горный  Свет
освещал мир. Вы оба,  Орос  и  Панава,  должны  оберегать  этих  странников,
проводить их через северные холмы и степи или по  той  дороге,  которой  они
пришли; если же ханша Афина попытается перехватить их,  восстановите  против
нее племена горцев именем Гезеи и отнимите у  нее  ее  царство.  Слушайте  и
повинуйтесь!
     - Слушаем и повинуемся! - отвечали в один голос Орос и Панава.
     - Афина, - продолжала Гезея, обращаясь к  ханше,  -  ты  спросила  меня
вчера, почему ты любишь Лео Винцея. Ты  заклинала  меня  сдернуть  завесу  с
прошлого и открыть тебе истину. Я исполняю  твою  волю  не  потому,  что  ты
приказываешь, а потому, что сама этого хочу. Не знаю, зачем  судьба  связала
нас троих, не знаю, зачем мы все восходим  по  огромной  лестнице,  проходим
через тысячу жизней, вздыхаем и томимся, а если и знаю, не  скажу.  Начну  с
того, что светло в моей  памяти.  Оглянитесь!  -  воскликнула  вдруг  Гезея,
простирая руки.
     Мы оглянулись и увидели все то же море огня с огненными гребнями  волн.
Но вот мало-помалу, как в волшебном зеркале, сквозь завесу пламени  возникло
видение.
     На песчаной равнине, на поросшем пальмами берегу  широкой  реки,  стоит
храм. По двору с колоннадой медленно движется процессия жрецов с факелами  в
руках. Вот жрец в белом одеянии, босой, с бритой головой вошел в южные врата
и подходит к гранитному алтарю, на котором  восседает  женщина  с  греческой
короной на голове, с цветком лотоса и систрумом в руках. Жрец  оглянулся,  и
что же! Я узнал в нем Лео Винцея  в  юности,  и  в  то  же  время  лицо  его
напоминало лицо Калликрата, тело которого мы видели в пещерах Кор.
     - Смотри! - воскликнул Лео,  хватая  меня  за  руку.  Я  только  кивнул
головой.
     Жрец преклоняет колени  перед  богиней  и  молится.  Снова  открываются
врата, и входит другая процессия. Впереди идет женщина  благородной  осанки.
Она принесла богине дары и  преклоняется  перед  нею.  Уходя,  она  тихонько
дотрагивается рукой до руки жреца. Он  колеблется,  потом  следует  за  ней.
Процессия скрылась, а женщина  осталась  у  колонны,  что-то  шепчет  жрецу,
указывает  ему  на  берег  реки.  Он  волнуется,  пробует   возражать.   Она
оглядывается, приподнимает  с  лица  покрывало,  и  губы  их  встречаются  в
поцелуе. Когда она обернулась к нам лицом, мы узнали в  ней  Афину.  Это  ее
черты лица, и на черных волосах блестит камнями царская корона. Она  смотрит
на жреца, смеется, торжествуя победу над ним, и указывает рукой на заходящее
солнце и на берег реки.
     - Сердце мое и твое искусство, старый Симбри, не обманули меня. Смотри,
как я победила его в прошлом! - воскликнула ханша.
     - Молчи, женщина,  и  посмотри,  как  ты  его  потеряла  в  прошлом!  -
послышался строгий голос Гезеи.
     Картина внезапно меняется. На ложе  покоится  прекрасная  женщина.  Она
спит и видит во сне что-то страшное. Над  нею  склонилась  и  что-то  шепчет
другая, похожая на богиню в святилище.  Женщина  проснулась.  О!  Это  Аэша,
такая, какой она нам предстала, когда сбросила с себя  покрывало  в  пещерах
Кор. У нас вырвался вздох, мы не могли говорить от волнения.
     Прекрасная  женщина  заснула,  и  над  ней  снова  склонилось   ужасное
существо. Оно шепчет и показывает вдаль, где на волнах качается челн. В  нем
сидят жрец и царственная женщина, а над ними,  как  олицетворение  мести,  в
воздухе парит ястреб, - такой же, как на головном украшении богини.
     Сцена меняется. Перед нами хорошо знакомая пещера. В ней лежит  человек
с длинными белокурыми кудрями и кровоточащей раной на белом  челе.  Над  ним
склонились две женщины: одна совсем  нагая,  только  чудные  длинные  волосы
прикрывают ее; она дивно хороша и держит в  руке  лук,  другая  -  в  темной
одежде; она  мечется,  как  бы  призывая  проклятие  Неба  на  голову  своей
соперницы. Первая из них - та, которая дремала на ложе, вторая -  египетская
царевна, поцеловавшая жреца.
     Но  вот  фигуры  и  лица  побледнели  и  исчезли.  Гезея,   утомленная,
откинулась в кресле.
     - Ты удовлетворена ответом, Афина? - спросила она.
     - Ты показала странные видения, но, может  быть,  это  только  создание
твоего воображения.
     - Слушай же, что говорит писание, и перестань  сомневаться,  -  усталым
голосом продолжала Гезея. -  Много  лет  тому  назад,  когда  я  только  что
начинала эту свою долгую жизнь, в Бебите, на берегу Нила, стоял храм великой
богини Изиды. Теперь от него  остались  лишь  развалины,  а  Изида  ушла  из
Египта. Ее главный жрец Калликрат дал страшную клятву служить богине  вечно.
Ты видела этого жреца в видении, и вот  он  стоит  перевоплощенный  судьбой.
Была некогда женщина царской крови, Аменарта. Она  влюбилась  в  Калликрата,
околдовала его чарами, как и сейчас, - она занималась тогда  волшебством,  -
заставила его нарушить клятву и бежать с ней. Ты видела это в  пламени.  Ты,
Афина, была когда-то Аменартой.  Была,  наконец,  некогда  арабская  женщина
Аэша. Она была умна и прекрасна. Но сердце  ее  было  холодно,  и  наука  не
давала ей утешения,  и  вот  она  сделалась  служительницей  вечной  Матери,
надеясь тут найти истинное знание. Ты только что видела, как богиня  явилась
во сне Аэше и повелела ей отомстить клятвопреступнику-жрецу, за что  обещала
ей бессмертие на земле и красоту, которой нет равной.  Аэша  последовала  за
беглецами. Ей помог найти их один ученый по имени Нут, - это был ты,  Холли.
Она  открыла  вещество,  выкупавшись  в  котором  сделалась  бессмертной   и
поклялась убить виновных. Но Аэша не убила их, потому что их  грех  стал  ее
грехом. Она, которая никогда не любила, полюбила этого человека. Она  повела
их в Обитель Жизни, чтобы облечь себя и его в бессмертие и убить  соперницу.
Но богиня не допустила этого. Как было обещано, Аэша стала бессмертной, но в
первый же  час  новой  жизни  она  познала  муки  ревности,  потому  что  ее
возлюбленный, испуганный ее разоблаченным великолепием, вернулся к Аменарте.
Тогда  Аэша  убила  его,  сама  же,  -  увы!  -  осталась  бессмертной!  Так
разгневанная богиня осудила своего неверного жреца  на  недолгое  наказание,
жрицу Аэшу - на долгие страдания и угрызения совести, Аменарту - на то,  что
хуже жизни и смерти, - вечную ревность: вечно стремится она снова  завладеть
любовью того, кого дерзко похитила у  самой  богини.  Проходили  века,  Аэша
оплакивала  свою  потерю  и  ждала,  когда  ее  любимый   вернется   к   ней
перевоплощенным. Близок был  уже  час  желанной  встречи,  но  богиня  снова
разлучила их. Перед  очами  возлюбленного  Аэши  прекрасное  превратилось  в
безобразное, и бессмертное оказалось смертным. Но верь мне,  Калликрат,  она
не умерла. Разве не клялась тебе Аэша в пещерах Кор, что вернется? Разве  не
указала она тебе, Лео Винцей - Калликрат, -  в  сновидении  светящийся  маяк
этой горной вершины? Много лет искал ты ее, а она всюду следовала за  тобой,
оберегала тебя от опасности и привела сюда.
     - Начало всего, что ты рассказала, - сказал Лео, - мне неизвестно; но я
знаю, что все остальное действительно было. Ответь же  мне,  молю  тебя,  на
один вопрос. Ты сказала, что близок был час встречи с Аэшой. Где же Аэша? Не
ты ли? Но почему тогда изменился твой голос? Ты стала также как-будто меньше
ростом? Именем божества, которому ты служишь, прошу тебя, скажи, ты ли Аэша?
     - Я! - отвечала она торжественно. - Та самая Аэша,  которой  ты  клялся
принадлежать вечно.
     - Она лжет! - воскликнула Афина. - Супруг мой, - она  сама  призналась,
что ты мой, - женщина, которая уверяет, что  была  молода  и  хороша,  когда
рассталась с тобой двадцать лет тому  назад,  уже  лет  сто  служит  главной
жрицей этого храма.
     - Орос, - сказала Гезея, -  расскажи  им  о  смерти  жрицы,  о  которой
говорит ханша.
     - Восемнадцать лет тому  назад,  -  начал  своим  бесстрастным  голосом
Орос, - в четвертую ночь первого зимнего месяца, в 2338  году  до  появления
культа Гезеи на этой горе, жрица, о которой говорит ханша Афина,  умерла  на
моих глазах на 108 году своего правления. Через три часа  мы  пришли,  чтобы
взять ее с трона, на котором она умерла, и, по обычаю, предать ее тело огню,
но тут свершилось чудо: она воскресла, хотя очень изменилась. Жрец и  жрицы,
думая, что это чье-то злое волшебство,  хотели  изгнать  ее.  Тогда  в  горе
послышался гул, пламя огненных столпов  в  храме  погасло,  и  ужас  овладел
всеми.  Среди  тьмы  с  алтаря,  на   котором   стоит   изображение   Матери
Человечества, раздался голос богини, которая  повелевала  принять  новую  ее
служительницу. Снова засветились огненные столпы, и мы все пали перед  новой
Гезеей и признали ее. При этом присутствовала не одна сотня очевидцев.
     - Слышишь, Афина? - сказала Гезея. - Или ты все еще сомневаешься?
     - Орос лжет, как и ты, а если не лжет, он видел все это во сне  или  же
он слышал не голос богини, а твой. Если ты бессмертная Аэша, докажи это. Эти
два человека видели тебя в прошлом. Сбрось с  себя  так  ревниво  скрывающие
тебя одежды. Покажись нам в твоей несравненной  божественной  красоте.  Твой
возлюбленный, конечно, узнает тебя. Но и тогда  я  буду  считать  тебя  злым
гением, ценой убийства  купившим  бессмертие  и  околдовывающим  души  своей
дьявольской красотой.
     Гезея взволнованно ломала свои белые руки.
     - Ты хочешь этого, Калликрат? - вздохнула она. - Если такова твоя воля,
я должна исполнить ее. Но прошу тебя, не требуй этого. Время еще не  пришло.
Я изменилась, Калликрат, с тех пор,  как  поцеловала  тебя  в  чело  там,  в
пещерах Кор.
     Лео колебался.
     - Прикажи ей снять покрывало, - смеялась Афина, - увидишь, я  ревновать
не стану.
     - Я хочу знать все! - сказал Лео. - Как бы ты не изменилась, - если  ты
Аэша, я тебя узнаю и буду любить.
     - Благодарю тебя за эти слова, Калликрат, - отвечала  Гезея.  -  В  них
звучит верность и вера. Узнай же истину, потому что  от  тебя  я  ничего  не
скрываю: когда я сброшу с себя покрывало, ты в последний раз  должен  будешь
сделать выбор между той женщиной и Аэшей, которой поклялся принадлежать.  Ты
можешь от меня отречься и получишь за это много благ  -  власть,  богатство,
любовь, - но тогда ты должен забыть меня, и я предоставлю тебя твоей судьбе.
Предостерегаю тебя: перед тобой тяжелое испытание. Я ничего не могу  обещать
тебе, кроме любви, какую ни одна женщина не дарила мужчине, любви,  которая,
может быть, должна остаться без ответа на земле.
     Мы отошли с Лео в сторону. Не помню в точности нашего  разговора,  знаю
только, что какой-то голос внутри меня подсказал решение, и Лео согласился.
     - Мы решили, Гезея, - сказал я от имени  друга,  -  что  должны  узнать
истину сейчас же. Ты должна сбросить свое покрывало здесь, теперь же!
     - Хорошо, - возразила Гезея, и голос ее звучал как голос  умирающей.  -
Только умоляю вас, сжальтесь и не смейтесь надо мной. Не прибавляйте горящих
углей вашей ненависти к адскому огню, в котором горит моя душа. Какова я  ни
есть, а стала такой из-за тебя, Калликрат.
     Гезея встала и подошла почти к самому кратеру.
     - Подойди сюда, Панава, - позвала она, - сними покрывало.
     Панава с выражением ужаса на красивом лице  подошла  и  стала  помогать
Гезее. Она была не высока ростом, но все-таки выше  Гезеи.  Одно  за  другим
снимала Панава покрывала, и когда, верхние были удалены, мы узнали странное,
похожее на мумию существо, которое встретили в Долине  смерти.  Итак,  нашим
таинственным проводником была сама Гезея.
     Покрывала продолжали спадать одно за другим. Когда же будет конец?!  О,
какая маленькая женщина перед нами, - словно ребенок. Сердце содрогнулось во
мне... Когда упало последнее покрывало, мы увидели тонкие, морщинистые  руки
и ноги, - я вспомнил, что видел  однажды  такие  у  мумии  одной  египетской
принцессы; благодаря странной игре фантазии я даже отчетливо  вспомнил,  что
на саркофаге этой принцессы стояло имя "Прекрасная".
     Только лицо  было  еще  скрыто.  Гезея  отстранила  Панаву,  которая  в
изнеможении опустилась на землю и прикрыла глаза руками.  С  каким-то  почти
болезненным стоном Гезея отчаянным жестом отбросила покрывало и обернулась к
нам лицом.
     Она стояла, и свет бездушного, беспощадного огня ярко освещал весь ужас
ее безобразия...
     Наступило  тяжелое  молчание.  Губы  Лео  побледнели,  колени  дрожали.
Неимоверным усилием воли он заставил себя выпрямиться. Даже Афина  сжалилась
и отвернулась. Она  жаждала  видеть  соперницу  униженной,  но  эта  картина
исчезнувшей красоты ужаснула ее: ведь ей грозило в  будущем  то  же.  Только
Симбри и Орос остались спокойны: они предвидели то, что случилось.
     - Что нам до сосуда, ветшающего от времени? - послышался  голос  Ороса,
которого я полюбил за эти  слова.  -  Что  нам  до  плоти,  которая  гибнет?
Смотрите на свет, по-прежнему сияющий в полуразбитом светильнике.  Разве  не
видите вы сквозь эту мертвую оболочку живую душу?
     Я думал так же, как благородный Орос, но  -  о  Небо!  -  мне  делалось
дурно. Если бы я мог ничего больше не слышать, не видеть! При беглом взгляде
на лицо  Аэши  еще  оставалась  надежда,  но  надежда  эта  тут  же  умерла,
оставалась только мучительная тоска, тоска, о! какая тоска...
     Не было больше сил терпеть. Я весь оцепенел. Надо  же  было  как-нибудь
выйти из этого столбняка. И я стал смотреть на  пламя,  на  гребни  огненных
волн. Тепло и сладко покоиться в этой огненной могиле, где лежит хан Рассен!
Я жаждал смерти, которая освободила бы меня от этой агонии...
     Но вот Афина приблизилась к безобразному существу  и  встала  рядом  во
всей прелести своей красоты и женственности.
     - Лео Винцей, или Калликрат, - сказала она, - я не  хочу  смеяться  над
унижением своей соперницы. Она рассказала нам,  -  не  знаю,  насколько  это
верно, что я похитила у богини ее жреца и что богиня отомстила мне. Но пусть
богини, - если они существуют, -  творят  свою  волю  над  смертными,  я  же
исполню свою, пока смерть не погасит во мне сознания, и я не превращусь тоже
в богиню или в ком земли. Слушай же, я люблю тебя, и эта женщина или богиня,
кажется, тоже любит тебя и сказала, что сегодня ты  должен  раз  и  навсегда
сделать выбор между нами. Она обвиняет меня, говоря, что я  согрешила  перед
Изидой, но сама она согрешила еще больше, потому что захотела отнять тебя  у
богини и у твоей земной невесты и в то же время получить  бессмертие.  Итак,
из нас двоих она хуже. Свет, о котором говорил Орос, не так уж  чист.  Итак,
Лео Винцей, выбирай!
     Пока говорила Афина, у Аэши не вырвалось ни слова, ни жеста.
     Лео был мертвенно бледен. Может быть, зачарованный  страстным  взглядом
прекрасных глаз Афины, он потянулся к ней, но вдруг усилием воли выпрямился,
вздохнул и покачал головой.  Краски  снова  появились  на  его  лице,  глаза
выражали почти счастье.
     - В конце концов, - сказал он, - мне нет дела до неведомого прошлого  и
до таинственного будущего, мне важна настоящая жизнь. Аэша  ждала  меня  две
тысячи лет. Афина успела выйти замуж за ненавистного ей человека и  отравить
его, как отравила бы меня, если бы я ей надоел. Не  знаю,  в  чем  я  клялся
Аменарте, но помню клятвы, данные Аэше. Если я отвергну ее  теперь,  значит,
вся моя жизнь - ложь, значит, любовь не вечна. Нет  же,  помня,  какой  была
Аэша, я возьму ее такой, какая она теперь,  в  надежде  на  будущее.  Любовь
бессмертна!
     И, подойдя к ужасному существу, Лео поцеловал его и преклонил перед ним
колени. Поцеловать это морщинистое лицо было делом невероятной отваги.
     - Ты выбрал, - сказала Афина упавшим голосом, -  и  твой  поступок  еще
больше заставляет меня жалеть о моей потере,  Лео  Винцей.  Возьми  же  свою
невесту, а я уйду отсюда.
     Между тем Аэша опустилась на колени и вознесла молитву.  Кому  молилась
она, я никогда не смогу узнать.
     - О,  служительница  всемогущей  Воли,  острый  меч  в  руках   Судьбы,
неизбежный Закон, называемый Природой! В Египте  тебя  называли  Изидой,  но
ты - вечная богиня всех стран. Ты влечешь мужа к девушке, даешь матери дитя,
рождаешь из смерти жизнь, вдыхаешь свет  жизни  во  тьму  смерти.  Ты  даешь
плодородие почве, твоя улыбка - весна, твой  полдень  -  лето,  твой  сон  -
зимняя ночь. Услышь же молитву твоей избранной дочери и жрицы!  Когда-то  ты
дала мне свою силу, бессмертие и красоту, и  не  было  мне  равной  на  этой
планете. Но я  согрешила  и  наказана  одиночеством,  которое  длится  целые
столетия,  и  безобразием,  которое  делает  меня   ненавистной   в   глазах
возлюбленного. Но ты обещала, что еще раз мне будет дано сорвать  потерянный
цветок моей бессмертной красоты. О, милосердная матерь! Пусть же его  чистая
любовь сотрет мой грех; если же это невозможно, пошли мне лучше смерть!


IV

ПРЕВРАЩЕНИЕ И ОБРУЧЕНИЕ

     Гезея кончила свою речь. Наступило глубокое молчание. Мы с  Лео  ждали,
что природа, к которой была обращена эта прекрасная молитва,  откликнется  и
совершит чудо. Время шло, но чуда не происходило.
     Но вот на востоке забрезжил и, как огненный меч, прорвал облака  первый
луч зари. Он озарил выступ на краю бездны, и мы увидели там словно  в  дымке
женщину неземной красоты. Глаза ее были закрыты. Спит она или  умерла?  Лицо
ее бледно. Но вот солнце осветило  ее,  и  она  открыла  удивленные,  как  у
проснувшегося ребенка, глаза. Кровь жизни поднялась от беломраморной груди к
бледным щекам. Ветер играл ее вьющимися, волнистыми черными волосами.
     Женщина эта - Аэша, какой она предстала перед нами в пещерах Кор. Мы  с
Лео опустились на колени. Голос, мягкий, как шепот, как  шелест  тростников,
прозвучал над нами:
     - Приди ко мне, Калликрат, и я отвечу на освободивший меня поцелуй.
     Лео встал, подошел к ней и снова опустился на колени.
     - Встань, - протянула она ему руку, - это я должна встать  перед  тобой
на колени.
     И она поцеловала его в лоб. Потом знаком подозвала меня.
     - Не надо, - сказала она хорошо знакомым звучным голосом, видя,  что  я
тоже хочу поклониться ей. - Поклонников и  обожателей  у  меня  всегда  было
довольно, но где я найду второго такого друга, как ты, Холли?
     С этими словами она коснулась губами моего  чела.  От  ее  дыхания,  ее
волос веяло ароматом роз. Тело ее было бело, как  жемчужина  моря.  Ни  один
скульптор не создавал еще таких дивных очертаний, как у ее руки, которой она
придерживала покрывало. Мягкий, спокойный блеск ее глаз  мог  соперничать  с
чистым сиянием небесных звезд.
     Взяв Лео за руку, Аэша вошла в грот. Прохлада заставила ее  вздрогнуть,
и при всей божественности ее красоты дрожь эта  придала  ей  что-то  земное.
Панава накинула на нее пурпурную мантию, и она стояла, как царица.
     - Твой поцелуй, - сказала она Лео, - возвратил мне не эту  дрожащую  от
холода оболочку,  а  душу,  трепещущую  от  дыхания  Судьбы.  Не  так  легко
умиротворить оскорбленную Силу, о мой возлюбленный! Теперь она простила,  но
долго ли нам суждено быть вместе в этом мире - не  знаю,  может  быть,  лишь
краткий час. Хорошо же, мы будем пользоваться данным нам мгновением,  выпьем
до дна чашу радости, как испили раньше кубок печали и позора. Мне ненавистно
это место. Здесь я выстрадала столько, как ни одна женщина на земле, ни одна
душа в глубине ада. Не хочу больше его видеть. Что ты  только  что  подумал,
шаман? - гневно обратилась она вдруг к Симбри.
     - Мне дано то, чего у тебя нет: дар предвидения, прекрасная, -  отвечал
он. - И вот, я вижу надвигающуюся тень грядущего, вижу - лежит мертвый...
     - Еще одно слово, и ты сам будешь этим мертвецом!  -  воскликнула  она,
сверкая глазами, охваченная страшным предчувствием. - Не напоминай мне,  что
теперь у меня есть снова сила избавляться от ненавистных мне врагов!
     - Я не вижу лица этого человека, - сказал шаман,