ынырнул и Лео. Вода струилась по его волосам и бороде. Лео жив и  невредим!
Вот он ломает ледяную пленку и направляется к берегу.
     - Мы оба спаслись и перешли пропасть! - закричал он мне. - Разве я  был
не прав, говоря, что Судьба хранит и ведет нас?
     - Куда только? - отвечал я, тоже направляясь к берегу.
     Тут я заметил на берегу старика и женщину. У него  было  злобное  лицо,
желтое, как воск; одет он был в широкое,  похожее  на  монашеское,  одеяние.
Женщина указала на нас своему спутнику.
     Ближе к берегу река бежала быстрее, и мы  поплыли,  стараясь  держаться
поближе, чтобы, если нужно, помочь друг  другу.  Действительно,  силы  скоро
изменили мне. Члены окоченели от холодной воды и, если бы не Лео, я пошел бы
ко дну. Впрочем, не спасла бы нас и энергия Лео, если бы не помогли стоявшие
на берегу люди. С  необычайной  для  него  поспешностью  старик  подбежал  к
выступавшему из реки утесу и протянул нам свою длинную палку.  Лео  уцепился
за нее; но старик, несмотря на все свои усилия, не удержал  палку,  выпустил
ее из рук, и быстрым течением нас отнесло от берега. Тогда женщина  проявила
мужество и благородство. Она вошла по пояс в воду и, держась левой рукой  за
руку спутника, правой вытащила Лео за волосы из воды. Встав на мелкое место,
Лео схватил меня. Страшно  утомленные  борьбой  с  течением,  выбравшись  на
берег, мы легли и долго не могли отдышаться.
     Женщина стояла над Лео и задумчиво смотрела на  его  бледное  лицо.  Из
глубокой ранки на его голове  сочилась  кровь.  Женщина  была  очень  хороша
собой. Вода струилась с ее платья и волос.  Наконец,  сказав  что-то  своему
спутнику, она ушла по направлению к утесу.
     Между тем старик заговорил с нами сначала на  каком-то  незнакомом  нам
наречии, потом на ломаном греческом языке.
     - Вы, должно быть, волшебники, - сказал он, - иначе, как бы вы проникли
в нашу страну?
     - Нет, - отвечал я, - если  бы  мы  были  волшебниками,  то  пришли  бы
несколько иным путем.
     Говоря это, я указал на пропасть и на ушибы и царапины на своем теле.
     - Что ищете вы здесь, чужеземцы? - продолжал расспрашивать старец.
     Я не хотел называть ему настоящую цель  нашего  путешествия,  опасаясь,
что узнав, зачем мы пришли, он бросит нас обратно в реку;  но  Лео  оказался
менее осторожным.
     - Мы ищем Огненную Гору, увенчанную Символом Жизни, - сказал он.
     - Так вам все известно? - удивился старик. - Кто  же,  собственно,  вам
нужен?
     - Она, - не удержался Лео. - Царица!
     Он, вероятно, хотел  сказать  "жрица"  или  "богиня",  но,  плохо  зная
греческий язык, нашел только слово "царица".
     - Ах! Вы пришли к царице. Значит, вы  именно  те  странники,  навстречу
которым нас послали?
     - Сейчас не время для расспросов, - нетерпеливо прервал его я. -  Скажи
нам лучше, кто вы сами?
     - Меня зовут Стражем Двери,  а  женщину,  которая  была  здесь,  ханшей
Калуна.
     Между тем Лео сделалось дурно.
     - Он болен, - сказал я Стражу Двери. - Помоги нам и отведи нас  в  свое
жилище.
     Поддерживая Лео под руки, мы ушли от проклятой реки, похожей на древний
Стикс. Вскоре мы увидели Врата,  или  Дверь  страны.  Направляясь  по  узкой
тропинке, мы добрались до высеченной в скале крутой лестницы. Навстречу  нам
вышла женщина, которая спасла нас,  и  приказала  двум  слугам,  похожим  на
монголов, нести Лео.
     Мы пришли в дом, выстроенный из высеченных из  скал  каменных  глыб.  В
кухне горел огонь. Нас провели в комнату, где стояли две кровати, подали нам
теплой воды умыться, перевязали наши раны и ушибы и дали какое-то лекарство,
от которого у меня по всему телу разлилась  приятная  теплота  и  я  впал  в
забытье. Что было после, не помню. Знаю только, что  мы  с  Лео  были  долго
больны, если можно назвать  болезнью  слабость,  которую  испытываешь  после
сильной потери крови или страшного переутомления. Мы бредили и находились  в
каком-то забытьи. Как сквозь сон помню,  что  надо  мной  склонился  бледный
старик с седой бородой.
     - Нет никакого сомнения, что это они, - прошептал он, подошел к окну  и
долго смотрел на звезды.
     В другой раз я услышал женский голос, шуршанье шелкового платья, открыл
глаза и увидел женщину, которая спасла нас. У нее была  благородная  осанка,
прекрасное, но усталое лицо и жгучие глаза с поволокой. Она подошла ко  мне,
равнодушно посмотрела, потом отошла к Лео. Голос ее зазвучал  нежнее,  когда
она заговорила с привратником, расспрашивая его  о  больном.  Старик  вышел,
тогда она опустилась на грубый стул у  кровати  моего  товарища  и  долго  и
пристально вглядывалась в его черты. Мне стало жутко от  этого  пристального
взгляда. Потом она встала и быстро стала ходить по комнате, прижимая руку то
к сердцу, то ко лбу, точно мучительно силясь что-то вспомнить.
     - Где и когда? - прошептала она.
     Дальше я не мог наблюдать за ней, потому что опять впал в беспамятство.
С тех пор, когда я приходил в себя, я часто видел женщину в  нашей  комнате.
По-видимому, она ухаживала за больным, кормила его, а когда он  не  требовал
забот, давала пить и есть и мне.
     Однажды ночью произошло нечто странное. Лунный свет  падал  на  кровать
Лео. Женщина с царственной осанкой стояла у  его  изголовья.  Вдруг  больной
заговорил в бреду. Он произносил то английские, то арабские слова. Она жадно
прислушивалась. Потом на цыпочках подошла ко мне, - я притворился, что сплю,
потому что мне тоже хотелось знать, кто эта женщина, которую называют  ханша
Калуна. Уж не та ли это, которую мы ищем? Впрочем, если бы то была Аэша,  мы
узнали бы ее.
     Было тихо, так тихо, что, казалось, можно было слышать, как  билось  ее
сердце. Она заговорила на ломаном греческом  языке  с  примесью  монгольских
слов. До меня доносились лишь обрывки ее речи, но даже то,  что  я  услышал,
испугало меня.
     - Откуда пришел ты, о ком я мечтала? Кто ты? Зачем Гезея  повелела  мне
встретить тебя? Ты спишь, но твои глаза открыты.  Приказываю  тебе:  отвечай
мне! Что нас соединяет? Отчего ты мне снился? Отчего я тебя знаю? - и  голос
ее замер.
     Выбившаяся из-под повязки с самоцветными камнями прядь ее  волос  упала
на лицо Лео и разбудила его. Он взял  слабой  рукой  этот  локон  и  спросил
по-английски:
     - Где я?
     Глаза их встретились. Лео хотел подняться, но не мог.
     - Ты женщина, которая спасла меня? - продолжал он  уже  по-гречески,  -
скажи, не та ли ты царица, которую я так долго искал?
     - Не знаю, - отвечала она, и голос ее звучал нежно.  -  Но  я,  правда,
царица, ханша.
     - Помнишь ли ты меня, царица?
     - Мы видели друг друга во  сне,  -  сказала  она.  -  Должно  быть,  мы
встречались когда-то давно, в далеком прошлом. Я  хорошо  помню  твое  лицо.
Скажи, как тебя зовут?
     - Лео Винцей.
     - Никогда не слышала этого имени, но тебя я знаю.
     Лео опять впал в забытье. Тогда женщина снова пристально  вгляделась  в
его черты и, словно не в силах сдержаться,  припала  к  нему  и  поцеловала.
Краска залила ее лицо до корней волос.  Ей  было  стыдно  за  свой  безумный
поступок. Она оглянулась и увидела меня сидящим на кровати. Дело в том, что,
пораженный, я забылся и привстал, чтобы лучше все слышать и видеть.
     - Как ты осмелился? - гневно спросила она и вынула из-за пояса кинжал.
     Видя, что настал мой последний час, я очнулся.
     - Пить! Пить! Я весь горю! - сказал я дико, словно  в  бреду,  озираясь
вокруг. - Пить дай мне, о Страж Двери!
     С этими словами я беспомощно упал на подушки. Женщина спрятала  кинжал,
взяла кувшин с молоком и подала его мне. Я жадно припал к нему и  стал  пить
большими глотками, чувствуя  на  себе  взгляд  ее  жгучих  глаз,  в  которых
боролись страсть, ярость и страх.
     - Ты весь дрожишь - тебе что-нибудь приснилось? - спросила она.
     - Да, друг, - отвечал я, - пропасть и наш последний прыжок.
     - Что еще?
     - Ничего.  Разве  этого  мало?  О!  Какое  ужасное  путешествие,  чтобы
приветствовать царицу!
     - Чтобы приветствовать царицу? - с удивлением повторила она. -  Что  ты
хочешь этим сказать? Поклянись, что ты ничего не видел больше во сне.
     - Клянусь Символом Жизни, Огненной горой и тобой, о древняя  царица!  -
воскликнул я и сделал вид, что снова лишился сознания.
     - Хорошо, что он ничего не видел! - прошептала  она.  -  Жаль  было  бы
отдавать "собакам смерти" человека, который пришел издалека к  нам.  Правда,
он стар и безобразен, но  у  него  вид  неглупого  человека,  который  умеет
молчать.
     Я не знал, что значит "собака смерти", но дрожь пробежала  у  меня  при
этих словах. Послышался стук в дверь.


VII

ИСПЫТАНИЕ ПЕРВОЕ

     - Что поделывают больные, племянница? - спросил вошедший привратник.
     - Оба в обмороке.
     - А мне казалось, что они проснулись.
     - Что ты слышал, шаман? - гневно спросила она.
     - Слышал, как вынимали из ножен кинжал, и вдали лаяли собаки смерти.
     - Что ты видел, шаман? - продолжала она спрашивать.
     - Странные вещи, племянница. Однако, люди приходят в себя от обморока.
     - Да, - согласилась она. - Поэтому, пока вот  этот  спит,  вели-ка  его
перенести в другую комнату. Другому больному будет больше воздуха.
     - В какую комнату, ханша? - спросил он многозначительно.
     - Я думаю, - сказала она, -  его  надо  поместить  так,  чтобы  он  мог
поправиться. Он что-то знает. Кроме того, было бы опасно причинять ему  зло,
так как нам дали знать с Горы о  приходе  обоих  странников.  Но  почему  ты
спрашиваешь?
     - Говорю тебе, что я слышал лай собак смерти.  Я  тоже  думаю,  что  он
много знает. Пчела должна высосать сок  из  цветка,  пока  он  не  увял.  Не
следует  шутить  с  некоторыми  приказаниями,  хотя  бы  смысл  их  был  нам
непонятен.
     Он вышел и позвал слуг, которые довольно бережно перенесли меня  вместе
с постелью в другую комнату, немного поменьше первой. Привратник пощупал мой
пульс, покачал головой и вышел, закрыв дверь на ключ. От слабости я заснул в
самом деле. Когда я проснулся, было совсем светло. У меня не было лихорадки,
и я чувствовал себя бодрым и свежим. Я стал обдумывать происшествия  прошлой
ночи и понял, что нахожусь в опасности.  Я  слишком  много  узнал,  и  ханша
догадывается об этом. Не упомяни я о Символе Жизни и Огненной  горе,  ханша,
наверное, приказала бы шаману отправить меня на тот свет, а он, конечно,  не
замедлил бы исполнить ее приказание. Во всяком случае, надо быть  осторожным
и притворяться и далее ничего не знающим. Я задумался над нашим  положением.
Уж не достигли ли мы цели, и не Аэша ли эта женщина? Лео еще  в  бреду,  его
словам не следует придавать значения, но вот ей-то кажется, что  между  ними
обоими есть какая-то связь. Зачем она его поцеловала? Ведь  эта  женщина  не
похожа на легкомысленную и не станет же она  заигрывать  с  находящимся  при
смерти больным человеком. Очевидно, какое-то воспоминание прошлого  побудило
ее обнять его. Но кто же, кроме Аэши, мог помнить Лео в прошлом? А что  если
Ку-ен и десятки тысяч его единоверцев правы, если на свете  существует  лишь
определенное число душ, и они меняют свою бренную оболочку,  как  мы  меняем
изношенное платье на новое? Тогда Лео мог быть некогда  Калликратом,  жрецом
Изиды, "которого любили боги и  которому  повиновались  демоны".  Тогда  его
могла любить в прошлом дочь фараона Аменарта. Внезапная мысль осенила  меня.
Что  если  ханша  и  Аменарта  одно  и  то  же?  Она  узнала  в  Лео  своего
возлюбленного и хочет отвлечь его от поисков Аэши. Горе нам, если  это  так!
Во всяком случае, надо узнать истину.
     Мои размышления были прерваны вошедшим  в  комнату  стариком,  которого
ханша называла шаманом.
     Осведомившись о моем здоровье, шаман сказал, что его зовут  Симбри.  Он
наследственный Страж Двери, а по профессии - придворный медик. Его искусству
обязаны мы с Лео жизнью. Шаман спросил, как меня  зовут.  Я  назвал  себя  и
поинтересовался, что он делал на берегу реки. Очутился он там  не  случайно.
Он был предупрежден о нашем появлении и ждал нас.
     - Это очень любезно с вашей стороны, - сказал я.
     Лейб-медик отвесил мне низкий поклон.
     - Скажи, Холли, - спросил он, - как нашли вы дорогу в нашу страну, куда
не заходят путешественники? Кого вы ищете здесь? Твой спутник говорил нам на
берегу реки о какой-то царице.
     - Разве? Это странно после того, как он  нашел  женщину  с  царственной
осанкой, которая вытащила нас из реки.
     - Ханша и в самом деле царица, Холли. Но как мог узнать это твой  друг,
лишившийся чувств, не понимаю.  Не  могу  понять  также,  каким  образом  вы
говорите на нашем наречии.
     - Это язык очень древний, и мы ему обучались  в  детстве.  Вы  говорите
по-гречески. Не знаю только, как греческий язык проник в эти края.
     - Я объясню тебе, - сказал  шаман.  -  Много  поколений  тому  назад  в
местность южнее нашей пришел великий завоеватель. Ему пришлось уйти, но один
из его полководцев, родом из Египта, перешел горы и покорил нас.  Победители
принесли в  страну  свой  язык  и  религию.  Окруженные  высокими  горами  и
пустынями, мы живем, не имея связей с  внешним  миром,  и  наша  царствующая
династия до сих пор ведет свой род от того полководца.
     - Завоевателя звали Александром, не правда ли?
     - Да, а его полководца - Рассеном. Его кровь течет в жилах ханши.
     - Богиню, которой поклонялись завоеватели, звали Изидой?
     - Нет, ее звали Гезеей.
     - Это та же Изида. В Египте ее культ угас. Скажи, у вас  ей  продолжают
поклоняться?
     - На той горе есть выстроенный в честь ее храм. Там служат ей жрецы. Но
жители  этой  страны  -  огнепоклонники.  Задолго  до  прихода  Рассена  они
поклонялись огню вот той горы, поклоняются ему и теперь.
     - Не живет ли там на огнедышащей горе богиня?
     - Чужеземец Холли, я ничего не знаю о такой богине,  -  отвечал  шаман,
пытливо вглядываясь в мое лицо.  -  Это  гора  священная.  Проникнуть  в  ее
тайны - значит умереть. Но зачем тебе знать все это?
     - Потому что я интересуюсь древними религиями. Мы увидели Символ  Жизни
вот над той вершиной и пришли сюда изучать вашу  религию,  о  которой  знают
многие ученые.
     - Откажитесь лучше от своих намерений. На пути к горе  вас  ждут  копья
дикарей и пасти собак смерти. Да и нечего там изучать.
     - Скажи, шаман, что это за "собаки смерти"?
     - Собаки, на съедение которым обрекают, по обычаю страны,  преступников
и тех, кто оскорбил хана.
     - Ваш хан женат?
     - Как же, на своей двоюродной сестре, которой принадлежало  полцарства.
Поженившись, они соединили оба царства. Однако, довольно разговоров.  Сейчас
тебе принесут обед.
     - Еще один вопрос. Скажи, друг Симбри, как я попал в эту комнату?
     - Тебя перенесли сюда, когда ты спал. Разве ты не помнишь?
     - Ничего не помню, - серьезно отвечал я. - А где мой товарищ  и  что  с
ним?
     - Ему лучше. Жена хана, Афина, кормит его.
     - Афина? - сказал я. - Это древнеегипетское имя означает "диск солнца".
Тысячи лет тому назад  жила  женщина,  которая  носила  это  имя.  Она  была
красавица.
     - Разве моя племянница не хороша?
     - Не знаю, - отвечал я, - я видел ее мельком.
     Шаман ушел. Вошли слуги и принесли мне  обед.  Несколько  позже  пришла
жена хана. Она замкнула дверь на ключ.
     - Не бойся, - сказала она, заметив, что я испугался, - я не сделаю тебе
ничего дурного. Скажи, кем тебе приходится Лео?  Сыном?  Впрочем,  не  может
быть. Он так же мало похож на тебя, как свет на тьму.
     - Он мой приемный сын, и я его люблю.
     - Зачем вы пришли сюда? - спросила она.
     - Мы ищем того, что пошлет нам судьба вот на той Огненной горе.
     - Гибель найдете вы там, - сказала она, побледнев. -  У  подножия  горы
живут дикари. Но если вы даже спасетесь от них, за оскорбление  святыни  вас
ждет смерть в вечном огне. На горе есть множество жрецов.
     - Кто стоит во главе их? Жрица?
     - Да, жрица. Я никогда не видела ее лица. Она так стара,  что  скрывает
его под покрывалом.
     - Она носит  покрывало?  -  нетерпеливо  спросил  я,  вспомнив  другую,
которая тоже "была так стара, что скрывала свое лицо под покрывалом". -  Все
равно мы пойдем к ней.
     - Это запрещено законом, а я не хочу, чтобы кровь ваша была на  мне.  Я
не пущу вас.
     - Кто же из вас сильнее, ты или жрица?
     - Я могу выставить шестьдесят тысяч воинов, у нее только  ее  жрецы  да
горцы-дикари. Я сильнее.
     - Не все решает сила, - отвечал я. -  Посещает  ли  жрица  когда-нибудь
Калун?
     - Никогда. Между жрецами и моим народом заключен договор,  по  которому
они не должны переступать реку. Точно также и ханы Калуна восходят  на  гору
лишь для погребения своих близких, но безоружные и без войска.
     - Кто же настоящий хозяин страны, хан Калуна или глава жрецов Гезея?  -
спросил я.
     - В делах гражданских - хан Калуна, в вопросах совести -  жрица  Гезея,
наш оракул и голос свыше.
     - Ты жена хана, не так ли?
     - Да, - покраснела она, - мой муж сумасшедший, и я его ненавижу.
     - Я так и знал.
     - Разве шаман Симбри  сказал  тебе?  -  внимательно  взглянула  она  на
меня. - Ты видел все. Лучше было бы, если бы я убила тебя! Что  ты  обо  мне
думаешь?
     Я, откровенно говоря, не знал, что и думать. В то же время  я  опасался
мести жены хана.
     - Я всегда ненавидела мужчин. Мои уста чище  горного  снега.  В  Калуне
меня называют "ледяным сердцем". А ты, может быть, думаешь, что я бесстыдное
существо. -  Она  закрыла  лицо  руками  и  зарыдала.  -  Ты  много  знаешь,
чужеземец, узнай же больше. Я сошла с ума, как  хан.  Это  случилось  тогда,
когда я в первый раз увидела лицо твоего друга и вытащила его из реки. Тогда
я...
     - Полюбила его? - подсказал я. - Что же,  это  случается  не  только  с
безумными.
     - О! Это не любовь, это что-то сильнее. Мною овладела какая-то  роковая
сила. Я вся его и только его. И, клянусь, он будет мой!
     С этими словами жена хана вышла из комнаты. Как случилось, что  страсть
овладела ею так внезапно? Кто эта жена хана? За кого принимает  ее  Лео?  О!
Если бы я мог повидаться с ним раньше, чем он скажет решительное  слово  или
сделает решительный поступок!
     Три дня не видел я жены хана. Симбри сказал, что она  уехала  в  город,
чтобы приготовиться ко встрече гостей. Я просил Симбри пустить меня  к  Лео,
но он вежливо  отказал.  Я  попробовал  написать  записку,  но  монгол-слуга
отказался ее передать, а привратник сказал, что не станет передавать записок
на незнакомом ему языке. Я стал серьезно беспокоиться за  судьбу  Лео  и  на
третью ночь решил во что бы то ни стало разыскать его.
     В полночь я встал, оделся, открыл  дверь  ножом  и  вышел.  Когда  меня
переносили в мою комнату, я сосчитал шаги несших меня слуг.  И  вот  теперь,
пройдя тридцать шагов, я повернул налево, потом отсчитал еще десять шагов  и
повернул направо. Таким образом, я очутился перед своим прежним  помещением.
Перед дверью стояла жена хана и запирала ее на ключ. Первой моей мыслью было
бежать. Потом я прижался к стене, решив: если она меня заметит,  признаться,
что искал Лео. Жена хана прошла мимо и стала подниматься  по  лестнице.  Что
мне было делать? В комнату к Лео не попасть  -  дверь  закрыта  на  ключ.  Я
последовал за ханшей, надеясь узнать что-нибудь новое; если бы  она  увидела
меня, я сказал бы, что ищу Лео, а там - будь что будет.


VIII

СОБАКИ СМЕРТИ

     Бесшумно, как змея, пробрался я по винтовой лестнице на площадку  перед
дверью. Дверь была старая. Сквозь щели  виднелся  свет  и  слышались  голоса
шамана Симбри и его племянницы. Я припал к щели и  увидел  их  обоих.  Ханша
была одета в великолепное пурпурное платье. На ее роскошных вьющихся волосах
красовалась маленькая корона.  Должно  быть,  недаром  она  так  нарядилась.
Симбри смотрел на нее серьезно. Взгляд его