ки Т. Б. Аллен всегда был в курсе всех новостей; кроме
того, старик любил и умел раздувать в слушателях интерес,  притворяясь,
будто бы он до  смерти  не  хочет  ничего  рассказывать.  Самая  пустая
сплетня превращалась в волнующее известие, когда за дело брался  старик
Т. Б.
     Когда Акула вошел в лавку, там был только хозяин. Т. Б. уселся  на
откидной стул у стены, и глаза его зажглись любопытством.
      -  Люди говорят, ты уезжал, -  произнес он тоном заговорщика.
     -  Я  был  в  Окленде,  -  сказал  Акула. - Надо было на похоронах
побывать. А заодно я там надумал провернуть одно дельце.
     Т. Б. выждал ровно столько, сколько полагал необходимым и спросил:
- Ну и как, серьезные дела? - Да  я  бы  не  сказал.  Заглянул  в  одно
предприятие. - И акции купил? - почтительно  поинтересовался  Аллен.  -
Купил кое - что.
     Оба опустили головы и сосредоточенно разглядывали  пол.  -  А  без
меня тут что - нибудь случилось?
     И тотчас же на лице  старика  появилось  выражение  досады.  Видно
было, ему ужасно не хочется рассказывать о том,  что  произошло;  видно
было, сплетничать ему просто противно.
      -  В школе танцы были, -  промямлил он наконец.
      -  Знаю, слышал.
     Аллен заерзал на своем откидном  стуле.  Видно  было:  в  нем  шла
внутренняя борьба. Выложить все, как есть, Акуле для его же пользы  или
промолчать? Акула следил за ним с интересом. Он такие  вещи  уже  много
раз видал.
      -  Ну, выкладывай, -  сказал он наконец.
      -  Вот, говорят, свадьба скоро будет.
      -  Да? А где ж это?
      -  Да уж прямо скажем, недалеко искать.
      -  Где?  -  опять спросил Акула.
     Т. Б. сделал попытку побороть себя, но не смог. - В твоем доме,  -
сказал он со вздохом.
     Акула хмыкнул. - В моем? - Элис, говорят, выходит замуж.
     Акула окаменел и в ужасе уставился на старика. Потом он  шагнул  к
нему, надвинулся на него с угрозой.
      -  Это как понять? Как понять это, выкладывай, слышишь ты!
     Т. Б. уразумел, что назад пути нет. Он съежился. - Ну, хватит вам,
мистер Уикс! Хватит, что вы в самом деле! -  Говори,  что  это  значит!
Говори все.
     Акула  схватил  Т.  Б. за плечи и встряхнул, дрожа от злости. - Да
ничего особенного, на танцах это случилось... просто на танцах.
      -  Элис ходила на танцы?
      -  Ага.
      -  И что она там натворила?
      -  Не знаю. To есть, ничего.
     Акула рывком стащил его со стула; у Аллена подгибались  колени.  -
Говори! - взревел он.
     Старик жалобно захныкал: - Да ей - богу, ничего,  с  Джимми  Мэнро
она во двор выходила.
     Уикс схватил его за плечи и принялся трясти насмерть перепуганного
лавочника, как мешок с мукой.
      -  А что они там делали? Выкладывай!
      -  Не знаю я, мистер Уикс.
      -  Говори!
      -  Ну... мисс Берк... мисс Берк сказала... они целовались.
     Тут Акула выронил его и сел. Он похолодел от ужаса - выходит,  все
пропало. Он сверлил старика злобным взглядом, не в силах переварить эту
весть - его дочь утратила невинность. Ему в голову  не  приходило,  что
дело  обошлось  только  поцелуями.  Потом  он  отвернулся,  его  взгляд
растерянно блуждал по  лавке.  Вдруг  Аллен  увидел,  что  этот  взгляд
остановился на выставленных в витрине ружьях.
      -  Эй, Акула, ты не вздумай! - крикнул он. - Эти ружья не твои.
     О ружьях Акула не думал, он даже их не замечал, но  сейчас,  когда
ему о них напомнили, он бросился к витрине, открыл ее и вытащил тяжелую
винтовку. Оторвал ярлык с ценой и  сунул  коробку  патронов  в  карман.
Потом, решительно шагая, вышел и даже не посмотрел в сторону лавочника.
Звук его шагов еще не замер в темноте, а старик Т.  Б.  уже  звонил  по
телефону.
     Акула быстро шел к ферме  Мэнро,  и  в  голове  его  царил  полный
сумбур. Лишь одно он знал наверняка - понял, прошагав  совсем  немного:
он  ни  в  коем  случае  не  собирается  убивать  Джимми  Мэнро.  Мысль
застрелить Джимми подсказал ему лавочник, сам он и в голове  такого  не
держал. Ну, а теперь - то что делать? Он  попытался  представить  себе,
как будет вести себя в доме Мэнро.  Может,  все  -  таки  придется  его
застрелить. Может, все сложится так, что ему волей - неволей надо будет
совершить убийство, дабы защитить свою честь.
     Акула услышал, что к  нему  приближается  машина,  и  спрятался  в
кустах, а автомобиль с  ревом  промчался  мимо.  Идти  ему  уже  совсем
недолго, а между тем чувства ненависти к Джимми Мэнро нет как нет. И ни
к кому нет этого чувства, есть лишь ноющее ощущение пустоты, возникшее,
когда он услыхал, что его дочь утратила невинность. И сейчас ему упорно
чудилось, что Элис уже кет в живых, - она для него умерла.
     Он увидел огоньки, это светились окна в доме Мэнро.  И  тут  Акула
понял: он не может застрелить Джимми. Пусть хоть  вся  деревня  смеется
над ним, он не в силах выстрелить в этого парня.  Он  вообще  не  может
никого убить. Тогда он решил просто заглянуть в калитку, а после  этого
пойти домой. Пусть их смеются, если угодно, он не способен  ни  в  кого
стрелять.
     И тут вдруг из - за куста вышел человек и крикнул: - А  ну,  Уикс,
бросай винтовку и руки вверх!
     Акула положил винтовку на землю, покорно и  устало.  Он  узнал  по
голосу помощника шерифа.
      -  Приветствую, Джек, -  сказал он.
     Потом его окружили. Позади тех людей, что  его  схватили,  маячило
перепуганное лицо Джимми. И Берт Мэнро тоже порядком струхнул.
     -  Что  это  ты  надумал  стрелять  в  моего  Джимми?  - испуганно
спрашивал  он.  -  Он  тебе  ничего плохого не сделал. Старик Т. Б. мне
позвонил и все сказал. А теперь уж не беспокойся, я тебя упрячу в такое
место, где т будешь смирно сидеть.
     -  У  нас  нет  права  засадить  его в тюрьму, - вмешался помощник
шерифа. - Сделать - то он ничего не успел. Мы только можем взять с него
штраф.
     -  Правда?  Ну  что  ж, ладно, штраф так штраф, - у Берта срывался
голос.
     -  А  вы  потребуйте  с него большой штраф, - посоветовал помощник
шерифа.  -  Акула  ведь  у  нас богач. Поехали с нами. Мы отвезем его в
Салинас, и вы изложите там спою жалобу.
     На следующее утро Акула Уикс вошел в свой дом, едва волоча ноги, и
сразу же улегся в кровать. Глаза у него были тусклые, усталые, по Акула
их не закрывал. Руки висели,  как  плети.  Он  лег  и  в  неподвижности
пролежал несколько часов.
     Кэтрин, работавшая на огороде, видела, как он вернулся. Ей было  и
приятно, и в то же время тяжело, что он так идет - с поникшими плечами,
беспомощно понурив голову, но когда наступила пора варить обед, она  во
- шла в дом на цыпочках и предупредила Элис, чтоб не шумела.
     В три часа Кэтрин заглянула в спальню. - У Элис все в  порядке,  -
сообщила она. - Ты бы у меня сперва
спросил, а потом за винтовку хватался.
     Акула не сказал ни слова и не пошелохнулся. - Ты не веришь мне,  -
ее напугало, что он лежит, как неживой. - Если
не веришь, можно доктора позвать. Давай я сразу же за ним  пошлю,  если
не веришь.
     Акула даже головы не повернул. - Я тебе верю, - ответил он вяло.
     Кэтрин,  стоя  на  пороге, глядела на мужа, и незнакомое ей прежде
чувство  охватило  ее.  Она и не подозревала, что может так себя вести.
Что-то  теплое  шевельнулось  в  сердце.  Она  села  на  край кровати и
уверенным  движением  положила  себе на колени голову мужа. Она сделала
это  инстинктивно, а потом повинуясь все тому же сильному, решительному
чувству, стала гладить его по голове. Он, казалось, совсем обессилел.
     Она гладила его по голове, а он глядел и глядел в потолок, а потом
все - таки заговорил, монотонно, дребезжащим голосом.
     - Денег - то у меня нет, - сказал он. - Притащили в суд и говорят,
мол,  плати  десять  тысяч штрафа. Пришлось все рассказать судье. И все
это  слышали, все. Теперь, стало быть, все знают, что у меня нет денег.
Нет  и  никогда не было. Поняла? Эта моя счетная книга - чистая фикция.
Все,  что я туда записывал, - ложь. Все до последней строчки. Я все сам
придумал.  А  теперь это знает каждый, мне ведь пришлось сказать правду
судье.
     Кэтрин  ласково  гладила  его  по  голове,  и  незнакомое,  теплое
чувство, что шевельнулось вдруг в се душе, росло. Ей казалось, что  она
сильнее всех на свете. Вот, весь мир лежит сейчас у нее  на  коленях  и
ждет от нее утешения. Сострадание сделало ее могущественной. Она может,
думалось ей, утолить все скорби мира.
     -  Я  никого  не  собирался  трогать, - продолжал Акула. - В этого
Джимми  я и не думал стрелять. Я просто не успел еще назад повернуть, а
они  меня  уже сцапали. Решили, я хочу его убить. А сейчас все знают. У
меня  совсем  нет  денег.  -  Он  валялся на кровати, как тряпка, и все
глядел, глядел в потолок.
     И тут внезапно жаркое  сочувствие  к  мужу  превратилось  в  силу,
захватило всю ее. В одно мгновение Кэтрин поняла, что  от  нее  зависит
очень многое. Она ликовала от счастья, и в этот миг была прекрасна.
     -  Тебе  просто  не  везло,  - сказала она тихо. - Связался с этой
старой  фермой,  а  разве  здесь  чего добьешься? Вот тебе и негде было
счастья  попытать.  Ну,  чего  это  ты  вдруг решил, что разбогатеть не
сможешь. А я считаю - сможешь. Даже убеждена.
     Кэтрин говорила уверенно. Она знала,  что  сейчас  сумеет  сделать
все, что жизнь ее прошла в ожидании этого мига. В  этот  миг  она  была
богиней, вестницей судьбы. Поэтому она не удивилась, когда увидела, что
муж пришел в себя. Она все гладила его по голове.
     -  Мы  уедем,  - внушала она. - Ферму продадим и уедем. И тогда уж
тебе повезет. Вот увидишь. Я знаю, на что ты способен. Я в тебя верю.
     Живая искорка зажглась в глазах Акулы. Он привстал. Он смотрел  на
Кэтрин и видел, что она прекрасна, а пока он глядел на нее, жар ее души
передался ему. Он уткнулся головой в ее колени.
     Кэтрин опустила голову и посмотрела на него. Силы начали оставлять
ее, и она испугалась. Вдруг Акула при" поднялся и сел  на  кровати.  Он
успел уже забыть о Кэтрин,  но  в  глазах  его  светилась  та  энергия,
которую она передала ему.
     -  Ждать  недолго!  -  крикнул  он. - Продам ферму и уеду. И тогда
удача от меня не уйдет. Я своего добьюсь. Они еще увидят.

     IV

     Тайна происхождения Туляречито покрыта мраком. А вот о том, как он
появился в здешних местах, ходит легенда. Жители Райских Пастбищ в  нее
не очень - то верят, так же, впрочем, как они не верят в привидения.
     У  Франклина  Гомеса  был  работник,  мексиканский индеец по имени
Панчо,  больше  у него не было ничего. Раз в три месяца Панчо, захватив
свои  сбережения,  отправлялся  в  Монтерей,  исповедовался  в  грехах,
исполнял  епитимью,  получал  отпущение  грехов  и  напивался - все это
именно  в  такой  последовательности.  К  тому  времени,  когда  салуны
закрывались, Панчо добирался до своей повозки и засыпал, если, конечно,
ему  удавалось  не  угодить в тюрьму. Лошадь сама знала дорогу и к утру
привозила  его домой - так что Панчо успевал позавтракать и отправиться
на  работу.  Панчо  всегда прибывал на ферму спящим; вот почему его там
встретили  однажды утром с особым интересом: дело в том, что на сей раз
он  влетел  в  загон галопом, причем не только бодрствовал, но и что-то
орал во всю глотку.
     Франклин  Гомес  оделся  и  вышел  узнать,   что   случилось.   Из
бессвязного, путаного рассказа индейца он  выяснил  примерно  вот  что:
Панчо ехал домой, как всегда, конечно, абсолютно трезвый. Неподалеку от
Черного Места, в кустах полыни возле дороги он услышал плач ребенка. Он
остановил повозку и пошел взглянуть - малых детей в таких местах обычно
не бывает. В зарослях полыни он и в самом деле нашел грудного младенца.
Панчо показалось, что ему месяца три. Он его поднял, зажег спичку, чтоб
рассмотреть находку, и вдруг - о ужас! - малютка ехидно ему подмигнул и
сказал басом:
      -  Посмотри, какие у меня острые зубки!
     Панчо не  стал  смотреть.  Он  отшвырнул  свою  зловещую  находку,
прыгнул в повозку и галопом погнал к дому, нахлестывая старую кобылу  и
подвывая по-собачьи.
     Франклин Гомес задумчиво чесал в затылке. Насколько он знал, Панчо
мужик спокойный, дурь на него не нападает даже "под мухой". Подъезжая к
дому, Панчо не спал - одно это уже  свидетельствовало  о  том,  что  он
действительно видел нечто странное в полыни. В  конце  концов  Франклин
Гомес велел оседлать коня, разыскал  ребенка  и  привез  его  домой.  В
течение трех лет дитя больше ничего не говорило; и зубов  у  него,  как
выяснилось, не было. Тем не менее Панчо был  твердо  убежден,  что  все
случилось именно так, как он рассказывал.
     У   младенца   были   коротенькие,   толстые   ручки   и  длинные,
растопыренные,  как  у лягушки, ноги. Большая голова без всяких намеков
на  шею  сидела  на  слишком  широких  плечах.  Из-за  плоского  лица и
необычного  телосложения  младенца,  разумеется,  прозвали Туляречито -
Лягушонок.  Впрочем, Франклин Гомес часто называл его "Койот". "Потому,
-  объяснял  он,  -  что  есть  в  лице этого малыша какая - то древняя
мудрость, что - то от койота".
     -  Ну,  а  как  же  руки, ноги и плечи, сеньор? - возражал в таких
случаях Панчо. И за ребенком закрепилось прозвище "Туляречито".
     Кто оставил на дороге это маленькое, уродливое существо,  осталось
тайной. Франклин Гомес считал его членом семьи, Панчо ходил за ним, как
нянька, и все же так и не смог освободиться до конца  от  страха  перед
мальчиком.  Ни  годы,  ни  суровые  епитимьи  не  могли  вытравить   то
впечатление, которое произвела на него их первая встреча.
     Мальчик рос быстро, но после  пяти  лет  его  умственное  развитие
прекратилось. В шесть лет Туляречито  мог  выполнять  работу  взрослого
человека. Его руки с длинными пальцами были сильней,  чем  у  взрослого
мужчины, и намного проворней. Удивительно умелые и ловкие,  они  делали
его на ранчо незаменимым. Пальцы мальчика легко расправлялись с  самыми
тугими  узлами.  У  Туляречито  были  руки  настоящего  художника.  Его
чувствительные пальцы ни разу не повредили ни одного  молодого  ростка,
ни одной привитой веточки. В то же время эти  безжалостные  пальцы  без
всякого усилия могли свернуть голову индюку. У Туляречито был еще  один
удивительный дар:  ногтем  большого  пальца  он  вырезал  из  песчаника
фигурки животных. Весь дом Франклина  Гомеса  был  заставлен  фигурками
койотов, пум, цыплят и белок.  С  потолка  в  столовой  на  проволочках
свисало изображение парящего ястреба. Панчо, который никогда не  считал
мальчика  человеком,  приписывал  его  способность  ваять   дьявольским
козням.
     Хотя  жители  Райских  Пастбищ  и  не   верили   в   потустороннее
происхождение  Туляречито,  в  его  присутствии  они  чувствовали  себя
неловко. Что - то неприятное,  пещерное  было  в  его  глазах.  В  лице
мальчика было нечто от троглодита. Его необычные способности и огромная
физическая сила пугали местных фермеров. Дети его избегали.
     Вывести Туляречито из себя можно было только одним способом. Когда
кто  -  нибудь  -  мужчина,  женщина   или   ребенок   -   неосторожным
прикосновением разрушал плоды его трудов, он приходил в  ярость.  Глаза
его вспыхивали, и он бросался на обидчика, готовый его  убить.  В  этих
случаях Франклин Гомес  трижды  прибегал  к  крайней  мере  -  связывал
Туляречито по рукам и ногам и оставлял в таком виде до тех пор, пока  к
нему не вернется обычное добродушие.
     Когда Туляречито исполнилось шесть  лет,  он  не  пошел  в  школу.
Прошло еще лет пять. За это время инспектор по делам несовершеннолетних
и директор школы несколько раз весьма решительно  рекомендовали  Гомесу
заставить  мальчика  учиться.  Тот  соглашался,  он   даже   настойчиво
выталкивал его из дома в школу, но  Туляречито  так  ни  разу  туда  не
добрался.  Он   боялся,   что   школа   окажется   местом   отнюдь   не
привлекательным, и просто исчезал дня на  два.  Только  когда  мальчику
исполнилось одиннадцать,  -  у  него  уже  были  плечи  атлета  и  руки
настоящего  разбойника  -  согласованными  усилиями  ревнители   закона
усадили его за парту.
     Как и думал Франклин Гомес, Туляречито не  стал  учиться.  Зато  у
него сразу же проявился новый талант - он начал рисовать так же хорошо,
как вырезал фигурки  из  песчаника.  Когда  мисс  Мартин,  учительница,
заметила это, она предложила ему нарисовать  парад  зверей.  Туляречито
долго трудился после уроков, и на следующее  утро  на  доске  появилась
удивительная процессия. Там были все животные, которых Туляречито когда
- либо видел, все птицы, которые водились  у  них  в  горах.  Вслед  за
коровой ползла гремучая змея, койот с гордо поднятым хвостом шел следом
за свиньей. Были там и кошки, и козы, и  суслики,  и  черепахи.  Каждый
зверь был нарисован абсолютно точно.
     Мисс Мартин поразили способности  Туляречито.  Она  похвалила  его
перед  всем  классом  и  прочитала  маленькую  лекцию   о   каждом   из
нарисованных им животных. В своем воображении она уже купалась в  лучах
славы, которую ей принесет открытие нового, удивительного таланта.
      -  Я еще много чего могу, -  сообщил Туляречито.
     Мисс  Мартин  похлопала  его по широкому плечу. - Вот и отлично, -
сказала  она. - Ты будешь работать каждый день. Этот дар ниспослан тебе
богом.  -  Тут  она  вдруг  поняла,  как  важно то, что она произносит.
Наклонившись  к  Туляречито  и  испытующе глядя в его хмурые глаза, она
медленно  повторила:  -  Этот  дар  ниспослан тебе богом. - Мисс Мартин
посмотрела   на   часы  и  решительно  добавила:  -  Четвертый  класс -
арифметика. У доски.
     Четвероклассники  выскочили  из-за парт, схватили ластики и начали
стирать  рисунки,  чтоб  освободить  доску.  Увидев, что они уничтожают
плоды  его  трудов,  Туляречито  кинулся  на  них  с  кулаками. Это был
страшный  день.  Мисс  Мартин  с  помощью  всей  школы  не смогла с ним
справиться.  В  ярости  Туляречито  обретал силу взрослого мужчины, и к
тому  же  - сумасшедшего мужчины. В ходе битвы класс подвергся страшным
разрушениям:  парты  лежали  вверх  тормашками, чернила текли рекой, по
всей  комнате  валялись  цветы.  Платье  мисс Мартин изодрали в клочья,
старшие  мальчики,  на  чьи плечи в основном легло бремя сражения, были
жестоко  избиты. Туляречито дрался руками, ногами и головой. И при этом
кусался.  Никаких правил чести он не признавал и в конце концов одержал
победу.  Все  ученики  с  мисс  Мартин  в арьергарде бежали с поля боя,
оставив  его  во  власти  разъяренного  Туляречито.  Когда  в  школе не
осталось  никого,  кроме  него,  он  запер  дверь,  стер кровь с лица и
принялся восстанавливать рисунки.
     Вечером мисс Мартин зашла к Франклину Гомесу и потребовала,  чтобы
он выпорол мальчишку.
     Гомес пожал плечами. - Вы в самом деле хотите, чтоб я  его  высек,
мисс Мартин?
     Лицо учительницы было  все  в  царапинах,  у  рта  легла  скорбная
складка.
     -  Да,  хочу,  -  сказала она. - Если бы вы видели, что он сегодня
натворил, вы бы меня не осуждали. Я уверена: его следует проучить.
     Гомес снова пожал плечами и позвал Туляречито. Он  снял  со  стены
тяжеленный арапник. Во время экзекуции мальчик  ласково  улыбался  мисс
Мартин которая невольно вздрагивала при каждом ударе.  Когда  наказание
было  окончено,  Туляречито  ощупал  себя  и,  все  так  же   улыбаясь,
отправился спать.
     Мисс Мартин с ужасом за ним наблюдала. - Господи,  да  это  просто
животное, - воскликнула она. - Похоже было,
будто бьют собаку.
     На  лице  Франклина Гомеса мелькнула тень презрения. - Собака выла
бы  от  страха,  -  сказал  он. - Ну вот, вы получили, что хотели, мисс
Мартин. Вы говорите, он - животное, но, ей - богу, это доброе животное.
Вы  велели ему нарисовать картинки, потом сами же их стерли. Туляречито
это  не  понравилось...  -  Мисс  Мартин попыталась его перебить, но он
быстро  продолжал:  -  Не  надо было Лягушонку ходить в школу. Он умеет
ра