пути мы будем  взаимодействовать со  всеми
здоровыми силами, будь это государственные,  профессиональные  структуры или
общественные образования.

     ...Из  чего  будет  складываться материальная  основа  для деятельности
казачьего куреня? Каждый из нас платит вступительный  и ежегодные взносы. Мы
можем  заниматься  производственно-хозяйственной  деятельностью,   принимать
пожертвования. Исторически предназначением  казачества  была государственная
служба. Исходя из этого планируется работа на основе контрактов с властями и
руководством  предприятий   по   охране  автомобильных   и  железных  дорог,
трубопроводов  и  других  объектов,   поддержанию   общественного   порядка.
Заработанные  средства   пойдут  для  покрытия  издержек,  на  развитие,  на
благотворительность. Кстати, одна из ближайших задач -- постройка в Пангодах
Храма православной церкви. Усилиями надымского казачества и  с благословения
владыки  Тобольско-Тюменской  епархии в  географическом  центре поселка  уже
установлен закладной камень и Святой крест, создан церковный совет.

     ...  За  десятилетия люди  отвыкли  от того, что  казаки  должны носить
традиционную одежду. Многим близок дух казачества, но  применительно к  себе
они  не  надели  бы  нашу  форму.  Мы  постоянно  сталкиваемся  с  подобными
вопросами.  Обычно  я говорю примерно так: вот в Узбекистане местный  житель
ходит в тюбетейке или чалме, носит чапан и не стесняется ни одежды, ни того,
что он узбек. Нам же стыдно одеться в русскую одежду и  называться русскими.
Это печально. Молодежь, которая  свободна не только от многого хорошего уже,
но и, слава Богу, от плохого или закостенелости -- еще, это наша надежда.
     С  шестнадцати лет  юношей  начинают  верстать  (принимать)  в  казаки.
Приобщение к казачеству  происходит уже в  семье. Как быть  подросткам не из
казачьих семей, но  желающим стать казаками? В  системе Тюменского линейного
казачьего войска предусмотрена  возможность создания кадетских, в том  числе
морских корпусов. Но это дело будущего. Пока же пангодинским подросткам я бы
советовал больше общаться с  нашими детьми, дружить с ними, приходить в наши
семьи. Могу обещать, что никто не останется без внимания.

     На  прощание Федор Георгиевич показал мне  армейскую фотографию  сына и
сказал гордо: "Казак!"
     Я  также удостоился чести держать в руках его оружие: казацкие  шашку и
кинжал.
     И все  же  самым замечательным  и,  как  мне  показалось, знаковым была
демонстрация   семейной  балакаревской  реликвии  --  пороховницы   прадеда,
сделанной  из  бычьего   рога,  отполированной  годами.  Федор,   видя   мою
благоговейную  реакцию,  "добивая",  сказал  с  гордостью:  "Ты думаешь, она
пустая! Нет!..."
     Он  осторожно  приоткрыл  крышку и отсыпал  на  ладонь  горстку черного
порошка.
     Фраза просилась сама собой, и я не мог ее не  произнести: "Есть порох в
пороховницах?!..."


ВОПРОС САМОУВАЖЕНИЯ

     Осознанная биография Сергея Сергеевича Фесенко полностью укладывается в
историю  развития Пангод, куда он приехал  молодым специалистом сразу  после
окончания  Брянского института транспортного машиностроения в 1973 году.  До
того, как стать главным инженером Надымгазпрома,  Фесенко прошел практически
все  инженерные  ступени  -- от  инженера-наладчика до начальника  основного
пангодинского предприятия -- Медвежинского газопромыслового управления.
     -- Газопромысловое управление  участвует  во всех сферах  жизни Пангод,
так сложилось исторически, --  говорил Сергей Сергеевич  еще в свою бытность
начальником МГПУ. --  Но та же история показала, что уровень  этого участия,
интенсивность,  искренность,  степень  восприятия  всеми  структурами   МГПУ
проблем  поселка  как  своих  собственных,  ведомственных,  --  зависит   от
отношения к этому первого руководителя.
     Фесенко считает, что будущее  Пангод  --  это небольшой город районного
подчинения.  И  это  не  "титульный",  а качественный  вопрос.  Только  имея
"локальную", самодостаточную систему жизнеобеспечения,  когда Пангоды  будут
снабжены  набором  всех  минимально  необходимых  структур  (например:  суд,
прокуратура, адвокатура,  ГАИ,  банки  и  т.д.),  человек  здесь  перестанет
чувствовать себя  "маленьким".  Как  это, к  сожалению,  бывает,  когда  ему
приходится  за какой-нибудь справкой или иной несущественной услугой ехать в
город.  Но,  конечно, самодостаточность  не значит замкнутость, наоборот  --
откроются  новые  возможности  для  плодотворного общения,  сотрудничества с
районом, округом, другими регионами страны.
     Нет  никакого сомнения, что это рано или поздно  произойдет, и  Пангоды
поменяют  свое  статусное название -- поселок  --  на более ему  подходящее:
город. Но насколько быстро это свершится, в  решающей степени будет зависеть
от  самих  пангодинцев  --  от  их  неравнодушного,  искреннего, творческого
отношения к  своему населенному пункту,  ко всему, что в нем  происходит. Да
что там! -- к самим себе! Ведь, в конце концов, это вопрос самоуважения.

СЕВЕРНЫЕ АНОМАЛИИ

     Северная биография у Ивана Георгиевича Точилкина начиналась зимой 1975г
в  Надыме.  Трудился  электромонтером  в   строительном  управлении,  строил
железнодорожные  мосты  на  трассе Надым --  Уренгой,  которая пролегала  по
старой,  "сталинской", узкоколейке.  Вспоминает, что  целы  были  тогда  еще
"зековские" землянки, которых множество попадалось на пути строителей.
     Когда   дошли  до  Пангод,  Точилкина   приметил  начальник  поселковых
энергетиков,  пригласил работать в энергетический цех. Требовалось жилье для
"воссоединения" с  семьей, ожидавшей вызова уже два  года, и Иван Георгиевич
согласился.  Дали  комнату  в  холодном   деревянном  общежитии,  где  зимой
замерзала вода на полу, -- и это считалось удачей для того времени...
     То  время  было действительно  другим, уверяет Точилкин, и говорит  это
исходя не  из философской  истины,  что "времена" никогда не  повторяются, а
ориентируясь на какие-то абсолютные, безотносительные параметры, позволяющие
ярко сравнивать "ранний" и "поздний" Север...
     -- Север всегда  был "аномалией"  в  стране, -- объясняет Точилкин,  --
поэтому многое в нем является понятным только нам, его современникам.
     Он вспомнил веселый, даже тогда, случай: в  одном из  магазинчиков ОРСа
каждому покупателю спиртного  продавали "в  нагрузку"  несколько килограммов
бананов  и  цитрусовых, которые  являлись  "неликвидами". Возле магазина  на
улице стоял большой мусорный ящик, в котором в результате и оказывались дары
тропической природы. Покупатели уходили  довольными.  Время  "почти  сухого"
закона, просуществовавшего в Пангодах практически до восьмидесятого года.
     Точилкин стал первым  руководителем  зарождавшегося в  1977 поселкового
района  электрических  сетей. Инженерно-техническим работникам  платили, как
тогда  водилось, меньше,  чем  электромонтерам.  Под  "сетевой  район"  было
выделено дощатое  помещение (через  фанерную стенку -- поселковая прачечная)
на отшибе  Пангод,  своими  силами бригада доводила его до приемлемого вида:
утепляли, делали мастерскую и т.д. Предстояла серьезная работа  по приемке в
эксплуатацию  ВЛ-110кВ,  которая   должна  была  обеспечить  электроэнергией
газовые  промыслы   "Медвежьего",   впереди   ждала  полная   электрификация
населенного  пункта  газовиков. Так  начиналась  история  РЭС  --  одного из
основных подразделений энергетической службы Надымгазпрома на переднем  крае
добычи медвежинского газа.
     Потом  начались тяжелые годы эксплуатации линий  и  подстанций, аварии,
выезды по ночам, бессонные сутки. При любой нервной работе он никогда не мог
бурно, "для разрядки",  выражать свои  чувства, кричать, ругаться...  Десять
лет назад не выдержало сердце -- почти год пришлось пробыть "на больничном".
Видно сказались северные аномалии...
     Недавно Иван  Георгиевич  Точилкин  по представлению  Надымгазпрома был
награжден медалью  второй  степени ордена  "За  заслуги  перед  Отечеством".
Сейчас он работаем заместителем начальника управления  "Пангодыэнергогаз", у
истоков  которого  находился  долгие  годы   и  был  одним  из  главных  его
создателей.


НАША БАБУШКА

     Эту  добрую  женщину  называют  просто  и ласково:  "Наша  бабушка".  А
трудиться  ей  приходится  на  нескольких  работах  --  сторожить,   убирать
помещения и т.д. Хотя ей одной хватило бы и пенсии...
     Минчанка  Александра  Васильевна  Кривонос приехала в  Пангоды в начале
восьмидесятых,  где  уже  проживала семья ее  дочери,  трудоустроилась... До
заслуженного отдыха  оставалось совсем немного. Но... Несколько лет  назад в
результате  трагических  обстоятельств  на  руках  у  Александры  Васильевны
оказались два малолетних внука. Сейчас старшему уже семнадцать лет, младшему
двенадцать. " Хорошими ребята мои растут", -- со спокойной гордостью говорит
про своих внуков бабушка, заменившая им мать и отца, -- "грех жаловаться".
     Она вообще никогда ни на что не жалуется. Рассказывая свою историю,  за
исключением понятных моментов, --  улыбается и  неустанно подчеркивает,  что
все  у  нее  хорошо,  со  всеми проблемами она справляется,  на здоровье  не
жалуется.  На  судьбу роптать  --  последнее  дело,  так  человеку  природой
предначертано:  пока жив --  должен  за  кого-то отвечать и не надеяться  на
покой.
     -- Вот старшенький думает дальше учиться, в Москву его буду отправлять,
--  рассказывает, опять не без гордости,  Александра  Васильевна. А на немое
удивление собеседника  весело  добавляет: --  Ничего!  Выучу, вытяну!  --  И
заканчивает шуткой: -- Ну, пять-то лет я уж как-нибудь проживу...
     -- А потом что же? -- в тон ей спрашиваю я.
     "Наша бабушка" лукаво улыбается:
     -- Ну, а там подумаю -- младшенький подрастает!..


АФГАНКА

     ...Брезентовая  стена,  переходящая  в  такой  же  скошенный  невысокий
потолок.   Елка,  украшенная  блестящими   этикетками,   конфетами,   вместо
звездочки-макушки  --  пляжная  женская панама.  Стол  на четверых,  молодая
женщина с серьезными внимательными глазами.
     --  Шампанское открывали по  московскому времени?  --  спрашиваю, чтобы
выйти из грустной паузы.
     -- Конечно, -- она улыбается  и откладывает фотографию в сторону, -- но
сначала по кабульскому!
     Татьяна Викторовна Шибаева  -- старшая медсестра пангодинской больницы,
москвичка. Однажды в жизни сложилась  ситуация, когда нужно  было уехать  из
дома,  из  родного города  --  подальше,  хоть на край  света. В  1981  году
тридцатилетняя  сотрудница  Первого  медицинского  института имени  Сеченова
Татьяна Шибаева заключила договор на работу за границей.

     В столице Узбекистана был сборный пункт для  "афганцев", так называемая
"пересылка", где формировались группы на  авиарейсы "туда". Итак, Москва, --
Ташкент ("пересылка", военный аэродром, десантный самолет) -- Кабул.
     Солнце такое же, как в  Ташкенте, обычная пассажирская суета, но мужчин
в военной форме -- каждый второй.
     Когда  входила в маленький пыльный, пропахший горячим бензином автобус,
увидела   автомат...   Обычный  "Калашников",  сталь  со   стертой   местами
вороненостью,  трещинки  на  желтом  прикладе,  перекрученный ремень. Просто
лежал справа от водителя-солдатика на панели,  закрывающей  мотор, вместе  с
солнцезащитными очками, отверткой и сигаретами.
     Впервые  за  все  время, с  момента  принятого  решения  об  отъезде  в
Афганистан,  похолодело  на  сердце:  ведь  на  войну  приехала!   Это  было
впечатление,  а уж  потом,  гораздо позже,  вывела формулу:  когда оружие --
обычная вещь, значит война.

     -- Афганистан только начинался, -- рассказывает Татьяна Викторовна.  --
Инфекционное отделение советского военного госпиталя тогда располагалось под
Кабулом,  в  горах,  близ   кишлака,  который  все  называли  Хай-Харана,  и
представляла   из   себя  палаточный  лагерь-больницу   примерно  на  тысячу
койко-мест. В палатке были настелены дощатые полы, установлены кровати в два
яруса, над всем  этим возвышалась сама стандартная  брезентовая конструкция.
Зимой в  каждой  палатке  ставили одну-две железные печки-"буржуйки", топили
углем.
     Штат  медиков,  также живших в  палатках, состоял из четверых врачей  и
двенадцати медсестер, в числе которых была и Татьяна Викторовна.
     С началом  жары -- наплыв больных-инфекционников. Гепатит, брюшной тиф,
дизентерия...  Солдаты  поступали  изможденные,  тоненькие,  как  спички,  с
выгоревшими  волосами, кожа даже  не просто  черная, а  какая-то  жуткая,  с
пепельным налетом. Многие рассказывали, что часто подразделениям приходилось
подолгу находиться в горах отрезанными от основных военных частей, когда еду
и воду им  сбрасывали с  воздуха: бывает,  попадут, бывает, нет... А водички
попили сырой или съели чего-то несвежего, и все, приехали...
     Собственно  о повседневной работе Татьяна Викторовна рассказывает мало,
как бы вскользь. Ловлю себя на мысли, что вряд ли  может быть иначе: память,
возвращая в яркий отрезок жизни, наводит, прежде  всего,  на дух времени, на
конкретных людей, на сильные впечатления.
     -- Ну, хорошо, -- соглашается моя  собеседница, шутливо нахмурив брови,
-- давайте в цифрах.

     -- По нормам в рабочую смену под присмотром  медсестры должно было быть
не  более двадцати четырех человек. Реально,  летом, больных  было несколько
сотен.  И  всех  нужно  обойти,  каждому  дать  лекарство,  "подозрительным"
измерить температуру, а  градусников всего десять  штук. В  день  ставили по
сорок-пятьдесят  капельниц. Разумеется,  каждого необходимо  выслушать, если
нужно, что-то  записать.  Уже  не говорю  о  поддержании  порядка,  гигиены.
Спасибо, помогали солдаты из числа выздоравливающих.
     Но, надо сказать, отношения  между людьми, обитавшими в госпитале, были
далеки  от  идиллии.   Например,  меня  поражала  жестокость  наших  больных
военнослужащих по отношению  друг к  другу. "Старики"  избивали "молодых" до
полусмерти --  и  это в больничной-то  палате, где, казалось бы, все  равны!
Парнишка запомнился один. Только  с того света возвратился -- дизентерия, --
а  тут  его  так  избили!...  В  Ташкент  полумертвого  отправили. Вроде жив
остался, но  комиссовали. Что бы матери сказали -- погиб при исполнении?.. И
не поверила бы? Поверила бы....
     Зарплатой получали ежемесячно 200-250 чеков, часто меняли их на местные
афгани,  мы  их  называли  "афони",  покупали  на  базарчиках  и  в  дуканах
(магазинах) овощи,  фрукты, молоко и, вообще, все то, чего не было в чековых
магазинах.

     Она призналась, что часто снится Кабул, что окажись  сейчас там, найдет
любое знакомое место. Тогда это был, несмотря ни на  что, мирный город. Люди
своеобразные, со своими понятиями и обычаями, но открытые и добрые.
     -- Дуканщики все хорошо говорили  по-русски. Если  пришел с  намерением
сделать  покупку, перевернут  все  на  прилавке и  складе вверх  дном, чтобы
клиент выбрал то, что по душе. И  обязательно нужно что-нибудь купить,  хотя
бы мелочь какую, безделушку. Во второй раз ты уже гость,  постоянный клиент.
Руку к сердцу: "Ханум, заходи!..", чаем угостят.
     Женщин видела и в парандже,  а  в основном одежда у них современная, но
обязательно  черные чулки, руки и шея закрыты. Ну  и  мы, советские женщины,
уважая традиции, одевались примерно так же.
     Вот интересный случай запомнился. Однажды, летним днем, выяснилось, что
из  нашего  лагеря идет машина в город за  покупками. Я выходная, как была в
сарафане, так и села в  автобус. Приехали,  зашла в универмаг, вдруг  кто-то
меня  ущипнул  за  руку,   потом   за  другую.  Смотрю  --  мужчины-афганцы.
Укоризненно  молча головой  покачивают,  мол, непорядок.  Пришлось  пойти  в
автобус одеться "потеплее".
     Перебирая забавные случаи,  Татьяна Викторовна  оживает,  исчезает, как
мне кажется, вечная грустинка  в глазах, а прежде чем рассказать о том,  как
довелось  увидеть фрагмент "призыва" в местную армию молодых афганцев, долго
смеется:
     --  Подъехала грузовая машина к дому, солдаты  правительственной армии,
сарбазы,  заходят в  дом, забирают  молодежь,  усаживают в  кузов,  идут  за
следующей  партией. Те, которые  в  кузове, начинают перелезать через борта,
разбегаются...
     Внезапно, как очнувшись, вспомнив о чем-то важном и совсем  не смешном,
останавливается,  вздыхает  и  говорит  медленно  и  тихо  (веселье  уже  не
возвращается к ней до конца нашей беседы):
     --  У  моей  подруги  был  сын,  --  она смотрит на  меня  внимательно,
наверное, пытаясь  угадать, правильно ли  я  ее понял.  И немного  помолчав,
продолжает: -- Когда через два с половиной года я вернулась в Союз насовсем,
этот  мальчик еще  маленький был. Помню, глажу его по  головке, а матери его
говорю: молись, чтобы Афган поскорее кончился. А вырос... война в Чечне...

     --   Как  проводили  будни,  помимо  работы?  Читали,  фотографировали.
Телевизоров  не  было. Впрочем, однажды кто-то  все  же привез  телевизор из
воинской части, насмотрелись индийских  фильмов да боевиков... В Союзе тогда
еще  этой ерунды  не  было... Вообще же,  везде жизнь. Ведь  даже на скудной
почве что-то растет, движется по заведенным природой законам. Вот и из нашей
четырехместной палатки -- одна в Афганистане вышла замуж и уехала с мужем на
родину, а вторая в двадцать два года умерла от дизентерии...

     Признаться,  планируя знакомство  с  Татьяной  Викторовной  Шибаевой, я
надеялся получить ответ  на вопрос, как женщины-добровольцы  попадали  на ту
войну.
     -- Каждая из  нас приезжала туда зачем-то или уезжала  туда от чего-то.
Как всегда и везде.
     Я поспешил  согласиться:  действительно, ведь война  -- это  тоже часть
жизни.
     -- Да, -- подтвердила она, уточнив по-своему, -- всего лишь часть ее...
     Трудно было по интонации уловить причину этого уточнения:  "всего лишь"
-- как относительно  малая и далекая часть прожитого и  уже  пережитого, или
как  упрек настоящему,  сделавшему  войну  своей,  уже  настолько  обыденной
частью?
     Я не задал своей собеседнице  обычный свой вопрос:  как  она  попала на
Север, -- посчитав его излишним и даже почему-то неуместным.


        БЕЗ БАРЬЕРОВ

     Он часто  курит. Пожалуй, слишком часто для молодого человека, которому
немногим  более  двадцати  лет от роду.  Признаться, после его рассказа даже
трудно  писать, что  выглядит  он  еще моложе,  --  но это  так.  Где ранние
морщины,  резкость в движениях, горящий  взгляд? -- ничего этого  нет.  Одет
строго, но просто,  ровно причесан, несколько необычно для его ровесников --
короткие  послушные  волосы на пробор.  Ничего необычного, если  бы не руки,
постоянно, хотя  не  быстро, "тасующие" два-три  предмета -- пачку  сигарет,
зажигалку, окурок.
     Говорит,  что трудно  спать, бессонница,  а если все  же забывается, то
ненадолго --  просыпается от тяжелых  снов. Приходится  выпивать  водки  или
коньяку. И это  ему-то,  который  пару лет назад не  знал, что  такое выпить
спиртного. Разве что на выпускном вечере...
     Он  был  "положительным"  учеником  по понятиям  учителей  пангодинской
средней  школы  номер  два,  и  послушным  ребенком  в  семье,  доставлявшим
родителям только радость. Поступил в Тюменский университет, там же "пришел к
Богу",  стал прихожанином  общины христиан-евангелистов,  принимал участие в
мессионерских поездках по стране. Это, он полагает,  был светлый период  его
жизни, когда  она, жизнь, была наполнена  ясным  смыслом. С учебой что-то не
заладилось,  видимо  от того, что  подспудно  чувствовал, что  выбрал  не ту
специальность. Решил повременить со студенчеством, "созреть" для правильного
выбора. Как и полагается по возрасту, пошел в армию.

     Сергей  Гордиенко после  "учебки" служил командиром  танка  в одной  из
сибирских танковых бригад. До демобилизации оставалось полгода...

     -- В ночь со в