ыла убеждена и
уверенно  отстаивала  в  те  минуты  провинциальная мадонна, -- человеческое
достоинство  не географическая  величина и  не должна изменяться  в функциях
широты  и долготы?  Неизвестно.  Но  особо горячего московского "качка",  за
грубость при  штурме  диспетчерской, его коллеги  все  же послали извиняться
(это было непременным условием диспетчера для дальнейшего разговора вообще):
     -- Извини...-те, Варвара Ивановна.
     Они улетели в вертолете, где им с вахтовиками вполне хватило места.

     На  предложения  сына  поменять  работу  на  более  спокойную,  Варвара
Ивановна отвечала:
     -- Сынок, ты же знаешь, я себе проблемы на любой работе найду.
     Несмотря  на  сухие  правила,  строгие указания,  именно  она  в  итоге
определяла,  кто  сегодня  полетит   первым  рейсом,  кто  вторым,  третьим.
Аккуратно  проходя  между  Сциллой  производственных  интересов  и  Харибдой
общечеловеческих   житейских   проблем,    успешно   регулировала    людские
аэропортовские потоки. Вполне  могло быть, что, вопреки инструкциям, женщина
с  ребенком улетала, а  инженер  оставался.  Конечно,  ей  попадало, но  она
непреклонно отстаивала  свою правоту. При этом ее аргументами справедливости
было не что-то замысловато-убедительное, просто черное было черным,  а белое
-- белым. Манера, с которой преподносилось очевидное, была  обезоруживающей,
поэтому ей верили, прощали и ее уважали.
     Шутки  ее были остры,  несли в себе не  только смешное, но и  жизненную
философию. Однажды летом, еще в "доперестроечные" времена, Варвара Ивановна,
как  это положено, сопровождала нашу  отпускную  группу пассажиров от здания
аэропорта  до  вертолетной  площадки.  Борт   был  еще  далеко  в  небе.  Мы
остановились,  переговариваясь. Она внимательно  посмотрела на  мой огромный
чемодан, который стоял на песке  и выглядел как  полуспущенная автомобильная
камера, улыбнувшись, спросила:
     -- Что же ты в отпуск-то с пустым  чемоданом летишь? -- и  добавила как
бы серьезно: -- Ах,  да! Ты ведь  не  в ОРСе  работаешь... Хоть бы природным
газом накачал, для приличия.

     Что жизнь давалась  трудно, --  такое  можно сказать о  многих, почти о
каждом.  Случается,  люди  со  сложной  биографией  несут  в  своем  облике,
поведении сумрачную печать своей доли, а она отбрасывает хмурую тень на  все
окружающее. Так  же образно говоря, Варвара  Ивановна, имея сложное прошлое,
своим настоящим  присутствием никогда ни для кого не загораживала света,  не
была источником тени, --  она светилась сама, как  и положено звезде,  пусть
скромного провинциального масштаба.

     Родилась во время Отечественной войны, в  городе  Бахмаче  Черниговской
области. Отец, инвалид с детства, в армию призван не был, и  после войны ему
долго  пришлось   оправдываться   перед  властями  за   жизнь,  прожитую  на
оккупированной территории.
     ...Школу  Варвара  заканчивала вечернюю:  воспитывала сынишку, хотелось
учиться,  но надо  было  зарабатывать на жизнь. Пошли  долгие годы борьбы за
существование. Работала кровельщицей, официанткой, лоточницей, крутильщицей,
разнорабочей...
     В1968   году  уехала  по  вербовке  в  г.  Джанкой,   на  строительство
Северо-Крымского канала.  Это  стало  для  нее периодом  душевного  подъема,
молодого  энтузиазма,  неподдельного   интереса  к   работе   --   творилось
грандиозное дело, каждый этап был зрим и понятен.  Здесь она стала депутатом
городского Совета, здесь  же поджидало ее несчастье: бульдозер ножом зацепил
строительный  вагончик,  покалечило  несколько  человек,  Варвару  буквально
переломило пополам...
     Она выжила, и Бог дал даже больше,  почти невероятное, -- поправилась и
через длительное время вновь приступила к обязанностям.
     На одной  из  фотографий того периода  она  запечатлена на  субботнике:
солнечный  летний  день,  молодая  стройная  женщина  в  цветастом  открытом
сарафане,  в  одной  руке  лопата,  другая козырьком приложена  к  крошечной
косынке,  едва прикрывающей копну густых темных волос, улыбка, ровный чистый
взгляд. Такой ее впервые увидел будущий муж Михаил Войновский.
     Поженились, жили от получки до получки. В 1973 году муж поехал на Север
"за машиной".  Вскоре выяснилось, что с длинным  северным  рублем все не так
просто, как  казалось, и через год она тоже приехала в Надымский район.  Они
все  же  купили машину, но через  восемь лет работы  на  Севере -- старожилы
помнят, их красная "Нива" стала первой легковушкой в истории Пангод.
     Первые  десять  лет еще жила  надежда,  что  Север  ---- это  настолько
временно,  что не  стоит  распаковывать  то,  что  доставалось  по  спискам,
очередям, лотереям, -- все для жизни "там": скоро все это уложим, поставим в
контейнер, -- и  прощай Север!  Потом, став старше, поняли, что второй жизни
не будет,  а  в  этой, единственной, каждый  день  проживается в  первый и в
последний  раз. И  перестали делить:  север, юг... -- просто жизнь, и  они в
этой жизни.
     Тогда,   более   двадцати   лет  назад,  к   ее   первому  приезду  муж
собственноручно,  из  бросового материала, которого уже  тогда было  полно в
тундре,  построил  балок в районе  ГП-5,  там и  стали  работать вместе:  он
трактористом  в  колонне  Надымского  КАВТа,  она  в  столовой,  а  затем  в
военизированной охране Газопромыслового управления.
     Здесь,  несмотря  на  трудности  становления,  адаптации, прошли  самые
спокойные годы совместной жизни: ушла отравляющая существование  зависимость
от "копеек", в часы отдыха  их окружали не бетонные стены и городской гомон,
а  почти  девственная  природа.  Михаил  вспоминает,  как  они  рыбачили   в
излюбленном месте только им известном, где  у них была собственная сторожка.
Особенно трогателен  рассказ  в той  части, где утренней зарей Миша стоит  в
болотниках по  колена в  холодной  воде, выбирает из сетей ночной улов, Варя
рядом, с кастрюлей нагретой на костре воды --  периодически он опускает туда
окоченевшие руки...
     Рыбы  было много, они  приносили  ее  в  столовую,  раздавали  соседям.
Вахтовики  жили одной большой  семьей, делились  радостями  и  печалями. Все
тогда были добры не только друг к другу, но и ко всему, что их окружало.
     Однажды  из тундры прямо к УКПГ пришли  олениха с маленьким  олененком,
была она,  видимо, больна, легла недалеко от  хозблока. Люди стали ходить на
объекты  другим маршрутом, чтобы не  беспокоить беспомощную  пару. Через два
дня олени перестали пугаться и стали принимать пищу из рук.
     После аварии  на  ГП-7, когда от огромного газового  факела  пострадали
люди,  проживавшие  в  расположенном  рядом  поселке,  жилье  из промысловых
районов стали убирать, Войновским дали комнату в пангодинском общежитии.
     Варваре, зная ее деловые качества и умение  ладить с людьми, предложили
работу  диспетчера  по авиаперевозкам  ГПУ  в поселковом  аэропорту.  Это  и
явилось, как потом оказалось, главным  делом в ее северной жизни,  в котором
она  стала известной  Пангодам  и тем надымчанам, чьи производственные  пути
пролегали   через  "Медвежье".  Здесь  она  снискала  неподдельное  глубокое
уважение руководства, летного состава, пассажиров.
     Пассажиры -- это все пангодинцы от мала  до велика, потому что аэропорт
для  жителей  поселка  альфа  и  омега  всех  дорог,  деловых  и  отпускных.
Поразительно, но для меня, как и для  многих моих земляков,  слово "Варвара"
-- не только редкое имя  редкого человека,  но и имя нарицательное для целой
группы  предметов и  понятий,  связанных  с  деревянным  зданием  аэропорта,
крохотным залом  ожидания, аэродромными бетонными площадками, вертолетами, в
прошлом -- один из отпускных талисманов.
     ...Утром желающие улететь  подходят к окошку диспетчера, записываются в
общий  список.   Все  с  тревогой  ждут  своей  участи,  которая  становится
подвластной  тому,  кто  только  что  их  записал. Не  всем  пассажирам зала
ожидания суждено  сегодня перейти в категорию пассажиров вертолета, тому ряд
причин -- организационных, ведомственных, технических, сезонных, погодных...
     Издалека  доносится  рокот  подлетающего  вертолета.  Варвара  Ивановна
выходит  из диспетчерской  кабины, взгляды с надеждой  устремляются  на нее,
многие  встают. Она  уверенным  голосом,  тона  не  допускающим  возражений,
зачитывает список счастливчиков, каждый из которых,  услышав  свою  фамилию,
торопливо  берет  поклажу,  детей  и   устремляется  к  выходу.   На   улице
пассажирская  стайка  с диспетчером  во главе  быстро и радостно движется  к
вертолетной площадке, куда уже приземляется "вертушка", все останавливаются.
Потоки  воздуха поднимают  песочную пыль, по лицам сечет  мелкими камешками,
улетают головные  уборы, падают чемоданы, все смеются: до свидания, Пангоды,
до свидания, Варвара Ивановна, до встречи после отпуска!

     В  тот  декабрьский  вечер  я  впервые  ясно  осознал,  что есть что-то
изначально  тревожащее в самой  комбинации слов: "зал  ожидания".  Тревожное
потому, что,  несмотря на  расписание рейсов, в ста процентах так называемой
уверенности всегда замаскированы несколько процентов неопределенности и даже
один, чей-то, -- безнадежности.
     Как  и положено залу  ожидания, в том, прощальном, было много народу  и
мало слов... В то же время, здесь царила необычность, даже в запахе, звуках:
пахло   карбидом,  шипела   газовая   горелка...   Потом   Пангоды  огромным
добровольным  потоком,  как  коллективный  диспетчер,  сопровождали  Варвару
Ивановну до обледенелой вертолетной площадки.
     С недавнего времени для меня "Черный тюльпан" -- это не только брюхатый
аэрогрузовик  наших  современных войн, но  еще  и пангодинский серый  ночной
МИ-8, который, грозно  мигая, уносил только  что запаянный  цинковый кокон в
мутное оттепельное небо. Он так и остался в памяти исчезающим -- в рокотную,
циклично сверкающую точку.

     На одной из фотографий семейного  альбома ее сына  я обнаружил грустную
Варвару с большим белоснежным,  солнцеобразным пятном  в области сердца. Сын
сказал, что так на пленке...

     В  Крыму,  на Джанкойском  кладбище  тем  летом  появился  памятник:  в
человеческий  рост мраморная  плита, на которой изображена красивая женщина.
За ее  спиной --  снег,  вертолеты.  Вверху  --  эмблема  "Надымгазпрома"  и
надпись: "Не напрасно называют Север крайним".

     Пангодинцы, возвращаясь из отпуска, встречаются с Пангодами еще в небе:
"Мишка" или  "Аннушка" перед заходом  на посадку  пролетает над  всей  южной
границей поселка, с этой стороны он как на ладони. Те, кто живет в брусчатых
или  щитовых  домах,  на  подлете,  еще  издалека,  вытянув  шеи,  торопливо
высматривают  в иллюминатор  свою "деревяшку": цела  ли?  Я тоже, подчиняясь
многолетней  привычке-рефлексу, нахожу свою бетонную  коробку и только тогда
окончательно успокаиваюсь: дома. По  аэродрому движется ручеек людей, сейчас
мы  приземлимся,  ручеек  перетечет  в оставленный  нами  вертолет, а  мы, в
сопровождении Марины (Ирины,  Милы...) --  женщины в синей униформе  с белой
повязкой  на  рукаве,  загорелой  стайкой  пойдем  по направлению  к  зданию
аэропорта, завершая еще один условный цикл непрерывного круговорота людей --
в Пангодах, на Севере, в природе...


У ПОДНОЖЬЯ ПРЕДПОЛАГАЕМОГО КУПОЛА

     На  фотографии  в  журнале "Смена" было  изображено нечто  космическое:
"неземная" природа Крайнего Севера, голубые сосны, пушистый и искристый, как
вата на новогодней елке, снег и ровные ряды  красивых оранжевых бочек  --  в
них жили люди! В статье писалось: здесь будет город под куполом, Надым...
     Редкие  сердца оставались спокойными, люди вздыхали и... переворачивали
страницу: сказка!...
     Альмухаметовы из города Энгельса проверили:  действительно, в агентстве
Аэрофлота  продадут  билет до города-сказки, надо  только соблюсти некоторые
формальности.
     Реальная дорога, как водится, дала небольшой  зигзаг, и они оказались в
Пангодах, как они позже шутили, где-то у подножья предполагаемого купола...
     Асма Манлаповна  работала "на земле" в школе, но, уезжая на Север, была
готова на  любую  работу.  Решила  и  даже  загадала,  что  не будет  сильно
разборчивой, устроится в любую организацию,  которая первой повстречается на
пути. Когда приземлились в аэропорту "Медвежье", находившемуся в то время  в
черте  поселка,  шел  сильный  дождь,  они  с  дочкой  забежали   в  подъезд
деревянного  общежития... "Загадалка"  сбылась: с того августа 1975 года  по
сей   день   беспрерывно   Альмухаметова   работает  комендантом   общежитий
коммунальной службы Надымгазпрома.
     "...Ася  идет!!!"  В  общежитии,  где  много  лет  назад  мне  довелось
проживать, это словосочетание было как удар хлыста, приводивший в тонус нас,
"нерадивых" холостяков:  мы смахивали со стола "компромат", гасили сигареты,
проветривали комнаты,  брались  за веники. Но это  был  не  страх,  это было
что-то наподобие ироничной уважительности, которую вселяла в нас строгая, но
справедливая молодая комендантша, проживавшая с семьей в нашем же общежитии.
Кстати,  типовые  деревянные  двухэтажки  секционного  типа,  пара  десятков
которых составляли  в  Пангодах основную цивильную  архитектуру  в  контраст
самопальной  "Нахаловке",  называли  не  общежитиями,  а  -- уважительно  --
домами.
     О трудностях раннего поселка  Асма Манлаповна говорит скороговоркой  --
работы она не боялась, проблемы  решались... Особую заботу  ей доставляло...
отсутствие  в  конце  семидесятых  сберкассы  в  Пангодах.  Делая  уборку  в
комнатах, а приходилось и этим заниматься,  обнаруживала под матрацами пачки
денег. Двери настежь!... Ругала своих питомцев за беспечность. Они слушали и
просили: в таком  случае,  Ася, выручай! Так она  стала  "сберкассой",  вела
журнал  -- кто, сколько отдал  на хранение. Уж у  нее-то не пропадет, потому
что хранила она чужие тысячи... под своим матрацем! Ни рубля не пропало.

     Асма призналась, что уже не верит в сказки о подкупольных градах, но на
Севере ее держит все же не только материальное. А что же?
     -- Люди, -- пояснила она. -- Отношения между людьми на Севере, конечно,
за  многие  годы  претерпели сильные изменения,  но  они по-прежнему проще и
чище,  чем на  материке.  Хотя, уезжать,  конечно,  придется. И  вот  боюсь:
привыкну ли на "новом" месте?...


РЯБИНОВЫЙ ПАЛИСАДНИК

     У Светланы Ивановны Бородиной с мужем на Севере родились и выросли трое
сыновей.  Ежедневное  семейное  и  производственное  окружение мужчинами  не
изменили ее в более  суровую, "мужественную"  сторону, она осталась  мягкой,
очень женственной и, что примечательно, такой же молодой, как и восемнадцать
лет назад, когда выпускницей училища впервые робко вошла в цех КИПиА.
     Первые годы они с мужем  старались сохранить в  себе и донести до своих
"северных" детей  как  можно больше собственной родины -- южной  России. Для
этого  даже  развели  под   окнами  квартиры  на  первом  этаже   деревянной
"бамовской"  двухэтажки  палисадник  -- как  у них в Воронежской  области,--
засаженный рябиной и березой.
     --  Изменились  Пангоды, приехали  новые люди,  но для  нас,  ветеранов
поселка,  мир  остался прежним  -- в  старых  друзьях, в  воспоминаниях,  --
заключает Светлана Ивановна.
     Сейчас,  живя  уже  в  бетонной пятиэтажке, Светлана  с мужем стараются
сохранить в повзрослевших сыновьях уже не  юг, а тот  ранний Север,  который
был  для Бородиных  лучше, чище, безмятежней --  может, потому, что они были
моложе.
     ...А  ее дети, увидев в отпуске  рябиновый палисадник, говорят: смотри,
мама, как у нас в Пангодах раньше, помнишь?


ПРОСТАЯ "ЛОГИКА"

     Техник кросса пангодинского цеха "Надымгазсвязи" Светлана Александровна
Першина  поменяла  город-курорт   Евпаторию  на  северные  Пангоды  в  конце
семидесятых. Ненадолго, как предполагалось тогда, -- ровно на столько, чтобы
можно было "накопить" на кооперативную квартиру.
     Муж приехал на год раньше, заработал денег,  купил "балок", вызвал жену
-- многие семьи начинали осваивать Север по такой схеме.
     -- По какой  же "схеме" вы  прожили  здесь двадцать лет --  за  которые
выросли ваши дети, в которые ушла вся молодая жизнь, -- спрашиваю я Светлану
Александровну.
     --  Мы  приехали  сюда,  как  и  все,  ненадолго,  --   объясняет   моя
собеседница. --  И так  же,  как  многие, остались  здесь  -- почти  на  всю
жизнь...
     Она  стала  связистом  сразу  после  школы,  двадцать  беспрерывных лет
проработала  в  пангодинской газсвязи, есть  что вспомнить.  Последние  годы
рабочие будни стали  спокойнее, комфортнее --  надежная  импортная  техника,
компьютерное управление процессами... Но  когда я спросил, какие из трудовых
лет вспоминаются с  большей теплотой,  Светлана Александровна  без  раздумий
ответила:
     -- Первые молодые северные годы...
     ...Связь  тогда была  "декадно-шаговая"  -- это ряды высоких панелей, в
которых  вся "логика"  собиралась путем  передвижения механических  деталей,
притягивания  электромагнитов,  видимого   соединения  контактов.  Это   уже
"древняя" система, про которую старые связисты в шутку говорили, что принцип
ее работы такой: "Тра-та-та-та..."
     -- Бывало:  холодно  в помещении,  смазка  замерзает,  загустевает, все
затормаживается. Периодически  подходишь к  стойке, тряхнешь ее, слышишь  --
тра-та-та! -- "логика" побежала. Значит: кто-то куда-то дозвонился.
     -- Ну  и  как,  "накопили" на кооперативную  квартиру  на  черноморском
побережье?
     -- И  тут  мы тоже --  "как все": за  одну  ночь  реформ  плакали  наши
сбережения. А Крым остался за границей...
     Светлана Александровна  получила квартиру  "на земле" от Надымгазпрома.
Но уезжать  с  мужем  пока  не собираются: "Видно судьба  такая -- пока есть
здоровье, оставаться северянами..."


УЧАСТКОВЫЙ

     В Пангоды, на маленькую электростанцию, где  предстояло начать северную
трудовую биографию, я попал вечером выходного дня. Поэтому "вводную" получил
не от инженера по  технике безопасности, а от одного из дежурных электриков,
который проводил меня на ночлег до холостяцкого общежития.
     --  Инженером  смены, говоришь?  Значит, моим  начальником  будешь,  --
сказал  электрик, когда мы  выходили  с территории предприятия. Остановился,
указал  на место возле дорожки: -- Кстати, вот  здесь в прошлом  году одного
начальника застрелили. Электрик один. И тут же, понял, -- отшагнул, стволы в
рот, и...  Два  трупа. Как говорит один наш  умник,  "Се  ля  ви"  на  почве
"Шер..." -- как там? -- "ля фам..." Одним словом, Север, брат.
     Он  замолчал  глубокомысленно.  Трагизм не вязался с тем, как он держал
сигарету:  большим   и  указательным  пальцами,  три   остальных  элегантным
гребешком отведены в  сторону. Мне, уставшему от  дороги и неопределенности,
стало тоскливо. Я спросил:
     -- А правоохранительные органы тут у вас... функционируют?
     --  Милиция?  Есть,  Геннадий Иванович, участковый. Вот такой мужик! --
электрик отщелкнул окурок, смял  "гребешок"  в кулак и поднял  вверх большой
палец.

     Относительно спокойное  течение  недели  участкового Геннадия Ивановича
Смирнова прервалось сегодня утром. Пострадавший явился прямо из поликлиники,
где  ему уже  три  дня  оказывали помощь, нейтрализуя  последствия глубокого
отравления  и  частичного обморожения кожного покрова.  Однако  причина  его
появления в  милиции  была не в  пошатнувшемся  здоровье --  пропала крупная
сумма денег, выручка  от продажи балка,  несколько  тысяч рублей. Рассказал,
как получил от покупателя деньги, отдал ключи, обмыли  сделку прямо в балке.
Помнит, что "добирал" в общежитии, у Поручика.
     Обнаружили  его ранним утром  следующего дня, мертвецки "бездыханного",
на  ледяном  грязном полу  тамбура  того  же  общежития.  Женщина,  одна  из
проживающих  на первом  этаже,  уходила на свою почти  ночную,  предутреннюю
работу --  это  его