и,  желающие  и   умеющие  работать  музыкальными
преподавателями,  и что  пангодинцы готовы  обучать  своих  детей  настоящей
музыке.
     Не  имея  собственных  помещений и  инструмента, студия, тем  не менее,
работала.  Сейчас  многие ветераны Пангод  говорят, что такое  было возможно
только в эпоху зарождающегося поселка, когда активисты какого-либо новшества
чувствовали  себя  первопроходцами,  верили в  себя, в тех,  в кто  рядом, в
результаты  своего  жертвенного труда.  Признаться,  у  меня иное  мнение  о
пангодинцах:  энтузиасты, "чудачеством" которых  приумножается живая природа
Пангод, были, есть и будут.
     Интересным  был  процесс  "создания" музыкальной  студии, само действо,
которое  ознаменовало,  зафиксировало:  студия  --  есть!  Этакая полутайная
вечеря. А  если конкретно  -- сели пангодинские музреволюционерки  за чашкой
грузинского  чаю,  посчитали,  сколько  их,   потенциальных  преподавателей.
Пальцев  на  одной   руке  вполне  хватило.  Пианино  имелись  на  некоторых
предприятиях  Надымгазпрома,  руководители  разрешали  их  использовать,  но
только в некоторые  дни  и только  в  светлое, рабочее  время суток. Вечером
"залы" использовались профсоюзными  массовиками.  Худо-бедно,  но культурная
жизнь на  "производствах" не замирала:  устраивались вечера  отдыха, детские
утренники и т.д.

     Первые уроки...
     -- До-ре-ми -- большой пальчик переставляй -- фа-соль!..
     Наталья  учила  первым гаммам маленькую шестилетнюю  девочку,  одну  из
первых северных учениц, которая во время урока однажды соскочила со стула  и
побежала к  маме, ожидавшей за  дверью. Теперь на занятия  эту крошку  водил
отец, "товарищ Аверин", монтажник из  ПМК. Вот и сейчас Аверин сидит  в углу
комнаты,  пытается читать,  клюет носом,  борется с усталостью.  Сразу после
работы, видимо и поесть-то толком не успевает перед тем, как вести  дочь "на
музыку".
     Занятия проходили в  красном  уголке Пангодинского АТП, на втором этаже
металлического  здания,  первый   занимали   ремонтные   мастерские.   Можно
представить,  сколь  немелодичные  звуки доносились  оттуда: что-то  пугающе
стукало, скрежетало, визжало. Да и само пианино, казалось, из солидарности с
родными производственными стенами  пыталось  досадить своим "интеллигентным,
больно  грамотным" арендаторам. Сто лет  не знавшее умных  рук  настройщика,
весело фальшивило, отвечая на прикосновение не только неумелых детских, но и
грамотных пальцев Натальи. Этот  "музыкальный ящик",  пропахший  как  кабина
водителя, табачным дымом,  всегда  невинно улыбался желтыми зубами,  кое где
оплавленными  от когда-то  успешно  затушенных  окурков.  И все-таки Наталья
любила свой единственный инструмент...

     Сегодня,  в понедельник,  "ящик" улыбался  необычно  щербато. Некоторые
клавиши топорщились, чрезмерно возвышаясь над своими бедными собратьями, две
наоборот "запали" и  не подавали при нажатии признаков  жизни. Видно, "вечер
отдыха  автомобилистов"  удался  на славу.  Пока  папаша раздевал девочку  и
усаживался  в уголке  с  книгой, Наталья открыла  крышку, поправила  упавшие
молоточки. Пробежала пальцами по  "ступенькам тротуара", и,  выслушав жалобу
деревянного друга,  начала урок. Как  хорошо, внизу притихли  индустриальные
шумы, тишина.
     -- До-ре-ми, -- большой пальчик переставляй!..
     " Бух!"
     Наталья вздрогнула.
     Это выпала книга из рук уснувшего на стуле товарища Аверина.

     В  конце учебного 1985  года комиссии  Надымгазпрома  и отдела культуры
надымского  горисполкома  проанализировали работу  любительской  музыкальной
студии.  Как результат  -- в сентябре в одном из  высвободившихся поселковых
зданий,  одноэтажном строении, открылся подготовительный  класс на  тридцать
учащихся  -- пионерный класс первого в  истории Пангод музыкального учебного
заведения. Это была победа!
     В настоящее время в музыкальной школе постоянно обучается более трехсот
юных пангодинцев.

     -- Музыкальной школы сегодня катастрофически не достаточно, Пангоды уже
морально готовы  к  тому, чтобы  иметь  школу  искусств!  -- говорит Наталья
Ивановна.
     Мы сидим  вечером  в учебном классе,  который  также служит  ей, завучу
пангодинской  музыкальной   школы,  "административным"   кабинетом.   Здание
старенькое  (то  самое,  первое), слышимость  "хорошая":  кое-где  еще  идут
поздние  уроки.   Наталья   Ивановна  сидит   возле   темного,  со  светлыми
потертостями на углах, не нового пианино...
     -- Требования жизни  опережают нас, и  если не реагировать на этот бег,
пангодинцы безнадежно  отстанут. Ну ладно  -- мы, взрослые! У  всех нас была
настоящая, полноценная, как нам всегда  казалось, -- вечная родина,  где  не
было ощущения временности нашего там пребывания. Там мы сформировались -- на
"вечных" для  той территории традициях.  Это  прекрасно,  потому что  именно
традиции ставят каждого человека и все общество в нравственные рамки,  делая
жизнь относительно спокойной и  предсказуемой. Думаю, вы понимаете, я говорю
это   в  первую  очередь   применительно  к  Пангодам.   Какими   традициями
воспитываются наши  дети, которые  с мала  слышат, что родители вскорости  с
Севера уедут, что вот бы получить квартиру там,  где потеплее, поуютнее? А я
скажу:  они воспитываются тем, что еще в нас, в их родителях, сильно, что от
нас   еще   остается  (но  время-то,   их  время,   убегает  вперед!).  Плюс
эрзац-культура телеэкрана. Словом, процесс неуправляем.  А  что  мы можем им
"безошибочно" предложить?..
     Как уже неоднократно в течение беседы,  Наталья Ивановна  волнуется. Ее
беспокойство   выдает   нерезкая,  музыкальная  жестикуляция,   голос  мягко
вибрирует. Она уверена:  есть то,  что несет в себе вечную  мудрость  веков,
которое  расшифровывается  для разных поколений по-разному --  в гармонии  с
данным временем. Это -- искусство. Поэтому, приобщая к искусству детей...


ЧТО ТАКОЕ ИНТЕЛЛИГЕНТНОСТЬ

     Когда  Людмила  Давыдовна  Марченко,  одна  из  ведущих  преподавателей
музыкальной школы, сказала, что  приехала  в Пангоды из Керчи, я поймал себя
на  мысли, что,  наверное,  подспудно ожидал  подобной  информации  о  месте
проживания   этой  женщины  до  Севера.  Потому   что   первая   ассоциация:
город-герой... Потому что Людмила Давыдовна во внешнем облике и словах несет
печать чего-то,  может быть совсем недавно, многими забытого -- строгой, вне
влияний  моды,  интеллигентности,  уверенной гордости за  свою  историю,  за
собственные знания,  за дело (не за зарплату!), которым занимаешься... Того,
что для одних -- изыск, а для других -- анахронизм. И про одно, и про другое
можно сказать -- "к сожалению".
     Она долго  не могла привыкнуть к северным условиям, и  дело было  не  в
климате и бытовых трудностях.
     -- Контингент детей сильно отличался от того, к которому я привыкла, --
говорит  Людмила  Давыдовна.  --  Но потом  разочарование  прошло.  Я быстро
разглядела, что  разница между северными и "земными" детьми обусловлена, так
сказать, не генами,  а различными  "стартовыми"  возможностями. Поняла, что,
наверное, в  этом  и есть  наше, педагогов,  предназначение  --  свести  эту
пресловутую  разницу  к  нулю.  В  основе  осуществления  этого,  при  наших
условиях,  может  быть  только напряженная,  буквально  ежеминутная работа с
детьми,  применение  самых  прогрессивных  методик  преподавания  и  личных,
особенных  для каждого учителя,  приемов работы. Я в этом уверена и поступаю
именно так.
     После одного  из концертов в  музыкальной школе  я поделился с Марченко
своими  наблюдениями,  основанными не только на  концертных, и  не только  в
черте  района,  впечатлениях:  дети  Надыма  и  Пангод,   как  и  все  дети,
талантливы, но ведут себя в "свете" скованно. Что делать? Она ответила:
     -- Они  ведь смотрят на нас, берут пример -- это  наши маленькие копии.
Мы должны сами стать свободнее,  раскрепоститься. -- И значительно добавила:
--   Но  в  определенных  нравственных  и  моральных   рамках.  Это  и  есть
интеллигентность... Ведь мы этого от них хотим?


"РИСКОВАННЫЙ" ИНСТРУМЕНТ

     Эльмира Айкавартовна шутит: на Севере чувствует себя прекрасно,  потому
что мама сибирячка, да и сама Эльмира родилась и провела первые годы детства
в  Кемеровской  области. Потом была Армения,  город Кировокан,  впоследствии
разрушенный землетрясением...
     Эльмира закончила музыкальное училище и затем  стала членом музыкальной
семьи   Амирханянов:  муж  выпускник  Ереванской  консерватории,  его   отец
известный в свое  время  скрипач-исполнитель (Эльмира с гордостью показывает
фотографию  Арама Ильича  Хачатуряна,  подписанную великим  композитором  на
память ее свекру). Муж подался на Север, как и многие, за заработками, но не
по "музыкальной" дороге -- приехал на Ямбург в качестве... помбура. Для жены
нашлась работа  в Пангодах  и  вскоре  семья  окончательно  осела  в поселке
газовиков.
     Эльмира  Амирханян -- первый  с  начала  основания и  пока единственный
преподаватель  по  классу  скрипки  пангодинской  музыкальной   школы.   Она
вспоминает:
     -- В первые годы существования школы  отношение к нам было... -- как бы
это сказать? -- трепетное. Мы  часто  выезжали с концертами  на предприятия,
выступали  в  подсобных помещениях, рядом с производственными цехами -- шум,
гам,  дым, пар -- а мы играем. Чтобы  выступить перед газовиками, грузили на
машину пианино и ехали на газовые промыслы...
     Класс  скрипки начинался с трех учеников  -- не отдавали родители своих
чад  на  этот "рискованный",  слишком академичный  инструмент:  предпочитали
фортепиано, баян, аккордеон -- ближе,  надежнее. Сейчас  желающих  больше, у
Амирханян  постоянно занимаются  около двадцати  юных скрипачей,  приходится
ограничивать  набор.  Эльмира считает, что возросший  интерес к скрипке  это
производное от изменившегося  демографического  состояния Пангод  -- поселок
перестал  быть, условно говоря, "рабочим" --  социальный  спектр значительно
расширился, в частности, увеличился "гуманитарный" слой.
     --  С другой стороны, -- замечает Амирханян, -- раньше случалось больше
необычных,  "ярких"   учеников.  И  это  тоже,  на  мой   взгляд,  следствие
изменившихся приоритетов у населения, и у детей, в частности, в плане выбора
занятия и  образа  жизни вообще.  Работа должна кормить,  --  куда  от этого
денешься! Мои примеры -- рядом со мной: муж  стал бизнесменом, сын связывает
свое будущее с техникой. Так заканчиваются музыкальные  династии... Конечно,
--  завершает  Эльмира,  --  "бытие определяет  сознание", а  искусство, как
правило, удел бессребреников -- и все же, и все же!...


Я ВАМ НЕБО ПОДНИМУ...

     Любовь Владимировна  Головко приехала на  Север вслед за мужем в начале
восьмидесятых. Первые  впечатления довольно неоригинальны  для прибывавших в
Пангоды, -- песчаный поселок с горсткой двухэтажных деревяшек.  Как и многих
тогда,  буквально "раздавило"  низкое пасмурное небо.  Ей казалось, что  она
задыхается в этом бескрайнем, но парадоксально замкнутом пространстве.
     Не в радость была  комната в  "тараканьем"  общежитии,  куда заселилась
чета Головко с дочкой.  Решила про себя  Любовь Владимировна: нужно уезжать,
это  не  жизнь! Соседский мальчик четырех лет, с  которым  они  подружились,
узнав, что новые друзья скоро уедут,  заплакал:  "Тетя Люба, не уезжайте,  я
вам небо подниму!..."
     Когда  Любовь  Владимировна  вспоминает  этот  случай, у  нее  начинают
блестеть глаза... Она на секунду замолкает, и потом говорит короткую фразу:
     -- Мы остались...
     Автору этих  строк довелось работать на том предприятии, где начиналась
северная  биография   Головко.   Новый  инженер   по   технике  безопасности
запомнилась строгой, но при этом  какой-то необычайно чистой и женственной в
своем белом халате -- форме, совсем не обязательной для ее должности.
     Дело в том, что до Севера,  в Донецкой области, она  работала инженером
по ТБ  в  медицинском учреждении,  оттуда  и  привычка не  только к  внешней
аккуратности, но и повышенные требования к порядку и дисциплине.
     Вечерами Головко стала преподавать в местном отделении учебно-курсового
комбината  Надымгазпрома. Через  год ей  предложили  должность  руководителя
этого пангодинского филиала, где она успешно работает и по сей день. Коллеги
по работе характеризуют Любовь  Владимировну как  демократичного начальника;
требовательного, но справедливого и человечного.


КАЗАК ВЕЗДЕ КАЗАК

     Когда я впервые встретился  с есаулом Федором Георгиевичем Балакаревым,
главным пангодинским казаком, то начал разговор с того, как однажды летом  в
Краснодаре довелось видеть фотографа с наряженным казачком. Сия пара активно
предлагала прохожим за умеренную плату  сделать колоритный снимок на память.
Надо полагать, казак был бутафорский...
     Я спросил Балакарева без обиняков: можно  ли быть уверенным, что сейчас
передо  мной настоящий  казачий сотник, куренной атаман -- должностное  лицо
законной структуры?
     Федор не обиделся, он прекрасно понимает, что мои сомнения справедливы:
слишком много в последнее время появилось сообществ -- от сект до партий, --
само  существование  которых  либо  дань  моде, либо способ  самоутверждения
(морального или  материального) небольшой группы  лиц.  Его вступление  было
обстоятельным:
     --  Тюменское   линейное  казачье  войско,  в  состав  которого  входит
Обско-Обдорская полярная  казачья линия (Салехард, Надым, Уренгой), является
структурным подразделением Сибирского Казачьего войска и действует в  рамках
законов РФ, на  основании Устава,  зарегистрированного главой  администрации
Тюменской  области.  Все   серьезные   решения  казачьих  кругов  освящаются
благословением священника  Русской православной  Церкви.  Наша  деятельность
строится  на  основе  демократии,  православия,  веротерпимости,  уважения к
национальным  традициям  всех  народов,  духовного и  военно-патриотического
воспитания молодежи, территориального общественного самоуправления.
     Откуда они, нынешние  казаки Крайнего  Севера?  Ведь коренных  жителей,
принадлежащих этому сословию, в Надымском районе нет.

     Все дело в том, уверен Федор, что казак везде казак.
     Сам  он  кубанец. Его прадеды, воины  Майкопского  отдела Всекубанского
Великого войска, вместе с другими надельными казаками, основали  в 1862 году
на  берегу  реки Курджин  станицу Курджинскую.  Каждый имел надел (отсюда --
надельные)  в десять десятин земли,  на  каждом  из  которых  обязательно --
пашня,  луг,  лес. К тому же, казаки были  освобождены  от подушной  подати,
государственного земского сбора. Но  самая  главная привилегия -- воевать во
славу России,  защищать  границы  Родины,  усмирять  непокорные  народы.  Не
случайно, что  по  одной из версий,  имеющей монголо-татарские истоки, слово
казак значит: ко -- броня, зах  -- граница. Станицы на Адыгее ставили не как
попало --  ими как  бы "разбивали"  цепи черкесских аулов.  В  конце концов,
через   поколение,   соседи  переставали  быть  противниками  и  становились
кунаками. Но  одновременно (наступало кровавое двадцатое столетие) кончалась
"человеческая" жизнь казаков...

     В двадцатом  году  казачество  как сословие было  упразднено,  началась
реализация доктрины  "ликвидации  казачества как класса",  "расказачивание".
Деда  Федора  спасла  его  молодость,  он  просто  не  успел  до  1918  года
"провиниться",  стать  "штатным"  воином.  Его  брата,   в   числе  тридцати
наивиднейших казаков  станицы,  порубали  в лесной  балке. Сбросили  в  яму,
присыпали землей. Дед рассказывал, что казачки шли на смерть молча и покорно
--  это было условием того, что их семей не коснуться репрессии, жен и детей
не расстреляют и даже не отправят в Сибирь. Комиссары слово сдержали...
     И все же  довелось деду в полной мере испытать  казацкую воинскую долю.
Началась Великая  Отечественная  и,  как было  характерно для  того периода,
вспомнили об отверженных. Воевал  он в  составе  Кубанской казачьей дивизии.
Домой вернулся без ноги.
     Живым остался  и его молодой сын, Георгий Балакарев,  который служил  в
морской пехоте,  освобождал  Керчь.  После  войны Георгий женился, появилось
пятеро сыновей, в числе которых был Федор.
     Отец занялся относительно вольной для колхозной  системы работой -- был
табунщиком. При Хрущеве выяснилось, что  лошади в таком количестве стране не
нужны,  многие  конные  заводы  ликвидировались.  Балакаревы  перестроилась,
нашли-таки  дело стоящее: возвели теплицы --  подспорье  семейному  бюджету,
отдушина  для  подрастающих  сыновей,  унаследовавших  от  предков   тягу  к
самостоятельности, к делам полезным и  по душе. Но в середине  восьмидесятых
грянула "перестройка" с ее "перегибами": "борьба с  нетрудовыми доходами" --
отобрали подкупольные  огороды,  содрали с них  пленку  и стекло...  Великий
терпелец  --  русский  народ!  Станичники  --  без   лошадей,  без  земли...
Подавались, как прежде,  потомственные казаки кто куда в поисках воли. Был в
их числе житель станицы Курджинской Федор Балакарев.

     Взговорил Ермак Тимофеевич:
     ...Наступает зима холодная --
     Куда ж, братцы, мы зимовать пойдем?
     Нам на Волге жить? -- Все с ворами слыть!
     На Яик идти? -- переход велик!
     На Казань идти? -- грозен царь стоит --
     Грозен царь Иван, сын Васильевич!
     Он на нас послал рать великую -- сорок тысячей...
     Так пойдемте ж мы -- да возьмем Сибирь!...

     (Из песни уральских казаков)

     ...Прошел  как-то  по  центральному телевидению  сюжет  про  Ямбургское
газовое месторождение. Федор загорелся, но северных зацепок не было, поэтому
просто написал  письмо: Москва, Останкино... Особенно  не надеялся. Но ответ
пришел. Телевизионщики дали адрес Пангодинского АТП (Федор по  специальности
автомеханик). Дальнейшая  переписка  с автопредприятием, в результате  семья
Балакаревых оказалась в Пангодах Надымского района.
     Здесь  его  заметил  казачий атаман  Надымского округа, предложил стать
наказным (назначаемым) атаманом  Пангодинского куреня.  Куреня, которого еще
не   было.   По  сути,  это  было  предложение   взять   на   себя  создание
соответствующей  структуры.  Федор  согласился, стал  собирать  вокруг  себя
потомственных казачков, выходцев из разных регионов страны.

     Дальше рассказ есаула Федора Балакарева о делах пангодинских, в которых
просматриваются  проблемы  общие,   характерные  для  всего  казачества,  и,
наверное, отчасти, всей страны.

     --  Да,  современное казачье движение опирается, в  первую  очередь, на
потомков казачьих  родов  и выходцев из традиционных казачьих территорий, но
членами нашего  войска  могут стать также люди,  практической  деятельностью
связанные с казачеством, признающие Устав. Это, конечно, не означает, что мы
принимаем всех подряд.  Могу  сказать за  свой курень. Принцип у нас  "лучше
меньше,  да  лучше".  Если  в течение испытательного  срока выясняется,  что
человек  пришел  к  нам   за  удостоверением,   которое  впоследствии  может
пригодиться,  например,  для  получения  (исходя  из  Устава)  полагающегося
каждому казаку земельного надела, то мы с таким расстаемся. Я  уже не говорю
о поведении каждого из нас в обществе. Мы хотим, чтобы нас уважали не только
за шашку и нагайку.

     ...   Нас  особенно   беспокоит   молодежь.  Она  развращается   чуждой
идеологией,   на  вершине  которой  --  "золотой  телец".   Она   уходит   в
преступность, в пьянство,  в наркоманию.  При таких  размахах  расширяющейся
трагедии спасти народ может только он сам -- через организованные, массовые,
сильные  движения,   основанные  на  законе,  духовности,  вере.  Казачество
отвечает всем этим требованиям.  Мы будем  бороться  за  нашу  молодежь -- и
оперативным  искоренением причин пагубного влияния,  и привлечением  в  наши
ряды самой этой молодежи. На этом