стоко избили, а я не нанес ни  одного  удара.  И  я
же...
     - Это неважно, - прервал Картера его собеседник.
     - А что же, скажи?
     - Сейчас тебе  объясню.  Ты  восстал  против  местной  полиции  и  всей
политической машины. Кто ты такой? Ты даже не житель нашего города. Здесь  у
тебя нет избирательного права,  ты  не  можешь  иметь  никакого  влияния  на
избирателей. А владелец этого  кабака  командует  множеством  избирателей  в
своем районе - он может обеспечить голоса на выборах!
     - Не хочешь ли ты сказать, что судья Уитберг способен  изменить  своему
долгу и присяге и оправдать этого скота?
     - Увидишь сам, - мрачно ответил приятель. - О,  он  это  сделает  очень
ловко! Он вынесет архизаконное, архиюридическое решение,  изобилующее  всеми
имеющимися в наших словарях словами о праве и справедливости.
     - Но у нас есть газеты! - воскликнул Уотсон.
     - Газеты не воюют с властями. Они разделают тебя под орех. Смотри,  как
они уже успели навредить тебе!
     - Стало быть, эти молодчики не напишут правды в протоколе?
     - Они напишут что-нибудь настолько правдоподобное, что публика  поверит
им. Разве ты не знаешь, что они пишут протоколы  по  инструкциям  свыше?  Им
прикажут исказить истину - и тебе не поздоровится, когда  они  это  сделают.
Лучше теперь же покончить с этим. Ты влип в скверную историю!
     - Но дело ведь назначено к слушанию!
     - Только захоти - и они его прекратят.  Человек  не  может  бороться  с
машиной, если только его не поддерживает другая машина.
     III

     Картер Уотсон был упрямый человек. Он понимал, что машина раздавит его,
но он всю жизнь стремился обогатить свой социальный опыт,  а  данный  случай
представлял собой несомненно нечто новое.
     В утро суда прокурор сделал еще одну попытку уладить дело.
     - Если вы так настроены, то я хотел бы пригласить  адвоката,  -  заявил
Уотсон.
     - Это ни к чему, - сказал прокурор. - Народ платит мне за то,  чтобы  я
вел дело, и я буду его вести. Имейте в виду - у вас нет никаких  шансов  его
выиграть. Мы соединим оба дела в одно - и держите ухо востро!
     Судья  Уитберг  произвел  на  Уотсона  приятное  впечатление.  Довольно
молодой, невысокий и  плотный,  гладко  выбритый,  он  казался  очень  милым
человеком. Лицо его выражало ум, губы всегда  улыбались,  в  уголках  черных
глаз залегли веселые морщинки. Глядя  на  этого  судью,  Уотсон  решил,  что
предсказания его старого друга не оправдаются.
     Но  очень  скоро  его  в  этом  разубедили.  Пэтси  Хоран  и  двое  его
приспешников нагромоздили целую гору ложных обвинений. Уотсон не поверил  бы
этому,  если  бы  не  слышал  их  собственными  ушами.  Они  отрицали   даже
присутствие при драке остальных четырех свидетелей! Из  тех  двоих,  которые
давали показания, один утверждал, что находился в кухне  и  видел  ничем  не
вызванное нападение Уотсона на Пэтси, а другой - будто он из другой  комнаты
видел, как потом Уотсон два раза врывался в кабак с целью добить ни в чем не
повинного  Пэтси.  Ругань,  которую  они  приписывали  Уотсону,   была   так
замысловата и невыразимо гнусна, что этим они себя выдавали с  головой.  Кто
же мог поверить, что Картер Уотсон произносил такие слова! Когда  они  стали
описывать, какие жестокие удары он будто бы обрушил  на  физиономию  бедного
Пэтси, Уотсону даже стало смешно, но вместе с тем ему  тяжело  было  видеть,
как суд превращался в комедию. Он думал: "До какого же падения дошли люди  и
какой длинный путь должно еще проделать человечество к вершинам прогресса!"
     Уотсон не узнавал себя, да и злейший враг  не  признал  бы  его  в  том
забияке и скандалисте, каким его изобразили! Как всегда бывает с запутанными
лжесвидетельствами,  в   отдельных   версиях   рассказа   были   пробелы   и
противоречия. Но судья почему-то совсем не  замечал  их,  а  прокурор  ловко
обходил. Уотсон не позаботился пригласить защитника и теперь рад был, что не
сделал этого.
     Все же он питал еще некоторое доверие к судье Уитбергу, когда подошел к
судейскому столу и стал излагать дело.
     - Я прогуливался и забрел случайно... - начал он, но судья перебил его.
     - Нас не интересуют ваши прежние действия, - сказал  он  грубо.  -  Кто
первый нанес удар?
     -  Ваша  честь,  -  продолжал  Уотсон,  -  у  меня  нет  свидетелей,  и
удостовериться в правдивости моего рассказа вы можете, лишь выслушав меня до
конца.
     Его опять перебили.
     - Мы здесь не журналы издаем! - прорычал судья Уитберг,  свирепо  глядя
на него.
     Уотсон с трудом мог поверить, что он тот самый человек,  лицо  которого
ему понравилось несколько минут назад.
     - Кто первый нанес удар? - спросил адвокат Пэтси.
     Тут вмешался прокурор, потребовав, чтобы ему  объяснили,  какое  же  из
двух дел сейчас рассматривается и по какому праву адвокат Пэтси  допрашивает
подсудимого. Адвокат отразил выпад. Судья Уитберг заявил, что ему ничего  не
известно о втором деле,  которое  соединили  с  первым.  Все  это  требовало
выяснений. Началось генеральное сражение, закончившееся тем, что оба  юриста
извинились перед судьей и друг перед другом. Уотсону казалось, что он  видит
перед собою шайку карманных воров,  шныряющих  вокруг  честного  человека  и
заговаривающих ему зубы, пока другие вытаскивают у него кошелек.
     Да, машина пущена в ход - только и всего!
     - Зачем вы зашли в это заведение,  пользующееся  дурной  репутацией?  -
спросили Уотсона.
     - Вот уже  много  лет  я  изучаю  экономику  и  социологию  и  стараюсь
знакомиться...
     Только это и успел выговорить Уотсон.
     - Нам не интересны ваши "ологии", - перебил  судья  Уитберг.  -  Вопрос
ясен. Дайте на него ясный ответ. Были вы пьяны или не были? В этом вся суть.
     Когда Уотсон сделал попытку рассказать, как  Пэтси  расшиб  себе  лицо,
колотясь о его голову, его подняли на смех, и судья Уитберг снова  остановил
его.
     -  Сознаете  ли  вы  святость  присяги,   которую   вы   дали,   обещав
свидетельствовать только правду? - спросил судья. -  Ведь  вы  рассказываете
нам какие-то сказки! Возможно ли, чтобы человек добровольно  увечил  себя  и
наносил себе вред, колотясь мягкими, чувствительными частями своего  лица  о
вашу голову? Ведь вы же разумный человек! То, что вы говорите, ни с  чем  не
сообразно.
     - В ярости люди бывают безрассудны, - мягко ответил Уотсон.
     Тут судья Уитберг глубоко оскорбился и воспылал праведным гневом.
     - Какое право вы имеете говорить это? - закричал он.  -  Это  не  имеет
никакого отношения к делу. Вы обязаны  только  давать  показания.  Суду  нет
никакого дела до ваших мнений о чем бы то ни было.
     - Я лишь ответил на вопрос, ваша честь, - смиренно возразил Уотсон.
     - Ничего подобного! - снова заорал на него судья. -  Предупреждаю  вас,
сэр, что своим дерзким  поведением  вы  восстановите  против  себя  всех.  И
знайте, что мы умеем соблюдать законы и правила вежливости.  Мне  стыдно  за
вас!
     Пока  шел  начавшийся  затем  казуистический  спор  между  адвокатом  и
прокурором, прервавший показания подсудимого о событиях в "Вендоме",  Картер
без всякой горечи, с любопытством и одновременно  с  грустью  наблюдал,  как
действует эта  огромная,  могущественная  и  вместе  с  тем  жалкая  машина,
управлявшая страною. Он думал о безнаказанном и бесстыдном взяточничестве  в
тысячах городов, узаконенном  паукообразными  гадами,  состоящими  при  этой
машине. Вот она - на его глазах в этой судебной камере, где  судья  угодливо
склоняется    перед    кабатчиком,    в     руках     которого     множество
марионеток-избирателей. Ничтожное судебное дело о побоях было лишь одним  из
многочисленных примеров работы той  сложной  и  многоликой  машины,  которая
действовала во всех городах и штатах, бросая тень на всю страну.
     В мозгу Картера звучала знакомая фраза: "Да ведь это просто смешно!"  В
самый разгар спора он не сдержался и захихикал, вызвав этим сердитый  взгляд
судьи. Уотсон решил, что эти юристы и этот грубиян судья в тысячу  раз  хуже
драчливых штурманов на торговых кораблях: те умели не только нападать, но  и
защищаться, а эти мелкие негодяи  укрывались  за  спиной  закона.  Сами  они
нападали, но не давали возможности отражать их удары,  прячась  за  тюремные
камеры и дубинки тупых  полисменов,  этих  профессиональных  истязателей  на
жалованье.  Но  злобы  Уотсон  не  испытывал.  Грубость  и  неприличие  всей
процедуры заслонялись ее невероятной комичностью. Уотсона спасало  природное
чувство юмора.
     Несмотря на запугивание и придирки, ему удалось  в  конце  концов  дать
точное и правдивое описание схватки, и, вопреки явно пристрастному характеру
перекрестного допроса, ни одна мелочь в его показаниях не была опровергнута.
Совсем  другой  характер  носили  крикливые  показания  Пэтси  и  его   двух
свидетелей, лживые от начала до конца.
     Как адвокат Пэтси, так и прокурор поддерживали обвинение, не  оспаривая
ничего по существу. Уотсон протестовал, но прокурор зажал ему рот,  объявив,
что он общественный обвинитель и знает свое дело.
     "Патрик Хоран доказал, что жизни его грозила опасность  и  он  вынужден
был  обороняться,  -  гласил  приговор,  вынесенный  судьей.  -  Аналогичное
заявление  сделано  и  мистером  Уотсоном.  Каждый  из  них   под   присягой
удостоверяет,  что  первый  удар  был  нанесен  противной  стороною.  Каждый
клянется, что подвергся ничем не вызванному нападению со стороны противника.
Закон гласит, что сомнение толкуется в пользу  ответчика.  В  данном  случае
налицо весьма основательные сомнения. Поэтому в деле "Народ  против  Картера
Уотсона"  сомнение  толкуется  в  пользу  вышеозначенного  Картера  Уотсона,
который тем самым освобождается от ареста. То же имеет место в  деле  "Народ
против Патрика Хорана". Сомнение толкуется в его пользу, и он  освобождается
от  ареста.  Я  рекомендую  обоим  обвиняемым  обменяться   рукопожатием   и
помириться".
     На странице вечерней газеты Уотсон прочел заголовок:
     "Картер Уотсон  оправдан!  "Вторая  газета  объявляла:  "Картер  Уотсон
избежал штрафа! "Но лучше всего была заметка начинавшаяся  словами:  "Картер
Уотсон - славный малый!" В ней говорилось,  что  судья  Уитберг  посоветовал
обоим драчунам пожать друг другу руки, что они и поспешили сделать. Далее он
прочел следующее:
     "- Что ж, по этому случаю выпьем по маленькой? - промолвил Пэтси Хоран.
     - Идет! - сказал Картер Уотсон. И они направились в ближайший бар".

        "IV"

     В общем это приключение не оставило горечи в душе Картера Уотсона.  Это
был еще один новый "социальный опыт", и в результате Уотсоном была  написана
еще одна книга, озаглавленная: "Полицейское судопроизводство".
     Год спустя, приехав в одно летнее утро на  свое  ранчо,  Картер  Уотсон
слез с лошади и стал пробираться через небольшое  ущелье,  желая  посмотреть
группу горных папоротников, посаженных им прошлой зимой. Выйдя из ущелья, он
очутился на усеянной  цветами  поляне.  Это  был  очаровательный  уединенный
уголок, отгороженный от остального мира холмиками и купами деревьев. И здесь
Картер увидел человека, который, по-видимому, вышел на  прогулку  из  летней
гостиницы, расположенной в миле отсюда.  Они  столкнулись  лицом  к  лицу  и
узнали друг друга: приезжий был не кто иной,  как  судья  Уитберг.  Он  явно
нарушил границы чужого владения,  ибо  Уотсон,  хотя  и  не  придавал  этому
значения, выставил на рубеже своих владений межевые знаки.
     Судья протянул руку, но Уотсон сделал вид, что не заметил этого.
     - Политика - грязное дело, не правда ли, судья? - сказал  он.  -  О,  я
вижу вашу руку, но не хочу ее пожать! Газеты  писали,  будто  я  после  суда
подал руку Пэтси Хорану. Вы знаете, что это ложь,  но  скажу  прямо  -  я  в
тысячу раз охотнее пожал бы руку ему и его подлым приспешникам, нежели вам!
     Судья Уитберг испытывал сильное замешательство. Покуда он, откашливаясь
и запинаясь, силился заговорить,  Уотсона,  наблюдавшего  за  ним,  внезапно
осенила одна мысль, и он решился на веселую, хотя и злую проделку.
     - Не думал я, что встречу злопамятство в человеке столь просвещенном  и
знающем жизнь... - начал судья.
     - Злопамятство? Вот уж нет! - возразил Уотсон. - Мне оно несвойственно.
В доказательство разрешите показать вам одну  любопытную  штуку,  какой  вы,
наверное, никогда не видали!
     Уотсон поднял с земли камень величиной с кулак.
     - Видите это? Теперь смотрите на меня!
     Сказав это, Картер Уотсон нанес себе сильный удар камнем  по  щеке.  Он
рассек щеку до кости, и кровь брызнула струей.
     - Камень попался чересчур  острый,  -  пояснил  он  изумленному  судье,
решившему, что Уотсон сошел с ума. - Переборщил малость.  А  в  таких  делах
самое главное - правдоподобие.
     Отыскав другой, гладкий камень,  Картер  Уотсон  несколько  раз  подряд
ударил им себя по щеке.
     - Ага, -  сказал  он  спокойно,  -  через  час-другой  щека  приобретет
великолепную черно-зеленую окраску. Это будет убедительно!
     - Да вы спятили! - дрожащим голосом пролепетал судья Уитберг.
     - Не грубите! - сказал Уотсон. - Разве вы не видите моей  окровавленной
физиономии? Вы дважды ударили меня правой рукой! Какое  зверское,  ничем  не
вызванное нападение! Моя жизнь в опасности! Я вынужден обороняться.
     Судья Уитберг в страхе отступил, увидев под самым носом кулаки Уотсона.
     - Только ударьте меня, и я прикажу вас арестовать! - пригрозил он.
     - Это самое я говорил Пэтси, - последовал ответ. -  И  знаете,  что  он
сделал?
     - Нет.
     - Вот что!
     В то же мгновение правый кулак Уотсона обрушился на нос судьи Уитберга,
и сей джентльмен упал навзничь.
     - Встаньте! -  скомандовал  Уотсон.  -  Встаньте,  если  вы  порядочный
человек! Так сказал мне Пэтси. Да вы ведь это знаете...
     Судья Уитберг не желал вставать, но Уотсон  поднял  его  за  шиворот  и
поставил на ноги - лишь для того, чтобы подбить ему глаз и снова  опрокинуть
на спину. После этого началось истязание  по  методу  краснокожих  индейцев.
Судью Уитберга избивали по всем правилам искусства, били по щекам, по  ушам,
возили лицом по траве. Все время Уотсон показывал, "как проделывал это Пэтси
Хоран". По временам расшалившийся социолог с большой ловкостью наносил  себе
удар, оставляющий настоящий  кровоподтек,  и  раз,  поставив  бедного  судью
стоймя, он умышленно расшиб себе нос о голову  этого  джентльмена.  Из  носа
пошла кровь.
     - Видите? - воскликнул Уотсон, отступая на шаг и  размазывая  кровь  по
всей манишке. - Вот что вы сделали! Треснули меня  кулаком!  Это  ужасно.  Я
едва жив! Я вынужден защищаться.
     И снова судья Уитберг получил удар кулаком в лицо и свалился.
     - Я велю вас арестовать, - сказал он, всхлипывая.
     - Вот это самое говорил Пэтси!
     - Это зверское, ничем не вызванное нападение...
     - Эти самые слова я слышал от Пэтси.
     - Я вас арестую, не сомневайтесь!
     - Вряд ли, если мне удастся опередить вас.
     Картер Уотсон сошел в ущелье, сел на свою лошадь и уехал.
     Часом позже,  когда  судья  Уитберг,  прихрамывая,  добрался  до  своей
гостиницы, он был арестован деревенским констеблем за нападение и  побои  по
жалобе Картера Уотсона.

        "V"

     - Ваша честь, - говорил  на  другой  день  Уотсон  деревенскому  судье,
зажиточному фермеру, окончившему лет тридцать тому назад сельское училище. -
Ввиду того, что вслед за учиненным надо мной насилием  этому  Солу  Уитбергу
пришла фантазия обвинить меня в нанесении ему побоев, я предложил бы,  чтобы
оба дела слушались вместе. Свидетельские показания и факты в  обоих  случаях
одинаковы.
     Судья согласился, и оба дела разбирались  одновременно.  Как  свидетель
обвинения, Уотсон выступил первым и так изложил происшествие.
     - Я рвал цветы, - показывал он, - мои цветы на моей собственной  земле,
не предвидя никакой опасности. Вдруг этот  человек  кинулся  на  меня  из-за
деревьев. "Я - Додо, - говорит он, - и могу исколошматить тебя так,  что  от
тебя останется мокрое место. Руки вверх!" Я улыбнулся, но тут он  -  бац!  -
сбил меня с ног и разбросал цветы. И ругался  при  этом  отвратительно!  Это
ничем не вызванное зверское нападение. Смотрите на мою  щеку,  смотрите,  во
что он превратил мой нос! Должно быть, он был пьян. Не успел  я  опомниться,
как он начал избивать меня. Жизни моей грозила опасность, и я  был  вынужден
защищаться. Вот и все, ваша честь, и, должен сказать,  я  так  ничего  и  не
понял. Почему он назвал себя "Додо"? Почему  без  всякого  повода  напал  на
меня?
     Так Солу Уитбергу было преподано искусство лжесвидетельства.  С  высоты
своего кресла  ему  часто  случалось  снисходительно  выслушивать  ложь  под
присягой в инсценированных полицией "делах"; но тут впервые лжесвидетельство
было направлено против него самого, причем на этот раз  он  не  восседал  на
судейском кресле под охраной пристава и полицейских дубинок.
     - Ваша честь! - возопил он. - Никогда еще  мне  не  доводилось  слышать
такой бесстыдной лжи!
     Уотсон вскочил.
     - Ваша честь, я протестую! Дело ваше решать, где  правда  и  где  ложь.
Свидетель в суде должен только излагать факты. Его личное  мнение  не  имеет
отношения к делу!
     Судья почесал затылок и довольно вяло выразил негодование.
     - Совершенно верно, - сказал он.  -  Мистер  Уитберг,  вы  утверждаете,
будто   вы   судья.   Следовательно,   вы   должны   знать   все    тонкости
судопроизводства. Между тем вы совершаете такие противозаконные деяния! Ваши
повадки, сэр, и ваш образ действий характеризуют вас как кляузника! Нам надо
установить, кто первый нанес удар, и нам нет никакого дела до  вашей  оценки
личных качеств мистера Уотсона. Продолжайте давать показания!
     Судья Уитберг с досады прикусил бы свою распухшую губу, если бы она  не
болела так сильно. Он взял себя в руки и изложил дело ясно и верно.
     - Ваша честь, - сказал Уотсон. - Спросите же его, что он делал  в  моих
владениях.
     - Вопрос резонный. Что вы делали, сэр, во владениях мистера Уотсона?
     - Я не знал, что это его владения.
     - Это нарушение чужих границ, ваша честь!  -  сказал  Уотсон.  -  Знаки
выставлены на видном месте!
     - Я не видел никаких знаков, - сказал Сол Уитберг.
     - Я сам видел их! - резко возразил судья.  -  Они  бросаются  в  глаза!
Должен предупредить вас, сэр, что если вы даже  и  в  таких  мелочах  будете
уклоняться от истины, то вызовете недоверие к  более  важным  пунктам  ваших
показаний! За что вы ударили мистера Уотсона?
     - Ваша честь, я уже докладывал, что не нанес ему ни одного удара.
     Судья посмотрел на  распухшее  лицо  Картера  Уотсона,  затем  устремил
грозный взгляд на Сола Уитберга.
     - Взгляните на щеку этого человека! - загремел он. - Если вы не нанесли
ему ни одного удара, почему же он так избит и изувечен?
     - Как я уже объяснял...
     - Будьте осторожны! - предостерег его судья.
     - Я буду осторожен, сэр, я буду говорить только правду. Он  сам  ударил
себя камнем. Он ударил себя двумя камнями.
     - Возможно ли, чтобы человек, если  только  он  не  помешан,  сам  себя
увечил, нанося себе камнем удары по лицу? - спросил Картер Уотсон.
     - Да, это сильно  смахивает  на  сказку,  -  заметил  судья.  -  Мистер
Уитберг, вы были пьяны?
     - Нет, сэр.
     - Вы никогда не пьете?
     - Только иногда, при случае.
     Некоторое время судья размышлял, сделав глубокомысленную мину.
     Уотсон  воспользовался  этим  и  подмигнул  Солу   Уитбергу;   но   сей
джентльмен, претерпев столько невзгод,  не  видел  в  создавшемся  положении
ничего смешного.
     - Странный, очень странный случай! - объявил судья, приступая к  чтению
приговора. - Показания обеих сторон явно противоречивы,  а  свидетелей  нет.
Каждый утверждает, что нападение совершил другой, и суд не имеет возможности
установи