Джон
Харнед.
     - Им надевают наглазники, чтобы они не  видели  быка,  -  пояснил  Луис
Сервальос. - И много их было убито на моих глазах. Эффектное зрелище!
     - Как зарезали быка, я уже видел. Теперь увижу еще как убивают лошадей.
И тогда, быть может, вполне постигну все тонкости этого благородного спорта,
- сказал Джон Харнед.
     - Лошадей всегда берут старых,  -  заметил  Луис  Сервальос.  -  Таких,
которые ни на что уже не годятся.
     - Ясно, - сказал Джон Харнед.
     Выпустили третьего быка, и кападоры и пикадоры принялись дразнить  его.
Один пикадор остановился как раз под нашей ложей. Лошадь  его  действительно
была старая, облезлая - кожа да кости.
     - Просто чудо, что эта бедная кляча  выдерживает  тяжесть  всадника,  -
заметил Джон Харнед. - А чем же лошадь вооружена для боя с быком?
     - Лошади вовсе не дерутся с быком, - сказал Луис Сервальос.
     - Вот как! Значит,  лошадь  выводят  только  для  того,  чтобы  бык  ее
забодал? И ей надевают наглазники,  чтобы  она  не  видела  быка,  когда  он
кидается на нее?
     - Не совсем так, - возразил я. - Копье пикадора не дает  быку  забодать
лошадь.
     - Значит, лошади редко гибнут на арене? - допытывался Джон Харнед.
     - Часто, - вмешался Луис Сервальос. - В Севилье на моих глазах  в  один
день было убито восемнадцать лошадей, а публика все  шумела,  требуя,  чтобы
вывели новых.
     - И те лошади тоже были в  наглазниках,  как  и  эта?  -  спросил  Джон
Харнед.
     - Да, разумеется, - ответил Луис Сервальос. Разговор оборвался. Мы  все
следили за ходом боя на арене. А Джон Харнед сходил с ума, но  мы  этого  не
замечали. Бык на арене не хотел нападать на лошадь, она же стояла  спокойно,
так как не могла видеть, что кападоры натравливают на нее быка. Они дразнили
его плащами, а когда он бросался на них, отбегали к лошади  и  прятались  за
прикрытия. Наконец, бык здорово рассвирепел, и тут  его  внимание  привлекла
лошадь.
     - А лошадь не знает! Лошадь не знает! - шептал Джон Харнед  словно  про
себя, не сознавая, что говорит вслух.
     Бык наскакивал на лошадь, а  она  ничего  не  знала,  пока  пикадор  не
промахнулся и бык не поднял ее  на  воздух  рогами.  Это  был  великолепный,
могучий бык! Смотреть на него было настоящим наслаждением. Он рогами  поддел
лошадь и подкинул ее на воздух. Когда она  затем  упала  на  песок,  пикадор
соскочил с нее и спасся бегством, а кападоры опять стали  травить  быка.  Из
распоротого брюха лошади вывалились внутренности, но она еще приподнялась  с
отчаянным визгом. И, услышав этот  предсмертный  визг,  Джон  Харнед  совсем
обезумел.
     Он встал с места. Я слышал, как он бормотал  ругательства.  Он  не  мог
оторвать глаз от лошади, а она, не переставая визжать, пыталась  бежать,  но
свалилась на спину и дрыгала ногами в воздухе. Тут бык опять  набросился  на
нее и бодал ее до тех пор, пока она не издохла. Джон Харнед стоял у барьера,
и глаза его больше не были холодны, как сталь. Они метали голубой огонь.  Он
посмотрел  на  Марию  Валенсуэлу,  а  она  -  на  него.  Лицо  его  выражало
глубочайшее отвращение. В эту минуту нам стало ясно, что  он  сошел  с  ума.
Люди смотрели теперь на нашу ложу, потому что с лошадью на  арене  все  было
кончено, а стоявший у барьера Джон Харнед был высокого роста и всем бросался
в глаза.
     - Сядьте, - сказал ему Луис Сервальос. - Не дурите, иначе люди поднимут
вас на смех.
     Джон Харнед, ничего не ответив, сжал кулак и  ударил  Луиса  в  лицо  с
такой силой, что тот, как мертвый, упал на стулья и остался лежать.  Он  уже
не видел, что было дальше. Зато я видел. Урсисино Кастильо перегнулся  через
стенку, разделявшую наши ложи, и тростью хлестнул Джона Харнеда по  лицу.  А
Джон Харнед в ответ нанес ему такой удар кулаком, что Кастильо, падая,  сбил
с ног генерала Салазара. Джон Харнед был уже в настоящем исступлении. В  нем
проснулся дикий зверь, пещерный дикарь первобытных времен вырвался на волю.
     - Ага, вы пришли смотреть бой быков,  -  закричал  он.  -  Но,  клянусь
Богом, я покажу вам, как дерется человек!
     Ну и бой же был! Солдаты, охранявшие ложу президента, бросились в  нашу
ложу, но Джон Харнед вырвал у  одного  из  них  винтовку  и  стал  прикладом
дубасить их по головам. Из другой ложи полковник Хасинто Фьерро палил в него
из револьвера. Первым выстрелом был убит солдат. Это я видел своими глазами.
А вторая пуля угодила Джону Харнеду в бок. Он с проклятиями прыгнул вперед и
всадил штык винтовки в полковника. Страшно было смотреть!
     Да, американцы и англичане - зверски жестокий народ. Они высмеивают наш
бой быков, а для них самих проливать кровь - лучшее удовольствие. В тот день
из-за Джона Харнеда убито было больше людей, чем на всех боях  быков,  какие
до сих пор были в Кито, да и в Гваякиле и во всем Эквадоре.
     И все это наделал визг раненой лошади! Но  отчего  же  Джон  Харнед  не
безумствовал, когда убит был бык? Животное есть животное, все равно,  лошадь
это или бык.  Джон  Харнед  был  сумасшедший  -  только  этим  и  можно  все
объяснить. Взбесившийся зверь! Ну сами посудите, что хуже:
     то, что бык забодал лошадь, или то,  что  Джон  Харнед  штыком  заколол
полковника Хасинто Фьерро? И не его одного он заколол тем же штыком! В  него
словно бес вселился. Уже все тело его было пробито пулями,  а  он  продолжал
драться. Не так-то легко было его убить.
     Мария Валенсуэла проявила большое мужество. Она не вопила, не  упала  в
обморок, как другие женщины. Она спокойно сидела в ложе и смотрела на арену.
Лицо ее побелело, но она ни разу не повернула головы. Сидела и  обмахивалась
веером.
     Со всех сторон бежали солдаты, офицеры, народ - храбрые люди,  желавшие
одолеть безумного гринго. И  должен  сказать,  в  толпе  кричали,  что  надо
перебить всех гринго. В Латинской Америке этот клич  не  новость,  здесь  не
любят неотесанных гринго и их странные повадки. Вот и в тот  день  слышались
такие крики, но наши храбрые эквадорцы убили только  одного  Джона  Харнеда,
после того как он убил семерых да и немало людей изувечил. Бывал я не раз на
бое быков, но не видел зрелища отвратительнее, чем  наши  ложи  после  этого
побоища. Они походили на поле битвы. Повсюду лежали убитые, стонали  раненые
и умирающие. Один  человек,  которому  Джон  Харнед  всадил  штык  в  живот,
прижимал к ране обе руки и кричал. И, поверьте, эти крики были куда страшнее
визга тысячи издыхающих лошадей.
     Нет, Мария Валенсуэла не вышла замуж за Луиса  Сервальоса.  И  я  очень
сожалею об этом. Он был мой друг, и я вложил в его предприятия много  денег.
Только через пять недель врачи сняли у него с лица повязку. И по сей день  у
него на щеке под глазом остался рубец, хотя Джон Харнед ударил Луиса  только
раз, да и то кулаком.  Мария  Валенсуэла  сейчас  в  Австрии.  Говорят,  она
выходит замуж не то за эрцгерцога, не то за какого-то знатного вельможу,  не
знаю. Мне кажется, она была увлечена Джоном Харнедом до того, как он  поехал
за ней в Кито на бой быков.
     Но почему все началось из-за лошади - вот что я хотел бы знать!  Почему
Харнед смотрел на быка и говорил, что не  в  нем  дело,  а  когда  завизжала
лошадь, он сразу обезумел? Непонятный народ эти  гринго!  Варвары  они  -  и
больше ничего.

        "КОГДА МИР БЫЛ ЮНЫМ"

     Перевод Г. Злобина

        "I"

     Он был очень спокойный и хладнокровный человек и потому, вскарабкавшись
на стену, стал вслушиваться в сырую тьму, стараясь разгадать, не  таится  ли
где опасность. Но слух его уловил лишь завывание ветра в деревьях да  шелест
листвы на раскачивающихся ветвях. По земле, подгоняемый порывами ветра, полз
тяжелый, плотный туман, и хотя он ничего не видел, зато ощущал  влажное  его
дыхание на своем лице. Стена, на которой он сидел, тоже была влажной.
     Так же бесшумно, как только  что  он  вскарабкался  на  стену  снаружи,
человек соскользнул внутрь. Он достал из кармана электрический  фонарик,  но
не зажег его. Лучше  обойтись  без  света,  решил  он,  хотя  кругом  царила
кромешная тьма. Зажав фонарь в руке и держа палец на кнопке выключателя,  он
стал подвигаться вперед. Земля была мягкой и слегка  пружинила  под  ногами,
потому что ее устилал многолетний слой мертвой хвои, листьев  и  мха.  Ветви
цеплялись за одежду, но разглядеть их во тьме и обойти было  невозможно.  Он
протянул руку и стал продвигаться ощупью, но рука то и  дело  натыкалась  на
толстые  стволы  огромных  деревьев.  Кругом  высились  эти   деревья,   они
подступали  со  всех  сторон,  и  он  вдруг   почувствовал,   насколько   он
микроскопически мал среди гигантских стволов, которые нависали над ним,  как
бы угрожая раздавить. Где-то там, за деревьями, находился дом, и он надеялся
отыскать какую-нибудь дорожку или извилистую тропинку,  которая  привела  бы
его туда.
     Однажды ему почудилось, будто  он  попал  в  ловушку.  Куда  бы  он  ни
повернулся, он всюду натыкался на стволы, сучья  или  на  густой  кустарник;
выхода, казалось, не было. Тогда он осторожно зажег фонарь, сначала направив
луч на землю, туда, где стоял. Он медленно  обводил  лучом  вокруг  себя,  и
яркий белый свет выхватывал из темноты во всех подробностях преграды на  его
пути. Потом между двумя огромными деревьями он  заметил  проход  и,  погасив
фонарь, двинулся туда, стараясь ступать по сухому: густая листва наверху  не
давала кое-где осесть туману. Он умело ориентировался и  знал,  что  идет  к
дому.
     И тут случилось нечто неожиданное,  немыслимое.  Его  нога  ступила  на
что-то мягкое и живое, и это что-то  зафыркало  под  его  тяжестью  и  стало
подниматься. Он отпрыгнул в сторону и замер в напряженном ожидании,  готовый
броситься прочь или отразить нападение неизвестного  существа.  Он  подождал
немного, пытаясь угадать, что за животное выскочило у  него  из-под  ног,  а
теперь застыло  в  неподвижности,  без  единого  звука,  так  же,  очевидно,
пригнувшись и настороже, как и он сам. Напряжение  становилось  невыносимым.
Держа фонарь перед собой, он нажал кнопку и закричал от ужаса. Он был  готов
увидеть  что  угодно  -  от  напуганного  теленка  или  молодого  оленя   до
кровожадного льва, - но то,  что  он  увидел,  явилось  полнейшей  для  него
неожиданностью. На какое-то короткое мгновение тонкий  и  белый  луч  фонаря
осветил то, что тысячи лет не изгладят из его памяти -- огромного человека с
рыжей гривой и бородой; руки, ноги, плечи, большая часть груди были  у  него
обнажены, и только у пояса болталось нечто вроде козлиной шкуры, а ноги были
обуты в мокасины из дубленки. Кожа у него была гладкая, без  растительности,
но потемневшая от солнца и ветра; под  ней,  точно  толстые  змеи,  тяжелыми
узлами сплетались мускулы.
     Но даже не появление этого существа, как бы  неожиданно  оно  ни  было,
заставило человека закричать. Ужас его вызвали невыразимая свирепость в  том
лице, какой-то животный, дикий блеск голубых глаз, которые почти не  ослепил
свет,  иголки  хвои,  запутавшиеся  в  волосах  и  бороде,  огромное   тело,
изогнувшееся для прыжка. Все это он увидел в одно мгновение.  Не  успел  его
крик затихнуть, как существо прыгнуло вперед, а он швырнул в него  фонарь  и
бросился наземь. Он почувствовал его ноги у  себя  на  спине  и  рванулся  в
сторону. Существо не удержалось на ногах и тяжело рухнуло в кустарник.
     Когда стих треск ветвей, человек замер на четвереньках  и  прислушался.
Существо рыскало неподалеку, и он опасался, что обнаружит свое  присутствие,
если тронется с места.  Непременно  хрустнет  какая-нибудь  ветка,  и  тогда
существо припустится за ним. Он даже вытащил револьвер, но передумал. К нему
вернулось самообладание,  и  он  надеялся  теперь  убраться  потихоньку.  Он
слышал, как странное существо несколько раз принималось колотить по  кустам,
стараясь   обнаружить   его,   а   потом   останавливалось   и,    очевидно,
прислушивалось. Это навело человека на одну мысль. Под рукой у него случился
кусок засохшего дерева.  Он  осторожно  обшарил  вокруг  себя  руками.  Дабы
убедиться, что не заденет ничего, когда размахнется, потом поднял  деревяшку
и бросил ее. Деревяшка была небольшая, ему удалось далеко закинуть ее, и она
с шумом упала в кусты. Он слышал, как существо метнулось к тому месту, и тут
же пополз прочь. Он полз на четвереньках, медленно и осторожно, пока  колени
его  не  стали  мокрыми  от  сырой  земли.   Когда   он   останавливался   и
прислушивался, до него доносились лишь завывание ветра  и  стук  падающих  с
ветвей капель. Все так же осторожно он поднялся, подбежал к  стене,  перелез
через нее и спрыгнул на дорогу.
     Ощупью пробираясь сквозь кусты, он вывел велосипед и приготовился сесть
на седло. Он как раз переводил одной ногой передачу, чтобы поставить  педаль
в удобное положение, когда услышал, как на землю легко и, по-видимому, прямо
на ноги спрыгнуло то существо. Он тут же побежал, держа велосипед  за  руль,
потом, разогнавшись, прыгнул на седло, поймал педали и рванулся  вперед.  Он
услышал позади частое топанье ног по пыльной дороге, но наддал ходу  и  ушел
от преследования.
     К несчастью, он в спешке покатил в сторону, противоположную  городу,  и
теперь поднимался  к  холмам.  Он  хорошо  знал,  что  на  этой  дороге  нет
ответвлений и вернуться в город можно единственно поехав  назад,  мимо  того
чудовища, а он не находил в себе сил решиться на такой  подвиг.  Часа  через
полтора, на каком-то подъеме, который с каждым шагом  становился  круче,  он
слез с велосипеда. Оставив его на обочине дороги, он для вящей  безопасности
перелез через ограду, попав, как он решил, на выгон, расстелил там на  земле
газету и сел.
     - Ну и ну! - проговорил он, вытирая с лица пот и капли влаги.  -  Ну  и
ну! - повторил он, сворачивая сигарету и раздумывая,  как  бы  пробраться  к
городу.
     Но он так и не тронулся с места. Ему не хватило решимости ехать той  же
дорогой в темноте,  и,  ожидая  рассвета,  он  уронил  голову  на  колени  и
задремал.
     Человек не знал, сколько прошло времени, когда  проснулся,  разбуженный
тявканьем молодого койота. Оглядевшись и увидев койота на краю холма  позади
себя, он заметил,  как  изменился  облик  ночи.  Туман  рассеялся,  на  небе
высыпали звезды и выплыла луна, даже ветер  приутих.  Стояла  мягкая  летняя
калифорнийская ночь. Он снова опустил голову на колени,  -  но  тявканье  не
давало ему заснуть. Почти в полусне он вдруг услышал какое-то дикое,  жуткое
пение. Подняв голову, он увидел, как по гребню холма, перестав лаять,  бежит
койот, а за ним, тоже молча, мчится то нагое существо, которое он встретил в
саду. Койот был молодой и сильный,  но  существо,  как  он  успел  заметить,
настигало его; потом они скрылись из виду. Человек поднялся,  перелез  через
ограду и вскарабкался на велосипед. Его било как в лихорадке, но  надо  было
спешить, ибо это  -  единственный  шанс  на  спасение.  Чудовище  больше  не
преграждало путь к Мельничной Долине.
     Он несся по уклону с головокружительной быстротой,  но  на  повороте  в
низине, там, где на дорогу падали густые тени, колесо попало в выбоину, и он
вылетел через руль из седла.
     - Не везет, так не везет, - бормотал он, разглядывая сломанную переднюю
вилку.
     Потом, взвалив велосипед на плечи, он двинулся пешком. Спустя некоторое
время он добрался до каменной ограды сада и, дабы удостовериться, что с  ним
действительно случилось то  странное  происшествие,  стал  искать  следы  на
дороге. Вот они! Огромные, глубоко ушедшие у пальцев в землю, следы мокасин.
Он наклонился, рассматривая их, и тут снова услышал жуткое пение. Он  видел,
как чудовище гналось за койотом, и понял,  что  ему  не  убежать.  Он  и  не
пытался обратиться в бегство, решив, что лучше спрятаться в тени на дальней,
от стены, стороне дороги.
     Затем он снова увидел то существо, похожее на голого  человека,  -  оно
быстро, легко бежало и пело на ходу. Потом оно остановилось как раз напротив
человека, и сердце у того замерло. Но существо не направилось к тому  месту,
где он укрылся; подпрыгнув, оно ухватилось за сук стоявшего у дороги  дерева
и, перебирая руками, быстро, по-обезьяньи, вскарабкалось наверх. Оттуда  оно
перемахнуло через стену, футах в десяти от нее уцепилось  за  ветви  другого
дерева, а потом спрыгнуло на землю  в  сад.  Человек  в  недоумении  постоял
несколько минут, потом потихоньку пошел прочь.

        "II"

     Дейв   Слоттер  воинственно  облокотился  на  перегородку,   отделявшую
приемную от кабинета Джеймса Уорда, старшего компаньона фирмы "Уорд, Ноулз и
Кo". Дейва злило, что посматривают на него  как-то  подозрительно,  особенно
тот, который стоял перед ним.
     - Передайте мистеру Уорду, что я по очень важному делу, - наседал Дейв.
     -  Я  объяснил  вам,  что  мистер  Уорд  сейчас   занят:   он   диктует
стенографистке, - отвечал человек. - Приходите завтра.
     - Завтра будет поздно! Доложите ему, что речь идет о жизни или смерти.
     Секретарь заколебался, и Дейв поспешил воспользоваться случаем.
     - Скажите ему, что вчера вечером я был в  Мельничной  Долине,  там,  за
заливом, и хочу кое-что сообщить.
     - Как доложить? - осведомился секретарь.
     - Он не знает меня.
     Дейв все еще пребывал  в  воинственном  расположении  духа,  когда  его
провели в кабинет, но  пыл  его  поостыл,  как  только  он  увидел  крупного
рыжеволосого мужчину, который, закончив фразу стенографистке, повернулся  на
вращавшемся кресле к нему. Дейв не знал, почему у него пропал пыл, и  злился
на себя в душе.
     - Вы мистер Уорд? - Он не нашел ничего лучшего, как задать этот  глупый
вопрос, и оттого разозлился на  себя  еще  больше.  Он  вовсе  не  собирался
задавать этот вопрос.
     - Да, - отвечал мужчина. - А кто вы?
     - Гарри Бэнкрофт, - соврал Дейв. - Вы меня не знаете, и мое имя  ничего
не скажет вам.
     - Вы передали, что вчера вечером были в Мельничной Долине. Ну и что?
     - Вы ведь там живете? - в  свою  очередь,  спросил  Дейв,  выразительно
поглядев в сторону стенографистки.
     - Да, я там живу. По какому делу вы хотели меня видеть? Я очень занят.
     - Мне хотелось бы поговорить с вами наедине. Мистер  Уорд  оглядел  его
быстрым, оценивающим взглядом, подумал и сказал:
     - Мисс Поттер, сделаем перерыв на несколько минут.  Девушка  поднялась,
собрала свои бумаги и вышла из  кабинета.  Дейв  с  любопытством  взирал  на
мистера Джеймса  Уорда,  пока  тот  не  прервал  цепь  зарождавшихся  мыслей
посетителя.
     - Итак...
     - Вчера вечером я был в Мельничной Долине, - запинаясь, начал Дейв.
     - Это  я  уже  слышал.  Что  вам  угодно?  В  Дейве  крепло  совершенно
немыслимое предположение, но он продолжал:
     - Я был в вашем доме, вернее, в вашем саду.
     - Что вы там делали?
     - Я хотел  ограбить  вас,  -  откровенно  ответил  Дейв.  -  Мне  стало
известно, что вы живете  один  с  поваром-китайцем,  и  я  решил,  что  дело
безопасное. Но я не попал в дом. Мне помешали. Вот почему я здесь. Я  пришел
предупредить вас: в вашем саду бегает какой-то дикарь, сущий дьявол, скажу я
вам. Такого, как я, на кусочки  разорвет.  Мне  едва  удалось  спастись.  Он
совсем почти голый, лазает по деревьям, как обезьяна, и бегает, как олень. Я
видел, как он гнался за койотом, и, черт побери, он, кажется, догнал его.
     Дейв замолчал, ожидая, какое впечатление  произведет  его  рассказ.  Но
рассказ не произвел никакого впечатления.  Джеймс  Уорд  выслушал  Дейва  со
спокойным интересом, не более того.
     - Странно, весьма странно, - негромко произнес он. - Так вы говорите, -
дикарь? А зачем вы рассказали об этом мне?
     - Чтобы предупредить вас об опасности. Я в некотором роде тоже  опасен,
но чтоб убивать людей...  то  есть,  если  нет  крайней  необходимости.  Вам
угрожает опасность, и я решил предупредить о том.  Вот  и  все,  можете  мне
поверить. Само собой, если бы вы