аскинар нажил не только эксплуатацией рудников
и торговлей хлебом. Помимо этого он был азартным, притом удачливым игроком
в покер, заменяющем в Соединенных Штатах рулетку. Таскинар был  богат,  но
хорошими человеческими  качествами  не  отличался,  и  его,  не  в  пример
Кольдерупу, никто не  назвал  бы  "почтенным  коммерсантом".  Однако,  что
бывает нередко, злословили о нем больше, чем он того заслуживал.  Впрочем,
слухи о том, что Таскинар при малейшем поводе не  постесняется  пустить  в
ход "деррингер" - так называется калифорнийский револьвер, - вовсе не были
преувеличенными.
   Таскинар ненавидел Уильяма  Кольдерупа.  Он  завидовал  его  состоянию,
положению, репутации. Он  презирал  его  так,  как  только  может  толстяк
презирать тощего. И не впервые коммерсант из Стоктона пытался  из  чувства
соперничества взять верх над богачом из Сан-Франциско, если это даже шло в
ущерб его выгоде. Уильям Кольдеруп прекрасно это знал  и  всякий  раз  при
встрече  выказывал  достаточно  пренебрежения,  чтобы  вывести   из   себя
соперника.
   Особенно Таскинар не мог простить своему конкуренту последнего  успеха,
когда тот буквально разбил его на выборах. Несмотря на все усилия, угрозы,
клевету - не говоря уже о тысячах долларов,  напрасно  истраченных  им  на
предвыборных маклеров - в Законодательном совете Сакраменто сидел  не  он,
Таскинар, а Уильям Кольдеруп.
   И  вот  Таскинару  удалось  пронюхать,  что  Уильям  Кольдеруп  задумал
приобрести остров Спенсер. По правде сказать, остров этот был ему  так  же
не нужен, как и его сопернику. Но это  не  имело  значения.  Представлялся
новый случай вступить в борьбу,  сразиться,  а  может  быть,  и  победить.
Такого случая Таскинар упустить не мог.
   Потому он и оказался в то утро в зале  аукциона,  замешавшись  в  толпе
любопытных. Почему же Таскинар так долго собирался? Почему  не  вступал  в
борьбу, а выжидал, пока соперник не увеличит и без того высокую цену?
   И только в ту минуту, когда  Уильям  Кольдеруп  мог  уже  считать  себя
обладателем острова, Таскинар выкрикнул оглушительным голосом:
   - Миллион триста тысяч долларов!
   Все обернулись. Раздались голоса:
   - Толстяк Таскинар!
   И это имя переходило из уст в уста.
   Еще бы! Ведь толстяк Таскинар был известной  персоной.  Его  комплекция
дала пищу не одной газетной статье!  Какой-то  математик  даже  доказал  с
помощью  дифференциальных  вычислений,  что  масса   Таскинара   оказывала
заметное влияние на массу  спутника  Земли  и  даже  значительно  нарушала
лунную орбиту.
   Но не комплекция Таскинара в этот момент  интересовала  собравшихся  на
аукционе. Все были взбудоражены тем, что он вступил в  открытую  борьбу  с
Уильямом  Кольдерупом.  Это  была  решительная  схватка,  битва,  движимая
долларами, и трудно было предугадать, на который  из  этих  двух  денежных
мешков стоило ставить любителям пари. Оба соперника были чертовски богаты,
и это был уже вопрос самолюбия.
   После первого волнения в зале снова наступила такая тишина,  что  можно
было услышать, как паук ткет  свою  паутину.  Тягостное  молчание  нарушил
голос Дина Фелпорга:
   - Миллион триста тысяч  долларов  за  остров  Спенсер!  -  крикнул  он,
вставая, чтобы лучше следить за игрой на повышение.
   Уильям Кольдеруп повернулся  в  сторону  Таскинара.  Все  расступились,
чтобы освободить место соперникам.  Богач  из  Сан-Франциско  и  богач  из
Стоктона  могли  сколько   угодно   смотреть   друг   на   друга.   Однако
справедливость заставляет нас заметить, что ни один из них  не  согласился
бы первым опустить глаза.
   - Миллион четыреста тысяч! - сказал Кольдеруп.
   - Миллион пятьсот тысяч! - произнес в ответ Таскинар.
   - Миллион шестьсот тысяч долларов!..
   - Миллион семьсот тысяч долларов!..
   Не походило  ли  это  на  историю  с  двумя  капиталистами  из  Глазго,
соревновавшимися из-за того, чья заводская труба будет выше,  рискуя  даже
навлечь этим катастрофу? Только в данном случае трубы состояли из  золотых
слитков.
   Между тем,  услышав  последнюю  надбавку  Таскинара,  Уильям  Кольдеруп
призадумался, не решаясь снова вступить в борьбу. Таскинар  же,  напротив,
рвался в бой и не хотел и минуты тратить на размышление.
   - Миллион семьсот тысяч долларов! - повторил  оценщик.  -  Продолжайте,
господа. Ведь это сущая безделица.
   Можно было предположить, что, следуя своей  профессиональной  привычке,
он не преминет добавить:
   - Вещь стоит гораздо дороже!
   - Миллион семьсот тысяч! - орал Джинграс.
   - Миллион восемьсот тысяч! - вдруг заявил Уильям Кольдеруп.
   - Миллион девятьсот тысяч! - не унимался Таскинар.
   - Два миллиона! - тут же, не задумываясь, крикнул Кольдеруп.
   При этом лицо его немного побледнело, но  всем  видом  своим  он  давал
понять, что борьбу так легко не прекратит.
   Таскинар  был  вне  себя.  Его   огромное   лицо   напоминало   красный
железнодорожный диск, который служит для остановки поездов. Но, видно, его
соперник не считался с сигнализацией и продолжал раздувать пары.  Таскинар
это почувствовал. Кровь еще больше прилила к  его  апоплексическому  лицу.
Толстыми пальцами, унизанными бриллиантами, он теребил  массивную  золотую
цепочку от часов. Глянув на своего противника, он на минуту закрыл глаза и
снова открыл. Такой ненависти до сих пор не было в его взгляде.
   - Два миллиона пятьсот тысяч! - изрек, наконец, толстяк,  надеясь  этим
маневром устранить дальнейшую надбавку.
   - Два миллиона семьсот тысяча - спокойно заявил Уильям Кольдеруп.
   - Два миллиона девятьсот тысяч!
   - Три миллиона!
   Да! Это было  так!  Уильям  Кольдеруп  из  Сан-Франциско  действительно
назвал цифру в три миллиона долларов!
   Его слова были встречены аплодисментами публики. Однако  они  сразу  же
смолкли, когда оценщик, повторив последнюю цифру, поднял молоток и, того и
гляди, готов был его опустить. Даже Дин  Фелпорг,  искушенный  аукционист,
привыкший  ко  всяким  неожиданностям,  на  этот   раз   не   мог   больше
сдерживаться.
   Взгляды всех собравшихся в  аукционном  зале  обратились  к  Таскинару.
Толстяк явно ощущал их  тяжесть.  Но  еще  больше  тяготели  над  ним  три
миллиона долларов. Они буквально раздавили его.
   Он, без сомнения, хотел говорить, прибавить цену, но  не  мог...  Хотел
пошевелить головой... Не тут-то было...
   Наконец его голос совсем слабо, но достаточно внятно произнес:
   - Три миллиона пятьсот тысяч!
   - Четыре миллиона! - заявил Уильям Кольдеруп.
   Нанесен был последний, ошеломляющий удар. Таскинар  сдался.  Молоток  в
последний раз глухо ударился о мраморный стол.
   Остров Спенсер  был  присужден  за  четыре  миллиона  долларов  Уильяму
Кольдерупу из Сан-Франциско.
   - Я отомщу! - злобно прошипел Таскинар.
   И, бросив испепеляющий взгляд на противника, он зашагал по  направлению
к Западной гостинице.
   Тем временем, сопровождаемый криками "ура", Уильям Кольдеруп  дошел  до
Монтгомери-стрит. Энтузиазм американцев был так велик, что они даже забыли
пропеть "Янки Дудл"! [национальная песня северо-восточных штатов США]



ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
   в которой беседа Фины Холланей с Годфри Морганом
   сопровождается игрой на фортепьяно

   Итак, Уильям Кольдеруп возвратился в свой особняк на улице  Монтгомери.
Эта улица для Сан-Франциско все  равно,  что  Риджент-стрит  для  Лондона,
Бродвей  для  Нью-Йорка,  Итальянский  бульвар  для  Парижа.  Вдоль   всей
громадной  артерии,  пересекающей  город  параллельно  набережной,   кипит
оживление. Множество трамваев, кареты, запряженные  мулами  или  лошадьми,
деловые люди, спешащие по каменным тротуарам вдоль витрин бойко  торгующих
магазинов, а еще больше любителей хорошо провести время - у дверей баров.
   Трудно описать особняк этого набоба из Фриско. Миллионер  окружил  себя
ненужной роскошью. Больше комфорта, чем вкуса. Меньше эстетического чутья,
чем практичности. Ведь то и другое вместе не уживаются.
   Пусть читатель узнает, что в особняке этом был великолепный  салон  для
приемов, а в салоне стояло фортепьяно, звуки которого донеслись до Уильяма
Кольдерупа, когда он переступил порог своего дома.
   - Вот удача! - подумал он. - Оба они  здесь.  Дам  только  распоряжение
кассиру и сразу к ним.
   И Кольдеруп направился к своему кабинету, собираясь  тут  же  покончить
дело с покупкой острова Спенсер, чтобы  больше  к  нему  не  возвращаться.
Нужно было  только  реализовать  несколько  ценных  бумаг  и  уплатить  за
покупку. Четыре строчки биржевому маклеру, и делу конец, после чего Уильям
Кольдеруп сможет заняться другой операцией, не менее приятной, но совсем в
другом жанре.
   Действительно,  молодые  люди  находились  в  салоне.  Она  сидела   за
фортепьяно, а он, полулежа на диване, рассеянно  слушал  мелодию,  которую
извлекали из инструмента ее пальцы.
   - Ты слушаешь мою игру? - спросила она.
   - Конечно, Фина!
   - Да, но слышишь ли ты хоть что-нибудь?
   - Как же, все слышу. Никогда еще ты так хорошо не играла этих  вариаций
из "Auld Robin gray" ["Старый Робин Грей" (англ.) - опера,  написанная  но
мотивам одноименной шотландской баллады Анн Линдсей,  которую  приписывают
американскому композитору Александру Рейналу (1756-1804)].
   - Но ведь это совсем не "Auld Robin  gray",  Годфри,  это  "Гретхен  за
прялкой" Шуберта.
   - Так я и думал, - равнодушным тоном ответил Годфри.
   Молодая девушка подняла обе руки и несколько мгновений держала  их  над
клавишами, словно собираясь взять аккорд. Потом, повернувшись вполоборота,
посмотрела  на  Годфри,  который,  казалось,  избегал  встречаться  с  ней
взглядом.
   Рано потеряв родителей,  Фина  Холланей  воспитывалась  в  доме  своего
крестного, Уильяма Кольдерупа, который любил ее, как родную дочь.
   Фине исполнилось шестнадцать  лет.  Это  была  миловидная  блондинка  с
решительным характером, отражавшимся в кристальной голубизне  ее  глаз.  У
молодой девушки было  доброе  сердце,  но  не  меньше  практического  ума,
ограждавшего ее от грез и иллюзий, свойственных этому возрасту.
   - Годфри? - произнесла она.
   - Что, Фина?
   - Где витают сейчас твои мысли?
   - Как где? Возле тебя... Здесь...
   - Нет, Годфри, мысли твои сейчас не здесь... Они далеко,  далеко...  За
морями... Не правда ли?
   Рука Фины невольно упала  на  клавиши.  Прозвучало  несколько  минорных
аккордов, грустный тон которых, видимо, не дошел до племянника Кольдерупа.
   Сын родной сестры богача из Сан-Франциско, рано  потерявший  родителей,
Годфри Морган, как и Фина  Холланей,  получил  воспитание  в  доме  своего
дядюшки, слишком увлеченного делами, чтобы подумать о собственной семье.
   Годфри было двадцать два года.  К  этому  времени  он  успел  закончить
образование,  а  теперь  вел  праздную  жизнь.  Хоть   он   и   удостоился
университетского диплома, но ученей от  этого  не  стал.  Жизнь  открывала
перед ним большие возможности, широкую дорогу. Он  мог  следовать  по  ней
направо, налево и, в конце концов, пришел бы туда, где бы  ему  улыбнулось
счастье.
   К тому же Годфри был хорошо сложен,  воспитан,  элегантен,  никогда  не
носил колец или-запонок с драгоценными камнями.  Одним  словом,  не  питал
пристрастия к товарам  ювелирных  магазинов,  до  которых  так  падки  его
сограждане.
   Никто не удивится, если я сообщу, что Годфри Морган должен был жениться
на Фине Холланей. Да и как могло быть иначе? Все шло к тому. Прежде всего,
этого хотел  Уильям  Кольдеруп.  Он  ничего  так  не  желал,  как  сделать
наследниками  своего  состояния  двух  молодых  людей,  к  которым   питал
отеческие чувства, не говоря уже о том, что его воспитанник и воспитанница
нежно любили друг друга. Помимо всего прочего, а может быть с этого  нужно
было начинать, предстоящее супружество  имело  прямое  отношение  к  делам
фирмы. С самого рождения Годфри на его имя был открыт один счет и  на  имя
Фины - другой. Теперь оставалось только подытожить  обе  суммы  и  завести
новый общий счет супругов. Почтенный коммерсант нисколько  не  сомневался,
что это, в  конце  концов,  произойдет  и  что  итог  будет  подведен  без
пропусков и ошибок.
   Однако в то время, когда начинается наш  рассказ,  сам  Годфри  еще  не
чувствовал себя подготовленным к  браку.  Впрочем,  его  мнения  никто  не
спрашивал, и уж во всяком случае дядюшке было безразлично, что он думает.
   Закончив  образование  и  проводя  свои  дни   в   праздности,   Годфри
преждевременно пресытился жизнью, дарившей ему все блага, каких только  он
мог пожелать. Ему захотелось повидать свет. Он вбил  себе  в  голову,  что
изучил все науки, кроме  путешествий.  И  действительно,  из  всех  земель
Старого  и  Нового  Света  он  знал  лишь   одну   географическую   точку,
Сан-Франциско, свой родной город, с которой расставался только во сне.
   Да разве  может  уважающий  себя  молодой  человек,  особенно  если  он
американец, не совершить двух или трех кругосветных путешествий? Как иначе
испытать ему свои способности?  Где  еще  встретятся  ему  приключения,  в
которых  он  проявит  мужество  и  находчивость?  Кроме  того,  преодолеть
несколько тысяч лье, чтобы видеть,  наблюдать,  расширять  свои  знания  -
разве это не полезное дополнение к хорошему образованию?
   И вот произошло следующее. Примерно за год до  начала  нашего  рассказа
Годфри стал с  увлечением  читать  многочисленные  книги  о  путешествиях.
Вместе с Марко Поло он открывал Китай, с Колумбом - Америку,  с  капитаном
Куком - Тихий океан, с Дюмон д'Юрвилем - земли у Южного полюса. С тех  пор
Годфри загорелся желанием посетить все эти места,  где  побывали  до  него
прославленные путешественники. Он готов был ради этих экспедиций пойти  на
любой риск - встретиться лицом к лицу с малайскими пиратами, участвовать в
морских сражениях, потерпеть кораблекрушение и высадиться  на  необитаемом
острове, где он вел бы  жизнь  подобно  Селкирку  [Селкирк  -  шотландский
моряк, проведший несколько лет на необитаемом  острове;  биографы  Даниэля
Дефо  утверждают,  что  Селкирк  был  прототипом  Робинзона  Крузо,  героя
знаменитого романа Дефо] или Робинзону Крузо. Робинзон! Стать  Робинзоном!
Чье молодое воображение не воспламенялось этой мечтой при  чтении  романов
Даниэля Дефо или Висса? [в романе  немецко-швеицарского  писателя  Иоганна
Давида Висса "Швейцарский Робинзон" (1812) изображена  трудовая  жизнь  на
необитаемом острове не одного человека, как в "Робинзоне  Крузо"  Дефо,  а
целой семьи: отца и четырех сыновей с разными характерами и наклонностями;
в 1900 г. Жюль Верн опубликовал  роман  "Вторая  родина",  задуманный  как
продолжение "Швейцарского Робинзона" Висса] В этом смысле Годфри ничем  не
отличался от своих сверстников.
   И как раз в то время,  когда  он  грезил  о  путешествиях,  необитаемых
островах и пиратах, дядюшка задумал связать его, как  говорится,  брачными
узами. Путешествовать вместе с Финой после того,  как  она  станет  миссис
Морган? Нет, это было бы безумием! Либо нужно отправиться в  путь  одному,
либо вовсе отказаться от своих дерзновенных планов.
   Годфри  созреет  для  подписания  брачного  контракта  не  раньше,  чем
осуществит свои замыслы. Можно ли думать о семейном счастье, когда ты  еще
не побывал ни в Японии, ни в Китае, ни даже в Европе? Нет! Нет! И еще  раз
нет!
   Вот почему был так рассеян Годфри, вот почему он с  таким  безразличием
внимал словам песни, был  так  безучастен  к  игре,  которую  когда-то  не
уставал расхваливать.
   Фина,  девушка  серьезная  и  сообразительная,  быстро  все   заметила.
Сказать, что это не доставило ей некоторой досады, смешанной с огорчением,
значило бы незаслуженно  ее  оклеветать.  Но,  привыкнув  искать  во  всем
положительную  сторону,   она   решила:   если   Годфри   так   необходимо
путешествовать, то лучше пусть он поездит до женитьбы, чем после.
   Вот  почему   она   ответила   молодому   человеку   так   просто,   но
многозначительно:
   - Нет, Годфри, мысли твои сейчас не здесь, не возле меня,  они  далеко,
далеко, за морями!
   Годфри поднялся, не глядя на Фину, сделал несколько шагов по комнате и,
подойдя к фортепьяно, машинально ударил по клавише указательным пальцем.
   Раздалось ре-бемоль самой нижней октавы, печальная нота, выразившая его
душевное состояние.
   Фина все поняла и без долгих колебаний сначала решила припереть  своего
жениха к стенке, а потом уже помочь ему устремиться туда, куда его  влекла
фантазия. Но в эту самую минуту дверь салона отворилась.
   В комнату вошел, как  всегда,  немного  озабоченный  Уильям  Кольдеруп.
Покончив с одной операцией, он собирался приступить к другой.
   - Итак, - изрек коммерсант, - остается лишь окончательно наметить день.
   - День? - вздрогнув, спросил Годфри. - Какой день, дядюшка, вы имеете в
виду?
   - Ну, разумеется, день вашей  свадьбы,  -  ответил  Кольдеруп.  -  Надо
полагать, что не моей.
   - Пожалуй, это было бы более кстати, - заметила Фина.
   - Что ты этим хочешь сказать? - удивился Кольдеруп. -  Итак,  назначаем
свадьбу на конец месяца. Решено?
   - Но, дядя Виль. Сегодня нам предстоит наметить не день свадьбы, а день
отъезда.
   - Отъезда? Какого отъезда?
   - Очень просто, дату отъезда Годфри, который, перед тем  как  жениться,
хочет совершить небольшое путешествие.
   - Значит, ты в самом деле хочешь уехать? - воскликнул Уильям Кольдеруп,
схватив племянника за руку, будто для того, чтобы тот от него не сбежал.
   - Да, дядя Виль, - бодро ответил Годфри.
   - И надолго?
   - На восемнадцать месяцев или, самое большее, на два года, если...
   - Если?..
   - Если вы мне разрешите, а Фина будет ждать моего возвращения.
   - Ждать тебя! Нет, вы только поглядите на этого жениха, который  только
и думает, как бы сбежать, - воскликнул Кольдеруп.
   - Пусть Годфри поступает так, как хочет,  -  сказала  девушка.  -  Дядя
Виль! Ведь я на этот счет много передумала. Хоть годами я и моложе Годфри,
но в знании жизни гораздо старше его. Путешествие  поможет  ему  набраться
жизненного опыта,  и,  мне  кажется,  не  стоит  его  отговаривать.  Хочет
путешествовать - пусть едет. Ему самому захочется  спокойной  жизни,  а  я
буду его ждать.
   - Что! - воскликнул Уильям Кольдеруп. - Ты  соглашаешься  дать  свободу
этому вертопраху?
   - Да, на два года, которые он просит.
   - И ты будешь его ждать?
   - Если бы я была неспособна его ждать, это бы означало, что  я  его  не
люблю.
   Произнеся эту фразу, Фина  возвратилась  к  фортепьяно,  и  ее  пальцы,
сознательно или невольно, тихо заиграли очень модную в те времена  мелодию
"Отъезд нареченного". Хоть песня и была написана в  мажорной  тональности,
Фина, сама того не замечая, исполнила ее в миноре.
   Смущенный Годфри не мог вымолвить ни слова. Дядя взял его за подбородок
и, повернув к свету, внимательно на него посмотрел. Он спрашивал  его  без
слов, и слова для ответа тоже не понадобилось.
   А мелодия "Отъезд нареченного" становилась все печальнее.
   Наконец, Уильям Кольдеруп, пройдя взад и вперед по комнате,  направился
к Годфри, который походил на подсудимого, стоящего перед судьей.
   - Это серьезно? - спросил он у племянника.
   - Очень серьезна - ответила за жениха Фина, не прерывая  музыки,  тогда
как Годфри лишь утвердительно качнул головой.
   - All right, - произнес Кольдеруп, окинув племянника странным взглядом.
   Затем сквозь зубы добавил:
   - Значит, перед женитьбой ты хочешь попутешествовать?  Будь  по-твоему,
племянник!
   И сделав еще два-три шага, остановился перед Годфри,  скрестил  руки  и
спросил:
   - Итак, где бы ты хотел побывать?
   - Повсюду, дядюшка.
   - А когда ты собираешься в путь?
   - Как вам будет угодно, дядя Виль.
   - Ладно! Это произойдет очень скоро.
   При этих словах  Фина  внезапно  оборвала  игру.  Быть  может,  девушке
немного взгрустнулось. Так или иначе, решение ее оставалось непоколебимым.



ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
   в которой читателю по