вка,  и
товарищи начали медленно опускать его в колодец.
   Так как веревка слегка  крутилась,  то  свет  лампочки  последовательно
поворачивался кругом, и Гарри мог тщательно осматривать стены.
   Стены колодца состояли из углистого сланца и были такими гладкими,  что
по ним невозможно было бы взобраться наверх.
   Гарри рассчитал, что спускается с умеренной скоростью -  около  фута  в
секунду. Таким образом у него была возможность все хорошо видеть вокруг  и
подготовиться ко всякой неожиданности.
   В течение двух минут, то есть до  глубины  около  ста  двадцати  футов,
спуск происходил без всяких задержек или осложнений.  В  стенках  колодца,
суживавшегося наподобие воронки, не было никаких боковых ходов.  Но  снизу
тянуло свежим воздухом, и Гарри решил, что нижний конец колодца сообщается
с каким-нибудь ходом нижнего яруса пещеры.
   Веревка постепенно разматывалась. Темнота была абсолютная, тишина тоже.
Если живое существо, кем бы  оно  ни  было,  нашло  себе  убежище  в  этой
таинственной бездне, то либо его сейчас здесь не было, либо оно затаилось,
не выдавая своего присутствия ни малейшим движением.
   Гарри, все более настораживавшийся по мере своего спуска, обнажил нож и
держал его наготове в правой руке.
   На глубине  ста  восьмидесяти  футов  он  почувствовал,  что  ноги  его
коснулись дна колодца, а веревка ослабела и не разматывалась больше.
   Гарри перевел дыхание. Одно из его опасений не  оправдалось:  никто  во
время спуска не перерезал у него  над  головой  веревку.  Впрочем,  он  не
заметил в стенках колодца никаких  углублений,  где  могло  бы  спрятаться
живое существо.
   Нижний конец колодца был сильно сужен. Сняв лампу с пояса,  Гарри  стал
освещать почву. Он не ошибся в своих заключениях: отсюда шел узкий  проход
в  сторону,  в  нижние  горизонты  залежи.  Войти  туда  можно  было  лишь
согнувшись и двигаться дальше на четвереньках.
   Гарри хотел узнать, куда ведет этот ход и не оканчивается ли  он  новой
пропастью. Он опустился на землю и пополз, но почти тотчас же наткнулся на
препятствие. На ощупь ему показалось, что поперек туннеля лежит труп, и он
в ужасе отпрянул назад, но потом вновь вернулся.
   Он не ошибся: действительно,  дорогу  загораживало  человеческое  тело.
Гарри ощупал его и убедился, что хотя конечности его похолодели, но  жизнь
в нем еще теплилась. Притянуть  его  к  себе,  оттащить  на  дно  колодца,
направить на него свет лампы - все это заняло меньше времени,  чем  нужно,
чтобы рассказать об этом.
   - Ребенок! - вскричал Гарри.
   Ребенок, найденный на дне этой пропасти, еще дышал, но так  слабо,  что
Гарри боялся услышать его последний вздох. Надо было,  не  теряя  времени,
поднять бедное маленькое создание наверх, отнести  в  коттедж  и  поручить
заботам Мэдж.
   Забыв обо всем остальном, Гарри привязал веревку к  поясу,  подвесил  к
нему лампу, взял ребенка, прижимая его к груди  левой  рукой,  и,  оставив
правую с оружием свободной, дал условный сигнал осторожного подъема.
   Веревка натянулась, и Гарри начал медленно подниматься.
   Теперь он осматривался с удвоенным вниманием: опасность грозила уже  не
ему одному.
   В первые минуты все шло хорошо; казалось, ничего не могло случиться. Но
внезапно Гарри  ощутил  словно  мощное  дыхание,  всколыхнувшее  воздух  в
глубине колодца. Он взглянул вниз  и  увидел  в  полумраке  темную  массу,
которая, медленно поднимаясь, слегка задела его.
   Огромная птица (но какая - он не  мог  различить)  поднималась  за  ним
могучими взмахами крыльев.
   Пернатое  чудовище  на  миг  повисло  в  воздухе,  потом  со   свирепым
ожесточением кинулось на Гарри.
   Юноша мог отбиваться от ударов  грозного  клюва  хищника  только  одной
рукой. Он стал защищаться, стараясь  как  можно  лучше  оградить  ребенка.
Однако птица не трогала ребенка и нападала только на него самого. Вращение
веревки мешало ему нанести ей смертельный удар.
   Борьба затягивалась. Гарри закричал во всю силу  легких,  надеясь,  что
его крики будут услышаны наверху. Так и случилось, ибо  веревка  сразу  же
пошла быстрее.
   Оставалось преодолеть еще футов восемьдесят. Птица  перестала  кидаться
на Гарри. Но - что было еще опаснее - она набросилась на веревку, футах  в
двух у него над головой, там, где  он  не  мог  достать  ее,  вцепилась  в
веревку и стала рвать ее клювом.
   Волосы у Гарри встали дыбом.
   Птице удалось перервать одну из прядей. На высоте более ста  футов  над
пропастью веревка стала постепенно сдавать.
   Гарри испустил отчаянный вопль.
   Еще одна прядь веревки лопнула под двойным грузом. Гарри  выпустил  нож
и, сделав нечеловеческое усилие, схватился за веревку  выше  поврежденного
места - в то самое мгновенье, когда она была готова  оборваться.  Но  хотя
рука у него  была  железная,  он  почувствовал,  что  веревка  мало-помалу
выскальзывает у него из пальцев.
   Он мог бы схватиться за нее обеими руками, пожертвовав ребенком, но это
ему даже не пришло в голову.
   Тем временем Джек  Райан  и  остальные,  встревоженные  криками  Гарри,
тянули веревку все сильнее.
   Гарри чувствовал, что не выдержит. Лицо  у  него  налилось  кровью.  Он
закрыл глаза, ожидая, что упадет в пропасть, потом снова открыл их...
   Птица, без сомнения испугавшись, исчезла.
   Что касается Гарри, то в тот миг, когда он готов был выпустить веревку,
которую уже едва удерживал, его подхватили и вытащили из колодца вместе  с
ребенком.
   Тогда наступила реакция, и он без сознания упал на руки товарищей.



15. НЕЛЛЬ В КОТТЕДЖЕ

   Через два часа Гарри, не сразу пришедший в себя, и едва живой ребенок с
помощью Джека Райана и его товарищей  добрались  до  коттеджа.  Здесь  они
рассказали старому мастеру  все  происшедшее,  и  Мэдж  окружила  заботами
бедное создание, спасенное ее сыном.
   Гарри думал, что спас из пропасти ребенка.  Но  это  была  девушка  лет
пятнадцати  -  шестнадцати.  Ее  затуманенный,  полный  удивления  взгляд,
худенькое, осунувшееся от страданий личико,  словно  никогда  не  видевшее
дневного  света,  и  хрупкая,  невысокая  фигурка  придавали  ей  странную
прелесть. Джек Райан  с  некоторым  основанием  сравнил  ее  с  миловидным
эльфом. Вероятно, благодаря особым условиям, в которых  она,  быть  может,
жила до сих  пор,  девушка  казалась  не  вполне  человеческим  существом.
Выражение лица у нее было странное; в  глазах,  видимо  утомленных  светом
лампы в коттедже, сквозило недоумение, словно все вокруг  было  новым  для
них.
   Когда девушку уложили в постель и стало ясно, что  она  возвращается  к
жизни, будто приходит в себя после долгого сна, старая шотландка  спросила
ее:
   - Как тебя зовут?
   - Нелль, - ответила девушка.
   - Нелль, - продолжала Мэдж, - ты больна?
   - Я голодна, - ответила Нелль. - Я не ела уже... уже...
   По этим немногим словам чувствовалось, что Нелль не привыкла  говорить.
Она объяснялась на старом  гаэльском  наречии,  принятом  в  семье  Симона
Форда.
   Услыхав ответ девушки, Мэдж тотчас же принесла ей поесть. Нелль умирала
от голода. Сколько времени она пробыла в глубине колодца -  никто  не  мог
сказать.
   - Сколько дней ты пробыла там внизу, дитя мое? - спросила Мэдж.
   Нелль не ответила. Казалось, она не поняла заданного ей вопроса.
   - Сколько дней? - повторила Мэдж.
   - Дней? - переспросила Нелль, - это слово, по-видимому,  ничего  ей  не
говорило; потом она покачала головой, как человек, не  понимающий,  о  чем
его спрашивают.
   Мэдж взяла руку Нелль и,  тихонько  поглаживая  ее,  спросила,  ласково
глядя на девушку:
   - Сколько тебе лет, дитя мое?
   Нелль опять покачала головой.
   - Да, да, - повторила Мэдж, - сколько лет?
   - Лет? - переспросила Нелль, - это слово,  видимо,  имело  для  нее  не
больше смысла, чем слово "день".
   Симон Форд, Гарри, Джек  Райан  и  его  товарищи  смотрели  на  нее  со
смешанным чувством жалости и симпатии. Это бедное хрупкое существо, одетое
в жалкое рубище из грубой ткани, глубоко трогало их.
   Гарри более всего в Нелль привлекала именно ее странность. Он подошел к
ней и, взяв за руку, которую  его  мать  только  что  выпустила,  взглянул
девушке прямо в лицо; на губах у нее появилось  что-то  вроде  улыбки.  Он
спросил:
   - Нелль... там, внизу... в шахте... ты была одна?
   - Одна! одна! - воскликнула девушка,  приподнимаясь.  В  чертах  у  нее
выразился испуг, глаза, смягчившиеся было под взглядом молодого  человека,
снова стали дикими. - Одна!  одна!  -  повторила  она  и  вновь  упала  на
подушку: силы вдруг оставили ее.
   - Бедная девочка еще слишком слаба и не может говорить, - сказала Мэдж,
уложив ее опять. - Несколько часов сна и хорошая еда вернут ей силы. Идем,
Симон! Идем, Гарри! Уйдемте все, друзья мои, и дадим ей уснуть.
   По совету Мэдж Нелль оставили одну, и через минуту она заснула  крепким
сном.
   Это происшествие наделало немало  шуму  не  только  в  копях,  но  и  в
графстве Стерлинг, а вскоре  и  во  всем  Соединенном  королевстве.  Ореол
таинственности вокруг Нелль все усиливался. Если бы девушку  нашли  внутри
сланцевого пласта, подобно тем допотопным созданиям,  которых  удар  кайла
вызволяет из каменного плена, то и тогда этот случай не  вызвал  бы  таких
шумных толков.
   Сама  того  не  зная,  Нелль  прославилась.  Ее  приключения  послужили
суеверным людям новой  темой  для  фантастических  рассказов.  Они  охотно
считали Нелль духом Нового Эберфойла, и когда Джек Райан говорил  об  этом
своему другу Гарри, тот отвечал:
   - Пусть так, Джек. Во всяком случае, это добрый дух.  Он  помогал  нам,
приносил хлеб и воду, когда мы были замурованы в шахте. Этим  духом  могла
быть только она! А что касается злого духа, то если он остался в шахте, мы
его непременно разыщем!
   Разумеется, инженера Джемса Старра тотчас же известили  о  случившемся.
Он с  величайшей  осторожностью  расспросил  девушку,  к  которой  уже  на
следующий день после появления в коттедже вернулись силы.  Она  показалась
ему существом, совершенно  не  знающим  жизни.  Нелль  была  умна,  и  это
обнаружилось  очень  быстро,  но  не  имела  представления   о   некоторых
простейших вещах, - между прочим, о времени. Было  очевидно,  что  она  не
привыкла делить время ни на часы, ни на дни, и  даже  слова  эти  были  ей
незнакомы. Кроме того, ее глаза, привыкшие к темноте, с трудом  переносили
блеск электричества; в темноте же ее  зрение  было  необычайно  острым,  а
сильно расширенный зрачок позволял ей видеть в самом глубоком мраке.  Было
ясно  также,  что  ей  никогда  не  приходилось  воспринимать  впечатления
внешнего  мира,  что  никакой  горизонт,   кроме   горизонта   копей,   не
развертывался перед ее глазами, что весь мир для нее  ограничивался  этими
мрачными подземельями. Знала ли бедная  девушка,  что  в  мире  существуют
солнце и звезды, города и села, вселенная, где движутся бесчисленные миры?
Это нельзя было выяснить до тех пор, пока  некоторые  слова,  до  сих  пор
неизвестные ей, не получат для нее определенного значения.
   Что касается вопроса о том, жила ли Нелль  в  недрах  Нового  Эберфойла
одна, то Джемсу Старру пришлось отказаться от его разрешения. Всякий намек
на это приводил странное создание в ужас.  Нелль  или  не  могла,  или  не
хотела отвечать; в ее молчании, несомненно, крылась какая-то тайна.
   - Хочешь ты остаться с нами? Хочешь ли  вернуться  туда,  где  была?  -
спросил ее Джемс Старр.
   На первый из этих  вопросов  она  ответила  "О  да!",  на  второй  лишь
вскрикнула от ужаса, но не сказала ни слова.
   Упорное молчание Нелль тревожило Джемса Старра, Симона Форда  и  Гарри.
Они не могли забыть о странных событиях, сопровождавших открытие копей.  И
несмотря на  то,  что  за  три  года  не  случилось  ничего  дурного,  они
продолжали  ожидать  от  своего  незримого  врага   какого-нибудь   нового
нападения.  Собравшись  большой  группой  и   хорошо   вооружившись,   они
исследовали таинственный колодец, но не нашли там  никаких  подозрительных
признаков. Колодец сообщался с нижними ярусами  пещеры,  расположенными  в
угленосных слоях.
   Джемс Старр, Симон Форд и Гарри часто обсуждали все это. Если  в  шахте
скрывается один или несколько  злоумышленников,  если  они  готовят  новое
нападение, Нелль, вероятно, могла бы сказать об этом, -  но  она  молчала.
Малейший намек на прошлое вызывал у нее слезы, и лучше было не настаивать.
Со временем ее тайна, несомненно, откроется.
   Через две недели после своего появления  в  коттедже  Нелль  уже  стала
понятливой и усердной помощницей старой Мэдж. Очевидно, ей казалось вполне
естественным остаться в доме, где ее так радушно  приняли  сострадательные
люди; возможно также, что она не представляла  себе,  что  могла  бы  жить
где-либо в ином месте.  Она  вполне  удовлетворялась  обществом  семейства
Форд, а эти добрые люди само собой стали считать ее своей приемной дочерью
с того мгновения, как она вошла в их дом.
   Нелль действительно была прелестна, а в новой жизни стала еще красивее.
Несомненно, это были первые счастливые дни в  ее  жизни.  Она  чувствовала
глубокую благодарность к людям, которым была обязана этим  счастьем.  Мэдж
относилась к Нелль с материнской нежностью; старый мастер не  чаял  в  ней
души. Впрочем, ее любили все, и Джек Райан сожалел только о  том,  что  не
спас ее сам. Он часто приходил в коттедж. Он часто пел, и  Нелль,  никогда
ранее не слышавшей пения, это очень нравилось; но видно было,  что  песням
Джека Райана девушка предпочитает более серьезные беседы с Гарри,  который
мало-помалу учил ее всему, чего она не знала о внешнем мире.
   Нужно сказать, что с тех пор как Нелль приняла вполне естественный  вид
прелестной девушки, Джеку Райану пришлось признаться, что его вера в духов
значительно ослабела.
   Кроме того, через два месяца его суеверию был  нанесен  новый  удар.  К
этому времени Гарри сделал довольно неожиданное открытие, которым  отчасти
объяснялось появление Огненных женщин на  развалинах  замка  Дендональд  в
Эрвине.
   Однажды,  обследуя  самые  дальние  закоулки  южной  части  шахты,  что
продолжалось несколько дней, Гарри с трудом пробрался в узкий штрек  между
слоями сланца. Внезапно он,  к  своему  удивлению,  очутился  на  открытом
воздухе. Штрек, поднимавшийся наклонно к поверхности земли,  кончался  как
раз в развалинах замка Дендональд. Следовательно, между Новым Эберфойлом и
холмом, на  котором  возвышался  старый  замок,  существовал  тайный  ход.
Верхнее устье его, скрытое камнями и кустарником, было совершенно невидимо
извне, и не удивительно, что при расследовании его не нашли.
   Через несколько дней Джемс  Старр,  которого  привел  сюда  Гарри,  сам
осмотрел этот естественный выход из угольных копей.
   - Вот убедительное доказательство для суеверных людей, - сказал  он.  -
Прощайте, духи, гномы и Огненные женщины!
   - Не думаю, мистер Старр, - возразил  Гарри,  -  что  мы  должны  этому
радоваться. Их преемники вряд ли лучше, чем они, а может быть, и хуже.
   - Это верно, Гарри, - ответил инженер, - но что  же  делать?  Очевидно,
существа, скрывающиеся в шахте, сообщаются по этому проходу с поверхностью
земли. Это они, конечно, завлекли своим факелом в  ту  бурную  ночь  судно
"Мотала" к берегу и, как старинные береговые пираты, ограбили бы  его,  не
будь там Джека Райана с товарищами. Во всяком случае, все объясняется. Вот
и вход в их притон! Но там ли они?
   - Там, потому что Нелль дрожит, когда ей говорят об этом,  -  убежденно
ответил Гарри. - Конечно, там. Но она  не  хочет  или  не  смеет  об  этом
говорить!
   Очевидно, Гарри был прав. Если бы таинственные хозяева  шахты  покинули
ее или умерли, то у девушки не было бы причин хранить молчание.
   Однако  Джемс  Старр  непременно  хотел  проникнуть  в  ее  тайну.   Он
чувствовал, что от этого может зависеть будущее новых копей. И тогда  были
предприняты новые, очень тщательные розыски. Предупредили судебные власти.
Агенты устроили засаду в развалинах замка. Дендональд. Гарри сам в течение
нескольких ночей прятался в чаще кустарников, покрывавших холм.  Напрасный
труд. Ничего не удалось открыть. Никто не появлялся в устье прохода.
   Вскоре   пришлось   заключить,   что   злоумышленники,   должно   быть,
окончательно  покинули  Новый  Эберфойл;  что  касается  Нелль,  то   они,
вероятно, считают ее погибшей в колодце, где она была оставлена. До начала
разработок  копь  служила  им  надежным  убежищем,  безопасным  от  всяких
преследований.  Но  теперь   обстоятельства   изменились.   Притон   стало
затруднительно скрыть. Итак, вполне  разумно  было  предположить,  что  за
будущее опасаться нечего.
   Однако Джемс Старр не был вполне уверен в этом.  Гарри  тоже  не  хотел
сдаваться и часто повторял:
   - Нелль явно была замешана во всей этой тайне. Если ей бояться  нечего,
то почему она молчит? Она счастлива с нами, - в этом  сомневаться  нельзя.
Она любит всех нас, обожает мою мать. А если она не рассказывает  о  своем
прошлом, о том, что могло бы успокоить нас за будущее, то, значит, над ней
тяготеет какая-то тайна, раскрыть которую запрещает ей совесть. Может быть
также, она считает своим долгом хранить это необъяснимое  молчание  больше
ради нас, чем ради себя!
   По всем этим соображениям решено было не касаться в разговорах  ничего,
что могло бы напомнить девушке о ее прошлом.
   Но все же Гарри случилось однажды открыть ей, насколько Джемс Старр, он
сам и его родители считают себя обязанными ей.
   Был  праздничный  день.  Все  отдыхали  как  на  поверхности   графства
Стерлинг, так и в подземном царстве. Рабочие гуляли; под звонкими  сводами
Нового Эберфойла всюду раздавались песни.
   Гарри и Нелль покинули коттедж и медленно шли вдоль левого берега озера
Малькольм. Электрические фонари горели  здесь  не  так  ярко,  и  их  лучи
причудливо дробились  на  живописных  утесах,  поддерживавших  своды.  Эта
полутьма была приятна для Нелль, с трудом привыкавшей к свету.
   После прогулки, длившейся час, Гарри со  своей  спутницей  остановились
перед часовней святого  Жиля  на  природной  площадке,  возвышавшейся  над
водами озера.
   - Твои глаза, Нелль, еще не привыкли к свету, - сказал Гарри, - и  тебе
не вынести солнечного блеска.
   - Нет, конечно, - ответила девушка, - если солнце таково, каким ты  мне
его описывал, Гарри.
   - Нелль, - возразил Гарри, - рассказывая тебе о солнце, я не  мог  дать
тебе верного представления ни о его великолепии, ни о красотах того  мира,
которого ты еще не видела. Но скажи мне, возможно ли, чтобы со дня  своего
рождения в глубинах шахты ты никогда не поднималась на поверхность?
   - Никогда, Гарри, - ответила Нелль. - И не думаю, чтобы отец  или  мать
носили меня туда даже маленькой. Я, несомненно, помнила бы об этом.
   - Пожалуй, - сказал Гарри. - Впрочем, в те времена, Нелль,  многие,  не
только ты, не покидали шахты. Сообщение с внешним миром было трудное, и  я
знавал немало, юношей и девушек, которые в твоем возрасте совсем не знали,
какая жизнь идет наверху, как не знаешь и ты. Но теперь поезд за несколько
минут выносит нас  по  большому  туннелю  на  поверхность  земли.  И  я  с
нетерпением жду, Нелль, чтобы ты сказала  мне:  "Идем,  Гарри,  мои  глаза
вынесут дневной свет! Я хочу увидеть солнце! Я хочу увидеть божий мир!"
   - Я и скажу  это,  Гарри,  и  надеюсь,  что  скоро.  Я  пойду  с  тобой
полюбоваться миром, и все же...
   - Что ты хочешь сказать, Нелль? - с живостью спросил Гарри.  -  Неужели
ты будешь жалеть о том, что  покинула  черную  пропасть,  где  ты  провела
первые годы своей жизни и откуда тебя извлекли почти мертвой?
   - Нет, Гарри, - ответила девушка.  -  Я  лишь  думала,  что  мрак  тоже
прекрасен. Если бы ты знал, что видят глаза, привыкшие к нему! В нем  есть
тени, - они скользят, и за их полетом хочется  последовать.  Иногда  взору
представляются переплетенные круги, от которых не хочется отор