бота, наконец, закончена. В  базальтовой
скале сделано косое углубление, в  которое  как  раз  могут  войти  фунтов
десять взрывчатого вещества. А время между тем уже приближается к восьми.
   Перед тем как заложить мину, Фолстен заявляет нам:
   - По-моему, не худо бы смешать пикрат  с  обыкновенным  порохом,  тогда
вместо капсюля, который взрывается лишь от  удара,  можно  будет  попросту
зажечь фитиль, что гораздо проще. Кроме того, употребление смеси пороха  и
пикрата рекомендуется при взрыве твердых пород. Пикрат, обладающий большой
взрывчатой силой, проложит путь, а порох, который воспламеняется медленнее
и горит равномернее, лучше разрушит базальт.
   Инженер Фолстен говорит мало, но надо ему отдать  справедливость  -  уж
если раскроет рот, то скажет что-нибудь дельное.  Его  совет  принимается.
Смешивают оба вещества и, опустив один конец  фитиля  на  дно  углубления,
закладывают туда минный заряд.
   "Ченслер" стоит достаточно далеко от  мины,  и  ему  нечего  опасаться.
Однако из предосторожности пассажиры  и  матросы  укрываются  в  гроте  на
противоположном  берегу  островка,  и  даже  мистер   Кир,   несмотря   на
возражения, вынужден покинуть корабль.
   Тогда Фолстен зажигает фитиль, который должен гореть  минут  десять  до
взрыва, и присоединяется к нам.
   Слышится взрыв. Он звучит глухо, гораздо слабее, чем  мы  предполагали,
но так всегда бывает, когда мина заложена глубоко.
   Спешим взглянуть, что получилось... Все удалось как  нельзя  лучше:  от
базальтовой скалы буквально не осталось и  следа,  препятствие  устранено;
образовавшийся маленький канал быстро начинает наполняться водой, так  как
прилив уже наступил.
   Путь свободен. Мы оглушительно кричим "ура". Дверь тюрьмы распахнулась,
и заключенным остается только бежать.
   И вот, дождавшись высокой воды, "Ченслер" минует  пролив  и  выходит  в
открытое море.
   Но нам приходится пробыть еще один день возле островка, так  как  перед
плаванием необходимо взять балласт для придания остойчивости судну.  Целые
сутки матросы проводят за погрузкой камней и  наименее  испорченных  тюков
хлопка.
   В этот день Летурнеры, мисс Херби и я совершили еще  одну  прогулку  на
базальтовый островок, который мы никогда больше не увидим  и  где  провели
целых три недели. Андре очень искусно выгравировал на одной из скал  слово
"Ченслер", название рифа, а также дату кораблекрушения.  И  вот  последнее
"прости"  сказано  островку,   связанному   для   некоторых   из   нас   с
воспоминаниями о счастливейших днях жизни.
   Наконец, 24 ноября, в  час  утреннего  прилива,  на  "Ченслере"  ставят
нижние паруса, марселя и брамселя, и два часа  спустя  последняя  верхушка
Хэм-Рока исчезает за горизонтом.



22. С ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОГО НОЯБРЯ ПО ПЕРВОЕ ДЕКАБРЯ

   И вот  мы  снова  в  море,  на  корабле,  надежностью  которого  нельзя
похвастаться. Большое счастье,  что  плавание  нам  предстоит  недолгое  -
остается пройти всего восемьсот миль. Если попутный северо-восточный ветер
продержится еще несколько дней, то "Ченслер" не слишком пострадает в  пути
и без труда достигнет берегов Гвианы.
   Курс взят на юго-запад. Жизнь на борту идет своим чередом.
   Первые дни проходят спокойно, без происшествий.  Направление  ветра  не
меняется, но Роберт Кертис не хочет ставить много парусов,  опасаясь,  как
бы при большой скорости судна не открылась течь.
   Невесело, в общем, плыть, когда нет уверенности в прочности корабля, на
котором находишься, к тому же мы  возвращаемся  по  уже  пройденному  пути
вместо того, чтобы идти вперед! Поэтому каждый погружен в свои мысли и нет
на борту того оживления, которое наблюдается при быстром  и  благополучном
плавании.
   Днем 29 ноября ветер передвигается на  один  румб  к  северу.  Идти  на
фордевинд уже нельзя. Приходится брасопить реи и ставить паруса на  правый
галс. Поэтому судно довольно сильно накренилось.
   Видя, что крен не уменьшается, а это очень опасно для  корабля,  Роберт
Кертис дает команду взять брамселя на гитовы. И он прав, ведь  дело  не  в
том, чтобы ускорить плавание, а в том, чтобы добраться до берега без новых
происшествий.
   Ночь с 29 на 30 ноября темная,  пасмурная.  Ветер  все  крепчает  и,  к
несчастью, начинает дуть с северо-запада. Пассажиры большей частью сидят в
каютах, но капитан Кертис остается на юте, и матросы не  покидают  палубы.
Корабль все время идет с большим креном, хотя верхние паруса и убраны.
   Около двух часов ночи, когда я только что собрался спуститься к себе  в
каюту, матрос Берке выбегает из трюма с криком:
   - Вода! На два фута воды!
   Роберт Кертис и боцман  спешат  по  трапу  в  трюм  и  убеждаются,  что
зловещая  новость  более  чем  справедлива.  То  ли,   несмотря   на   все
предосторожности,  снова   открылась   течь,   то   ли   разошлись   плохо
законопаченные швы, но только трюм довольно быстро наполняется водой.
   Капитан возвращается на ют, приводит корабль на  фордевинд,  чтобы  его
меньше качало. И мы ждем утра.
   На заре новое измерение показывает, что в трюме уровень  воды  поднялся
до трех футов.
   Я смотрю на Роберта Кертиса. От  волнения  у  него  побелели  губы,  но
внешне он вполне спокоен. Несколько пассажиров поднимаются на палубу.  Они
уже осведомлены о происходящем, да это и трудно скрыть.
   - Новое несчастье? - спрашивает господин Летурнер.
   - Это можно было предвидеть, - отвечаю я. - Но мы,  наверно,  не  очень
далеко от земли и, надеюсь, скоро до нее доберемся.
   - Да услышит вас бог! - замечает господин Летурнер.
   - Разве есть бог на борту? - восклицает, пожимая плечами, Фолстен.
   - Да, сударь, он здесь, - серьезно говорит мисс Херби.
   Инженер  умолкает,  относясь  с  уважением  к   этим   словам,   полным
нерассуждающей веры.
   Между тем по приказу  Роберта  Кертиса  работа  насосов  возобновилась.
Матросы принялись за дело без всякой охоты, с молчаливой  покорностью.  Но
ведь вопрос стоит о спасении корабля, и, разделившись на две команды,  они
посменно выкачивают воду.
   Днем боцман несколько раз измеряет уровень воды в трюме и обнаруживает,
что она медленно, но неуклонно прибывает.
   К несчастью, от долгого употребления насосы стали  часто  портиться,  и
приходится их чинить. А иногда  они  засоряются  то  золой,  то  волокнами
хлопка, заполняющего нижнюю  часть  трюма.  Чистка  тоже  отнимает  немало
времени и тормозит работу.
   На следующее утро оказывается после нового измерения, что уровень  воды
поднялся до пяти футов. Итак, стоит почему-либо перестать откачивать воду,
и  она  зальет  весь  корабль.  Это  было  бы  лишь  вопросом  времени  и,
несомненно, очень короткого. Ватерлиния "Ченслера" уже опустилась  в  воду
на один фут, и килевая качка становится все ощутимее, ибо корабль с трудом
поднимается на гребень волны. Я вижу, как хмурится капитан  Кертис  всякий
раз, когда боцман или лейтенант подходят к нему  с  докладом.  Это  плохой
признак.
   Работа насосов не прекращается весь день и  всю  ночь,  но  море  опять
побеждает. Матросы выбились из сил, упали духом,  и  это  чувствуется.  Но
капитан и боцман сами занимают места у насосов,  и  пассажиры  следуют  их
примеру.
   Положение было лучше, когда "Ченслер" налетел на  риф  Хэм-Рок.  Теперь
корабль находится над морской бездной, которая каждую  минуту  грозит  его
поглотить.



23. ВТОРОЕ - ТРЕТЬЕ ДЕКАБРЯ

   Мы боремся изо всех сил  еще  сутки,  не  давая  уровню  воды  в  трюме
подниматься. Ясно, однако, что скоро уже нельзя будет  выкачивать  столько
воды, сколько ее набирается.
   Капитан Кертис не отдыхает ни минуты. Он снова лично осматривает  трюм,
я сопровождаю его вместе  с  плотником  и  боцманом.  Отодвинув  несколько
тюков, мы прислушиваемся  и  различаем  какое-то  журчание,  или,  точнее,
бульканье. Не открылась ли снова течь? Или весь корпус  судна  расшатался?
Трудно сказать. Как бы то  ни  было,  Роберт  Кертис  пытается  преградить
доступ воде, подведя с внешней стороны под корму просмоленный парус.  Быть
может, приток воды  хоть  временно  прекратится?  В  таком  случае  работа
насосов пойдет успешнее и осадка корабля, вероятно, уменьшится.
   Но дело это  гораздо  сложнее,  чем  кажется.  Сначала  надо  уменьшить
скорость "Ченслера", затем при помощи горденей подвести толстые паруса под
его киль и закрыть ими  место,  где  находится  пробоина,  плотно  обтянув
талями этот пластырь.
   Все приведено в исполнение, теперь мы уже  начинаем  побеждать  море  и
испытываем прилив бодрости. Несомненно, вода  еще  проникает  в  трюм,  но
меньше, чем прежде, и к концу дня установлено, что уровень ее понизился на
несколько дюймов. Всего лишь несколько дюймов!  Не  беда!  Все  же  насосы
выбрасывают  больше  воды,  чем  ее  просачивается  в  трюм.   Работа   не
прекращается ни на минуту.
   Ночь выдалась темная, ветер сильно посвежел, капитан Кертис приказывает
поставить все паруса. Он прекрасно знает, как ненадежен корпус "Ченслера",
и потому спешит добраться до ближайшего берега. Если бы  в  открытом  море
показался  какой-нибудь  корабль,  он,  не  колеблясь,  подал  бы   сигнал
бедствия, чтобы спасти пассажиров и матросов, а сам остался  бы  на  борту
"Ченслер а", считая своим долгом не покидать корабля до последней  минуты.
На следующий день выясняется, однако, что все принятые меры ни к  чему  не
привели.
   За ночь парус, которым было обтянуто поврежденное  место,  не  выдержал
напора воды, и утром 3 декабря боцман произвел, как  всегда,  измерение  и
крикнул, отчаянно ругаясь:
   - Опять на шесть футов воды в трюме!
   Да, это неоспоримый факт! Корабль снова погружается, и  его  ватерлиния
уже заметно ушла под воду.
   Однако мы  работаем  насосами  еще  усерднее,  чем  прежде.  Силы  наши
слабеют, руки болят, пальцы в крови, но,  несмотря  на  все  усилия,  вода
побеждает. Роберт Кертис выстроил людей в  ряд  большого  люка,  и  полные
ведра быстро начинают переходить из рук в руки.
   Все напрасно! В половине девятого утра отмечено новое повышение  уровня
воды в трюме. Тут некоторыми матросами овладевает отчаяние. Роберт  Кертис
приказывает им продолжать работу. Они отказываются.
   У матросов есть зачинщик, о котором я уже говорил, это  мятежник  Оуэн.
Ему сорок лет. На подбородке - рыжеватая остроконечная борода,  нерастущая
или чисто выбритая на щеках. Губы  узкие,  поджатые,  светло-карие  глазки
окружены  красными  веками,  прямой  кос,  сильно  оттопыренные  уши,  лоб
изборожден злыми морщинами.
   Он первый покидает пост.
   Пять или шесть товарищей следуют за ним, и среди них я  замечаю  повара
Джинкстропа, он тоже нехороший человек.
   На приказание Роберта Кертиса вернуться  к  насосам  Оуэн  отвечает  от
имени всех решительным отказом.
   Капитан повторяет приказ. Оуэн снова отказывается.
   Роберт Кертис вплотную подходит к бунтовщику.
   - Не советую вам меня трогать! - холодно заявляет Оуэн и поднимается на
бак.
   Тогда Роберт Кертис идет  к  себе  в  каюту  и  возвращается  оттуда  с
заряженным револьвером в руке.
   Оуэн одно мгновение  пристально  смотрит  на  капитана,  но  Джинкстроп
делает ему знак, и все снова принимаются за работу.



24. ЧЕТВЕРТОЕ ДЕКАБРЯ

   Первая попытка к возмущению  была  энергично  пресечена  капитаном.  Но
можно ли рассчитывать на такую же удачу в будущем? Надо надеяться, что да:
если экипаж разложится, наше  положение,  и  без  того  серьезное,  станет
ужасным.
   Ночью насосы уже едва справляются с откачкой. Судно движется тяжело,  с
трудом поднимаясь на гребень волны. Вода хлещет через  борт,  проникает  в
люки. Она все прибывает.
   Положение скоро станет не менее опасным, чем оно было во время  пожара,
в последние его  часы.  Пассажиры,  экипаж  -  все  чувствуют,  что  судно
постепенно уходит у них  из-под  ног.  Они  видят,  что  вода  поднимается
медленно, но непрерывно, она начинает им внушать такой же ужас, как прежде
огонь.
   Между тем  матросы  продолжают  работать  под  грозные  окрики  Роберта
Кертиса и волей-неволей борются изо всех сил, но силы эти уже  на  исходе.
Матросы не могут выкачать воду, которая прибывает без  конца;  уровень  ее
поднимается с каждым часом. Те, кто вычерпывает ее ведрами  в  трюме,  уже
стоят по пояс в воде и рискуют утонуть. Они вынуждены подняться на палубу.
   Остается один лишь выход, и утром 4 декабря лейтенант, боцман и капитан
Кертис, посовещавшись, принимают решение оставить судно. Так как  вельбот,
единственное, что у нас осталось, не может вместить и пассажиров и экипаж,
- придется сделать плот. Матросы будут выкачивать воду до тех пор, пока не
получат приказа покинуть судно.
   Вызывают плотника Дауласа. Решено, что плот начнут  строить  немедленно
из запасных рей и рангоута, предварительно распиленных  на  бревна  нужной
длины. Море относительно спокойно, и это облегчит работу, трудную даже при
самых благоприятных обстоятельствах.
   И вот Роберт  Кертис,  инженер  Фолстен,  плотник  и  десять  матросов,
вооруженных пилами и топорами,  достают  и  распиливают  реи,  прежде  чем
бросить их в море. После этого останется лишь крепко связать их и  сделать
прочное основание футов сорока в  длину  и  двадцати  -  двадцати  пяти  в
ширину.
   Остальная команда и мы, пассажиры, занимаемся откачкой воды. Возле меня
работает Андре Летурнер, на которого отец смотрит с глубокой скорбью.  Что
будет с его сыном, под силу ли ему сражаться с волнами в такой обстановке,
когда даже здоровому человеку трудно спастись? Как  бы  то  ни  было,  нас
двое, и мы не покинем юношу в беде.
   От  миссис  Кир,  надолго   впавшей   в   какое-то   дремотное,   почти
бессознательное состояние, скрыли грозящую нам опасность.
   Мисс Херби несколько раз ненадолго выходила на палубу. От усталости она
побледнела, но держится стойко. Я советую ей быть готовой ко всему.
   - Я всегда готова к худшему,  сударь,  -  отвечает  храбрая  девушка  и
тотчас же возвращается к миссис Кир.
   Андре Летурнер провожает ее печальным взглядом.
   К восьми часам  вечера  основание  плота  уже  почти  готово.  Спускают
пустые, герметически закрытые бочки и прикрепляют их  к  плоту,  чтобы  он
лучше держался на воде.
   Через два часа в рубке раздаются отчаянные вопли. Выбегает мистер Кир.
   - Мы тонем! Тонем! - кричит он.
   И тотчас же мисс Херби и Фолстен выносят бесчувственную миссис Кир.
   Роберт  Кертис  бросается  в  свою  каюту  и  возвращается  с   картой,
секстаном, компасом.
   Крики ужаса... На судне все и вся  беспорядочно  перемешалось.  Матросы
устремляются  к  плоту,  но  не  могут  им  воспользоваться:  готово  лишь
основание, настил еще отсутствует...
   Невозможно пересказать все мысли, промелькнувшие у меня в  эту  минуту,
или нарисовать быстро пронесшиеся видения - развернутый свиток моей жизни!
Мне кажется, что все мое существование сосредоточилось в  этой  последней,
завершающей его минуте! Я чувствую, что палуба уходит у меня из-под ног. Я
вижу, как вокруг судна поднимается вода, точно океан разверзся, чтобы  нас
поглотить!
   Несколько матросов, испуская вопли ужаса, ищут  убежища  на  вантах.  Я
собираюсь последовать за ними...
   Кто-то останавливает меня. Летурнер указывает мне на сына, из его  глаз
текут крупные слезы.
   - Да, - говорю я, судорожно сжимая его плечо. - Вдвоем мы спасем его!
   Но Роберт Кертис опережает меня, он подходит к Андре, чтобы отнести его
на ванты грот-мачты. "Ченслер", который шел с большой  скоростью,  гонимый
ветром, внезапно останавливается. Мы ощущаем сильный толчок.
   Судно идет ко дну! Вода уже лижет мне ноги, я инстинктивно хватаюсь  за
канат... Но вдруг мы перестали погружаться. И хотя палуба ушла на два фута
под воду, "Ченслер" продолжает держаться на поверхности океана.



25. НОЧЬ С ЧЕТВЕРТОГО НА ПЯТОЕ ДЕКАБРЯ

   Роберт Кертис берет на руки молодого Летурнера и, перебежав с ним через
залитую водой палубу, ставит его на ванты правого борта. Отец Летурнер и я
взбираемся на те же ванты.
   Я оглядываюсь. Ночь достаточно светла, и я могу  рассмотреть  все,  что
делается вокруг. Роберт Кертис опять занял свой пост в рубке. Сзади, возле
незатопленного еще гакаборта, я различаю смутные силуэты мистера Кира, его
жены, мисс Херби и Фолстена; на самом краю бака вижу лейтенанта и боцмана;
на марсах и вантах - всех остальных.
   Андре  Летурнер  поднялся  на  грот-марс  с   помощью   отца,   который
переставлял его ноги с перекладины на перекладину, и, несмотря  на  качку,
благополучно добрался  до  места.  Но  миссис  Кир  не  поддалась  никаким
уговорам и не покинула рубки, где ее может  смыть  волной,  если  усилится
ветер. Поэтому и мисс Херби самоотверженно осталась подле нее.
   Как  только  судно  перестало  погружаться,  Роберт   Кертис   приказал
немедленно спустить все паруса, а затем убрать реи и  брам-стеньги,  чтобы
оно не потеряло  остойчивости.  Он  надеется,  что  благодаря  этим  мерам
"Ченслер" не будет опрокинут волнами. Но ведь  судно  может  с  минуты  на
минуту затонуть? Я подхожу к Роберту Кертису и задаю ему этот вопрос.
   - Не знаю, - отвечает он спокойно. - Это прежде всего зависит от  моря.
Ясно, что теперь "Ченслер" находится  в  состоянии  равновесия...  но  это
каждое мгновение может измениться.
   -  Может  ли  плавать  "Ченслер",  раз  его  палуба  уже  на  два  фута
погрузилась в воду?
   - Нет, господин Казаллон, но течение и ветер могут нести его и, если он
продержится несколько дней, прибить его к  какой-нибудь  точке  побережья.
Наконец, у нас есть плот - наше  последнее  прибежище;  он  будет  окончен
через несколько часов, и с наступлением дня мы на него переберемся.
   - Значит, надежда еще не потеряна? - спросил я, удивленный спокойствием
Роберта Кертиса.
   - Надежды никогда  нельзя  терять,  господин  Казаллон,  даже  в  самом
отчаянном положении. Если из ста шансов девяносто девять против нас, то на
сотый все-таки можно рассчитывать, это все, что я могу сказать  вам.  Если
память мне не изменяет, наполовину затонувший "Ченслер" находится точно  в
таком же положении, в каком  было  трехмачтовое  судно  "Юнона"  в  тысяча
семьсот девяносто пятом  году.  Более  двадцати  дней  оно  находилось  на
волосок от гибели. Пассажиры и  матросы  спаслись  на  марсах,  и,  когда,
наконец, показалась земля, все, кто вынес голод и усталость, были спасены.
Это известный факт из летописи флота, и я не могу не  вспомнить  о  нем  в
такую минуту! Нет никаких оснований полагать, что на "Ченслере" оставшимся
в живых повезет меньше, чем на "Юноне".
   Многое, пожалуй, можно возразить Роберту Кертису, но из этого разговора
ясно одно: наш капитан не потерял надежды.
   Но раз равновесие может быть в  любое  мгновение  нарушено,  необходимо
покинуть "Ченслер", и чем раньше, тем-лучше. Поэтому решено,  что  завтра,
как только плот будет готов, все переберутся на него.
   Легко представить себе, какое отчаяние овладело экипажем, когда  Даулас
заметил около полуночи, что остов плота исчез! Канаты,  как  они  ни  были
крепки, перетерлись от боковой качки, и плот  уже,  вероятно,  с  час  как
унесен течением.
   Когда матросы узнали об  этом  новом  несчастье,  послышались  возгласы
отчаяния.
   - В море! Мачты в море! - кричат потерявшие голову люди.
   Они хотят перерезать такелаж, чтобы сбросить а море стеньги и сейчас же
построить новый плот...
   Но тут раздается голос Роберта Кертиса.
   - По местам, ребята! - кричит  он.  -  Чтобы  ни  одна  нитка  не  была
перерезана без моего приказания!  "Ченслер"  держится!  "Ченслер"  еще  не
тонет!
   К экипажу, как только он услышал решительный голос капитана,  вернулось
хладнокровие, и, несмотря на явное неудовольствие некоторых матросов,  все
разошлись по местам.
   С наступлением дня Роберт Кертис поднимается на салинг, он  внимательно
осматривает даль вокруг судна. Нет! Плота нигде не видно! Что  же  делать?
Снарядить вельбот и пуститься на  поиски,  быть  мо