становить.
   - Знаете ли вы, как возник пожар? - спрашиваю я у Роберта Кертиса.
   - Очевидно, получилось самовозгорание хлопка, - отвечает он.
   - А часто это случается?
   - Часто? Нет, но иногда; например, если  хлопок  был  не  очень  сух  в
момент погрузки, самовозгорание может произойти в  глубине  сырого  трюма,
который плохо вентилируется. Для меня более чем  ясно,  что  возникший  на
борту пожар не имеет иной причины.
   - Зачем нам доискиваться до причин, - замечаю  я.  -  Скажите,  нет  ли
каких-нибудь средств помочь беде, господин Кертис?
   - Нет, господин Казаллон, - говорит Роберт Кертис, - повторяю вам,  что
все необходимое уже сделано. Я хотел было прорубить  отверстие  в  корпусе
судна на высоте ватерлинии, чтобы таким  образом  в  трюм  проникла  вода,
которую затем выкачали бы насосами, но оказалось, что огонь  уже  добрался
до верхних слоев хлопка и потушить его можно лишь затопив весь  трюм.  Все
же я велел проделать в палубе несколько отверстий, и по ночам в  них  льют
воду, но этого недостаточно. Нет,  существует  один  только  способ,  -  к
нему-то и прибегают в подобных случаях, - это прекратить доступ воздуха  в
трюм и предоставить огню самому потухнуть за недостатком кислорода.
   - Но пожар все же усиливается?
   - Да, и это доказывает, что воздух откуда-то проникает в трюм.  Однако,
несмотря на все поиски, мы нигде не обнаружили ни одной щели.
   - А бывало, что корабли, попавшие в такое положение, все же спасались?
   - Ну, конечно, господин Казаллон. Иногда корабли прибывали в  Ливерпуль
или Гавр с грузом  хлопка,  наполовину  уничтоженным  огнем.  Но  в  таких
случаях пожар удавалось затушить в пути или по крайней мере  не  дать  ему
разгореться. Я знаю не одного капитана, входившего в порт  с  горящей  под
ногами палубой. Там не медля приступали к выгрузке, стараясь  одновременно
спасти и судно и нетронутую часть груза. У  нас  -  другое  дело.  Я  ясно
чувствую, что пожар не только не  прекращается,  а  усиливается  с  каждым
днем! Безусловно где-то есть отверстие, которое мы никак не можем найти, и
наружный воздух, проходя в трюм, только раздувает огонь!
   - Не лучше ли повернуть назад и направиться в ближайшую гавань?
   - Пожалуй, - отвечает Роберт Кертис.  -  Как  раз  об  этом  лейтенант,
боцман и я хотим поговорить сегодня с капитаном. Признаюсь  вам,  господин
Казаллон, что я уже изменил курс на свой страх и риск, и мы идем теперь  с
попутным ветром на юго-запад, то есть к берегу.
   - Пассажиры не знают о грозящей опасности?
   - Нет, и я прошу вас держать в тайне то, что я вам сейчас сказал. Испуг
женщин и трусов лишь осложнит наше положение. Вот почему матросы  получили
приказ молчать.
   Я понимаю, насколько вески доводы помощника капитана, и обещаю  ему  не
проронить ни слова.



10. ДВАДЦАТОЕ - ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ ОКТЯБРЯ

   А "Ченслер" между тем  продолжает  плавание.  На  нем  поднято  столько
парусов, сколько может выдержать рангоут. Временами брам-стеньги гнутся и,
кажется, вот-вот сломаются. Но Роберт Кертис  начеку.  Он  боится  всецело
положиться на рулевого и стоит рядом с ним у штурвала,  умело  маневрируя,
чтобы ослабить действие ветра, когда тот грозит, судну бедой.  В  надежных
руках своего кормчего  "Ченслер"  идет  вперед,  ни  на  минуту  не  теряя
скорости.
   Весь день 20 октября пассажиры провели на юте.
   Они,   конечно,   заметили   ненормальное   повышение   температуры   в
кают-компании, но, не подозревая истины, ничуть не тревожатся. К  тому  же
ноги у них хорошо обуты и не ощущают, как нагрелись доски палубы, хотя  ее
и поливают почти беспрерывно. Шланги не  остаются  в  бездействии,  и  это
могло бы вызвать хоть недоумение, но нет, в  большинстве  своем  пассажиры
растянулись на скамьях и, убаюканные легкой  качкой,  наслаждаются  полным
покоем.
   Один только Летурнер, по-видимому, удивлен чрезмерной  чистоплотностью,
необычной на торговых судах. Он заговаривает со мной по этому поводу, но я
отвечаю ему уклончиво. Правда, этот француз - человек энергичный, волевой,
и ему можно довериться, но я обещал Роберту Кертису молчать и молчу.
   Между тем сердце мое сжимается, когда я думаю о возможных  последствиях
пожара. Нас на борту двадцать восемь человек, быть может - двадцать восемь
смертников, под ногами у которых огонь скоро не  оставит  ни  одной  целой
доски!
   Сегодня состоялось совещание  капитана,  его  помощника,  лейтенанта  и
боцмана,  совещание,  от  которого  зависит   спасение   "Ченслера",   его
пассажиров и всего экипажа.
   Роберт  Кертис  сообщил  мне  о  принятом  решении.  Как   легко   было
предвидеть, капитан Хантли совершенно потерял голову. У него  не  осталось
ни выдержки, ни решимости, ни энергии, и он негласно передал  командование
Роберту Кертису.  Огонь  распространяется,  это  бесспорно.  В  помещении,
отведенном  для  матросов  в  носовой  части  "Ченслера",  уже  невозможно
оставаться. Очевидно, потушить пожар нельзя, и он рано или поздно вырвется
наружу.
   Что же делать в таком случае? Остается  одно:  добраться  до  ближайшей
земли. Такой землей, согласно произведенным вычислениям,  оказались  Малые
Антильские  острова,  и  есть  надежда  быстро  туда  добраться  благодаря
постоянному северо-восточному ветру.
   Вот какое решение было принято, и помощнику  капитана  остается  только
придерживаться  того  курса,  которым  корабль  идет  уже   целые   сутки.
Пассажиры, не умеющие ориентироваться среди беспредельной пустыни океана и
плохо разбирающиеся в  показаниях  компаса,  не  заметили,  что  "Ченслер"
переменил курс.
   А на самом деле, подняв все паруса вплоть до лиселей  и  бом-брамселей,
он спешит к Антильским островам, отстоящим от него более чем  на  шестьсот
миль.
   Между прочим, на вопрос Летурнера  об  изменении  курса  Роберт  Кертис
ответил, что он не в силах бороться с ветром и ведет судно на запад, чтобы
воспользоваться там благоприятными течениями.
   Это было единственное замечание, вызванное тем, что  "Ченслер"  изменил
путь.
   Следующий день,  21  октября,  не  принес  никаких  перемен.  Пассажиры
считают, что плавание совершается в обычных условиях и  жизнь  на  корабле
течет по-прежнему.
   Распространение пожара в трюме  не  особенно  заметно  снаружи,  и  это
хороший знак. Все отверстия так плотно заделаны, что не видно ни малейшего
дымка, свидетельствующего  о  пожаре.  Может  быть,  удастся  локализовать
огонь, может быть, за недостатком воздуха он затухнет или  будет  спокойно
тлеть, а не разгорится, не охватит всего груза. Вот на что надеется Роберт
Кертис и из предосторожности велит тщательно законопатить отверстия, через
которые в трюм опущены шланги,  боясь,  как  бы  вместе  с  ними  туда  не
проникло немного воздуха.
   Да поможет нам бог, так как, по  правде  сказать,  сами  мы  совершенно
бессильны.
   День прошел без происшествий, если не  считать  случайно  подслушанного
мною разговора, из которого явствует, что  наше  положение,  и  так  очень
серьезное, может стать катастрофическим.
   Судите сами.
   Я сидел  на  юте,  а  поблизости  тихо  беседовали  два  пассажира,  не
предполагая, что кто-нибудь их услышит. То были инженер Фолстен и торговец
Руби, которые часто разговаривают между собой.
   Мое  внимание  сначала  привлекли  гневные  жесты  инженера,   который,
казалось, в чем-то упрекал своего собеседника. Я невольно прислушался.
   - Это идиотство, идиотство, - повторяет Фолстен. - Как можно быть таким
неосторожным!
   - Да полно, - беззаботно отвечает Руби, - ничего не случится!
   - Напротив, может случиться большое несчастье, - продолжает инженер.
   - Я уже не первый раз так поступаю.
   - Но ведь достаточно одного толчка, чтобы вызвать взрыв!
   - Бутыль прекрасно упакована, господин Фолстен, и я  повторяю:  бояться
нечего.
   - Но почему вы не предупредили капитана?
   - Да просто потому, что он отказался бы взять бутыль.
   Ветер на несколько мгновений стих, и я ничего больше не слышу, но  ясно
- инженер продолжает настаивать. Руби в ответ только пожимает плечами.
   Вскоре до меня доносится продолжение разговора.
   -  Да,  да!  Надо  предупредить  капитана,  -  настаивает  Фолстен,   -
необходимо бросить бутыль в море. У меня нет охоты взлететь на воздух.
   Взлететь на воздух! Я срываюсь с места. Что хочет сказать  инженер?  На
что он намекает? Ведь он не знает положения, не знает, что  на  "Ченслере"
пожар!
   Но одно страшное в нашем положении слово  заставляет  меня  подскочить.
Это слово, или, вернее, слова "пикрат калия" повторены несколько раз.
   В один миг я очутился возле двух собеседников и, сам  себе  не  отдавая
отчета в том, что делаю, схватил Руби за шиворот.
   - На борту есть пикрат калия?
   - Да! - отвечает Фолстен. - Целая бутыль в тридцать фунтов.
   - Где?
   - В трюме, там же, где и хлопок!



11. ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ ОКТЯБРЯ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

   Не могу передать, что я почувствовал, услышав ответ Фолстена. То был не
ужас, нет, а скорее что-то вроде чувства покорности судьбе!  Мне  кажется,
что все  это  не  столько  осложнит  положение,  сколько  может  послужить
развязкой драмы! И вот я совершенно спокойно иду к Роберту Кертису на бак.
   Узнав, что бутыль, содержащая  тридцать  фунтов  пикрата  калия,  иначе
говоря, количество, достаточное, чтобы взорвать целую  гору,  находится  в
глубине трюма, в самом очаге пожара, и что "Ченслер" с  минуты  на  минуту
может взорваться, Роберт Кертис даже глазом не моргнул, только  на  лбу  у
него залегли складки да зрачки расширились.
   - Так! - говорит он мне. - Ни слова об этом... Где этот Руби?
   - На юте.
   - Идемте со мной, господин Казаллон!
   Мы отправляемся на ют, где продолжают пререкаться инженер и торговец.
   Роберт Кертис подходит прямо к ним.
   - Это вы сделали? - спрашивает он Руби.
   - Ну да, я, - спокойно отвечает Руби, который думает, что виноват разве
только в провозе запрещенного груза.
   Мне показалось на одно мгновение,  что  Роберт  Кертис  сейчас  задушит
злосчастного  пассажира,   не   понимающего   всей   опасности   подобного
безрассудства. Но помощник капитана сдерживается,  и  я  замечаю,  как  он
закладывает руки за спину, чтобы не поддаться соблазну и не схватить  Руби
за горло.
   Затем начинает спокойно  допрашивать  торговца.  Тот  подтверждает  мои
слова. Среди  его  товаров  находится  бутыль,  содержащая  приблизительно
тридцать фунтов взрывчатого вещества.
   Руби  поступил  в  данном  случае  с  неосторожностью,  присущей,  надо
признаться, англосаксам, и погрузил взрывчатую  смесь  в  трюм  корабля  с
такой же беспечностью, с  какой  француз  поставил  бы  туда  обыкновенную
бутылку вина. И если он не сказал капитану о содержимом  бутыли,  то  лишь
потому, что, как ему было хорошо известно, тот отказался бы принять его на
борт своего корабля.
   - Все это дело  выеденного  яйца  не  стоит,  -  замечает  он,  пожимая
плечами, - если же бутыль вам мешает, прикажите выбросить ее в  море!  Мой
груз застрахован!
   При этом заявлении я уже  не  могу  больше  сдерживаться,  так  как  не
обладаю хладнокровием Роберта Кертиса.
   Вне себя от гнева я подбегаю к Руби и, прежде  чем  помощнику  капитана
удается меня остановить, кричу:
   - Негодяй, разве вы не знаете, что на борту пожар?
   Я тут же пожалел об этих словах, но было слишком поздно! Они  произвели
на Руби потрясающее впечатление. Несчастного охватил панический страх.  От
ужаса он застыл на месте, волосы стали  дыбом,  глаза  вылезли  из  орбит,
дыхание стало прерывистым, как у астматика, язык онемел.  Внезапно  пальцы
его задвигались, он оглядел палубу "Ченслера", которая с минуты на  минуту
может взлететь на воздух и,  размахивая  руками,  соскочил  с  юта,  упал,
поднялся и начал бегать по кораблю. Тут к нему вернулся дар речи, и с  его
губ сорвались зловещие слова:
   - Пожар, пожар на борту!
   Услышав этот крик, на палубу сбегаются все матросы, видимо полагая, что
огонь пробился наружу и настала минута спасаться  на  шлюпках.  Появляются
также пассажиры, мистер Кир с женой, мисс  Херби,  оба  Летурнера.  Роберт
Кертис хочет заставить Руби замолчать, но тот от страха потерял рассудок.
   Суматоха царит  неописуемая.  Миссис  Кир  падает  в  обморок.  Муж  не
обращает на нее никакого внимания, предоставляя мисс  Херби  ухаживать  за
ней. Матросы уже схватили тали, чтобы снять шлюпку и спустить ее на воду.
   Я сообщаю Летурнерам то, чего они не знают, а именно,  что  груз  объят
пламенем. Взволнованный отец думает только об  Андре  и  прижимает  его  к
себе, словно стараясь защитить.  Юноша  сохраняет  полное  хладнокровие  и
старается успокоить отца, повторяя,  что  непосредственной  опасности  еще
нет.
   Между тем Роберту  Кертису  удается  с  помощью  лейтенанта  остановить
матросов. Он заверяет их, что пожар не усилился, а пассажир  Руби  потерял
голову  и  сам  не  знает,  что  говорит.  Он  убеждает  их  не  поступать
опрометчиво,  так  как  все  успеют  покинуть  корабль,  когда  это  будет
необходимо...
   Матросы останавливаются, услышав  голос  помощника  капитана,  которого
любят и уважают. Он добивается от них того, чего капитан Хантли не мог  бы
добиться, и шлюпка остается на месте.
   Большое счастье, что Руби не заикнулся о пикрате калия,  находящемся  в
трюме. Если бы матросы узнали правду, если бы поняли, что  "Ченслер"  стал
вулканом, готовым взорваться у них под ногами, они вышли бы из повиновения
и, несмотря на все уговоры, непременно сбежали бы с корабля.
   Помощник капитана, инженер Фолстен и я - одни только знаем, как  ужасны
могут быть последствия пожара, и это должно быть известно только нам.
   Едва только порядок восстановлен, мы с Робертом Кертисом отправляемся к
Фолстену на ют. Инженер оставался там среди общей паники  и,  скрестив  на
груди руки, обдумывал, вероятно, какую-нибудь  проблему  по  механике.  Мы
просим его не говорить  никому  ни  слова  о  новом  несчастье,  вызванном
неосторожностью Руби.
   Фолстен обещает хранить молчание. Что же до капитана  Хантли,  которому
еще не известен весь ужас нашего положения, то Роберт Кертис  сам  берется
поставить его в известность.
   Но прежде всего надо принять меры  в  отношении  Руби,  ибо  несчастный
совершенно лишился рассудка. Он  не  сознает,  что  делает,  и  продолжает
бегать по палубе с криками: "Пожар! Пожар!"
   Роберт Кертис приказывает матросам  схватить  пассажира.  Руби  удается
связать, заткнуть ему рот и перенести в каюту, где он будет находиться под
постоянным присмотром.
   Роковое слово так и не сорвалось с его губ!



12. ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ - ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ ОКТЯБРЯ

   Роберт Кертис  все  сообщил  капитану  Хантли;  формально  он  все  еще
является командиром  корабля,  от  которого  нельзя  скрывать  создавшееся
положение.
   На это сообщение капитан не ответил ни слова. Проведя рукой по лбу, как
человек, который хочет отогнать от себя докучливую мысль,  он  преспокойно
вошел в свою каюту, не сделав никакого распоряжения.
   Роберт Кертис, лейтенант, Фолстен и  я  держим  совет,  и  меня  крайне
поражает хладнокровие, с которым мы относимся к постигшей нас беде.
   Мы обсуждаем все шансы на спасение, и Роберт Кертис говорит под конец:
   - Пожар остановить невозможно, жара в носовой части стала  невыносимой.
Наступит момент, и, вероятно, очень скоро, когда огонь прорвется, наконец,
сквозь  палубу.  Если  волнение  на  море  позволит  нам   воспользоваться
шлюпками, то мы еще до этого покинем "Ченслер". Если же бежать  с  корабля
не удастся, мы будем бороться с огнем до последней возможности. Кто знает,
не легче ли будет затушить пожар, когда он вырвется наружу? Возможно,  что
мы скорее одолеем явного врага, чем тайного.
   - Я вполне согласен с вами, - спокойно отвечает инженер.
   - И я тоже, - говорю я. - Но, господин Кертис, учитываете ли вы, что  в
глубине трюма находятся тридцать фунтов взрывчатого вещества?
   - Нет, господин Казаллон, - это пустяки, и они не в счет! Зачем мне зря
беспокоиться? Могу ли я вынуть  из  горящего  груза  бутыль  с  взрывчатым
веществом, да еще спустившись в трюм, куда нельзя открыть доступ  воздуха.
Нет! Об этом и помышлять нечего. Не взорвется ли пикрат калия раньше,  чем
я закончу эту фразу? Вполне возможно! Огонь либо доберется до  него,  либо
не доберется. Следовательно, то обстоятельство, о котором вы говорите, для
меня не существует. Избавить всех нас от ужасного конца - дело бога, а  не
мое.
   Роберт Кертис говорит все это спокойно, серьезно, мы же молча  опускаем
головы. При таком бурном морс спастись бегством  нельзя,  -  значит,  надо
забыть об этом.
   "Взрыв не обязателен, но возможен", - сказал бы формалист.
   Такое замечание с прекраснейшим в мире хладнокровием сделал инженер.
   - У меня к вам есть вопрос, господин Фолстен, - говорю я тогда. - Может
ли пикрат калия воспламениться без предварительного толчка?
   - Безусловно, - отвечает инженер. - В  обычных  условиях  пикрат  калия
воспламеняется так же, как порох. Ergo... [следовательно (лат.)]
   Да, Фолстен сказал "Ergo". Похоже,  право,  что  он  читает  лекцию  по
химии.
   Мы поднимаемся  на  палубу.  Выходя  из  кают-компании,  Роберт  Кертис
сжимает мне руку.
   - Господин Казаллон, - говорит он, не пытаясь скрыть свое  волнение,  -
"Ченслер" - это корабль, который я так люблю... Видеть, как  его  пожирает
огонь, и быть бессильным, совершенно бессильным!..
   - Господин Кертис, ваше волнение...
   - Сударь, простите меня, в эту минуту я потерял власть  над  собой!  Вы
один видели, как я страдаю. Но этого больше  не  будет,  -  добавляет  он,
стараясь овладеть собой.
   - Значит, положение безнадежно?
   - Безнадежно, - бесстрастно повторяет Роберт Кертис. - Мы  привязаны  к
мине, фитиль которой зажжен! Остается узнать, долго ли он будет гореть.
   Сказав это, Роберт Кертис ушел.
   Во всяком случае, ни матросы, ни пассажиры не знают,  насколько  опасно
наше положение.
   С тех пор как стало известно  о  пожаре,  мистер  Кир  занялся  отбором
наиболее ценных вещей  и,  конечно,  позабыл,  о  жене.  Заявив  помощнику
капитана,  что  необходимо   затушить   огонь,   он   возложил   на   него
ответственность за  все  последствия  пожара,  удалился  в  свою  каюту  в
кормовой части судна и больше не показывался. Миссис Кир все время стонет,
и, несмотря на свои чудачества, несчастная женщина внушает  жалость.  Мисс
Херби считает себя более  чем  когда-либо  обязанной  ухаживать  за  своей
госпожой и  проявляет  исключительную  самоотверженность.  Я  не  могу  не
восхищаться этой молодой девушкой, для которой долг - это все.
   На  следующий  день,  23  октября,  капитан  Хантли  пригласил   своего
помощника к себе в каюту, где между  ними  произошел  следующий  разговор,
который мне и передал Роберт Кертис.
   - Господин  Кертис,  -  говорит  капитан,  блуждающий  взгляд  которого
свидетельствует о помрачении рассудка, - ведь я моряк, не правда ли?
   - Да, сударь!
   - Так вот, представьте себе, что я позабыл свое дело... Не понимаю, что
со мной...  но  я  забываю...  не  знаю...  Разве  мы  не  взяли  курс  на
северо-восток по выходе из Чарлстона?
   - Нет, сударь, -  отвечает  Роберт  Кертис,  -  мы  все  время  шли  на
юго-восток, согласно вашему приказу.
   - Однако мы везем груз в Ливерпуль?
   - Конечно.
   - А как... как называется наш корабль, господин Кертис?
   - "Ченслер".
   - Ах, да! "Ченслер"... Где он сейчас находится?
   - Несколько южнее тропика Рака.
   - Так вот, сударь, я не берусь вести его на север... Нет! Не могу... Не
хочу выходить из каюты... Вид моря мне противен...
   - Надеюсь, сударь, что заботливый уход...
   - Да... да! Увидим... позже. А сейчас  я  дам  вам  приказ,  последний,
который вы от меня получите.
   - Я вас слушаю.
   - Начиная с этой минуты, сударь, я  -  ничто  на  борту  корабля  и  вы
принимаете его командование... Обстоятель